Текст книги "Дело Пентагона (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Ханна! – словно маленькую ругает меня мама. Видимо, мои слова ей кажутся бессмысленным лепетом неразумного ребенка. – Не смей говорить с отцом в таком тоне!

И не успеваю я прийти в себя, как звучит:

– Джоанна, все хорошо, ты просто выходи за меня замуж… – И Брюс встает на колено. У меня в висках начинается болезненная пульсация. Это рвутся наружу остатки здравого смысла! Мне срочно нужна поддержка. Ну хоть откуда-нибудь! Поворачиваюсь к хакерам. Кажется, Карина и Такаши в таком же ступоре, как и я. Перевожу взгляд правее, вижу статую немого укора и презрения имени Шона Картера. Мда, оттуда поддержки тоже не предвидится. И перед Шоном мне почему-то так стыдно. А до Брюса все не дойдет, что отрепетированная речь мимо кассы, и он продолжает: – Я понимаю, что ты уехала, но за время твоего отсутствия я все переосмыслил. Прости меня. Пожалуйста. Вот… – И чуть не в руку пихает кольцо.

Чувствую, что сейчас свихнусь окончательно. Меня накрывает паника, хватаюсь за голову.

– Прекратите, остановите это! Замолчите все! – Мир начинает вращаться, все стремительнее и стремительнее. Думать, надо просто подумать, я умничка, всегда была и теперь смогу! – Леклер, мне нужен Леклер, – вырываясь из рук Брюса, бросаюсь к администратору. – Где агенты?

– Они выписались сразу после вашего отбытия в ресторан, – чопорно отвечает он. Что? Как это? – Если вы спросите, велели передать, что у них заказан билет в Соединенные Штаты. И самолет взлетает… – Он смотрит на часы. – Прямо сейчас.

– То есть как? – ахаю я. Выходит, Леклер знал все заранее? Знал, что я отдам ему преступника именно в это время?!

– Ханна, что происходит? – вопрошает мама. – Ты такая бледная…

– Ты выйдешь за меня замуж? Пожалуйста, Джо, хоть подай знак, что услышала! – никак не замолкнет Брюс.

А мне вот вообще не до этих воплей.

– То есть они улетели… И вы все здесь… И не поправить…

А затем мир окончательно переворачивается с ног на голову, и перед моими глазами почему-то оказывается потолок… и чернеет.

Я прихожу в себя медленно. Понятия не имею, где нахожусь. Небольшое помещение, на номер отеля не похоже, совсем мало места, из обстановки только телевизор, столик с тумбой, диван на котором я лежу, и цветок в горшке. Обстановка ни о чем не говорит. Голова раскалывается. Внезапно надо мной появляется взволнованное лицо администратора. Он передает мне таблетку и стакан воды.

– Как вы? – участливо спрашивает он.

– Где я? – спрашиваю я в ответ, голос звучит слабо и жалко.

– Это мой небольшой уголок отдыха. Я подумал, что вам стоит некоторое время отдохнуть от вашей гиперобщительной компании.

– И любой бы на вашем месте с вами согласился, – вздыхаю я. – Ох, сэр, единственное, что никогда не будет побеждено – человеческая глупость, – доверительно сообщаю я, при этих словах по моим щекам начинают течь слезы.

– Расскажите, что случилось. Полегчает, – советует он.

Некоторое время я сомневаюсь, стоит ли откровенничать с незнакомцем, который мне даже не нравится. Но в противном случае придется выйти и встретиться со всеми последствиями своих и чужих поступков, а я хочу максимально оттянуть этот момент. А потому начинаю рассказывать служащему отеля о том, как все испортилось.

Минут через сорок, наплакавшись на пару с новоприобретенным лучшим другом, я умываюсь, чуть-чуть привожу себя в порядок и выхожу к семье, Брюсу и Бабочкам, да-да тем самым ребятам, которые смотрят на меня так, будто сейчас кишки выпустят. А я вот их не боюсь! Сами гады! В попытке не допустить массового дурдома наподобие того, который случился чуть меньше часа назад здесь же и в той же компании, я беру инициативу в свои руки.

– Я в норме и готова разрабатывать новые планы спасения человечества, – сообщаю я торжественно и выдавливаю безмятежную улыбку, однако Картер лишь фыркает. – Разбираемся. Все и срочно! Полагаю, папа вам уже рассказал, что случилось?

