Текст книги "Паноптикум (СИ)"
Автор книги: Александра Лимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Колени почти подогнулись, но я упрямо их выпрямила и браслет завибрировал. Мне не хотелось переступать порог вообще. Совсем. Абсолютно. Но ледяные пальцы уже повернули ручку.
За столом негромкие разговоры, распечатывается колода карт и упаковка с фишками. Готовится партия в покер.
У крайнего справа, с аккуратной черной бородой и особо пронизывающим взглядом была аллергия на грибы. Нужно заменить горячее. У меня внутри все цепенело, когда я подходила к нему, а он пристально смотрел мне в лицо. Мои пальцы взяли его тарелку и он быстрым незаметным движением локтя спихнул вилку на пол. Потому что ему надо было рассмотреть мою грудь, ведь она глухо была закрыта. Внутри все оборвалось. Я едва сдержалась, чтобы громко не сглотнуть, чувствуя взгляд бородатого, хотя смотрела в его тарелку. Дежавю не было, Эмин тогда смотрел не так. Не как на самку. Он тогда оценивал и прессовал отслеживая реакцию, делая выводы. Здесь было совершенно иное. Здесь на меня смотрели как на бесправное животное, на разово употребляемую беспрекословную вещь. Мои ноги только дрогнули, чтобы я присела на корточки за вилкой, как негромкие разговоры разрезал краткий, совсем не громкий свист, но резко обрубающий любое действие. Как призыв хозяина увлекшемуся псу. Свист Эмина.
Повисла мертвая тишина. И мертвая не потому что так говорят, а потому, что действительно такое ощущение создалось, что все сдохло. И начало разлагаться.
Бородатый сглотнул и медленно, очень медленно перевел взгляд на Асаева.
Эмин чуть прищурено смотрел в глаза заметно побледневшего мужика и воздух в помещении напитался тяжелейшим отчетливым металлическим привкусом. Мое сердце пустилось в галоп, когда я видела как Асаев смотрел на бородатого. Я понимала, почему тот побледнел. Эмин сидел в кресле расслабленно, в правой руке на подлокотнике тлела сигарета. Он не был зол или раздражен, и в его глазах этого не было. Там было то, что ударило наотмашь по моему инстинкту самосохранения, громко заорав в голове отступить сейчас же к двери. А ведь он смотрел даже не на меня. Эмин затянулся и перевел взгляд на Аслана за моей спиной.
Аслан за секунду преодолел два метра расстояния от двери до стола и с силой, резко и быстро впечатал мужика головой в стол. В тарелку от которой я инстинктивно отдернула пальцы. На белом фарфоре, расколовшимся от силы удара, кровь. Аслан удерживал его рукой в смоляных волосах, бескомпромиссно вжимал его лицо в битую тарелку. Хотя тот, сдавленно и как-то страшно прохрипев и не думал сопротивляться.
Эмин снова тихо и кратко свистнул и бородатый, придушенно выдохнув, с трудом под рукой Аслана повернул голову в сторону Эмина, чуть подавшегося вперед к столу и стряхнувшего пепел в бокал с виски и глядя как пепел оседает в жидкости. Потом перевел от виски темный взгляд в глаза удерживаемого Асланом мужика и очень тихо и ровно что-то произнес. Не на русском языке. Секунда паузы и еще одно его слово с почти не ощутимой вопросительной интонацией.
Бородатый согласно заелозил головой по столу. Эмин перевел взгляд на Аслана, тотчас отнявшего руку от головы мужика и невозмутимо отступившего к двери.
А бородатый, как-то сжавшись, сгорбившись, перевел затравленный, запуганный до смерти взгляд на полуживую меня, не стараясь утереть струящуюся по лицу кровь из рассеченной брови и дрогнувшим голосом с очень просительными интонациями быстро произнес:
– Простите меня, пожалуйста!
Нет. Это было не все. Мне нужно было дать ответ. Это весело в воздухе напряжением. Непередаваемым напряжением всех присутствующих. И спокойным ожиданием Асаева.
Я, с трудом сглотнув, кивнула.
– Замени. – Ровный голос Эмина и щелчок ногтя по грани стакана в котором был алкоголь с пеплом.
