Текст книги "Дело Пентагона (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Александра Гейл
Дело Пентагона
Книга посвящается каждой пролитой во имя мечты слезинке
Пролог. Или самая страшная ночь моей жизни
За три года до описываемых событий
Было уже очень-очень поздно. А суд закончился в четыре часа дня. Не могли же его задержать снова. Или могли? Да нет, конечно, нет. Тогда где они с Алексом так долго мотались? Может, он просто как всегда не хотел возвращаться ко мне, предпочитая какую угодно компанию, кроме моей? А ведь я переживала! Кстати, зачем? Знала ведь, что он не захочет меня видеть.
Именно на этой моей мысли входная дверь хлопнула. Я помимо воли сжалась в комок в ожидании скандала. Да, я позвонила Алексу. И не могла за это не получить.
– Ну и как ты тут без меня, дорогая? – спросил Шон таким тоном, что меня затрясло от страха и наплыва дурных предчувствий.
– Ты вернулся, – решила не вестись на провокации я.
– О, я заметил. А ты уверена, что заметила? – Вот что он нес?
– Шон, о чем ты? – устало спросила я, уже не скрывая собственного раздражения. Избежать конфликта не удастся. Он уже в худшем из возможных настроений.
– Какое печальное выражение лица, сейчас расплачусь.
– Хватит!
Он и перестал. Просто взялся за бутылку виски и, забыв обо всех правилах приличия, сделал затяжной глоток из горла. Это было дурным знаком. Наконец, оторвавшись от бутылки, Шон уставился на меня и продолжил:
– Ты позвонила Алексу. Какое право ты имеешь вмешиваться в мои дела, Джоанна Конелл?! Ты правда думаешь, что без твоей помощи я остался бы без адвоката?
– Нет, но…
– Ты вызвала моих друзей. На кой хрен ты это сделала?
– Ты в своем уме? Я хотела как лучше.
– Ты хотела как лучше для тебя. Тебе было страшно, и ты вызвала подмогу, чтобы не пришлось самой выпутываться из неприятностей? Напугала их, взбесила меня. Нахрена ты влезла?!
– Я подумала, что раз они твои друзья, ты захочешь их поддержки. В отличие от моей. Они не чужие и тоже замешаны в скандале по поводу Пентагона!
– А ты не думай, Джоанна, сиди и улыбайся, только это у тебя и получается!
Я задохнулась от возмущения. Это было просто вопиюще несправедливо! Он хотел заставить меня заплакать, но вместо этого я разозлилась.
– Это неправда. Ты так не думаешь!
– Я думаю, что ты просто пустышка, Конелл. Маленькая глупая девочка, которая только о себе и думает. Или по-твоему это мне было нужно, чтобы Алекс и Карина отводили от меня нелепейшие обвинения непонятно в чем?
– Я вообще не знала, в чем тебя обвиняют, – ткнула я в него пальцем. – Когда у меня на глазах на твоих запястьях застегивали наручники, ты мне ни слова не сказал!
– А должен был? – умиленно спросил Шон. – Разве я тебе хоть что-то вообще должен? Уж либо сидела бы тихо, как всегда, либо собирала свои пожитки и валила отсюда, если неймется! – А затем подошел ближе и навис надо мной. Угрожая. Подавляя. – Ты самонадеянная идиотка. Всегда была! Посмотри. – Он одним молниеносным движением схватил меня за затылок, заставляя встать и, одновременно, наклоняя над поверхностью журнального столика, в которой я увидела собственное тусклое отражение. – Эти вечно надутые губки и светлые волосы. Ты одержима внешней атрибутикой, потому что внутри пусто. Бестолковая пустышка! Ты ничего не видела, ничего не испытывала, и потому для тебя я самый страшный кошмар, верно? – Черт, вероятно он уже пришел не совсем трезвый.
Да уж стоя в его захвате, склонившись над стеклянным столиком, куда он может меня в любой момент бросить, пожалуй, о страхе не поспоришь…
– Ты отвратителен! – выкрикнула я.
