Текст книги "Денежный семестр"

Автор книги: Александра Авророва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Макулатуру! – возмутилась я. – Мои шедевры, а не макулатуру! А может, что-нибудь еще. Надо срочно все проверить.

– Деньги на месте, – быстро сообщила мама. – Хотя, возможно, они лежали не вполне так. Но я не уверена.

Я облегченно вздохнула. Денег было мало, однако и с теми не хотелось бы расстаться. Впрочем, я имела случай убедиться, что и наши времена среди разбойников встречаются благородные. Недавно я обнаружила свой кошелек лежащим на самом верху открытой сумки, хотя всегда привычно засовывала его в глубину, невзирая на то что моя наличность (точнее, отсутствие таковой) в данном случае позволяла этого не делать. С удивлением открыв вместилище плодов моего финансового краха, я нашла там сумму, достаточную для покупки большого брикета мороженого. Я тут же брикет приобрела, а маме объяснила, что это нам подарок от неизвестного вора.

К сожалению, вор, посетивший нашу квартиру, был полублагороден. Он подкинул лишь миниатюрный калькулятор, с удивлением обнаруженный мною под кроватью. Честно говоря, я бы предпочла взять деньгами. Хоть я и математик (или именно поэтому), но всю жизнь прожила без калькулятора и не видела в нем ни малейшей надобности. В отличие от моих студентов, я вполне владею навыками устного счета. Это они привыкли доверять технике и на мои слова, что двенадцать плюс пять никак не может давать три, возмущенно тычут в кнопки своих навороченных мобильных телефонов.

Еще вор переворошил книги и бумаги. Я очень ему посочувствовала, поскольку этого добра в доме хранится немало. Но вскоре сочувствие мое улетучилось. Этот гад забрал с собой мои планы занятий на будущий семестр! Предупреждала же меня Маша: никогда не следует делать работу заранее, надо дождаться когда припрет. Не послушалась, выкроила свободный часок и составила этот чертов план. Теперь придется придумывать все по второму разу… ну уж не надейтесь, что я стану заниматься этим раньше февраля!

В общем, ущерб оказался невелик. Однако мама впала в панику.

– Как он сюда попал? – с маниакальным упорством повторяла она. – Как он сюда попал?

Я хмыкнула. Мне сей вопрос не представлялся неразрешимым. Дело в том, что дом наш построен в конце восьмидесятых со всеми вытекающими отсюда последствиями. Например, в первую же ночь под новым кровом я потрясенно заметила, что из коридора пробивается мощная полоса света. Исследовав дверь, я поняла, что последняя предназначена для гораздо меньшего дверного проема и между нею и косяком зияют солидные щели. В результате мы с мамой наняли каких-то ханыг, обивших дверь снаружи дерматином. Ханыги уверяли, что, во-первых, нашу дверь без труда можно снять с косяка, а во-вторых, что она картонная. Возможно, они надеялись, что мы закажем им нечто более монументальное, однако мы ограничились косметическими средствами.

Потом встал вопрос замка. Жить с замком, врезанным строителями, считается дурным тоном, поэтому я попросила одного знакомого выбрать для нас новый замок и вставить в дверь. Знакомый отнесся к поручению весьма серьезно. Сколько я ни уверяла его, что при картонной двери, едва держащейся на косяке, нам сгодится что угодно, он приобрел чудо современной техники, украшенное замечательной пимпочкой. Пимпочка изначально внушала мне сомнения. Если укрепить ее в нужном положении, замок блокировался, открываясь только изнутри. Я уверяла знакомого, что мы не справимся со столь сложным агрегатом, да разве мужчин в чем-нибудь убедишь! В конечном итоге, промучившись с несчастной пимпочкой почти месяц и обнаружив, что дверь блокируется не по нашей воле, а по своему разумению, мы, естественно, перестали пользоваться достижением современной конструкторской мысли и вернулись к врезанному строителями замку.

