Текст книги "Невская битва. Солнце земли русской"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Напитавшись, я лежал в тишине и слушал, как за окном стучит капель. Малуша взялась за пряжу, ребятишки убежали на двор лепить снежных истуканов. Гуща что-то стругал в углу. Вдруг двери распахнулись, и в окружении ребятни в избу ворвался некий пылающий сильным известием юноша и закричал во все горло:

– Бьются! Наши с немцами и цюдью!

– На Омовжи? – вопросительно крикнул Гуща.

– Не на Омовжи! Здесь у нас! Неподалёку!

– Да где же?

– На озере! Возле островов! Прямо на льду!

Глава одиннадцатая
ГЛЯДЯ НЕМЕЦКОЙ СВИНЬЕ ПОД ХВОСТ

Над ледовым Пейпусом с востока на запад по низкому небу шли тяжелые, темные облака. Мороз, который еще вчера напоминал о себе, сегодня умер, и по мере того как все больше светало, становилось все теплее и теплее. Завтра наступать на Александра через Пейпус было бы уже небезопасно.

Андреас фон Вельвен, сидя верхом на своем великанском коне Пальмене, вглядывался в даль с западного берега озера на восточный – туда, откуда шли тяжелые, как его конь, тучи. Принц Датский Абель, сидя верхом неподалеку от вицемейстера, тоже пытался различить там, вдалеке, полки русских, и порой ему начинало казаться, что он видит их – темные скопления закованных в броню людей.

К Андреасу подъехал еще один рыцарь, лишь вчера прибывший в ставку вицемейстера, некий странный, смуглый, ни бороды, ни усов, о нем сказали, что это – барон Росслин откуда-то из Шотландии, весьма важная персона, присланная чуть ли не самим папой римским. Вицемейстер отдал короткое приказание, и тотчас поднялось знамя Тевтонского ордена – белое с черным крестом, озаренным красными лучами. Знаменосец Маттиас Блюттенфельд поскакал с ним на лед озера – туда, вперед, где уже начиналось построение огромного немецкого клина, в просторечье именуемого «свиньей». Главный герольд ордена Альбрехт Краненберг, лысый и синюшный, как мертвец, медленно поднял свой знаменитый горн, с которым по легенде шли в битву паладины Карла Великого и у которого даже было свое имя – Фоле. Все, кто находился рядом, внимательно смотрели, как надуваются щеки герольда, как весь он становится подобен туче, готовой излить из себя обильный дождь. Казалось, стало тихо-тихо пред тем самым мгновеньем, когда Фоле огласил окрестности чистым и протяжным воем, внезапно сменившимся громкими, резкими, бьющими по ушам звуками различного лада.

И вмиг все зашевелилось, будто проснувшись, огромное человеческое месиво стало обретать правильные очертания, превращаясь в мощный и страшный для врагов строй. Вдалеке в ответ на призывные возгласы Фоле прозвучали голоса русских труб, будто один петух услыхал пение соседа и откликнулся.

Справа от Абеля вспыхнула сила Дании – Даннеброг, ярко-алое полотнище, пересеченное белоснежным крестом. Знаменосец Мартин Кьяр стремительно развернул его и вместе со вторым принцем, младшим братом Абеля, Кнудом, подъехал поближе.

– Ну что, братишка, похоже начинается веселье? – бодрясь, выкрикнул Кнуд.

Его бодрячество сильно разозлило Абеля, который накануне очень плохо провел ночь. Это было тем более обидно, что предстоящая битва никоим образом не должна была волновать сыновей покойного Вальдемара Победоносного. Для них здесь важна была не победа, а участие. Если немцы одолеют Александра, а в том никто не сомневался, то датчане получат свой куш и укрепят свои владения в Эстляндии. Ну а если произойдет чудо, и доблестный русский конунг Александр, победивший два года назад сильную рать шведов, норвежцев и финнов, вопреки всем предсказаниям, и тут окажется на высоте, принцам нужно будет только вовремя оставить поле сражения, и пусть их старший братец Эрик, ставший королем Дании в прошлом году после смерти дорогого родителя, расхлебывает кашу. «Для нас главное что? – говорил вчера вечером Абель своему брату Кнуду. – Для нас главное не погибнуть, не получить никаких ранений и сохранить датские отряды в целости и невредимости».