Я на неверных ногах двинулась к нему. Когда ледяными пальцами взяла бокал, он, не переводя на меня взгляда от карт, ровно произнес:
– Себя тоже.
Послала к ним Валеру.
Сидела в кресле Асаевского кабинета вытянув ноги и мне было холодно. Мелко било дрожью, и когда нормальные люди сжимаются, пытаются согреться, я не могла заставить мышцы тела сократиться. Глотнула еще виски. Обжигающе по пищеводу, но мгновенно снова холодно. Хотя, может и не от холода дрожью било. Хер знает от чего. Наверное от того, что у меня в мыслях был миллион вариантов, но ни одного, сука, просто ни одного эффективного. Ни одного варианта отойти от Эмина на безопаснее расстояние без крови. И ладно бы если просто моей. Вот это пугало. Нет, я не страдаю высокой моралью, ратуя за моральную безопасность социума при моих действиях, давно этим не страдаю, лет с четырнадцати. Нет. Не о их крови я не думаю. Я думаю о Линке и Степаныче. Дрожь стала выраженнее.
Одним глотком допила. Организм запротестовал было, но принял. И снова холодно. И мой тихий смех в темноту. Пиздец совершился.
Я так думала, но я ошибалась. Дно еще не было пробито. Вот двадцатью минутами позже я очень ясно поняла, что все эти мои переживашки были просто наивной ванилью. Истинный ад разверзся подо мной двадцать минут спустя.
Глава 6
Двадцать минут спустя мне позвонила Линка. Ее голос был сорван, задушен практически истерикой. И сигарета выпала из моих пальцев, когда она сказала страшные слова – Степаныч сейчас на операционном столе с открытой черепно-мозговой травмой.
Сковало, заморозило, убило.
Мысли в разнос, за грудью холодные тиски сжали сердце и пустили волну болезненности под кожу, напитавшей ужасом нутро.
Адрес больницы, такси, мое неверное тело на заднем сидении. Не сообразила, какую купюру нужно отдать водителю, когда он остановился у шлагбаума второй горбольницы, сунула несколько и выскочила из салона.
Взлетела по подъему в приемный покой. Освященный коридор, сжавшаяся на металлическом стуле в конце Линка. Влетела в нее, вжалась, дрожащими пальцами прижимая ее плачущее лицо к своему меховому воротнику куртки.
Я не знаю, сколько мы так просидели, вообще не знаю. Мимо проходил персонал больницы, какие-то люди. Я не сразу поняла, что у меня от того как я стиснула челюсть болит лицо, а Линка затихла.
Аккуратно отстранила ее. Она смотрела в пол, дышала часто и рвано. Я ледяными пальцами убирала пряди волос с ее лица. Спал отек, синева с носа переходила на глаз и играла фиолетовым оттенком. В глубине ее глаз под сенью ресниц животный ужас, почти взятый в тиски, почти под контроль. Отстранила пальцы от ее лица, мучительно глядя в плитку пола и тоже пытаясь взять себя под контроль.
– Доставили недавно… – ее голос дрожит, истребляет во мне попытку взять над собой самообладание. Крошит нутро. – Сразу в операционную. Сказали ждать, ничего пока не говорят. На втором этаже… Нужно подняться… Нужно… может что-то известно…
– Курить хочешь? – прикрыв глаза и прося сердце успокоиться сипло спросила я.
– Нет, меня вырвет. – Линка с силой провела ладонью по лицу размазывая и без того потекший макияж, отняла руку и удивленно глядя на разводы туши на дрожащих пальцев тихо заключила. – Нужно умыться… Иди покури, я на втором этаже буду….
– Я с тобой пой…
– Иди покури, Ян. – Твердо посмотрела на меня Линка, мягко расцепляя мои пальцы до судороги впившиеся в мои колени. – Нормально. Прорвемся. Успокоиться надо. В пизду все, прорвемся.
Я на неверных ногах поднялась и пошла на выход.
Мороз ночи впитывался под кожу. Куртка распахнута, а мне не холодно. Согрелась, блять.
Стояла за углом, опираясь спиной о холодную стену, смотрела в истоптанный снег под ногами и сжимала фильтр сигареты большим, указательным и средним пальцем. Предыдущие два раза по иному сигарета выпадала – рук не чувствовала.