Но и это еще не все. Моя мама выросла в маленьком тихом городе. Судя по всему, там у жителей в принципе отсутствовала дурная привычка запирать двери. А если они их запирали, то ключ оставляли под половичком. Некоторые рецидивы молодости проявляются у мамы довольно часто. Как сейчас помню новогоднюю ночь, когда она сообщила мне, что в праздники шатается слишком много пьяных и потому жаль, что мы не умеем управляться с многострадальной пимпочкой. А с утра мы обнаружили, что один из ключей спокойно лежал в коридоре под ковриком. Плюс для того пьяного, который не в состоянии нагнуться, второй ключ красовался прямо в замочной скважине.

Из всего вышеизложенного напрашивается вывод, что на звание неприступной крепости наша квартира претендовать не могла. Оставалось лишь радоваться, что неизвестные бандиты ограничились бумагами, не прельстившись, например… ну, туфлями от эльфов или… какие там у нас еще есть ценности? Тахта с выпирающей пружиной… масса книг… телевизор без пульта… холодильник, от старости впавший в детство и с воем скачущий по ночам. Последнее достояние моих предков в виде старинных морских карт и антикварного оружия мама недавно прозорливо подарила Военно-морскому музею… да, пожалуй, благородство преступников я восхваляла зря. Что нашли ценного, то и взяли. Однако любопытно… сперва у меня украли справку, теперь вот заметки о сизисе и планы лекций… пожалуй, стоит посоветоваться с умным человеком. Или с двумя. С Настей и с Машей.

Настю я встретила на работе. Я стояла с восторгом изучая вывешенный на стенке новый приказ ректора. Подозреваю, я была единственным разумным существом, которое его прочло. Включая самого ректора. Настя, подкравшись сзади, удивленно осведомилась:

– Ты чего хихикаешь? Я надеялась, тут по крайней мере нарисованы неприличные картинки.

– А ты почитай, – посоветовала я. – Что твои картинки!

Настя внимательно изучила бумагу и пожала плечами:

– Обычный бред. Тут денег почти не платят, а он, видите ли, нравственностью озаботился! Не смешно, а грустно.

– А вот это? – ткнула пальцем я и для верности продекламировала (ибо уже выучила шедевр наизусть): – В стенах университета запрещается распивать алкогольные, спиртные и другие горячительные напитки.

– Ну и что? Мы и не распиваем. Я лично вообще, как известно, пить не могу.

Я сдавленно фыркнула. Как Настя не могла пить, мне и впрямь прекрасно известно. Несколько лет я верила сказкам о том, что ее нежный организм отключается даже после капли спиртного. Кроме того, я нередко слушала ее повествование о некоем чудодейственном лекарстве, которое она постоянно употребляет по утрам для бодрости и не может без него прожить дня. Последнее время по слабости здоровья приходится принимать вторую дозу вечером. Каково же было мое потрясение, когда я случайно обнаружила, что чудодейственным лекарством является бальзам Биттнера крепостью сорок два градуса! Когда я ехидно поведала подруге, что теперь меня не удивляет ее постоянная бодрость, ибо она вечно навеселе, та убежденно ответила: «Бальзам – не алкоголь! Я приобретаю его в аптеке и пью из столовой ложки». Аргумент меня сразил, и я решила больше не поднимать этой темы. Не подняла я ее и теперь, при обсуждении ректорского приказа, ограничившись сообщением:

– Предположим, между алкогольными и спиртными напитками есть некоторая разница. Бог с ним! Но что подразумевается под «другими горячительными напитками», хотела бы я знать? Кофе? Чай?

– Может, безалкогольное пиво? – предположила Настя. – И вообще, только ты с твоей математической дотошностью способна вдумываться в этот бред. Лучше расскажи чего новенького.

Мой рассказ о краже она выслушала с неослабевающим вниманием, а под конец радостно заявила:

– Ну что ж. Теория полностью подтверждается. Значит, Леша охотится за твоими бумагами. Будем надеяться, теперь он украл все, что хотел, и оставит тебя в покое.

– Авотинет! – с удовлетворением возразила я.

– Нет? – изумилась Настя. – У тебя еще что-нибудь осталось? Ведь текста собственного сизиса у тебя, кажется, нет?