– Отвратителен, – хмыкнул он и сделал еще один затяжной глоток. – Знаешь, Конелл, есть такое правило: со временем все черствеют. Если ты не в состоянии терпеть мою отвратительность, ищи себе компанию в детском саду! Никто тебя не держит. Ты же просто инфантильная идиотка, которая не в состоянии признать, что никакая ты не жертва. Для тебя имеет значение только то, сколько раз тебе изменили и нагрубили. Потому что ты ребенок. Дядя сказал, что ты плохая, и ты плачешь, дядя приласкал, и ты счастлива. Вот она суть наших – с позволения сказать – отношений. Ты маленькая девочка со взрослыми желаниями и доходящими до абсурда амбициями. Тебе было любопытно прыгнуть в мою постель. И ты это сделала. Тебе было любопытно, а что еще ты можешь с меня получить? Ты заработала себе достойное образование и более чем роскошный круг знакомств. Большего не получишь, хоть всю жизнь болтайся в этом доме.
– Это ТЫ эмоционально застрял на уровне ребенка. Ты не в состоянии общаться с людьми. Кто-то когда-то тебя обидел, и ты носишься со своей обидой, перекидывая ее на каждого человека. Твоя мать умерла, верно? Джастин сказал, что она умерла, и с тех пор твоя крыша не в порядке! – А вот это было определенно лишнее.
– Вооот даже как, – расхохотался Картер и рывком притянул меня за волосы к себе. – И ты, верно, думаешь, что перегнешь меня своей мягкостью и добротой? Очнись, в тебе нет ни того, ни другого. Ты не добрая и не чудесная. Ты всего лишь помнишь каждый раз, когда тебя дернули за косичку, и не повторяешь ошибок в надежде, что тебя станут меньше обижать. Уверяю, Конелл, за что обидеть найдут. Иначе не бывает! Невозможно избежать разочарований. Дело в другом – в том, как ты к ним относишься. А для тебя каждый косой взгляд – катастрофа мирового масштаба. Открой глаза, проконтролировать все на свете нереально! Даже пытаться ненормально, противоестественно. Если ты не будешь беречь собственные нервы, никто кроме этим заниматься не станет! Так что дело не во мне. Я не сломлен, не обижен и не раздавлен. Меня не от чего спасать, Джоанна. Во мне нечего искать, все просто. Ты же вдоль и поперек меня изучить успела! Сколько лет мы живем вместе? Да, кстати, сколько? Три? Четыре года? Ну и сколько еще нужно, чтобы понять, что открывать во мне нечего? Хочешь, чтобы я помог тебе в поисках правды? Так вот она: я люблю компьютеры и не люблю людей. Вот я. Здесь. Я такой. Во мне НЕТ противоречий. Не нравится – проваливай.
– Не уверяй меня, что у тебя нет эмоций. Очень даже есть!
– Конечно есть, но они просты и логичны.
– Логичны? Это по какой такой логике ты уже полчаса на меня орешь? Ни хрена подобного, Картер, ты просто злишься, что увидел вместе Пани и Алекса.
Он устало потер ладонью лицо.
– Тебя еще не тошнит? – Я вопросительно подняла брови. – От Пани. Меня от этой темы уже тошнит!
– Поверь, аж наизнанку выворачивает. Но если нет, за что ты злишься? Не может быть это банальный телефонный звонок! Тем более что Алекс твой друг. Его внимание тебе нисколько не навредит! И мне тоже. Да, у меня сдали нервы, и я сняла трубку. Я не пуленепробиваемая, как ты. У меня эмоции есть. И мне было тяжело.
– Ей. Ей было тяжело! – вдруг заорал он и пинком опрокинул кресло. Я перепугалась. – Тяжело сидеть в камере и не знать, что можно сделать. А знаешь, что еще тяжело? Объясняться какого хрена моя «подружка» звонит в истерике на другой континент и умоляет приехать, если и так все уже благополучно разрешилось!
– Если бы ты хотя бы в известность…
– Пришла бы и спросила, раз уж ты так переживала! – заорал он снова. Я вздрогнула. Ну не могла я стойко переносить его тявканье!
– Ты бы выгнал меня! – резонно заметила я.
– Конечно выгнал бы! И, кстати, именно этим сейчас и займусь. Убирайся! Забирай свои вещи и проваливай.
– Шон, ты…
– Я сказал вон отсюда! – И второе кресло присоединилось к первому. Мне стало действительно страшно. Но, честно говоря, перед знакомыми уже достало объясняться, почему мой бойфренд меня как собаку опять вышвыривает из дома посреди ночи! Эта мысль, словно дятел, злобно долбилась в голове. А потому я не сдалась. Но ведь и он не отстал. – Ты оглохла?