Да и вообще мало что чувствовала кроме липкой паутины страха путающей мысли, травящей кровь и душу.
Тихий шепот интуиции в крови и я повернула голову в сторону шлагбаума, метрах в пятидесяти от входа в больницу и поняла все за секунду до того, как шлагбаум пошел в верх, а Аслан сел в черный внедорожник отходя от будки с охранником.
Тварь.
Не сейчас.
Только не сейчас, блядь.
Автомобиль остановился недалеко от заезда на подъем приемного покоя. Асаев вышел из салона. Рукава белой рубашки закатаны до локтей, он без куртки. Шел расслабленно ко мне, лицо непроницаемо. У меня судорогой свело пальцы, внутренние органы, нутро. Я затянулась не сразу, не попав сначала сигаретой в онемевшие губы. Перевела взгляд на землю и медленно выдохнула. Он остановился в полуметре расстояния. Его пальцы в карман брюк. Сигарета, зажигалка. Затяжка.
Секунды тянулись, били по нервам. По их остаткам. Я прикрыла глаза, затягиваясь в последний раз, прежде чем отбросить сигарету. В виске и переносице разлилась пульсирующая боль. Давление ебнуло. Давно такого не было. Я сплюнула в сторону, сдерживая руку от того, чтобы не помассировать переносицу, через которую в лоб уже загоняли раскаленный гвоздь. Приоткрыла глаза, глядя все так же на землю у ног и тихо, едва слышно произнесла:
– Я понимаю, кто ты. – Вдохнула и выдохнула, пытаясь вернуть мыслям порядок, потому что это сейчас важно. – Я примерно представляю твой уровень и знаю, какими качествами надо обладать, чтобы быть на этом уровне. И какими качествами подобные люди не обладают. И все же я попрошу. – Пальцы неверны, но не дрожали, когда я вытягивала новую сигарету из пачки, лежащей в кармане куртки. Никотин не успокоил. Боль отчетливее. Я выдохнула дым и подняла взгляд, глядя в его темные глаза. – Я понимаю… да, я понимаю, что ты не услышишь, вы не слышите…
Улыбка искривила мои губы, смазала затяжку. Он тоже улыбнулся. Спокойно. Расставляя все по местам и помогая мне понять, что… бесполезно. Это странно, когда ты успокаиваешься от того, что все стало окончательно хуево. Наверное, это и есть переход отчаяния в смирение. Смирение. Слово такое… смешное, что ли. И какое-то… склизкое.
– Но все же попрошу. – Прикусила губу, чтобы скрыть ее секундную дрожь и снова посмотрела в его глаза, выдыхая дым. – Попрошу только одно – пожалуйста, не сейчас. Я буду для тебя кем угодно, сделаю что угодно, когда угодно в обмен на это. И сделаю это искренне, а не потому что… не в уплату долга. Просто… Только… пожалуйста, не сейчас.
Он едва слышно фыркнул и отвел взгляд. Задумчиво смотрел на заезд приемного покоя. Закурил вторую.
– Кто-то близкий? – его голос ровный, без эмоций совершенно.
– Родной.
Он затянулся, не отводя взгляда от заезда. И медленно кивнул. Голос на выдохе очень тих:
– Все что угодно, говоришь? Договорились. – Кивнул в сторону приемного покоя. Разрешая.
Легкое, едва уловимое эхо цинизма в его голосе было так естественно, так понятно. Эффективность, верно, господин Асаев? Получение выгоды. А выхлоп он сорвет определенно хороший, это знали мы оба. Я, когда попросила, и он когда молниеносно просчитал варианты. Разумеется. Зря только переживала, идиотка, блядь. Я тихо рассмеялась, но тут же боль в голове взрывом подавила мой голос. Оттолкнулась от стены и пошла.
В приемный покой я вошла и с удивлением поняла, что тут многолюдно. Новогодняя ночь, ургентная больница, суета. Конечно. Так и бывает. Спросила у проходящего мимо доктора, где лестница на второй этаж. Он указал направление.
Линка стояла у подоконника в холле, вглядываясь в предрассветные сумерки за окном.
– Пока ничего. – Почти шепотом произнесла она, когда я встала рядом, коснувшись локтем ее руки. – Оперируют.
