Текст книги "Паноптикум (СИ)"
Автор книги: Александра Лимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Глава 1
Ночь середины рабочей недели не радовала ресторан «Империал» обилием посетителей. Впрочем, двоим мужчинам, сидящим в отдельном кабинете и разыгрывающим седьмую по счету партию в покер, это было только на руку.
В уютном полумраке помещения витал слабый шлейф сигаретного дыма, уносящийся в морозные предрассветные сумерки приоткрытого окна.
Влад Казаков, близоруко прищуриваясь, смотрел в тихо бормочущую плазму на стене, ожидая, когда его гость закончит разговаривать по телефону.
Эмин Асаев устало прикрыл глаза, откидываясь на спинку углового дивана и, стряхнув пепел сигареты, недовольно покачал головой, массируя левый висок пальцами с зажатой сигаретой.
– Я сказал нет. – Его голос низкий, интонации неторопливы, четко чеканит слова, напитывающиеся жаром раздражения. Это разрезало сонный морок коснувшийся Влада и он перевел заинтересованный взгляд на Эмина, недовольно поведшего уголком губ и твердо глядящего за его плечо в стену. – Если с первого раза не поймут, разговаривать будем по другому, дословно им передай. Все, отбой. В десять утра набери мне, отчитаешься по ситуации.
Эмин завершил звонок и, выдохнув дым, недовольно прицокнул языком глядя на свой телефон, отложенный на край стола. Казаков потянулся с бутылкой и плеснул в бокал Эмина виски, приглашающе кивнув на колоду.
Эмин пригубил и поднял карты, только по его раздраженному взгляду было понятно, что мысли Асаева были весьма далеки от разыгрываемой партии. Эмин на мгновение прикрыл глаза, заставив себя переключиться и внимательно посмотрев в лицо Влада негромко произнес:
– Ты же понимаешь, что в мире ничего идеального не бывает. Я могу предложить варианты только максимально близкие к совершенству.
– Мне бы просто грамотно откатать. – Усмехнулся Казаков, глядя в свою комбинацию карт. – Задрался уже с этим обналом маяться, я так поседею раньше срока. Надо шагать в ногу со временем, так что… максимально близко к совершенству, говоришь?
Эмин кратко усмехнулся, бегло оценивающе посмотрев на улыбнувшегося Влада и, затушив сигарету, перевел взгляд в карты и негромко произнес:
– В принципе тут можно по стандарту. У меня где-нибудь в банках метаешь бабосы на счета подставного лица и/или подставных фирм-однодневок. Далее создаю тебе благотворительный фонд. Что-то с детьми связанное. – Эмин зевнул и потянулся за бутылкой. Плеснул себе алкоголя в бокал и задумчиво глядя на виски с характерным кавказским акцентом выдал, – дэты-ы-ы эта жи свято-о-ое. – Чокнулся бокалом с Казаковым и нормальным тоном пояснил, – а соответственно общественное порицание за любой наезд на фонд. Дальше нанимаешь умственно отсталых персонажей для круглосуточной бессмысленной активности, типа вид работы создают. Хуяришь порционно бабки в размере сумм не отслеживаемых системой контроля. Ну, там детки где-нибудь на Нибиру, а фонд здесь, бабки текут постоянно и отовсюду, но порционно. Хуй отследят, проверено. Потом для посредничества с фондом нанимаешь фирмы-контрагенты. Наши. Тусуешь деньги внутри – пожертвования детишкам, фондовая работа-поебота, бабки контрагентам, и по итогу деньги оседают на счетах с красивым ярлыком честно заработанных. Схема простецкая, но весьма надежная. Я накину пуха, мутирую нюансы и вуаля. Покупаешь, Влад Игорич?
– Да хуй знает, Эмин… Вот хуй знает. – Влад задумчиво посмотрел в лицо Эмина. – С этой благотворительностью вязаться и, блядь… прокатывать мне там дохуя надо, я ж могу светануться. Не лучше ли общественный фонд, а не благотворительный?
– Надеешься на получении грантов выехать? – Вопросительно приподнял бровь Эмин.
– Да. – Казаков прищурено посмотрел в свои карты.