– Успокойся, – попыталась вразумить я его.
– А я спокоен. – И снова отпил виски. Злой Шон – ладно, не привыкать, но злой пьяный Шон – территория несколько неизведанная. – И когда ты уйдешь, я стану еще спокойнее. Проваливай!
– Куда я пойду ночью?!
– Это не мои проблемы! К Клеггу вали, к Керри, да какая мне, на хрен, разница. Или предложи кому-нибудь еще тебя трахнуть в обмен на кров, поверь мне, тебя возьмут с руками и ногами, ты стоишь каждого цента арендной платы.
Это окончательно взорвало мне мозг. Да как он смеет говорить такое?! Я бросилась на него. Но это было, конечно, и глупо, и тщетно. Он просто перехватил мои поднятые для удара руки, а потом прошипел:
– Убирайся вон, – и сильно оттолкнул от себя.
Я не удержала равновесие. Мир остановился. Момент падения был точно такой же, как в фильмах показывают. Все замедлилось, голова отключилась. А потом шипы боли обожгли спину. И я попыталась закричать, но удар вышиб из груди весь воздух. Ножки столика, которые недостаточно прочно крепились к стеклянной столешнице, отломились и отъехали в сторону, оставляя мне лишь короткий момент невесомости, а затем – мягчайшую перину из острых осколков.
Я чувствовала, что под спиной становится все теплее и теплее. Кровь. Было ужасно больно. На несколько мгновений я даже ослепла, а когда зрение вернулось Шон стоял надо мной, и на его лице не было видно ни тени сожаления. Он просто сделал еще глоток виски, развернулся и ушел, хлопнув дверью спальни.
А я не могла сесть, даже думать было больно. Уже почти, почти позвала Шона, но страх победил. Его отсутствующее бесстрастное лицо запечатлелось в памяти навсегда. Он псих, маньяк, а вдруг он окончательно спятил и может меня убить? Долго лежать нельзя, а то я рискую умереть от кровопотери… Есть ли на спине артерии? Я понятия не имела. Но позвоночник-то точно имеется. Для того, чтобы убедиться, что все не совсем плохо, я попыталась пошевелить пальцами ног и рук. Удалось. Это хорошо, да? Я попыталась сесть, но стало еще больнее, я не сдержала вскрик, перепугалась, что вернется Шон, зажала рот рукой и, не переставая всхлипывать, ползком направилась к двери.
Я ползла по улице, стирая кожу на ладонях и коленях, оставляя за собой кровавую дорожку. А когда миновала несколько домов, решилась позвонить в скорую по сотовому, который, к счастью, ни на минуту не выпускала из рук. Я лишь надеялась, что меня спасут раньше, чем я истеку кровью.
Глава 1
Хитрец
Настоящее время
– Эй, Миссисипи, – я поднимаю голову и смотрю на вошедшего. Полагаю, глупо ругаться с дяденькой, который уже давно физически вырос, но все еще зовет тебя именем штата, в которым ты родился, в надежде досадить. – К тебе посетитель.
Вы, наверное, подумали, что я в тюрьме? Поначалу я думала так же. И, временами, до сих пор думаю. Но, несмотря на колоссальное сходство, не угадали. Темные забетонированные стены, пуленепробиваемое стекло и решетки на окнах, строгий режим и суровые наказания, казенная мебель и скудный паек. Добро пожаловать в военно-воздушные силы США. Даже правила посещения, кстати, такие же, как в тюрьме. Тут военная база, а не абы что! По мне так добровольная колония. Ничего, это не первая моя попытка выжить при любом раскладе и добиться успеха.
Я иду по коридору, звонко стуча каблучками по каменному полу. Эти туфли совсем не подходят к обстановке. В них могла бы щеголять самая привередливая невеста. Но, что делать, я люблю классные тряпки, а себя в этих тряпках люблю еще больше. Рядовой отдает честь и толкает дверь. Женщин на этой базе всего трое. И все из разных штатов, потому мы и стали Миссисипи, Вирджинией и Невадой. На самом деле все сложнее и, кажется, это моя вина, но об этом позже.