Время тянулось лезвиями в жилах. Я оттащила ее от подоконника к диванам в холле. И мы обе невидящим взглядом смотрели в сторону окна. Боль еще пульсировала в висках. Зашла в отделение, сонная медсестра на посту померила давление и выдала пару таблеток. Жить не стало легче, но думать да.
Когда вернулась в холл от Линки в опер блок уходил высокий седовласый врач. Она покачнулась, а я рванув вперед, перехватила ее за локоть и усадила на диван, приседая на корточки, едва сдерживая себя от того, чтобы не взвыть от боли, быстро и жадно разъедающей нутро.
– Нет-нет… – сорвано пробормотала она сквозь слезы глядя в мое перекошенное лицо. – Его должны сейчас перевести в реанимацию… просто состояние тяжелое… он что-то там говорил… доктор… я не поняла почти, поняла только это… И, Яна… – она сбито выдохнула и взглядом указала за мое плечо.
Асаев и еще трое человек. Он оперся локтем о подоконник и широко зевал, роясь в телефоне, пока двое мужчин что-то негромко говорили по телефону на басурманском. Аслану позвонили и он вышел на лестничную площадку. Сука, Асаев… Внутри взрыв, я почти подорвалась с места, но у Линки произошел слом.
– Это я виновата… это я… – безумно зашептала она, обнимая себя руками и начиная покачиваться, не моргая глядя в пол невидящим взглядом.
Я с трудом перевела ненавидящий взгляд от Эмина, не обращающего на нас ровным счетом никакого внимания и вцепилась пальцами в Линкины колени, подавляя себя и глядя в ее лицо, которое она закрыла ладонями. Сейчас нельзя, Лина. Не сейчас. Новое титаническое усилие воли, загоняющее непереносимый болезненный хаос на дно.
– Хватит хуйню городить. – Твердо произнесла, рывком отнимая ее ладони от заплаканных глаз. – Эй! Давай, в себя приди. Потом паниковать будем, как операция закончится.
– Нет, это правда я… правда, – с непередаваемым стыдом и виной глядя мне в глаза прошептала она, – он вчера мое лицо увидел и давай допытывается. Я врала сначала, что на улице поскользнулась и о скамейку расквасила… но ты же знаешь его… если ему припрет он и пенек в лесу разговорит… и я сказала про Гавриловых. Убедила его, что ты там их до полусмерти отхуярила… а он… а у него взгляд такой был… Ян… он из-за меня… его нашли у хоккейной коробки… ну ты знаешь у второго дома… там Гавриловы постоянно со своей гоп стоп компанией тусуются… у него костяшки сбиты… он из-за меня пошел… он же плюгавенький совсем, а эти лбы здоровые, да по одном не ходят… он из-за меня, дуры, пошел, Ян… я виновата…
– Да успокойся ты, блядь! – Рявкнула я, взяв ее лицо в руки и заставляя смотреть в свои глаза. – Не параной, ясно? Чего сидеть сопли пузырить, ему легче станет от этого? А тебе? Ну а хули ты сидишь слезами умываешься? Надо к ментам бежать, заяву напишем. Там походим, свидетелей поищем. Потом с тобой повоем под горькую, поняла меня? Вот как Степаныча прооперируют и скажут, что с ним, и что мы можем сделать, вот только тогда мы с тобой хоть до усрачки ныть будем, а пока нехуй. Поняла меня? Поняла, спрашиваю?
Линка с надеждой, виной и отчаянием смотрела в мое лицо и быстро покивала. Я отняла руки и села рядом, придвигая ее к подлокотнику и исподлобья посмотрев на Асаева, которому что-то по очереди говорили мужчины. Он кивнул и перевел взгляд на меня. Медленно пошел к нам. Я поднялась. Инстинктивно встав так, чтобы загородить Линку. Остановился в полушаге и едва заметно поморщившись повел головой в негласном приказе велев отойти. Я бы не отошла. Но Линка моя сестра и за спиной она отсиживаться тоже не будет. Поэтому я едва сдержала стон, когда она встала рядом глядя в темные глаза Асаева.
– Езжай домой. Собери документы отчима и свои тоже, вещи возьми по минималке, самые необходимые. Как в реанимацию переведут, местные эскулапы, начнут готовить его на отправку в Москву, там есть хороший нейрососудистый центр, его уже ждут. В этой вашей клоаке полюбому одни коновалы работают.