В последнем она была права. Я распечатала ровно положенное число экземпляров, как-то упустив из виду, что не помешало бы сделать штучку и для себя.

– «Нет» не в этом смысле, – уточнила я. – А в том, что похищение, скорее всего, произошло вчера вечером. На это время у Леши алиби.

– Наврал он тебе про свое алиби, – отрезала Настя.

– А вот и нет! – повторила я. – Он был со мной. Так что – стопроцентная гарантия.

– Ага, – протянула моя подруга. – Где вы встречались и по чьей инициативе?

Я в общих чертах обрисовала ситуацию.

– Ага, – снова протянула Настя. – Ты, как обычно, наивна, словно дитя. Во-первых, кто тебе сказал, что тебя ограбили именно вчера? Не будешь же ты утверждать, что каждодневно заглядывала под стол для проверки бумаг?

– Не буду, – кивнула я. – Но я часто сижу за столом, а под ним так тесно от бумаг, что очень неудобно ногам. Если б им вдруг стало удобно, я бы, скорее всего, заметила. Хотя, конечно, не поручусь.

Моя подруга задумчиво хмыкнула:

– Пожалуй, я склонна с тобой согласиться. Все и впрямь случилось вчера. Это просто удивительным образом согласуется с моей концепцией. Я бы даже сказала, полностью ее подтверждает.

– Да? Наверное, Леша владеет телекинезом и действовал на расстоянии? – съязвила я.

– Разумеется, нет. У него есть сообщник. Мне следовало сразу об этом догадаться. Бородач, скорее всего, именно сообщник, не Леша. Лешу ты бы узнала. Согласна?

Я открыла рот и тут же его закрыла, не сумев сообразить, какой следует дать ответ – положительный или отрицательный. Настя между тем продолжала логическую цепь:

– Лешиной задачей было увести тебя, и он с этой задачей справился. Заманил тебя к себе бутылкой. Я всегда была против алкоголизма.

– И других горячительных напитков, – машинально вставила я. – Ты его переоцениваешь. Подозреваю, я просто ему понравилась.

– И ты в это веришь? – ужаснулась Настя столь рьяно, что у меня даже мелькнула мысль, не следует ли обидеться. Однако я, как всегда, не сумела.

– Ладно, – вздохнула моя подруга, – сейчас проверим. Возможно, я и впрямь ошибаюсь и все это – поразительное совпадение. Ответь мне на один вопрос… только честно, ладно? Он вчера к тебе приставал? Я имею в виду, по-серьезному. Если приставал, я, скрепя сердце, готова ему поверить. Приставал?

– Нет, – неохотно созналась я.

Настя облегченно кивнула:

– Ну вот все и прояснилось… Не думаешь ли ты, что хоть один мужчина, вышедший из пионерского возраста, пригласит к себе женщину исключительно с целью напоить вином и показать парижские фотографии?

– Почему бы нет?

– Ну да, конечно. Мужчины вообще существа высокодуховные и в женщинах ценят исключительно их внутреннее содержание. Только ты способна в твои годы верить в такую чушь. Если бы ты ему хоть немного нравилась, он бы необязательно сразу заставил тебя лечь с ним в постель, но попытку непременно бы сделал. Да спроси кого угодно!

Как нередко в процессе общения с Настей, у меня помутилось в голове, и я лишь тупо осведомилась:

– Да?

– Ладно, – сочувственно закончила моя подруга, – по крайней мере здесь есть один положительный момент. Мы твердо уяснили, что убивать тебя Леша пока не хочет.

– Да? – столь же тупо повторила я.

– Разумеется. Если бы он этого хотел, он бы вчера легко с этим справился.

На подобной оптимистической ноте мы завершили нашу плодотворную беседу.

Вечером, в театре, я поведала о загадочном происшествии Маше.

– Как ты считаешь, – поинтересовалась я, – мне не нужно найти майора Миронова и рассказать все ему? Он расспрашивал меня о странных событиях – и вот их целых два, причем оба криминальные. Кража и грабеж.

– А в чем отличие грабежа от кражи? – удивилась Маша.