Как только я вхожу в двери, дурацкие мысли о кличках военных вылетают из головы. Мужчина, который сидит в кресле, некогда являлся мне во снах, которые можно назвать эротическими фантазиями карьеристки, правда, было это года эдак три назад. А теперь я работаю в военно-воздушных силах США и усердно делаю вид, что все остальные должности меня ни капельки не интересуют. Еще бы зарплату иметь более достойную, и вообще не о чем мечтать… Или я это себя так настраиваю?
– Добрый день, доктор Конелл. – Он поднимается и протягивает мне руку. Его мягкий итальянский акцент подобен густому меду. У меня даже на языке приторно становится. А ведь представляться он даже не торопится. Испытывает.
– Мистер Монацелли, – говорю я холодно. Не вижу смысла притворяться, что его внешность мне незнакома.
– Можно Манфред.
– Предпочту мистер Монацелли, – отзываюсь я, добавляя голосу притворной любезности. На самом деле я не всегда такая ядовитая, но Манфред будит во мне грустные воспоминания, а в расстроенных чувствах я за себя не всегда отвечаю. Кстати, шпильку он проглатывает, будто таковой и не было.
– Доктор Конелл, – начинает Монацелли. – Я предлагаю вам работу.
У меня глаза на лоб лезут прежде, чем я могу себя остановить.
– Без тестов и проверок? Без ничего? – Да так же не бывает, это подстава?
– Вот именно, без ничего. – Он улыбается, и вокруг его глаз собираются добрые морщинки. Он знает, как воздействовать на людей, но моя обида на всю их братию сильнее.
– Простите, но я не заинтересована. – И тут уже глаза лезут на лоб у него. Я с удовольствием наблюдаю как морщинки вокруг его глаз медленно перетекают в складки на лбу. Вдохновились его искренним недоумением, не иначе. Спохватившись, я заставляю себя встать и направиться к двери.
– Доктор Конелл, назовите цену, условия, что угодно.
А ведь это интересно. С чего бы вдруг ему меня умолять? Хотя пусть и интересно, но не настолько, чтобы сдаться. Я же не мазохистка.
– Вы мое условие выполнить не согласитесь.
– Я настаиваю, доктор Конелл.
Он ждет, что я присяду, а я не затрудняю себя подобными условностями, лишь опираюсь о спинку стула.
– Никакого Шона Картера.
– Это можно обсудить, – кивает Монацелли. – Что конкретно вы имеете в виду?
– Я имею в виду, мистер Монацелли, – сладко протягиваю я. – Что меня бы устроило, если бы он сдох. Это вряд ли удастся обсудить.
Глаза Манфреда снова начинают вылезать из орбит, и я не могу сдержать смех.
– В любом случае позвоните мне, если передумаете.
На стол ложится его визитка. Так и быть, пусть успокоится, беру ее с собой и танцующей походкой удаляюсь из комнаты, на ходу качая головой. И только в своем кабинетике я эту чертову карточку выбрасываю в урну.
Воспоминания о Шоне Картере преследуют меня весь день. И хотя со временем, говорят, стирается плохое, а остается хорошее… черт, я не могу вспомнить ни одного нормального дня, а если это не показатель паршивости, то уж и не знаю что! Я бросаю карандаш на стол и закрываю лицо руками. Я не любила Шона, никогда не любила. И он меня никогда не любил. Но мы жили вместе, и жили долго. Наверное, слишком долго, потому, крадучись по отношениям с Шоном осторожными шагами с ножом за пазухой, я все же радостно и бодро зашагнула на излюбленные женщинами грабли и всей силой гротескного вращающего момента мне залепило в лоб, да так, что напрочь отшибло желание иметь дело с подобными мужчинами, тем более программистами, тем более Бабочками Монацелли, к коим Картер и относится. В общем потирая ушибленный лоб и хныча, как истинная представительница слабого пола, я заказала билет на самолет до Индианаполиса и с психикой морального инвалида вернулась в родительский дом зализывать раны. Папа помог мне устроиться в ВВС США, и я доказала, что моральная инвалидка не обязательно должна являться конченой личностью. Хотя… особенной любви, надо сказать, я тут не добилась. Характер у меня далеко не военный.
– Миссисипи, тебя вызывает полковник.