Сказать, что мы охуели это ничего не сказать. Первой из охуения попыталась выйти Линка:
– А… э…
– Давай шустрее. – Поморщился Эмин, глядя на ошарашенную Алинку. – Вроде не дура же. – Артур. – Повернул голову в профиль глядя в стену. – Отвези ее.
Артур, коренастый армянин, кивнул и пошел к выходу на лестницу, взглядом велев Линке поторапливаться.
Дальше появился Аслан. Повел нас на пятый этаж. В кабинет главврача, с которым Эмин долго разговаривал, пока я с людьми Эмина сидела в пустой приемной, а потом врач куда-то вышел.
Асаев распахнул кабинет и эти двое вошли. Я по инерции тоже пошла, наказав себе не думать вообще, потому что у меня явно не получается.
Эмин облокотившись бедром о подоконник смотрел в окно на занимающийся рассвет. Аслан полулежал на диване, прикрыв глаза ладонью. Невысокому худощавому мужчине средних лет постоянно приходили оповещения на телефон и часто звонили, он надолго удалялся из кабинета и на краткое время возвращался.
– И… как?.. – я вытянула сигарету из пачки Эмина лежащей на подоконнике, тоже глядя в окно.
– Есть такое понятие как санавиация. – Асаев выдохнул дым и зевнул, прикрыв рот кулаком. Потянулся, стряхнул пепел в открытое окно. – Авиаборты там специализированные. Не секу в этом. Знаю, что это случай на переброса тяжелых больных в нормальные больницы. Сейчас ваших местных трепят, максимум через час вертушку или самолет выбьют. Врач сказал, что спецов дернули, сейчас его готовят к транспортировке.
Я усмехнулась и покачала головой. Поняла, что замерзла. Из-за прохлады несущейся сквозняком через распахнутое окно. Выкинула сигарету и отошла.
Дальше все как-то слилось. Я не могла разграничить события, такое ощущение бывает, когда проснешься и пытаешься детально вспомнить сон, но одно накладывается на другое, а что-то вообще выпадает. Асаеву позвонили, слушал он довольно долго, пара фраз на басурманском и взгляд на Аслана, тут же вставшего с дивана и велевшего мне идти с ним.
Мы сидели в салоне мерина и ждали Эмина. Он пришел минут через сорок. Дорога в аэропорт под тихое блеяние радио, сигаретный дым в темноте салона и отблески проблесковых маячков едущего впереди реанимомобиля. Со Степанычем и бригадой врачей.
Небольшая заминка на въезде. Машину реанимации пустили тоже не сразу и я впервые увидела как Асаев разозлился. Один звонок кому-то три фразы с матом, звериный взгляд в подголовник водительского сидения перед собой и у меня все внутри сжалось. Нет, он говорил негромко, он ни на йоту не повысил голоса, он даже говорил ровно, но вот сама интонация… она просто разрезала. На живую. Без анестезии. Она просто вспарывала, а совместно со взглядом… Я поняла, что не дышала и инстинктивно отодвинулась.
Въезд дали через пятнадцать секунд, как только он отключил звонок. Дорога между парковкой, потом огромные ангары. Небольшая машина, ведущая реанимобиль и Аслана по запутанному маршруту. И я увидела впереди небольшой самолет, а в нескольких метрах от него черный внедорожник. Линка.
Степаныча грузили в самолет оперативно, я не могла его разглядеть из-за толпы врачей и потому что держала ледяные пальцы Линки, стоящей с сумкой у автомобилей.
Сердце болезненно сжалось и ушло в срыв, когда взгляд зацепился за окровавленные бинты на голове Степаныча.
Линке сказали, что пора. Она обняла меня. Я ее крепче, и она пошла не оглядываясь.
Машины сказали убрать к терминалу. Реанимобиль уехал, второй автомобиль Асаева тоже.
Мы с ним стояли у капота его мерина, в котором ждал Аслан. Стояли и смотрели, как самолет с врачами и Линкой выкатывается на взлетно-посадочную.
Стояли, курили и молчали. Он без куртки, а я в ней, но распахнутой и совершенно не ощущала, как холодно телу. Потому что холодно было в душе.