Маму снова «включают»:

– Ох, да, Ханна, мне так жаль…

– МАМА, ОТЛОЖИМ ЭТО НА ПОТОМ! – я не в состоянии сейчас выслушивать все ее излияния. Для того, что растерять решимость у меня будет еще масса возможностей. А потому я поворачиваюсь к Брюсу. – Нет, я сейчас не могу думать о замужестве, но если ты все-таки настаиваешь на объяснениях, разговор будет долгим, детальным, неприятным и, главное, приватным! Дальше. Па. О чем ты вообще думал? Как я теперь докажу, что ты не бежал из страны? Теперь мне придется снова иметь дело с гадким и прилизанным Леклером, который в Штаты еще часов десять лететь будет! А раз так, то тебе придется мне в этом помогать, потому что договариваться непосредственно с полковником я отказываюсь, этому мерзавцу ничего не докажешь! – А затем поворачиваюсь к Бабочкам. – Мне очень жаль, что так вышло, я не планировала отдавать агентам коды, я не планировала вас подставлять, но…

– Ты в порядке? – прерывает меня Пани, и я замолкаю на полуслове. Стою, вылупившись на нее. Мне очень повезло, что рот раскрыла она, а не Шон или Такаши. Полагаю, их мое самочувствие не заботит! И претензии они сдерживать не станут.

– Вроде да.

– В смысле мы не знали, что с тобой и твоим отцом так поступили…

– Прости, Пани, мне жаль тебя прерывать, но это правда лучше обсудить позже. Мне жаль по поводу Монацелли, я знаю, что вы все были с ним близки. Но, думаю, я поступила правильно. Его действиям нет оправданий.

– О чем ты? – хмурится Карина. – Разумеется, так и должно было случиться. Мы начали понимать, что что-то происходит, когда Шон стал прятать код в библиотеки, но такое… – Она замолкает. И мне тоже нечего сказать. – Ты не против, если мы подождем, пока не решится вопрос с Джоном?

Шон после такого предложения откровенно морщится, а я никак не могу уложить в голове, что за мое часовое отсутствие Пани и отец успели перейти на поименные обращения. Смотрю украдкой на Такаши, он, выглядит расстроенным, но, кажется, все-таки не собирается меня препарировать…

– Я так понимаю, Марко ушел? – меняю я тему.

– Да, – отвечает Шон. – И, учитывая его состояние, думаю, ему не помешает еще один сеанс терапии. Лично прослежу.

Мы с Картером встречаемся глазами, и я вдруг вспоминаю его слова о команде.

– Такаши, а вы почему молчите? – спрашиваю я, покаянно потупившись. – Я знаю, что поступила ужасно, и пойму, если вы со мной работать не захотите… – Мама на меня недоумевающе смотрит, знает, что за штучки я использую. Ханна-подлизка, так она меня называла, когда я практиковала на ней подобные приемчики.

– Джоанна, поверьте, это не проблема… – Тут же начинает разуверять меня он.

– Мне было бы очень горько, если бы из-за последних событий вы не смогли меня простить. Вы ведь помните, как мы познакомились? Именно вы меня надоумили уйти в параллельное программирование, – продолжаю я соловьем заливаться. Разумеется, ему приятно. Это малая компенсация за покалеченное самолюбие, но она есть.

– Очень рад слышать, – улыбается Такаши собственным ботинкам.

Однако, фырканье Картера сообщает мне что он думает по этому поводу. Мог бы и промолчать. Понятно, что без них с Пани ничего бы не было, но посторонним вовсе не обязательно вникать во все наши перипетии!

– Ну, позвоню Леклеру, – нарочито бодро сообщаю я и выхожу на крылечко отеля.

Но я не одна, за мной следует гиперзаботливая и вездесущая мама. Я и рада, и не очень. Я по ней скучала, и поддержка искренне любящего человека не может быть лишней, но она относится к числу женщин, которые полагают, что для леди торговаться недостойно… а в мои планы входит вытрясти из Леклера душу, лишь бы заполучить пресловутое помилование! Иногда я очень жалею, что сама не такая, как мама, но еще я жалею о том, что реальный мир совсем не походит на тот, в котором обитает она! В ее реальности мужчина – настоящий прекрасный рыцарь. Он с ней, он ее защищает. И ничуть не удивительно, что как только Зои Херроу исполнилось восемнадцать, она вышла замуж за Джона Конелла, за доброго, честного и самоотверженного военного. И то, что он не достиг высокого воинского звания для нее не беда, он уже герой, потому что заботится о ней. Ее мир прост и понятен. Ее не швыряли на журнальный столик, не отчитывали за испеченный пирог, не хлестали по щекам раз за разом за попытку понравиться…