Ну и денек! С полковником я разговаривала пару минут в день прибытия. И все. С тех пор, только я его видела, потупляла взор, шепотом здоровалась и, пытаясь слиться с тенью, прошмыгивала мимо. Его черные глаза настолько жуткие, что мне от них становится дурно.
Переступив порог кабинета полковника, я сразу понимаю, что дела мои плохи. Потому что стоит он перед мониторами, на которых я уже вижу лица Шона Картера, Карины Граданской и еще нескольких человек, принадлежащих к братии Бабочек Монацелли. Грустно-то как…
– Я слышал, у вас с сеньором Хакером состоялся интересный разговор. – Полковник даже не оборачивается, стоит себе на месте, сцепив за спиной руки, демонстрирует мне блестящую лысую макушку.
– Я отказалась, сэр, – как-то хрипло отвечаю я.
– И почему же, доктор Конелл? – спрашивает он все тем же нейтральным тоном.
– Потому что верна ВВС, сэр, – бодро декламирую я.
– Я бы рад, доктор Конелл, чтобы это было так, но ведь вы врете, – вздыхает он. – А стало быть, ваш патриотический дух надо укреплять. И у меня даже есть идея как. Знаете ли вы о взломе Пентагона? – Я бледнею. Всю веселость как ветром сдуло. Слышала. И даже одно то, что об этом со мной говорят, доводит до крайней степени уныния.
– Слышала конечно, сэр, – намеренно равнодушно пожимаю я плечами. Только. Без. Паники.
– Тогда вы должны знать, что виновного не нашли. Но мы ведь должны. – И он, наконец, оборачивается ко мне, а на губах просто змеится улыбочка. Гадкая такая. И его жуткие глаза холодные-холодные. – А точнее вы.
– Не понимаю почему я! Неужели мало программистов… – отчаянно бросаюсь на защиту собственной шкуры.
– Мало, – обрывает мою попытку самообороны полковник. – Вы прекрасно знаете, доктор Конелл, что мало кому предоставляется такой шанс, как работа на Манфреда Монацелли. А еще ваше Картер-прошлое… ммм… или вы думаете, что мы за красивые глаза ваш приятный нрав столько лет терпели?
Мой приятный нрав… да он вообще спятил?! Вот это удар под дых! Ну допустим, характер у меня не подарок. Пусть так. Но я отличалась исключительной полезностью! Монацелли, значит, меня оценил, а они, видите ли, терпели!
– Я не стану этого делать… сэр.
– Так и знал, что патриотизм для вас пустой звук, – говорит он со вздохом. – Что ж, придется прибегнуть к крайним мерам.
Он кладет на стол какие-то бумаги, и я жадно их хватаю, не видя причин миндальничать. И только я опускаю в них глаза, как к горлу подступает тошнота. Эти бумаги просто ужасны. Фальсификация? Естественно! Такого не может существовать, не в этой действительности! Ну нет, подобное по-настоящему низко. Думала, шантажируют только бандиты, уж никак не госструктуры.
– Мой отец ничего у вас не крал! Он бы и крошки в магазине не взял не заплатив! – повышаю я голос и, спохватившись, добавляю: – сэр.
– Возможно. Но он спустил воровство с рук. Да, иначе бы его друг оказался на электрическом стуле, но это дела не меняет. Его стараниями мы потеряли слишком многое. А по счетам, доктор Конелл, всегда приходится платить. Джон Конелл теперь соучастник, и все, что вы видите – не фикция. Приказ на его арест самый что ни на есть настоящий.
Мой папа всегда был слишком добр. А мама всегда любила его до безумия. Он был смыслом ее существования. Я не думаю, что она смогла бы жить дальше после его заключения… если, конечно, до этого дойдет. С военным шутки плохи. А ведь папа и мама – моя единственная семья. Знают куда бить!
– А если я соглашаюсь, – словно со стороны слышу я собственный бесцветный голос.
– То, разумеется… – И он чиркает зажигалкой, наблюдает за светом пламени со странным пугающим интересом. Но к бумагам не подносит. – В общем сейчас в эти двери войдет человек, с которым вам стоит быть очень, очень любезной! Он же столько лет о вас мечтает…
И полковник уходит, оставляя меня гадать, кого я увижу. Но вопреки ожиданиям, вошедший человек не встречался мне ни разу в жизни. Я бы не забыла такие прилизанные волосы и дерьмовый полиэстеровый костюмчик.