Когда шасси оторвались от земли и джет ушел на набор высоты, Асаев, протяжно выдохнув дым, негромко произнес:
– Это не благородство.
– Я не дура. – Усмехнулась, качая головой и ногтем сбивая тлеющий конец с сигареты. – Предъявляй любой счет. Оплачу сполна.
Он почти неслышно хмыкнул, затянулся особенно глубоко, и, отбросив сигарету, пошел к задней двери заведенного автомобиля.
Я сплюнула в сторону, на секунду прикрыла глаза, окончательно взяв себя в руки, отправилась за ним. Время платить.
Глава 7
Тонированный внедорожник остановился у моего подъезда.
– Вещи собери, десять минут.
Уложилась в восемь. Аслан, ожидающий у машины, открыл мне дверь и пошел класть мою сумку в багажник.
Эмин сидел рядом, углубившись в кипу бумаг и разговаривая по телефону. Но никуда мы не поехали. Так и стояли у подъезда. Почему, поняла когда через несколько минут рядом остановился еще один тонированный внедорожник. С переднего пассажирского сидения вышел немолодой мужчина и спустя несколько секунд сел рядом с Асланом. Повернулся и протянул Эмину стопки листов.
Асаев, не прекращая разговаривать по телефону, жестом велел Аслану включить свет в салоне и быстро просматривал документы. Закончил звонок и закурил, прищурено глядя в листы.
– Вот сука… – тихо произнес он, выдыхая дым в окно. На его губах полуулыбка, явно обещающая «суке» ничего хорошего. – Линар, ты же рвался в первые ряды, я только что нашел тебе должность. – Эмин бросил удовлетворенный взгляд на усмехнувшегося Линара, не отрывающего взгляда от бумаг, лежащих на бедре Эмина. Асаев стряхнул пепел в окно и откинул голову на подголовник, прикрыв глаза. – Счета хакните, бабло протащите по кольцевой и на отстойник. Эту шваль завтра в девять вечера жду в «Инконтро». Пусть повторит слова о том, что у них левого бабла нет. – Асаев как-то пугающе усмехнулся и, не открывая глаз, глубоко затянулся. Секунду спустя протяжно выдохнув дым, совсем негромко произнес, – блядь, предупреждал же, что вся зелень у меня на виду должна быть, и если что, я все равно найду, даже если под матрацем прячут… шакалье тупорылое.
– Они сами себя сдали. – Голос Линара хриплый и низкий. Он принял бумаги от Эмина и задумчиво на них смотрел. – Глазунов спалился, когда отчитывался. Сегодня его поэтому и не было, он теперь боится с Рихманом встретиться. Он не знает, что тот его еще утром сдал, – Аслан и Линар негромко рассмеялись. Эмин фыркнул, прицокнул языком и покачав головой, не открывая глаз. – И мы рыть начали, а потом Глазунов брякнул про «Домас-гроуп» и я примерно понял, куда они свой кривой транзит ведут. Самое позднее через неделю само бы по себе вскрылось, схема там тупая очень. Ну, вы сами видели, Эмин Амирович. Позорище вообще, и как она только работала три года… Вскрылось бы и так, но у них какой-то местный заеб друг на друга стучать, хотя все в одной связке. Где логика…
– Как же тяжело с тупыми. – Асаев невесело хмыкнул, приоткрывая глаза и глядя в потолок. – Один Казаков фишку просек, значит, один и останется на прежнем месте. Все, Линар, арбайтен.
Линар ушел и Аслан тронул вперед, а мне хотелось рассмеяться, пока я дымила в окно. И потерять сознание. Я на пределе уже. Закурила вторую, глядя на тихие безлюдные улицы, проплывающие за окном. Утро первого января.
– Не дыми так часто. – Он на мгновение отнял трубку от уха. Сказал это негромко, откладывая на переднее сидение кипу бумаг и Аслан подал ему из бардачка новую. – Раздражает. – И снова на басурманском по телефону.
Я невесело усмехнулась, затягиваясь особенно глубоко, прежде чем выбросить сигарету и глядя в окно, едва сдерживалась от того, чтобы не обнять себя руками.