Набираю Леклера. Сигнала нет. Звонок не проходит. Мрачнею, мне даже не сказали, что он вне зоны действия сети. В трубке тишина. Я пробую дозвониться до агента еще трижды, но ничего не выходит. По моим подсчетам они уже должны были долететь до Рима и включить телефоны, если ФБР вообще выключают их на время полета… Присаживаюсь на перила и сжимаю в ладонях мобильный. Не знаю, что там, на линии, случилось, но буду звонить всю ночь. И весь день. Пока не пробьюсь!

Заметив мое уныние, мама подходит ближе и сжимает плечо.

– Я даже представить не могу, через что тебе пришлось пройти, дорогая. Все мы, – говорит она.

– Спасибо, мам…

– Ты, главное, не переживай. Все получится, все разрешится.

– Все разрешается, мамочка, когда есть кому разрешать. И в моем случае это я.

– А что ты ответила Брюсу? Ты должна ему ответить. – БОЖЕ! – И чем скорее, тем лучше. – Другой проблемы в ее мирке, видимо, не существует.

– Мама, я не могу сейчас думать, как стану жить с человеком, который не вспоминал обо мне почти месяц. Я крутилась как белка в колесе, пытаясь помочь отцу, а он ничего для меня не сделал. Ни-че-го! Он даже не звонил. Брюс опоздал, мам! Все кончено!

Выплеснув свое раздражение, я спрыгиваю с перил и возвращаюсь в отель. Однако, она не отстает.

– Ханна, образумься, что ты творишь? Тебе двадцать шесть, а ты все бегаешь от ответственности! – семенит она рядом. Эти двадцать шесть звучат как приговор, будто я уже пожилая и умирать пора! – Это неправильно, неестественно. Ты должна хотеть обзавестись семьей, любимым человеком. – Но я полностью ее игнорирую, по сей части у меня опыт наработан.

– Шон, звонок не проходит. Сигнала вообще нет. Что это вообще?

– Скорее всего, неисправность систем связи. Или отсутствие сигнала на высоте, – лениво отвечает он, поглядывая на маму. – Позвонишь утром, тебе все равно их не догнать. Сядь и успокойся.

– Вот видишь? – радуется мама. – Все ведь хорошо! Самое время поговорить с Брюсом. – На лице Шона появляется выражение о-господи-я-знаю-в-кого-она-пошла!

– МАМ! – Должно быть, я красная как помидор. Ладно бы она начала свою волынку просто, так нет же, при Шоне, планета которого бытовых вопросов лишена напрочь! Область пересечения интересов Картера и моей мамы вопиюще пуста!

И тут, видно услышав ее слова, ко мне снова направляется Брюс. Хочется куда-нибудь спрятаться, лишь бы не продолжать все эти разговоры. Но он просто кладет руку мне на плечо и говорит:

– Они ничего нам не сделают. В конце концов, ты была на базе светилом. А Джон – уважаемый военный. Все будет хорошо.

Я улыбаюсь, но про себя вздыхаю. Какой же он наивный. Краем глаза замечаю, как переглядываются хакеры. Они тоже не считают, что все так просто. Внезапно Карина делает какой-то хищный бросок и протягивает Брюсу фотоаппарат.

– Сфоткай нас, – говорит она. – Мы же должны запечатлеть момент, когда Джоанна к нам присоединилась…

– Нет! – восклицаем мы с Шоном хором.

– Бросьте, этот день нужно запомнить! Джо теперь Бабочка, Шон – новый сеньор Хакер. И все мы ждем приземления самолета ФБР. Теперь все будет иначе. Да и, в любом случае, очнитесь, господа, как бы то ни было, это же день окончания Пентагон-прессинга!

Кажется, эта мысль поднимает им всем настроение на десять пунктов. Черт, а ведь она права. Неважно, что мне не понять, у них праздник. Поэтому мы усаживаемся рядышком на диван, и только затем я вспоминаю еще об одной проблеме.

– Ох, я выгляжу…

– Как после битвы Титанов, – успокаивает меня Карина. – Это тебе за подножку!