И вот поди ж ты, несмотря на такое отношение к предстоящей битве, Абель, в отличие от Кнуда, почти не спал всю ночь с пятницы на субботу. Накануне наелся баранины, которую Дарбетский епископ Герман благословил, невзирая на Великий пост, мудро сказав: «Не человек для поста, а пост для человека. И Господь Бог наш, обративший воду в вино, внушает мне, чтобы я Его силою обратил мясо баранов, телят, овец, гусей, кур и уток, лежащее тут предо мною, в плоды земные, в овощи и злаки, дозволенные во время поста. Вкушайте и насыщайтесь, набирайтесь сил ради завтрашней победы над варварами». Правда, многие все равно ограничились только рыбой и курятиной, считая последнюю наименее скоромной, а вицемейстер ордена – тот и вовсе получил от Германа благословение не нарушать пост. Но большинство, в том числе и датские принцы, воспользовались благодатью, снизошедшей на епископа от самого Иисуса Христа, наелись мяса и напились доброго пива, чтобы ночью хорошенько выспаться и завтра быть в силе. И тем не менее Абель не спал. Глупые мысли о том, что он непременно погибнет, терзали его. Ведь и впрямь глупо было бы погибнуть в этом сражении, не столь важном для Дании. Собственно говоря, и принцев здесь вряд ли кто-нибудь бы увидел, если бы в свое время отец не выпросил их у папы Григория, когда тот хотел послать их в Палестину сражаться с сарацинами. Вместо этого, получив хорошие подарки, папа разрешил им совершать священные перегринации в более приближенных землях, а именно – в Русской Гардарике.

– Кто-то должен подгонять свинью пинками по заднице. Придется нам взять на себя столь ответственное дело, – продолжал скалить зубы Кнуд.

– Помолчи! – одернул его Абель, брезгливо поморщившись.

Но Кнуд был прав. Датчанам достаточно оставаться у немецкой свиньи под ягодицами, или, если выражаться благороднее, прикрывать хвосты войска. И Даннеброг не спешил перебираться с берега на плоскую ледовую поверхность озера Пейпус. Оставаясь неподалеку от вицеместера Андреаса, датские принцы с восторгом наблюдали, как спешно и правильно выстраиваются порядки, превращаясь в грозную, непробиваемую свинью. Конечно, только дурак может выражать сомнение в победе ордена над пока что удачливым конунгом Александром. Весь цвет восточно-немецкого рыцарства собрался на льду Пейпуса, готовясь начать движение на противника. Из всей сотни рыцарей, составляющих костяк ордена дома Святой Марии Тевтонской, здесь присутствовало сорок – почти половина! Сорок лучших флагов развевалось над ощетинившимся телом немецкой свиньи.

Впереди всех выдвинулись братья фон дер Хейде, пылающие жаждой отомстить конунгу Александру за то, что он лишил их законного фогтства и прогнал из Плескау. Вместе с ними Габриэль фон Тротт и Рогир фон Стенде вели вперед самые смелые конные отряды, составившие мощное рыло свиньи. Там же, подчиняя себе наиболее могучих и отважных эстонцев, сверкали доспехами братья фон Пернау, Томас и Людвиг.

Голову и щеки свиньи образовали сильнейшие конные полки, их вели за собой доблестные рыцари Йорген фон Кюц-Фортуна, Дитрих фон Альзунг, Фридрих фон Моргенвег, Александр фон Тотс, а также братья Михаэль и Андреас фон Прегола, желтое знамя которых светилось даже в столь пасмурное утро.

Непробиваемыми ребрами свиньи стали конные отряды под руководством Клауса фон Бикста, Александра фон Пайде, беспощадного Эриха фон Винтерхаузена, братьев Дитмара и Александра фон Бранау, а также двух бывших рыцарей разгромленного ордена Милиции Христи – швертбрудеров Геринга и Вельбарка.