– Нет. – Скептично посмотрев на Влада, отмел эту идею Эмин. – Там шоу-активность будет нужна. Показательность работы. Инстаграммы-хуямы, красивые движняки для простого люда, круглые столы под камеру. Можно, конечно, пару лиц найти, но у тебя ж тут заклятый дружбан дыркой светит с политтрибуны, ты бы про это не забывал. Ну его на хуй, я тебе серьезно говорю. Там гемор с показухой и довеском слишком высокий процент риска с учетом твоих обстоятельств. Больше вероятности, что не стрельнет, а если стрельнет, то скорее у собственного виска. Я на такое никогда не подпишусь и тебе крайне не рекомендую.
– Эмин, дай вариант. – Устало вздохнул Влад, прикрывая глаза и напряженно наморщив лоб. – Мне пиздец как надо. Чтобы политгниль не чухнула и бабло чистым осело.
– М-м-м… – Эмин отложил карты, отпил виски и откинулся на спинку дивана, сосредоточенно глядя в потолок. – Сейчас, подожди… и… если так, то… и направить туда по дополнительной … и хуямба, все присели. – Эмин усмехнулся и перевел взгляд на Влада, одновременно потянувшись за сигаретами. – В принципе, есть один интересный ход, он тебе не понравится, но мне очень даже.
– Я вот когда начал себя как человека осознавать, с той поры мне вообще ничего не нравится, веришь, нет. – Негромко рассмеялся Влад, взяв дольку лимона и бросив взгляд на понимающе ухмыльнувшегося Эмина.
– Ладно. Смотри. – Эмин на мгновение прикусил губу, прищурено глядя в свои карты и негромко продолжил, – создаю твой фонд где-нибудь в заморском Мухосранске. Фонд, касающийся… вот ты кто по национальности?
– Эмин, ты орешь, что ли? Чукча, конечно, по мне же видно… Стопэ, ты мне хоть и душу греешь, но я за игрой слежу, достань карту.
– Жаль. – Эмин с сожалением вывел заныканную карту, которую уже несколько минут успешно прикрывал локтем. – Следишь плохо, Влад Игорич, я так уже четвертый раз делаю. Ладно, давай новую партию. – Эмин потянулся к колоде. – И погнали дальше. Чукча, говоришь? Ну, смотри, создаю в заморском Мухосранске фонд помощи проживающим там чукчам. Мухосранск должен быть где-нибудь около третьего мира, потому что так будет минимальная огласка, у цепных нулевые результаты, отсутствие столкновений с властями и вполне себе возможно грамотно захерачить систему подбора контрагентов. Потом заимеем парочку мышей в правительственных или околоправительственных кругах для легализации вывода денежных средств по заранее оговоренным цепочкам. Проводим круглые столы и… опа. – Эмин прервался, удовлетворенно улыбнувшись уголком губ и выкладывая свои карты на стол. – Флеш-рояль, Казаков.
– Флеш-рояль… – Влад усмехнулся, прикусив губу, и прищурено глядя на выложенные карты Эмина. – Круглые столы… Ну, а дальше? – Краткий кивок в сторону колоды с подтекстом на новую партию. И не только на нее.
– Организовываем обучение жителей Мухосранска собирать ягель в новолуние по древним чукотским традициям. – Эмин хмыкнул, перемешивая карты и кивнул на предложенную Казаковым пачку сигарет, взамен его пустой. – Повышаем в обществе толерантность к чукчам. Минимально вмешиваемся в происходящее. Нанимаем положительных и тихих исполнителей, привлекаем волонтеродебилоидов, которым платим по минимуму, чтобы умный человек на это не подписался. Умные там не нужны, а то моментально раскроют схему и начнут говорить лишнее. Нанимаем журналистов, фотографов и какую-нибудь организацию "пиф-паф, ой-ой-ой, олень твой" – клуб тусовок чукчей и тех, кто их поддерживает. Через него хуярит основной траффик зелени. Самое важное – никакими способами не допускать сторонние организации, демонстрировать максимальную закрытость, не нанимать непроверенных контрагентов. Это сложно, согласен, но, во-первых, обрати внимание на то, что это будет просто пиздейшн как долгоиграюще, деньги можно чистить года два с минималкой по откатам, может даже два с половиной года, если получится подбить все максимально ровно. А подбить получится. – Эмин чуть прищурено смотрел в стол, медленно постукивая пальцем по грани бокала. – Да, это прокатит. И во-вторых, этот твой… как его… Короче, политическая дырка выхлопом не дотянется, как бы он кишечник себе не напрягал. – Кивнул сам себе и откинулся на спинку дивана, глядя на задумавшегося Казакова, смотрящего на колоду карт.