– Кто вы? Интерпол? ФБР? – устало спрашиваю я.
– ФБР, разумеется. Агент Льюис Леклер, к вашим услугам.
– К услугам? Что-то я сомневаюсь, – фыркаю я, рассматривая собственные ядовито-розовые ноготочки. – Вы полагаете, что это Шон, да? Иначе зачем вам я?
– Я почти уверен, что это Картер, – кивает Леклер, а у меня от злости аж темнеет в глазах. – Давайте подружимся, Джоанна. Ведь нам придется много времени провести вместе.
Я с трудом подавляю рвотный рефлекс. Эх куда сразу замахнулся! Только вот не на ту нарвался.
– Для вас я доктор Конелл, агент Леклер!
– Конечно, – фыркает он. – Что ж, доктор Конелл, спешу заметить, что у вас есть два часа на сбор вещей. Мы вылетаем в Италию ближайшим рейсом.
В самолете нас трое. Леклер, я и некая Эддисон Келлерер. Она тоже из Бюро и тоже одета в штатское. Но все равно выглядит как ФБР под прикрытием. Наверное, необходима параллельная реальность, чтобы эти двое перестали выглядеть как ФБР под прикрытием.
– Вы правда думаете, что замаскировались? – со смешком спрашиваю я Леклера. – Нет такого идиота, который бы не признал в вас агента.
– Наверное, нам стоило покрасить ногти в розовый, – хмыкает Эддисон, кивая на предмет моей гордости – аккуратные наманикюренные ноготки.
– Ну, я понимаю, не до хорошего, Эдди, но причесаться было вполне в ваших силах, – язвлю я и отворачиваюсь от них.
Уже на втором часу начинает болеть спина. Я никак не могу найти удобное положение, вожусь и ерзаю. Но ни Леклер, ни Келлерер не говорят ни слова. После четырех часов полета я понимаю, что они молчат потому что доподлинно знают причину, по которой я не могу устроиться поудобнее. Они знают о пресловутом стеклянном столике! Настроение проваливается в глубокий минус.
Я зову стюардессу, прошу у нее снотворное и пересадить меня. Вот тогда, под действием препаратов и в отсутствие неусыпного надзора агентов Бюро, я засыпаю. Чтобы проснуться уже в Риме, голодной и несчастной. Оттуда мы, разумеется, не поев, направляемся на Сицилию. Я уже готова влезть на стенку, у меня болит живот, и голова, и спина. И я готова взорваться как большой ноющий шар… Но потом я открываю шторку окна самолета, и вижу внизу море… Все. Проблемы забыты.
Я действительно выросла в Миссисипи, на побережье, в маленьком городке, где море было еще одним богом. Город существовал за счет туризма, и большая часть жителей имела доход исключительно благодаря прибрежному расположению. Таких семей, как моя, можно было по пальцам одной руки пересчитать. Мой отец был военным, дома проводил мало времени, и как только мне исполнилось пятнадцать, мама не выдержала и поехала за ним, прихватив и меня. Разумеется, имел место скандал. И конечно, проигравшей в данном споре стороной оказалась я. Началась полоса путешествий, благодаря которой к восемнадцати годам я оказалась в Сиднее, где и встретилась с Шоном Картером. Так что, технически, ВВС испортили мне жизнь уже дважды. К чему это я? Да к тому, что с тех пор как мне исполнилось пятнадцать, я море, порой, месяцами не видела. И Сицилия оказалась вдруг… подарком?
А затем меня кормят. Это кажется просто невероятным. Я счастлива. Эддисон с недоумением и раздражением смотрит, как я уплетаю за обе щеки все что под руку попадается. Они с Леклером оба куда как сдержаннее относятся к пище. Берегут фигуры? Мне беречь нечего, когда я не ем, становлюсь похожей на сушеную воблу с выпирающими костями грудины. Смотрится жутко.
Мне не так уж сильно хочется спать. Напротив, я предпочла бы погрузить спину в песок, порами чувствую, что это снимет мою боль. Я бы сейчас легла на солнце, нацепила очки и выпала из реальности на несколько дней. При условии, что рядом будет еда, конечно. Но, ситуацию-то прояснить надо!