Внутренность свиньи была густо нафарширована железной пехотой ордена, которую вели за собой еще одиннадцать могучих рыцарей. Это были: высоколобый Вильгельм фон Олец, не имевший за всю жизнь ни единого ранения Кристиан фон Шульт, беловолосый от рождения Дитрих фон Мерсраг, лучший топорщик Генрих фон Нимм, тоже бывший швертбрудер, братья Себастиан и Эрих фон Алоэ, еще один Себастиан – фон Лильвард, одноглазый и свирепый Оливер фон Прикул, несравненный лучник Иоганн-Марк фон Балдон и, наконец, братья-близнецы Рудольф и Томас фон Гроб.

Но и в ягодицах у свиньи не постыдно было пребывать, ибо здесь тоже немало собралось известных повсюду рыцарей: уже немолодые Йорген фон Вайнененде и Гюнтер фон Моронг, юный Вильгельм фон Скрунд, еще один бывший швертбрудер Карл фон Угале, братья Августин и Александр фон Ауце. Здесь же двигалось трехтысячное эстонское ополчение, ведомое также двумя бывшими милиционерами Христа – это были Пауль фон Ракк и Генрих фон Козе.

Великая немецкая свинья окончательно выстроилась и по особому сигналу герольда Краненберга наконец двинулась вперед – в сторону противоположного берега озера Пейпус, туда, где с наступлением утра все виднее становились толпы русских. Пришла пора и датским принцам спуститься с берега и примкнуть к хвосту железной свиньи. Абель и Кнуд, а с ними рыцари Томас Ольсен, Николаус Ольборг и Петер Торнвольк с тремя сотнями конных и пеших воинов тоже двинулись вперед на врага. Вицемейстер Андреас, брат его Иоганн, темноликий барон Росслин, епископ Герман, хронист Петер и другой Иоганн – фон Акен – замыкали шествие, двигаясь чуть поодаль от свиньи в окружении небольшого отряда, подобные пастушонку, выведшему погулять огромного и свирепого вепря.

Абеля распирала зевота, и он ничего не мог с ней поделать. Злился на себя, а все равно то и дело распахивал рот и едва не вывихивал челюсти. Еще больше раздражал его наигранно веселящийся Кнуд, который то и дело отпускал всевозможные скользкие шуточки:

– Выше Даннеброг, Мартин! Да подкручивай его – ведь он у нас вместо свиного хвостика и должен быть завитушкой.

Или:

– Абель! Ты чего все зеваешь? Не иначе как ночью к тебе приходила ледяная русалка из Пейпуса! Не отморозил себе шишку, братец?

Или еще хуже:

– Отряд вицемейстера, как свиная какашка, тащится сзади. Один из братьев фон Ауце, Александр, услышав это, справедливо обиделся и, оглянувшись, ответил не менее едко:

– Загляни нашей немецкой свинье под хвост – непременно увидишь датчанина!

Эти слова, произнесенные нарочито громко, оказались услышаны многими, и дружный тевтонский хохот пробежал по свиным окорокам.

– Ты слышал, что он сказал! – разъярился Кнуд. – Эй ты, фон Ауце! Мне все равно, какого Александра прирезать – русского или тебя.

– Поговорим после битвы! – отвечал обидчик.

– Заткнись, Кнуд! – яростно одернул брата принц Абель. – Иначе мне придется самому заткнуть тебе пасть.

– Видать, твоя ледяная русалка оказалась не очень сговорчивой, – попробовал обратить все в шутку младший сын Вальдемара Победоносного.

– Заткнись, говорю тебе! – еще свирепее рявкнул Абель. – Не то ты уже весной отправишься отвоевывать Иерусалим.

Лицо Кнуда сделалось бледным, на скулах заиграли желваки.

– Как будто я боюсь сарацин! Я просто ненавижу жару.

Подъехав к брату поближе, Абель тихо сказал ему примирительным голосом:

– Ладно, в конце концов, в пылу сражения можно незаметно свести счеты с этим фон Ауце.

– Точно! – улыбнулся Кнуд.

По мере движения по льду озера, утро все больше вступало в свои права. В лицо поддувал теплый весенний ветер, и Абелю хотелось свалиться с лошади прямо на снег и уснуть. Его продолжала мучить зевота, он клевал носом и страдал от тяжелого сознания того, что до отдыха еще очень и очень далеко. На смену тревожным предчувствиям смерти пришло полное к ней равнодушие. Он готов был и умереть, лишь бы окончилось это мучительное, медленное движение под хвостом у немецкой свиньи.