Ехали в район Майского, квартал новый, с красивыми высотными комплексами. Не знаю, почему у меня было ощущение, что сейчас поедем в горное ущелье, а потом меня свяжут и повезут на ишаках. Я ебнулась по ходу от всего происходящего.
Въезд в новый комплекс по пропускам, подземная парковка. Широкий лифт, едущий на двадцать восьмой. Я стояла с сумкой и вглядывалась в его чуть нахмуренное лицо. Он все так же по телефону, взгляд очень быстро по строчкам документов у себя в руке. У него скупая мимика, ровный голос, но ощущается, что происходит что-то серьезное. Ощущается в оттенках приказа в спокойных интонациях, по периодической остановке взгляда в документах, когда он прикрывает глаза на миллисекунду и мне будто слышны быстрейшие бурлящие многообразием потоки его мыслей, идей, мгновенный просчет вариантов и выбор единственно правильного решения. Это странно. Это даже пугающе. Но именно так это и чувствуешь.
Он закончил разговаривать, когда лифт взлетел до пятнадцатого. Посмотрел в мое лицо проницательным взглядом.
– Успокойся, ничего из ряда вон. Через неделю я на четыре дня лечу в Бразилию, мне нужно, чтобы кто-то позаботился о моей домашней живности. Поэтому ты переезжаешь ко мне.
Я вот чего угодно ожидала, но вообще не этого. Видно, лицо у меня перекосилось, потому что Асаев довольно усмехнулся.
– У меня две собаки. Они должны к тебе привыкнуть, чтобы ты могла свободно передвигаться по квартире, кормила их и выгуливала, пока меня в стране не будет. – Мне казалось происходящее дурным сном, вышедшем из под руки угашенного в дрова Морфея. Эмин снова усмехнулся и произнес, – правило третье и откровение для тебя, Яна Алексеевна – у меня нет низких подходов во взимании платы. Я позаботился о том, что тебе дорого, отплати мне достойно. В детали углубляться не будем. Бартер заботы на заботу, в этом суть.
– Там ведь не комнатные собачки, да? – холодея и чувствуя, как ускоряется сердцебиение, уточнила я, глядя в его задумчивые глаза, оценивающе глядящие в мое лицо.
– Годовалые ротвейлеры в самом рискованном периоде. – Асаев скучающе приподнял бровь, глядя как у меня перекашивается лицо. – Упусти их сейчас – получи ублюдков. Не упусти. Я не хочу их убивать, но уродов не потерплю.
– Ты ненормальный, Асаев, – покачала головой я, мрачно улыбаясь и чувствуя, как внутри все задрожало и вот-вот готово было сорваться в истерику. – Бойцовые псы, две штуки…
– Сторожевые и два кобеля. Я сказал, что мне дороги эти собаки. На мое даже словестно посягать нельзя. Пошли. – Он направился на выход, когда я вообще не заметила, что двери лифта открылись.
Уютно освященный длинный коридор, массивная дверь в самом конце.
Асаев звякнул пару раз ключами в замке и распахнул дверь в черный провал квартиры. Зашел. Я, прижимая к себе сумку, за ним. Секунда, щелчок выключателя и освещается широкий светлый коридор с евроремонтом, а в паре метров от входа, на широких коричневых лежанках я увидела просто ужас.
Два ротвейлера. В холке вот явно около метра. Массивные, широкие, мускулистые. Они радостно тыкались мордами в снисходительно спущенную ладонь Эмина, облокотившегося плечом о стену в паре метров от входа, где я переступила порог, с какого-то хуя, наверное из-за ебанутости происходящего, закрыв за собою дверь. Тихий звук захлопнувшейся двери и на меня устремляются две пары звериных глаз.
Щелчок пальцев Асаева и два теленка переводят на него взгляды. Краткий, быстрый и малопонятный жест – ротвейлеры отходят на лежанки и садятся, пристально вглядываясь в мое лицо.
– Это Доминик, – краткий кивок в сторону правого теленка. – Первое время отличать будешь по подпалу. Подпал это рыжина в окрасе. У него на морде затемнена. – Кивок в сторону второго ротвейлера, не отрывающего от меня взгляда, – это Рим. Привыкнешь к ним, поймешь, что внешне они очень сильно различаются. Да и не только внешне.