И все-таки мне будет памятна эта фотка. Я заранее знаю. Просто потому что я давно мечтала присоединиться к команде Бабочек. Да и, как ни крути, день очень особенный. Щелчок затвора, и Карина забирает фотоаппарат, после чего начинает щелкать все подряд. Нас. Брюса. Моих родителей. Администратора.

А я пользуюсь моментом и иду к папе. Мы с ним садимся в соседние кресла, в уединенном небольшом закутке рядом со злосчастным фикусом. Он рассказывает мне о том, как получилось, что он оказался под трибуналом, а я ему – о Леклере и полковнике. Он обнимает меня за плечи, и я сворачиваюсь клубочком на его груди. Папа здесь. Папа защитит. Даже если это неправда, я должна в это верить. Пока тянутся страшные часы ожидания, мне больше ничего не остается.

Телефон Леклера все еще гордо молчит, я решаюсь пойти переодеться. Моя покалеченная спина больше не может терпеть корсет. Стою под душем и тщательно растираю ее мочалкой. Спать совсем не хочется, а потому я привожу себя в порядок и спускаюсь в холл снова, но лица моей группы поддержки какие-то приунывшие… и плачет мама.

– В чем дело? – спрашиваю я.

Отец смотрит так… Боже правый, что-то случилось. И я даже не хочу озвучивать свою догадку! Но все только смотрят, ни слова не произносят. Памятники неподдельной скорби, мать вашу!

– Иди сюда, – говорит Шон.

Разумеется, ну у кого еще достает бессердечности сказать мне страшную правду? У него в руках ноутбук, думаю, ему его администратор одолжил. В общем, мы отходим подальше от нашей компании. Сейчас уже довольно глубокая ночь, гостей, кроме нас, почти нет, но все залито ярким золотым светом и так обманчиво красиво. Когда я сажусь на один из диванчиков, меня терзают жуткие предчувствия. Шон, однако, с совершенно невозмутимым видом ставит на столик перед нами ноутбук и начинает открывать крышку, но я удерживаю его руку.

– Все плохо? – спрашиваю я.

– Плохо, – кивает он.

Ноутбук был переведен в режим гибернации, и когда он «просыпается», на мониторе сразу появляется видеоролик, на заставке которого кадр с места авиакатастрофы. И я уже знаю, что это рейс Палермо-Рим. Меня слегка подташнивает, но разум четкий и ясный, просто хочется плакать. Сижу, обхватив себя руками и слушаю Шона, который переводит мне с итальянского репортаж о крушении авиалайнера. Выживших нет. Это был сбой в системе управления… Обломки самолета стремительно погружаются в море, а спасатели продолжают искать тела погибших, но кабина разгерметизировалась, прошло уже много часов, и надеяться не на что. Репортеры не сообщают, кто был на борту. Полагаю, что через несколько дней газетчики откопают сенсационные новости по поводу личностей Леклера, Келлерер и Монацелли, но либо сами замнут, либо замнут их.

– Они не подпишут амнистию, – хрипло говорю я. – Это не взлом местечкового сервера. Это Пентагон. Люди должны знать преступника в лицо, чтобы быть уверенными во всесилии властей, а тем на суд общественности выставить некого. Монацелли не был объявлен преступником, тут работает презумпция невиновности… Все напрасно. Боже мой. – Я роняю лицо в ладони.

Шон даже ничего не говорит. А что тут скажешь? Ты права? Ха, будто я и без него этого не знаю. Некоторое время мы сидим, и я хочу, чтобы он просто взял меня за руку, коснулся плеча, жду хоть какой-то утешающий жест, но этот человек неумолим, ему в голову не придет выказать мне большую поддержку, чем машинный перевод репортажа. И тогда я сама хватаюсь за его ладонь, потому что я не такая, не железная, а никто из моей семьи не понимает владеющего мной отчаяния. Мама плачет, потому что люди погибли, а папа с Брюсом слепые патриоты, они военные, их воспитали в желании служить Родине, они верят, что Соединенные Штаты – лучшее место в мире, и правительство у нас самое справедливое. А теперь только и остается, что заставить их бежать на территорию другого государства.

– Бери их, Конелл, и возвращайся в Сидней. – Буквально озвучивает мои мысли Шон. – Австралии никогда не было дела до других стран. Твоего отца там никто не тронет.