– Кипр? – Негромко уточнил Влад, не переводя взгляд на Эмина.
– Можно и Кипр. – Эмин скучающе зевнул и с укором посмотрел на хмыкнувшего Казакова. – Но его уже лет пятнадцать ебут в разных позах все кому не лень. Нах оно надо, когда тут так красиво зажечь можно. Если на хвост наступят, то сразу туда побегут. Можно кольцевой замут сделать… типа отвлекающего маневра с небольшой течкой бабла и мотануть тонну по левакам, когда наивные пидорги на Кипр будут дрочить. Потом за это лет на пять съездить отдохнуть в лагерь. Общего режима для меня и строгого для тебя. – Влад фыркнул и посмотрел на усмехнувшегося Эмина, подкурившего сигарету и прикрывая глаза медленно откидывающего голову на спинку дивана, протяжно выдыхая дым. – Вот и я думаю, что время на зоне тратить занятие скучное и вообще бессмысленное, когда тут такие движи мутить можно. Рассмотрю варианты заморского Мухосранска. Ты мне задаток дай в ближайшее время, я уже сегодня накидаю пару годных тем, подходы начну пробивать и людей готовить.
– Да без проблем. Сейчас мои бестолочи как раз пилят свежий приход, отцепим кусок и по пересчету отдам. Завтра приезжай со своими, раскидаемся сразу, тянуть не будем.
– Завтра… – Эмин, затягиваясь сигаретным дымом, задумчиво листал в телефоне список напоминаний. – Завтра в шесть давай. Минут за сорок управимся.
– Да. Сейчас у секретутки своей уточню еще, потому что полкан ко мне в гости рвался на завтра… – Казаков кинул ироничный взгляд на Эмина недовольно прицокнувшего языком и наливающего себе в бокал виски. Влад послал вызов Руслану и пока шли гудки, не удержавшись, с иронией произнес, – с чего бы у тебя такая стойкая непереносимость людей обеспечивающих мир и порядок?
– Странно, что у тебя этой непереносимости нет. – Фыркнув, лениво отпарировал Эмин, пригубив бокал.
– Я просто теперь законопослушный. – Влад саркастично фыркнул, глядя на согласно кивнувшего Эмина. – Оступился один раз и за это уже отсидел. Теперь я снова полноценный член общества.
– Наебывавший обе стороны. – Хохотнув, дополнил Эмин с иронией посмотрев в темные глаза Влада.
– Просто Каша тупой был, с ним каши не сваришь. – Тот удрученно покачал головой, отнял трубку от уха раздраженно посмотрев на экран, отменил вызов и набрал другой номер. – Пару книжек "Бандитский Петербург" прочитал и решил сплагиатить. Тупой был, говорю же.
– Тупой…. – Усмехнувшись покачал головой Асаев, расслабленнее разваливаясь на диване. – Это ты ему еще комплимент сделал.
– Вообще безнадега? – Влад отнял трубку от ухо зло глядя на экран и набрал следующий номер.
– Я удивлен, что он так долго продержался. Наши бы сожрали его за сутки, если не меньше. Предварительно заставив книжки в задницу себе засунуть и раза три там провернуть.
– Провинция, хули. – Хохотнул Казаков, с сарказмом посмотрев на рассмеявшегося Эмина. – Рус, ты хули так долго трубку не берешь, тебе ее к уху прибить, что ли, блядь. Пусть Вано отмотает часть для Асаевских на завтра, а ты прощелкай когда этот ублюдок, который мне мозг две недели компостирует решит припереться со своими ребятишками. Нет, то что завтра это я помню, мне по времени надо. Да. Чтоб не встретились, да. Все, давай. – Отключив звонок, Казаков отложил телефон на край стола и вяло поморщился, когда Эмин кивнул на колоду. – Нет, я два дня не спал, голова туго варит. Как время узнаем о визите царька, я тебе сообщу.