Асаев задумчиво смотрел на своих ублюдских псов. Спустя мгновение ровно и негромко произнес:
– Можно. – У меня ускоренно забилось сердце, когда псы поднялись и начали медленно ко мне подходить. Ровный и тихий голос Эмина. – Они знакомятся. Не двигайся. – Ебанутый. С ненавистью посмотрела в спокойные карие глаза Асаева. Он едва заметно поморщился и так же спокойно сказал, – присядь на корточки и не зажимайся.
Вот тварь… Я, сцепив зубы медленно опустила сумку на широкий коврик и усилием воли заставила свои одеревеневшие ноги согнуться. Псы подошли близко. Никаких лишних движений. Плавно и медленно, внимательно наблюдая за моим оцепенелым телом и лицом. Обнюхивали колени. Доминик, особенно широкий и темномордый, оказался еще и посмелее, потому что подошел ближе и в наглую ткнулся мне носом чуть выше предплечья. Обнюхивал, ага, да. Только, сука, не возразишь. Потому что у него морда шире моей и зубы острее.
– Теперь прикажи идти на место.
Я с трудом разжала челюсть, глядя в глаза ближнего пса, подчинилась. Но они остались абсолютно равнодушны к команде, все так же неторопливо обнюхивая мои ноги.
– Я сказал приказать, а не просить. – Эмин вообще не менял интонации, задумчиво и абсолютно спокойно глядя на меня в окружение своих собак. – Иначе к моему возвращению от тебя останутся рожки да ножки. Хотя Рим и их сожрет из жадности. Он ведущий, Доминик слабее. Прикажи Риму.
– Сколько он весит? – напряженно глядя на левого теленка, приподнявшего уши и обнюхивающего мою руку, спросила я.
– Пятьдесят семь.
– На два больше чем я. – Выдавила почти шепотом, устремляя злой взгляд на Асаева, в глазах которого на краткий миг мелькнуло раздражение. – Ты сейчас серьезно?
– Ты всадила нож в диван у меня между ног, так что да, я серьезно. Они упрямы, иногда могут быть агрессивны. Это из-за перестройки организма и неадекватной гормональной системы. Психически они здоровы и склонны к подчинению. Все остальное это возраст, временно, но упускать нельзя. – Голос Асаева снова ровен, негромок и без эмоций. – Псов, хоть раз проливших кровь убивают, а они сожрут тебя за четыре дня, если ты будешь тупой слабохарактерной истеричкой и по возвращении я получу двух моральных калек, если не убийц, и твою кровь себе на руки. Мне не нужен еще один цирк уродов, я люблю этих собак и жестить с ними не хочу. Вот мой счет. Оплачивай.
Мои губы растянула кривая улыбка. Действительно, низких подходов во взимании платы нет. Умный, опасный, серьезный и масштабно мыслящий. Это сочетание гарантированно пустит мою психику под откос и явно сократит мне жизнь. Но это же сочетание продлило жизнь Степанычу. Если не спасло.
– Место. – Глядя в карие пса глаза с нажимом. Не моргая. Я видела, что он чует. Они всегда чуют страх. – Место, сказала.
Рим смотрел еще несколько секунд. Глаза в глаза. У него морда шире моей, пасть с острейшими клыками, он весит больше меня и все, что отмечаешь при первом взгляде это сила и мощь. И он начал медленно отступать назад. Не отпуская меня взглядом. Готовый воспротивиться в долю секунды, как только я покажу слабость. Но я смотрела. Смотрела в звериные глаза, когда он неохотно подчинялся. Его лапы, заступив на лежанку, медленно подогнулись, укладывая мощное тело в позу сфинкса. С гордо поднятой головой.
– Лежать. – Вырвалось очень тихо, потому что стиснутая челюсть еще не до конца расцепилась и звучание голоса скрадывали только разомкнувшиеся губы, но Рим смотрел мне в глаза, а не слушал мой голос. И он положил голову.
Не было торжества. Совершенно никакого. Даже облегчения никакого. Только жгущий жилы адреналин – они знают эти команды, но сейчас это не послушание, сейчас хозяин привел на их территорию человека и дал ему возможность руководить ими. Владельцами этой территории. И вариантов у меня было всего два, но на один я не имела никакого права
– Лежать. – Перевела взгляд глаза Доминика.