– Вы меня запихаете в фургон? Ну такой, как в фильмах показывают?
– Конечно, – кивает Леклер. Я ему даже не верю, киношники же с правдой вообще на «вы».
– И там мы будем жить? – Пожалуйста, скажи, что нет!
– Нет, доктор Конелл, жить мы будем в отеле.
После трехчасового отдыха (в течение которых я успела покрасить волосы в любимый блонд, но до моря так и не добралась), уже совсем на закате мы едем к бунгало, которое Манфред Монацелли снял для своей команды. Эддисон с нами нет. Нас с Леклером окутывает напряженное молчание. Хоть это все и не впервой, меня немного трясет перед встречей с людьми, которые сформировали меня как личность. Шон Картер. Карина Граданская. Такаши Мияки.… Я пальцы сжимаю сильно, так как они дрожат. А солнце палит нещадно, кондиционер Леклера не очень-то спасает, и из-под шелкового шарфа, который я повязала поверх своих теперь уже светлых волос, выкатывается капелька пота, она чертит дорожку по виску, и мне приходится ее срочно стереть и чуть припудрить лицо. Кажется, Леклер моих манипуляций даже не замечает. С каждым оборотом колес он становится все более сосредоточенным.
Он останавливает машину около фургона. Господи, настоящего ФБР-фургона, как из дурацких фильмов! Я туда не суюсь, для меня видеть это чудо – уже немалый шок. Жду, пока он переговорит со своими коллегами. И вот только после этого действа мы направляемся к бунгало. Когда остается совсем немного, Леклер начинает давать рекомендации:
– Я включу громкую связь, чтобы вы услышали наш разговор, доктор Конелл. У меня нет причин вам не доверять, ведь жизнь вашего отца превыше всего, не так ли?
– Вы угадали, – пропеваю я приторно. Стараюсь не выдать собственного волнения. Словно о погоде говорим. Это должно сбить его с толку. Пусть поломает голову и на мой счет тоже! Что ж ему, только Картером интересоваться что ли?
Мы подъезжаем к роскошному бунгало. Оно настолько вопиюще шикарно, что я почти жалею об отказе Манфреду. Было бы сказочно просто полежать на песочке около подобного домика, и, может быть, папин конфликт утрясся бы сам… Вернись в реальность, Джо, так не бывает! В этот момент я замечаю, что на крыльце сидит Шон Картер, и мой восторг утихает экспоненциально. Угу, полежала бы я на песочке. Как же!
– Почему он сидит тут? Вы сказали, что приедете? Сказали, что привезете меня? – Внутри мгновенно нарастает паника.
– Нет, учитывая скорость сборов, он даже не смог бы проследить за нашим перелетом.
– Вы уверены?
– В чем дело, доктор Конелл?
– В том, что Шон Картер не сидит на крылечке, если у него не обнаружился рядом невидимый ноутбук…
Леклер усмехается.
– Да, Джоанна, выбирая вас, мы не промахнулись.
– Я не давала вам разрешения называть меня Джоанной, агент. Только Эдди можно.
Он хмыкает. Вот гад, это ведь он так пытается втереться ко мне в доверие. Джоанна, Джоанна. Ну уж баста, брататься с парнем, у которого на голове каска из геля для волос не по мне!
Когда Шон видит Леклера, он напрягается всем телом, хоть и демонстрирует расслабленность. Не знаю, заметил ли это агент, или надо четыре года с Картером спать, чтобы научиться читать его движения так легко, но для меня все очевидно.
– Льюис Леклер, агент, какой неприятный сюрприз, – фыркает Картер. Динамик, который оставил мне Леклер, пожалуй, и двадцать лет назад считался допотопным. Не знай я, что это говорит Шон, никогда бы не подумала. Голос напоминает скорее старческое кряхтение!
– Сюрприз очень даже приятный, уверяю тебя, – кряхтит в ответ Леклер. Я вас умоляю, и вот это Бюрошные навороченные гаджеты? – Думаю, что ты даже успел по мне соскучиться.
– А я-то все удивлялся! Мы уже неделю на Сицилии, а ты только сейчас явился.
– Да вот запоздал. Собирал достойную команду. В ответ Манфреду.
– Манфреду? Или мне?