– Уговорились. – Устало зевнул Эмин, прикрывая рот кулаком и бросив взгляд на наручные часы стал подниматься из-за стола.
– Ты как, уже полностью обустроился здесь? – Казаков жестом попросил его задержаться и разлил в бокалы остатки виски.
– Почти. – Эмин снова зевнул, падая назад и принимая пододвинутый бокал. – У вас вообще такая себе кунсткамера оказалась, но ничего, мне нравится. Я люблю шакальи бои. Эта шваль сопротивляется еще, хотя и стучат друг на друга ну просто безбожно. Неудивительно, что Каша так скучно слился, псарня у вас тут только из дворняг. Никого ценного нет, своих тянуть пришлось.
– Ты бы с ними поосторожней, Эмин. Зверье здесь лютое вообще. – Влад со значением посмотрел в глаза Эмина и стукнул своим бокалом о его в негласном тосте.
– Я всегда осторожен. – Хмыкнул Эмин, прежде чем опрокинуть в себя виски и снова подняться.
– Я тоже так говорил. А потом три года чалился. – Хохотнул Влад, тоже поднимаясь из-за стола и устало проводя рукой по лицу.
* * *
– Степаныч. – Позвала я, затягиваясь сигаретным дымом сидя за столом в малогабаритной кухне сестры.
– Ау. – Степаныч, стоящий у плиты с интересом заглянул под крышку кастрюли с супом и обрадовано улыбнулся.
– Какая она была? – Перевела взгляд на открытую форточку окна, за которым зимняя ночь неохотно уступала рассвету. Стряхнула пепел на крышку от банки и, бросив взгляд на настенные часы, сделала себе пометку, что минут через тридцать надо выходить из дома, чтобы успеть к началу смены халдеев.
– Кто? – Степаныч прикусив от усердия кончик языка, пилил тупым ножом буханку хлеба, поставив рядом со мной тарелку супа.
– Мама. – Усмехнувшись, я снова сделала затяжку, внимательно глядя на пропитое лицо Алинкиного отчима и гражданского мужа моей биологической матери. – Какая была мама?
Какая была женщина, которую я ни разу не видела. Кто она? Что она была за человек? Отказавшаяся от меня в роддоме и в последующем предпринимающая неоднократные попытки меня найти. Только дуро лекс, сед лекс – закон суров, но это закон. В тех реалиях девяностых, когда я родилась, матерям тяжеловато было найти ребенка от которого они отказывались.
Я нашлась сама. Нашла Алинку через некоторое время, после того, как выпустилась из детдома. И это забавно, но Алинка, три года как схоронившая мать, оказалась нормальной. Близкой. Понятной. Родной. Немного подкосившей мою теорию устройства мира.
Миф номер один – все детдомовские мечтают о семье.
Не все. Домашние, попавшие в детдом из-за условий существования, или те, кто хотя бы эпизодно знал, что такое семья, или те, кто мечтал о лучшем куске, с ужасом вспоминая свои семьи – они да, они мечтают. Мы же, кто с рождения были одни – нет. Сложно желать того, о чем ты представления не имеешь, а в сказки мы не верили, хотя и в силу возраста слушали их с желанием.
Я внимательно вглядывалась во взгрустнувшее лицо Степаныча, глядящего в перечницу на столе.
– Степаны-ы-ыч, – усмехнулась я, затушив сигарету и откинувшись на стуле. – Да давай уже жги. Это не мое детдомовское сердечко просит розовых соплей о маме, это я о ее характере спрашиваю, потому что у меня, по ходу, отклонения. – Я прыснула, глядя на мрачно посмотревшего на меня Степаныча. – Вот хочется узнать гены это или я сама просто со сдвигом. Какая мама была?