– Когда у меня прямо из рук выхватили справку – это разбойное нападение и грабеж среди бела дня (вернее, среди темного вечера). А когда вскрыли замок и утащили черновики сизиса – это типичная квартирная кража.

– Пожалуй, – кивнула Маша. – А ты представляешь, где найти твоего майора?

– Ну… Он, кажется, из отдела по раскрытию умышленных убийств.

– А что, есть еще отдел по раскрытию неумышленных убийств?

Я опешила. Действительно, судя по названию – должен быть. Немного поразмышляв на сложную тему, я заметила:

– Честно говоря, не представлю, где находится ни один ни другой. И совершенно не хочу туда идти.

– Не хочешь – не иди, – предложила Маша. – Зачем делать то, чего не хочется?

Я хорошо знала этот жизненный принцип любимой подруги, однако в данном случае не могла с ним согласиться:

– А вдруг доложить милиции о случившемся – мой гражданский долг, и это поможет найти убийцу клакера Миши?

Маша хмыкнула:

– Представляю, как ты рассказываешь в милиции об утерянной справке и пропавших черновиках. В лучшем случае милиционер, как этот Миронов, от тебя сбежит. Что будет в худшем, лучше не думать. А уж клакер Миша тут и вовсе ни при чем. Не спорю, он был со странностями, но не настолько, чтобы ему понадобились твои черновики. Да зачем они вообще хоть кому-нибудь? Ты же занимаешься не военными разработками, а самой что ни на есть абстрактной алгеброй.

Я кивнула. Гражданский долг покладисто заткнулся, а Маша окончательно его добила, радостно заявив:

– Я знаю, кому нужны твои бумаги! Это Эрьяр!..

Я взбодрилась. Покушение декана математического факультета Парижского университета – это романтично, это почетно, это не бросает тень на Лешу, в конце концов!

– Ну точно, – продолжала веселиться Маша. – Сначала он из мести за то, что ты нашла у него ошибку, похитил справку о кандидатском минимуме. Потом, испугавшись, что ты нашла у него еще миллион ошибок, хапнул твои бумаги и сжег их на костре. Миллион в его письме – наверняка это миллион ошибок, которые он просит тебя не замечать. Кстати, кто может потерять на месте ограбления калькулятор? Только математик!

Мы сидели на банкетке, демократично ели апельсины и развлекались вовсю, выдвигая все новые и новые аргументы в пользу замечательного предположения. Демократичность поедания апельсинов выражалась в том, что последних было два, большой и маленький, и умная Маша поделила каждый пополам. Наше хихиканье, похоже, выглядело столь завлекательно, что к нам тут же пристала пара мужчин, однако я гордо их отшила, поскольку они показались мне типичными искателями приключений.

– Удивительно противные, – прокомментировала я, едва они удалились. – Правда?

– Да нет, – пожала плечами Маша, – по-моему, очень даже ничего.

Я опешила. Если у меня несколько старомодные представления о взаимоотношениях полов, то Маша куда старомоднее меня. Чтобы она вдруг возжаждала подобных знакомств? Если бы я знала, я бы, разумеется, повела себя иначе. Надо же, какая я эгоистка!

– Так тебе они понравились? – уточнила я.

– Да. Особенно большой.

Я задумалась. Один из искателей приключений и впрямь довольно высокий. Но зато он так омерзительно подмигивал…

– И… чем он тебе понравился?

– Больше всего – запахом, – пояснила моя подруга. – От него так приятно пахло.

Последнее меня доконало. Чем от него могло пахнуть, боже ты мой? Одеколоном? Это еще в лучшем случае. А про худший и думать-то неприлично…

– А чем от него пахло? Я ничего не заметила.

– Апельсином, естественно, – ничуть не разозлилась на мою бестолковость Маша. – Чем, по-твоему, должно пахнуть от апельсина?

Смеялась я до слез. Но, к сожалению, смеяться мне было суждено недолго. Встав с банкетки, я носом к носу столкнулась с Кубиковым. Мы оба вросли в пол, не в силах сдвинуться с места. Первой опомнилась я – полагаю, по причине своего глубокого профессионализма. Я вежливо поздоровалась:

– Добрый вечер!