Я отнимаю руки от лица и смотрю на Шона. Мне вспоминаются слова Монацелли. Я не знаю, насколько он был прав. Но… но даже проверять не хочу. Мне не нравилось то, как Шон меня преследовал и заманивал все это время на Сицилии, и перспектива жить с ним в одном городе совершенно не радует. Потому что я все еще достаточно его хочу, чтобы временами идти на форменное безумие. Стоп! Погодите-ка! Теперь у меня есть Брюс. И причина не вестись на провокации небезызвестных субъектов. Чудненько.

– Помнишь, ты сказал, что я могу выбрать себе вознаграждение за параллельный код?

– Помню, – кивает он.

– Тогда с тебя перелет для всех первым классом и отдельный дом для моих родителей… в Ньюкасле.

– Ньюкасле? – удивляется Шон.

– Картер, не делай вид, что ты идиот. Я люблю родителей, но если они будут жить через улицу, мама меня в могилу сведет своими нравоучениями! Когда мне было девятнадцать, я считала это проявлениями заботы и любви, а потому терпела, но сейчас мне двадцать шесть, и я не собираюсь выслушивать за ужином воспитательные беседы.

Шон усмехается:

– Сколько билетов мне забронировать? – С места в карьер. Да, это Шон. Никаких лишних вопросов.

– Пять, – говорю я, быстренько осуществив мысленный подсчет. Включаю и самого Картера, так как он может воспользоваться промашкой и не взять Брюса.

– И что ты собираешься делать с этим недоразумением? – Он даже не пытается скрыть раздражение.

– Ты о Брюсе?

– А его зовут Брюс? Не удивляйся, что я не запомнил, ведь и ты о нем за все это время вспомнила впервые.

– И ты знаешь почему.

– Ты ему изменила. Думаешь, это со всеми прокатывает так же спокойно, как со мной когда-то?

– Я скажу ему. И о чем ты вообще? Я не думала, что у нас с ним остались какие-то отношения.

– Тогда зачем он тебе в Австралии?

– Он попал в этот переплет из-за меня, он сделал мне предложение, – смотрю в сторону отца и Брюса. – И они с папой друг друга обожают.

– Ммм, так это Джон Конелл его подбил на тебе жениться? Заманчиво! – фыркает Картер. Не знала бы его – решила бы, что ревнует.

– Замолчи. Я еще не настолько отчаялась, чтобы полагать, что на мне можно жениться только с пинка родителей!

– Разуй глаза, Конелл, ты пытаешься навесить на себя мешок с дерьмом! Он же… смеется.

– Что? – чувствую, логика мне стремительно отказывает. – Ну да. Нормальные люди иногда смеются!

– Да не строй ты из себя идиотку! Взгляни, они смеются, пока ты решаешь, что будет с ними дальше, и места себе не находишь. И так будет всегда! – От его слов я закусываю губу. Сицилия стала первым серьезным испытанием в нашей с Брюсом совместной жизни. Я не знаю, как он будет себя вести в критической ситуации… – Конелл, не лезь в эту петлю. Сколько тебя помню, ты никогда собой не дешевила, не стоит начинать сейчас. Подумай еще раз над тем, сколько билетов мне забронировать.

С этими словами Шон встает и уходит. А я возвращаюсь в свой номер и забываюсь беспокойным сном. В девять утра меня будит звонок полковника. Как я и думала, он говорит мне, что раз у них нет Монацелли, то у меня нет Джона Конелла. Он сильно ошибается! Папа здесь, на Сицилии. Он приехал сюда, чтобы «заключить помолвку в романтичном месте». И, как это ни смешно, именно абсурдное предложение руки и сердца спасло ему жизнь.

Ветер колышет белую органзу на окнах ресторана. Мама и Карина сидят вдвоем за столиком. Разумеется, мне не нравится, что эта женщина общается с моими родителями, но не устраивать же разметку территории! Шум моря настолько силен, что заглушает мои шаги. Он позволяет мне незаметно приблизиться и заглянуть через плечо маме. Они смотрят фотографии. Пани запечатлела нас с Шоном, когда мы сидели на диванчике и говорили о Сиднее. Я на снимках кажусь такой ранимой, такой доверчивой, а Шон, как всегда, хмурится и что-то говорит. Но вместе, черт меня подери, мы смотримся очень гармонично. Мне раз за разом вспоминаются слова Монацелли. Он не мог быть прав, не мог. И, как назло, в этот самый момент Пани перелистывает фотографию на следующую. Там я как раз держусь за ладонь Шона, закрыв лицо свободной рукой. А он смотрит на меня… с сочувствием? Не знаю, как именно, но точно не безразлично. Я сейчас начну отмахиваться от навязчивых фраз Манфреда вживую, лишь бы только оставили меня в покое. Я знаю, как работает психологическая накрутка. Думаешь и думаешь, пока все не становится правдой! Я не хочу такого для себя, и не знаю, как перестать.