– Галка-то? – Степаныч по стариковски пожевал губами, убирая трясущимися пальцами буханку в пакет и смахивая в ладонь крошки со стола. – Своеобразная. – Он, вытряхнув в раковину крошки, вернулся к столу и сел рядом со мной на табуретку, с грустью глядя на тарелку с супом. – Ты не серчай на нее, Янка. Родители ее заставили отказаться от тебя. Люди партии были же, видные очень, а тут дочурка в пятнадцать забеременела. – Степаныч бросил на меня сочувствующий взгляд и куснул зубчик чеснока, прежде чем начать работать ложкой. – Потом в семнадцать она Алинкой забеременела. Из дома сбежала потому что думала, что опять заставят отказаться, на аборт поздноватенько уже было. С того момента, наверное, она и того… кукухой-то и поехала малек. – Степаныч печально вздохнул, глядя в поднесенную ко рту ложку с супом.
– Но что-то хорошее в ней было? – философски глядя на зимние сумерки за окном, предположила я.
– Было. – Кивнул Степаныч и отодвинул от себя тарелку. – Аппетит пропал что-то. Чая попью. Тебе налить?
Я отрицательно мотнула головой и посмотрела в худую спину Степаныча, наливающего себе чай трясущимися с перепоя руками.
– Много хорошего. – Звучно звякнув чайником о фаянс пробормотал Степаныч и направился с чашкой к столу. – Ты, Янка, правда, не серчай на нее, что в детдоме выросла из-за ее отказа. Времена тогда сложные были, а у Галки голова без царя иногда… И тут ее родители. Совок-то хоть уже и разваливался и времена страшные начинались, но они все ж… ну, партийные они, это диагноз был, короче. Дочурка-то у них примерная росла, только, видать передавили они на нее. – Степаныч отхлебнул чая, глядя на пачку моих сигарет на краю стола. – В какой-то момент, что-то там изменилось у Галки, наверное, после тебя вот, что заставили отказаться, и она начала отстаивать свои позиции. Из крайности в крайность. Алинку под сердцем когда носила, ушла, отказавшись от всего и всех. Потом мы сошлись с ней. Я на заводе днем, вечером по стопарику с мужиками, ну, и как-то зашел разговор, дескать, в былые времена баба при мужике глаз не поднимала, в пол смотрела, слово мужика закон был. Под горькую-то такие разговоры. Ну, я раздухарился, прихожу, значится, домой, а она посуду моет. Я ей с порога давай права качать, дескать, вот раньше как было и сейчас так будет, тра-та-та! Она стоит, молчит, посуду моет, на меня не смотрит. Я ее за плечо схватил, встряхнуть хотел, мол, тут мужик глаголит, а ты не слушаешь! Ну и получил скалкой промеж глаз. Очухался, посреди кухни лежу, она посуду вытирает. Спрашиваю, мол, Галя, что это я тут лежу? Она смотрит на меня и отвечает, что перепил, упал и уснул.
– Таки ж гены пальцем не раздавишь… – едва слышно прошептала я, понимающе кивнув и поднимая на него взгляд от пачки сигарет.
Степаныч горько усмехнулся глядя мне в глаза.
– Искала она тебя, да только законы-то у нас такие, что только дитю зеленый свет на поиски родственников, а вот наоборот ну ни нать. Галка пить начала, когда поняла, что бесполезно. Жалела очень, кляла себя, что родителям возразить не смела тогда… Не сильно уж серчай на нее, Галка сожалела, искренне сожалела. – Степаныч вздохнул и снова отхлебнул чая. Потянулся к моей пачке сигарет и зажигалке. – Поздно, конечно, однако ж случилось у нее осознание. – Степаныч выудил сигарету из пачки, встал и пошел к окну. – Не серчай, Янка, но и героиню из нее не делай. Склонны мы родителей оправдывать. Все мы склонны. Вот я хреновый отчим и Алинке об этом постоянно говорю. Чтобы не обеляла, как время мое придет. Чтобы знала, что я негодяй.
– Зачем? – заинтересованно приподняла бровь я, потягиваясь на стуле и разминая затекшие ноги.