– Добрырый вечечер… – со странными ударениями пролепетал мой ученик.

– Вы прямо-таки становитесь постоянным посетителем Мариинки, – продолжила светскую беседуя.

– Слулучайно, – заикаясь, выдавил Кубиков и, по балетному повернувшись на одной ноге, мгновенно скрылся из виду.

– Надо же, – прокомментировала потрясенная Маша, – по-ломоносовски говорит. Это ты его научила?

– Если и я, – призналась я, – то, боюсь, это единственное, чему он у меня выучился.

«Ломоносовский язык» был романтической тайной небольшой группы бывших студенток мат-меха, куда входили я и Маша. Дело в том, что наш факультет стараниями бывшего ректора, мечтавшего превратить свою альма-матер в Оксфорд, был перенесен в пригород. Ректора за сей подвиг дружно вынудили уйти, однако сделанного не воротишь, и обратно в Ленинград вернуться не удалось. В результате ближайшим к матмеху крупным населенным пунктом стал Ломоносов, куда нам и приходилось сбегать с занятий за неимением лучшего варианта.

Однажды в этом ставшем до боли знакомым городе я с удивлением обнаружила вывеску с надписью: «Чулки-носки». Зачитав ее подругам, я принялась высказывать претензии к подозрительным правилам грамматики, которыми пользуются жители Ломоносова, и не сразу осознала причину веселого фырканья подруг. Почему я вдруг поставила ударения именно так, ума не приложу, но я ни секунды в них не сомневалась, пока не включила свои мозги и не поняла в чем дело. Маша радостно заявила, что раз в Ломоносове принята подобная грамматика, значит, и нам, как культурным людям, в этом городе необходимо употреблять местный язык. Так мы и порешили.

«Ломоносовским языком» мы овладели довольно быстро и скоро заговорили на нем с потрясающей легкостью. Правда, продавщица в пирожковой при виде нас каждый раз возмущенно возглашала: «Опять явились эти заики ненормальные!» – но мы деликатно поправляли: «Заики ненормальные» – и просили «пятнадцать пирожков и пять кофе». Ох и славные были времена! Только каким образом выучился ломоносовскому Кубиков? Похоже, ему следовало поступать не в Технический университет, а на факультет иностранных языков.

– А вообще, – прервала мои размышления Маша, – твой Кубиков и вправду странный. Не поручусь, что тебя грабит он, но и не поручусь, что не он. Это я серьезно! У него такой вид, будто он приходит в Мариинку не ради спектакля, а ради тебя. И в то же время вступать в контакт определенно не хочет. Встает вопрос, чего ему нужно?

Этот вопрос встал и у меня, только ответа не нашлось. Одна радость – семестр подходит к концу. Пару дней отзаниматься, потом до конца декабря зачетная неделя, в январе экзамены, а там и счастливое расставание, после которого я, надеюсь, больше не буду иметь с Кубиковым никаких дел. Если, разумеется, мама не устроит ему нового отпуска по болезни.

Близился Новый год. Обожаю этот праздник! На сей раз новогодние подарки я начала получать заранее. Как-то днем мне позвонил Юсупов и сообщил:

– Вам надо заглянуть в Математический институт. Там для вас лежит посылка. От Ники.

Не успела я обрадоваться, как мой шеф с завистью добавил:

– Судя по всему, там последние номера японского математического журнала. Наши библиотеки его теперь не выписывают, а журнал удивительно интересный.

– А, – разочарованно протянула я и, почувствовав нетерпение в голосе Юсупова, добавила: – Хорошо, я сейчас приеду.

В Математическом институте мне подали большой твердый пакет. Похоже, там и впрямь книги или журналы. Шеф стоял надо мной, словно цербер, видимо опасаясь, что ежели за мной не проследить, я утаю от него новейшие достижения японской математической науки. Я разрезала веревку, разорвала бумагу – и обомлела. На меня смотрели чудесные глаза Рузиматова. Я стала смотреть на них.

– Ну быстрее же, – возмутился Юсупов. – Это, наверное, портрет их спонсора. Оглавление в конце.