А мама, тем временем, спрашивает у Пани:

– Мм, Карина, я никогда не разговаривала об этом с Ханной, но, может, вы знаете, как звали ее… друга из Австралии?

– Она никогда не называла его? – Ага, Карина в шоке. Ее уши на глазах становятся просто пунцовыми. Класс! Одно дело извиняться передо мной за то, что разрушила наши с Картером отношения (какими бы они ни были), и совсем другое – перед моей матерью. – Да, это был Шон, – быстро говорит она, пряча глаза.

– А почему они расстались? Они кажутся… друзьями.

– Нет, Зои, на друзей они не похожи, – вздыхает Карина. Но я не знаю, что именно она имеет в виду. – По крайней мере, когда Джоанна только приехала сюда, они едва разговаривали. И я не знаю, как они расстались.

– Просто… вчера он ее так поддерживал…

– Некоторые связи не рвутся, – пожимает плечами Карина. Мое сердце начинает биться гулко и часто. Я боюсь, что она права.

– Не совершаем ли мы ошибку? С Брюсом.

– Я бы советовала говорить об этом все-таки не с Кариной, – нарушаю я их чудный междусобойчик. – Эта женщина посторонняя и совершенно меня не знает. Ни меня, ни моих отношений с Шоном! – Мама растерянно смотрит на Пани, та снова гипнотизирует пол. Ну еще бы. И все-таки я должна сказать родителям правду о нам с Картером. – Мы расстались плохо, ма. Так плохо, как это вообще возможно. И отношения у нас были совсем не доверительные.

– Ханна, я не понимаю.

– Мам, не прикидывайся, все ты понимаешь! – закатываю я глаза.

– Но ты подумываешь вернуться в Сидней, – возражает вдруг Карина. Мама удивляется, но только хлопает глазами, ни о чем не спрашивает. – Может, это то, как воспринимаешь ситуацию ты, но что, по-твоему, думает Шон?

– Мне все равно. Тебе ли не знать, что он четыре года наизнанку выворачивался, пытаясь донести до меня мысль, будто я ничего от него не добьюсь. Дошло. Спасибо. Теперь отвалите на хрен.

– Ханна! – ахает мама. – Как ты выражаешься?!

Но я устала играть в приличную девочку. Мне срочно нужен отпуск от притворства и мнительности.

– Где Брюс?

Благо, Карина сразу указывает в сторону террасы. Иду туда. Брюс и папа сидят в плетеных креслах друг напротив друга. И между ними шахматная доска. Сажусь на подлокотник отцовского кресла и делаю за него ход. Он всегда позволяет мне подобные вольности. Наверное, потому что я играю лучше. Брюс старательно смотрит на доску, но моей задумки не понимает.

– Звонил полковник. Амнистию не подпишут, – буднично сообщаю я. – А это значит, что теперь мы все «повязаны». – Слон выпадает из руки Брюса. Он беспомощно на меня смотрит. – И я настойчиво-вежливо спрашиваю: вы полетите со мной в Австралию? – Маму даже не пытаюсь пытать, как папа скажет, так и будет. Брюс, кстати, тоже ориентируется на реакцию старшего по званию. Решать отцу.

– Почему Австралию, девочка моя? – спрашивает папа. Не спорит, знак хороший. Хотя, может, просто чувствует себя виноватым.

– По многим причинам. Мы там уже были, и, кажется, она всем нравилась, также там у меня остались друзья, там же живет мой начальник, и не придется летать через полмира ради обсуждения дел.

– А твоя мама?

– Па, мы оба знаем, что решать тебе. Я предлагаю это, потому что другого варианта у меня нет. Там мы можем рассчитывать хоть на какую-то поддержку.

Проходит несколько минут, пока он думает, а затем папа коротко кивает и поднимается. Уходит рассказывать обо всем маме. Занимаю его место за шахматной доской.

– Доиграем?

– Давай, – кивает Брюс и делает новый ход.