– Потому, Янка, что когда мерзость оправдывать начинаешь, оно тебе душу и помыслы поганит. Вот оправдает меня Алинка и найдет себе такого же и будет мучиться. А надо вот оно? Пусть помнит, что я подлюка. – Степаныч с кряхтеньем уселся на узкий подоконник и, отодвинув тюль, стряхнул пепел в форточку.
– А чего не поменялся-то, Степаныч? – Усмехнулась я, вставая из-за стола и оправляя блузку. – Раз уж знал, что подлюка. Чтобы пока Алинка росла, то достойный пример видела.
Степаныч как-то возмущенно пыхнул и бросил на меня косой взгляд.
– Так что ж я врать-то буду? Что ж врать-то? Не мое это! Семья, застолья, добрые празднички и прочее. Ну, понасилую себя ради Алинки, так оно же во мне накопится внутри и сорвусь же. Вот и представь, что жил-жил ребятенок, все хорошо шло, верил он своему идеальному папке, а потом опять провал, папка забухал и из дома ушел. А потом вернулся, поплакал, прощения попросил и все снова хорошо. До срыва папкиного, потому что ну не его это. А ребенок снова верит… Самое страшное, Янка, это человека разочаровать. Вот верил он тебе, верил, а потом бац, и гнильца твоя наружу фонтаном и его с ног до головы забрызгало. – Степаныч покивал своим словам и сурово посмотрел на скептично хмыкнувшую меня. – Вот что страшно. Ты-то со своей гнилью проживешь, а вот когда она родному душу ломает, вот это страшно. Поэтому честным надо быть. Ну тварь ты и тварь, глаза замыливать не надо…. А так что? Ну, бухаю я, ну не вожу ее за ручку в школу, ну и так себе папаша, это ей знакомо и привычно, она знает чего от меня ожидать и что надеяться на меня не нать. Из меня это херня идет, не копится внутри, не начинает гнить, чтобы потом не взорваться и не запачкать ее и хорошо же! Она вот даже любит меня по-своему. Не врем мы друг другу это главное.
– На работу. – Поправила я, проверяя в сумке все ли с собой взяла.
– А?
– Тебе денег на опохмел-то дать? А то трясешься весь. – Я достала кошелек и пересчитала наличку. – Она работает и заочку в институте заканчивает, а не в школу ходит, Степаныч. Школу она закончила несколько лет назад.
– А, точно. Я же на последний звонок ходил! – в приступе озарения хлопнул себя по лбу Степаныч. – К Райке еще в полисадник залез, пионов у нее стыбрил, а то деньги пробухал и цветы не на что купить было. А как же без цветов-то? У девчонки последний звонок, а я к ней без цветов! Не порядок же! Сто рублев дай, я тебе через недельку отдам, чесслово.
Я тихо рассмеялась глядя в его печальное лицо и кинула на стол косарь.
– А Алинка? – закинув кошелек в сумку, я потянулась к пачке и выудила пару сигарет, оставив остальные благодарно кивнувшему Степанычу, сползшему с подоконника и оправляющему шторы трясущимися пальцами. – Когда ты к ней на последний звонок пришел, она обрадовалась?
– До этого сказала, что если не приду, то домой меня больше не пустит. Мол, хоть раз уважь, батяня. Так я бы и так уважил, чесслово. Ну и то, что домой не пустит тоже промотивировало. – Кивнул Степаныч, убирая кастрюльку с супом в холодильник. – Ты чаво, на сутки?
– Сегодня нет, к вечеру ближе приду. Алинка тоже где-то в это время вернется. Ты просыхать будешь или опять в запой?
– Ой, нет. Просохнуть надо, здоровье уже не то, так что я сегодня дома. Полы помою, цветы полью.
– Ага-ага, вещи постираешь и погладишь. – С охотой поддакнула я, скептично глядя на возмущенно посмотревшего на меня Степаныча. – Пирожков испечешь, да.
– А вот увидите! Вот увидите! – бормотал он мне в спину, пока я шла на выход и обувалась на пороге. – Все взяла? – Дождавшись моего кивка по джентельменски распахнул передо мной дверь обдав душманом перегара. – Все, я спать. Удачной смены, Янка.
Твои слова да богу уши, Степаныч, – думала я сутками позже. Когда было уже ничего не исправить.