Не в силах больше терпеть, он выхватил книгу у меня из рук и начал лихорадочно листать. У меня разгорелись щеки, шеф же мрачнел с каждым мигом. Славный, чудесный Ники подарил мне потрясающее издание о балете Мариинского театра. Огромного формата. Со множеством качественных иллюстраций. И на английском, а не на японском языке. Слегка огорчало лишь одно – в театре снова ввели строгости с билетами для иностранцев, и уже в середине ноября очередным немым чукчам, присланным мне Ники, пришлось выкладывать солидную сумму. Однако они, по-моему, были не в обиде, даже тот, которого поймали на входе и велели поговорить по-русски. Мое сообщение, что человек может быть немым, не возымело действия – нас завернули. Простодушные японцы чуть было не попали в сети мафии, которая специально подкарауливает подобных бедолаг и предлагает им билеты по спекулятивной цене. Я-то прекрасно знала, что в тот день золотые билеты можно было спокойно приобрести без наценки в кассе, что мы и выполнили. И в дальнейшем за чукч мне больше выдавать японцев не удавалось.

Неожиданно я почувствовала, как Юсупов нежно взял меня за локоть. Подобное было настолько для него нехарактерно, что я оторопела, а мой шеф ласково сказал:

– Вы не расстраивайтесь слишком сильно. Вы не жили за границей, а я жил. Этих иностранцев понять невозможно. Я уверен, он сделал это не со зла. Просто по глупости, честное слово!

Я лишь умиленно кивнула. Права Даша: все-таки мой научный руководитель очень добрый человек.

Второй новогодний подарок был не менее, если не более потрясающ. Мне пришли деньги за американское издание моей статьи! Восемьсот три доллара! Вот так! Я всегда знала, что сумею обогатиться!

Первым делом я отдала долг Маше, которая уже довольно давно на собственные средства покупала мне билеты в Мариинку, но даже после этого у меня на руках оставалась солидная сумма. Неужели хоть на какое-то время я буду избавлена от привычного безденежья? Странное ощущение.

Ощущение продлилось недолго. Ровно до того момента, когда мама робко спросила:

– Знаешь, о чем я мечтаю последние десять лет?

– О чем? – заинтересовалась я.

– О новом холодильнике. Я мечтаю о новом холодильнике с тех пор, как нашему нынешнему исполнилось двадцать.

Я подсчитала наличность. Разумеется, на что-нибудь этакое не хватит, однако нормальный человеческий холодильник приобрести, наверное, можно? Эх, где наша не пропадала! И мы впились глазами в бесплатную газету в поисках подходящей рекламы.

Вообще-то маме рекламу лучше не читать. У нее слишком высокая внушаемость. Никогда не забуду, как она заявила, что ей срочно требуется лекарство от алкоголизма. Почему меня тогда не хватил инфаркт, не знаю. А объяснялось все просто. Она услышала по радио соответствующую передачу, где якобы квалифицированные врачи якобы квалифицированно пели о том, что сие замечательное средство выводит из организма шлаки и оказывает омолаживающий эффект. Естественно, бедная мама решила, что ей это надо. И, если бы не я, на данный момент с ее алкоголизмом было бы уже покончено. Впрочем, чего требовать от несчастной мамочки, ежели такое невинное дитя, как Машин маловозрастный племянник, потребовало приобрести ему прокладки. А на вопрос ошарашенной семьи, для чего, ответило, что хочет носить любую одежду.

Впрочем, вернусь к холодильнику. Я нашла нечто, укладывающееся в нашу наличность, да еще с бесплатной доставкой. Оплатив мамину мечту, я вновь осталась с пустым кошельком и, облегченно вздохнув, принялась ждать, когда мечта прибудете наш дом. Мама в тот день находилась на работе.

Холодильник внесли трое мужиков, пожаловались на его непомерную тяжесть, брякнули его в прихожей и удалились. А я осталась.

Щеки мои горели, сердце бешено колотилось. У нас есть настоящий холодильник! Не скачущий ящичек размером с коробку для конфет, а настоящий, большой, красивый! О-го-го! К маминому приходу надо его установить… ожидала ли она такого новогоднего подарка? Самое удобное место – в углу.