– Тебе, – признает Леклер.
А у них, значит, давние терки? Что ж, не странно, но интересно.
– Разумеется, за последние три года ты разве что не все мое дерьмо изучил. – Я морщусь. Два года терпела подобные фразочки от военных, и тут все то же самое. – Ты так давно ищешь как бы повесить на меня Пентагон, что даже окружающих тошнит.
– Ничего, теперь все изменится.
– Неужели? – фыркает Шон.
– О да, поверь мне. У меня появилось секретное оружие.
– Гипнотизер? Маг вуду? Электрошокер? – скучающим тоном перечисляет Картер.
– Нечто намного, намного, намного более… прекрасное.
Я даже краснею. Это неприятно, надо мной всю жизнь за мои блондинистые замашки насмехаются. Леклер у меня еще попляшет! В конце концов я доктор философии, как бы там не выглядела! И мне не за розовые ногти присвоили это звание!
– Давайте сюда, доктор, – наконец, зовет меня Леклер.
И я медленно вылезаю из машины. Горячий ветер подхватывает концы шелкового шарфа и чуть не срывает его с волос. Я придерживаю руками ткань, чувствуя себя счастливой от одного лишь бьющего в нос запаха моря. Но недолго. Приходится вернуться в реальность, а потому я захлопываю дверцу машины и, осторожно ступая высоченными каблуками по раскаленном асфальту, направляюсь к мужчинам. Шон при виде меня даже со ступеней поднимается, чтобы удостовериться, что ему не мерещится.
– Серьезно? – спрашивает он, посмотрев своими жестокими глазами на Леклера, как на последнюю из презреннейших букашек. – До последнего был уверен, что ты не отважишься использовать в своих целях ее! Думал, что в тебе хоть что-то человеческое осталось.
Вдруг за спиной Шона открывается дверь, и оттуда высовывается Карина, с точно таким же недоверчивым выражением на хорошеньком личике. Она останавливается рядом с Картером, взволнованно глядя на меня. Я буквально вижу, как в ее голове крутятся шестеренки, перебирая возможные варианты развития событий. Я хотела бы выдавить из себя что-нибудь, хоть что-нибудь, скажем, приветствие, но язык отказывается ворочаться. Мне страшно, воспоминания, большинство из которых болезненные, воскресают и крутятся в голове, как заевшая пластинка.
– А почему нет? – спрашивает Леклер, издевательски растягивая слова. – Если я не могу поймать тебя средствами, которые есть у меня, буду использовать те, что некогда побывали у тебя.
Он как-то так показывает на меня рукой, что в совокупности становится понятно, что я предмет. Вещь и ни на хромосому больше. Поверить не могу! В конце концов я не линейка для измерения длины причинного места. В неверии смотрю на Леклера. Совсем офигел что ли? И он даже не понимает, что я в бешенстве. Ну что ж, поиграем. Если он хочет видеть во мне безделушку, сделаем. Это даже неплохо, недооценка противника обходится, как правило, дорого. Сверкаю убийственными ямочками на щеках, они мужчин наповал разят, это я с детства еще уяснила. Агент буквально столбом замирает. Но только он, так как Картер лишь закатывает глаза. Он все эти приемчики изучил, и на него ни одна ужимка не действует, только больше бесит. Как он вообще меня терпел четыре года под одной крышей?
– Спросите, доктор Конелл. Просто спросите, – велит мне, тем временем, агент и чуть подталкивает вперед.
– Так он и скажет, – бормочу я негромко, но достаточно, чтобы Леклер услышал.
– Не надо усложнять, вы спросите.
Мягкие интонации в голосе Леклера напоминают мне о маме. Она учила меня тем же голосовым приемам. Только использовать их полагалось для покорения мужчин, а не ловли преступников. Мама… как мне сейчас хотелось бы оказаться рядом с ней, спрятаться и не знать забот, как хотелось бы свернуться калачиком у папы на коленях… Было страшно представить, как редко в последние годы я появлялась дома. Боялась, что родители раскроют правду, поймут, как сильно я изменилась и сколького натерпелась в Австралии. А теперь отца могут казнить, и я буду жалеть, что никогда не сказала ему, что не стала их любить меньше за то, что они оставили меня в Сиднее одну. Нет, хуже, не одну, а с Шоном.