– Знаешь, я ведь хотела, чтобы ты сделал мне предложение.

– Знаю.

– Так чего ты тянул? Опомнился, только когда я уехала? – смотрю в его светло-серые прозрачные глаза.

– Понимаю, это нелепо, но… – начинает он сбивчиво.

– Это идея моих родителей? – прямо спрашиваю я.

– Нет, конечно! – ужасается он.

– Просто если бы они выбирали человека, за которого мне стоит выйти замуж, они бы никогда не выбрали другого. Ты – их бесспорный фаворит. – Он гордо улыбается. И его не волнует, что я не сказала ни слова о себе? Смотрю на выбеленный солнечными лучами песок. Я уже не уверена, что хочу за Брюса замуж, но как минимум помолвка мне нужна, хотя бы для вида, она меня спасет. Жаль только, что с родителями будет тяжело объясняться. Шум волн вплетается в мои слова. – Я недоумеваю, Брюс. Почему ты ни разу не позвонил мне сюда?

– Потому что ты не сказала, что уезжаешь. И никто не знал, где ты. А еще ты была такой умной, классной. Что если однажды просто вдруг проснулась и поняла, насколько лучше меня?

– И ты, вместо того, чтобы хоть что-то выяснить, просто самоустранился. Ты даже не подумал, что я могла попасть в переплет. А я попала! Как я теперь могу на тебя положиться?

– Можешь! Конечно можешь!

– Это был не вопрос, Брюс. Я помогала отцу, а ты сидел в Штатах и, кажется, жаловался родителям на то, как я некрасиво с тобой поступила! Жалел себя! Я не спрашиваю тебя, это факт. Я не могу на тебя положиться. И была уверена, что между нами все кончено…

Я снова отворачиваюсь к морю. Как же все это тяжело. Почему моя личная жизнь не может быть простой и понятной? Как получилось, что я легче защищаю диссертации, чем строю отношения? Что со мной не так?

– В смысле? К чему это ты? – настороженно спрашивает Брюс.

– Я спала с другим мужчиной.

– Здесь? – Звучит так, будто он обижен.

– Да.

– Боже, Джо! Ты меня убиваешь. Кто он?

– Шон.

– Шон Картер? Твой новый начальник?

Брюс американец до мозга костей, для него служебный роман – очень дурной тон. В ВВС мы работали в разных подразделениях, потому на наши отношения смотрели сквозь пальцы, но он всегда переживал по этому поводу. И я даже знать не хочу, кем он теперь воображает меня.

– Да, – спокойно отвечаю я.

– Джо, я ничего не понимаю.

– Чего ты не понимаешь? Я прожила в Австралии семь лет. Год в Ньюкасле, год в Мельбурне, пять лет в Сиднее, пока училась в университете, ректором которого являлся и является Шон Картер. Четыре года я прожила с ним под одной крышей. Но, разумеется, теперь между нами никаких личных отношений не будет. Так вот к чему я это? Я не прошу твоего прощения, да и сама тебя еще не простила. Но если ты сможешь жить с мыслью о том, что я работаю на бывшего любовника – я выйду за тебя замуж.

С этими словами я ставлю Брюсу мат. Он долго смотрит на шахматную доску, пытается решить, и это явно не легкое дело, но он все-таки роняет своего короля, достает из кармана кольцо и надевает его мне на палец. Мда, не так я представляла свое обручение… Хотя море, солнце, мама и папа рядом, кольцо с большим бриллиантом (оно мне несколько велико, но не суть)… Осталось только нам с Брюсом стать чуточку идеальнее, чтобы вписаться в декорации. Словно сломанные куклы, мы встаем и двигаемся друг другу навстречу. Я обвиваю руками его шею и молюсь, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме грусти. Брюс целуется как надо, как всегда. Однако, если раньше между нами была химия, то сегодня она отсутствует напрочь. Ничего, как только мы приедем в Сидней, я успокоюсь, приду в себя, и все вернется, ведь правда? У нас с Брюсом всегда были очень стабильные и спокойные отношения, я буду рада, если так и продолжится.

Взявшись за руки мы входим в зал. Я собираюсь замуж. Ура! Ну давай, Джо, убери это кислое выражение с лица. Посмотри, как счастливы мама и папа. Они едва не прыгают. Мама так и вовсе намеревается в обморок свалиться. Наверное, я просто алчная стерва, вечно мне чего-то мало! Шона Картера, видите ли, подавай…