Я подхватила свое приобретение и поволокла на кухню. То, что было тяжелым для трех мужчин, мне оказалось в самый раз. Я находилась в том состоянии, в каком, полагаю, люди двигают горы. А холодильник все-таки не гора. Он ведь не прикреплен к земле, правда? Значит, его вполне можно поднять.

В угол он не влез. Кто бы подумал? Ну ничего! Я поставлю его на место старого холодильника. А старый помешу пока в угол. Раз, два, три… что за собака, и сюда не лезет… а если сдвинуть газовую плиту?

Я опомнилась, лишь обнаружив, что плита, намертво присоединенная к стене металлическими трубами, и впрямь поехала. Это меня поразило. Наверное, я что-то в ней повредила и теперь отравлюсь газом? «Значит, надо открыть окно», – мудро решила я. Открыла. Однако мороз не охладил моего жара. Нужно нечто большее, чтобы заставить остановиться человека, ухнувшего все деньги на приобретение маминой мечты.

На место старого холодильника после загадочного перемещения мною плиты мамина мечта влезла. Но не успела я передохнуть, как обнаружила, что дверцу невозможно открыть. Ей мешал подоконник! Что такое кусок окна перед лицом мечты? Не более чем досадная помеха. Я схватила нож, предназначенный для пилки хлеба, и, словно оголодавший жук-древоточец, врубилась в подоконник. Он поддавался с трудом. Однако я не уступлю! Я полезла на антресоли и вытащила пилу, не видевшую света божьего со времени смерти моего папы.

Тот факт, что я ничего себе не отпилила, я до сих пор привожу как аргумент в пользу существования высшего промысла. Ничем другим объяснить сие я не могу. На руках образовались кровавые мозоли, и я надела перчатки. Опилки так и летели в разные стороны. Раз-два, раз-два, теперь потянуть… и огромный кусок подоконника падает на пол.

Я огляделась. Кухня походила на результат татарского нашествия. Присыпанные опилками вещи валялись на полу. С потолка попадала штукатурка. Интересно, это-то почему? Я в пароксизме восторга прыгала до потолка? Или… нет, лучше не выдвигать предположений. Они слишком страшны.

Я начала наводить порядок. Спина не гнулась. Ноги болели. Руки кровоточили. Голова кружилась. Куцый подоконник производил самое что ни на есть отталкивающее впечатление. Зато холодильник стоял в пространстве, заведомо для него узком. Это я и продемонстрировала потрясенной маме.

На следующее утро, сияя блаженной улыбкой и нежно поглаживая наше новое приобретение, мама предложила:

– Давай покрасим подоконник! А то с таким красивым холодильником он теперь не вяжется.

– А у нас есть краска? – скептически осведомилась я.

– Есть одна банка. Постоянно крутится у меня под ногами. Я даже на балкон ее пробовала выносить, так она все равно вечно ко мне лезет! Давно мечтаю ее истратить.

– А откуда она у нас, такая навязчивая? – заинтересовалась я.

– Точно не помню. Кажется, покупала для ограды папиной могилы.

– Серебрянка, что ли? Думаешь, стоит покрасить подоконник могильной краской, чтобы понемногу привыкать?

– К чему привыкать? – не поняла мама.

– К будущему жилищу. Могиле то есть.

– Не говори такого! – возмутилась мама. – И вообще, если мы покрасим подоконник серебром, про нас решат, что мы новые русские. Зачем тебе это надо? Я считаю, пусть краска лучше окажется белой. Ты не согласна?

Я была согласна. Мы вскрыли банку преследующей маму краски, слава богу, действительно белой, и замазали ею то, что я оставила от подоконника.

Вечером в театре снова появился Леша. Того, что произошло с моими руками, на сей раз не мог не заметить даже он. В результате мне пришлось поведать ему о моих подвигах. Хотя если бы я ожидала, что он так расстроится, я бы что-нибудь наврала.

– И почему ты не позвала меня? – выговаривал он. – По-твоему, раз я гуманитарий, так ни на что не гожусь? Я бы сам поставил этот чертов холодильник!

– Все получилось неожиданно, – оправдывалась я. – Я же не знала, что на меня найдет. Со мной такое происходит крайне редко.

Леша вздохнул.

– А все потому, что ты отвыкла от денег. Мне иногда просто стыдно, что мне платят настолько больше, чем тебе. Все работники Эрмитажа считаются национальным достоянием. А такой человек, как ты, почему-то нет.

– Ничего, – утешила его я. – Зато я скоро стану ангелом.

Но, заметив, что это его не утешило, объяснила:

– Человеку платят зарплату, серьезно не дотягивающую до прожиточного минимума. Сперва он отказывается от привычки есть – поскольку не на что. И желудок отмирает. Потом от квартиры, так как нечем платить. И исчезает потребность в крыше над головой. Затем перестает пользоваться транспортом, сумев отрастить себе крылья. Так и получается ангел. Давно подозреваю, что наше государство ставит перед собой именно эту цель. Согласись, это достойно: воспитать ангела из человека.

Похоже, Леша не согласился, однако это не помешало ему снова проводить меня домой и даже намекнуть, что мы с ним в этом году еще встретимся и я получу от него подарок. С одной стороны, это меня порадовало, с другой, несколько смутило. Смутило исключительно потому, что с ответным подарком были проблемы. И не столько по нехватке средств, сколько по той причине, что для меня всегда мучителен вопрос о подарках некурящему мужчине. Женщине можно подарить кучу разных вещей, курящему мужчине – зажигалку, а некурящему что? Ладно, куплю красивую записную книжку и скажу что-нибудь этакое. Например, что книжка для того, чтобы записать туда мое имя и адрес. А то вдруг забудет, как же я, бедняжка, переживу!

Уже за полночь дома раздался телефонный звонок.

– Это Маша, – предположила мама. Мы с Машей обе были «совами» и ложились поздно.

Но то была не Маша. По крайней мере мне хотелось бы в это верить.

– Мы решили вступить с вами в контакт, – мрачно сообщил незнакомый мужской голос.

– Да? – опешила я.

Слово «контакт» как-то в первую очередь ассоциировалось с инопланетянами. Если верить газетным статьям, инопланетяне нередко вылезают из своих тарелок и утаскивают понравившихся им аборигенов. Во временное пользование. Лет этак на двадцать. Правда, те же статьи добавляли утешительное сведение, что возвращенные родной планете аборигены за время своего отсутствия ничуть не стареют, однако меня это не утешало. У меня взята куча билетов в театр – что без меня с ними станется? К тому же в одном из спектаклей обещан Рузиматов. Вот если бы и его утащили вместе со мной…

Мои лихорадочные размышления были прерваны тем же мрачным голосом:

– Да. Нам выгоднее сотрудничать, чем враждовать. У нас общая сфера деятельности, и у каждого есть то, чего не хватает другому.

– Да? – механически повторила я.

– Так вы согласны?

Я наконец опомнилась:

– Извините, но вы не туда попали.

– Вот как? – оригинально среагировал неизвестный. – Мы один раз добровольно пойдем вам навстречу. Если вы этого не оцените, вам же хуже.

И положил трубку.

– Кто? – поинтересовалась мама.

– Не туда попали, – объяснила я. В тот миг я действительно в этом не сомневалась.

Следующий день приходился на тридцатое декабря. Должна заметить, что тридцать первого декабря я никогда не хожу в театр. Поэтому тридцатого мне, разумеется, следовало там быть. Тем более, давали «Драгоценности» с Лопаткиной и Зеленским. Когда они танцуют этот балет, мне чудится, что я попала в мир, где нет ни времени, ни пространства. В мир, где не действуют физические законы и потому поддержки безусильны, а прыжки невесомы и бесконечны. В мир, где фуэте крутят не потому, что это эффектный трюк, а потому, что не могут иначе, и останавливают вращение в единый миг, когда того просит музыка. В мир, где у движения нет начала и конца. Оно начинается где-то за кулисами и за кулисами исчезает, но там, наверное, длится вечно. Вне времени и пространства…