Под кольчугой у него намокло, потому что становилось все теплее. Тяжелые тучи на небе начали постепенно светлеть, желтеть, того и гляди – к полудню выглянет солнце. Но и до полудня еще надо было долго и мучительно жить, ехать верхом и надеяться на то, что немцы одержат быструю победу и не придется вступать в бой с проклятыми русскими. Никто же не упрекал датчан за то, что они не вступили в сражение два года назад на Неве, все и забыли, что отец тогда посылал вместе со шведами небольшой датский отряд под предводительством Кнуда Пропорциуса. В прошлом году этот Пропорциус помер, поев ядовитых грибов. А шведский предводитель Биргер, между прочим, несмотря на сокрушительное поражение от Александра в Невской битве, теперь снова верховодит в Швеции. Так что не все ли равно, кто сегодня победит?..

Абель снова зевнул во весь рот и, чтобы хоть как-то согнать сон, решил громко запеть лихую рюгенскую песню, но не успел он пропеть и трех первых строчек, как еще громче, заглушая его, запело эстонское ополчение. Грубые пешие эсты, двигаясь по бокам свиной задницы, ревели грубую свою песню, оканчивающуюся одним и тем же глупым залихватским припевом:

 
Вас вес вереле,
Пис-пилли-и-и-и!
Айя-ойя-о-ха-ха!
Пис-пилли-и-и!..
 

Глава двенадцатая
ГЛЯДЯ НЕМЕЦКОЙ СВИНЬЕ ПРЯМО В РЫЛО

Александр верхом на своем верном Аере стоял перед трехтысячными суздальскими, переяславскими, гороховскими и муромскими войсками своего брата Андрея. Они составляли левое крыло, запасные полки, предназначенные для последнего удара, если удастся опрокинуть немецкую свинью и потащить ее в сторону Теплого озера, к Узмени. Рассвет вставал над озером, и вот-вот должны были прозвучать немецкие трубы.

Он понимал, что кому-то из них предстояло сегодня сложить здесь молодецкую голову, и хотел как-то приободрить их, но не мог подыскать нужных слов. Ему вдруг отчетливо вспомнился зрячий крест Смоленского епископа Меркурия, в памяти ожили и прозвучали добрые, бодрящие слова: «Полно тебе, Ярославич! Все хорошо. Расправляй крылья да лети!» В плечевых косточках заныло от воспоминания о боли, когда Меркурий тяжелым и твердым концом зрячего креста своего больно клюнул Александра Ярославича сперва в правое, потом в левое плечо. И князь пуще прежнего выпрямился в седле, распрямляя плечи, расправляя крылья по слову Меркурия. Тотчас со стороны немцев донеслись призывные возгласы горна. Войско зашевелилось. Суздальский воевода Ратислав громко произнес:

– Возглашают, проклятые!

– С Богом, братья! Остановим тут свинью немецкую! – воскликнул Александр, вмиг взволновавшись.

– Храни тебя Господь, Саша! – махнул ему рукой Андрей Ярославич.

Со стороны чела прозвучали меднокованые русские трубы. Князь Александр взбоднул коня и красивым шагом, далеко впереди своих оруженосцев, поскакал вдоль могучих русских полков, продолжая расправлять крылья, как завещал покойный Смоленский епископ. Миновав левое крыло, он теперь смотрел в даль, туда, где темнела и посверкивала сталью великанская немецкая свинья, выстраивалась, чтобы начать сближение с русскими войсками. Но до нее еще было слишком далеко, что мешало разглядеть построение.

Справа показались первые полки чела – серединного и главного строя русских войск. Смоленские воеводы – Конраш Белый и Лукоша Великан – встречали Александра вместе с Яковом Свистуном и старым полоцким боярином Раздаем. Некоторое время они сопровождали Александра, объезжающего полки.

– Не посрамим славы Русской! – кричал Александр смолянам и полочанам. – С нами Бог, разумейте языцы!

Далее начинались новгородские полки – самая середина чела, войска, предназначенные для главной цели – принять на себя мощный удар, стоять крепко, насмерть, разбить свинье рыло и голову. Медленно отступать, окружая немецкий клин, чтобы потом только Александр мог бросить свинье в бок и в окорок правое крыло, скрывающееся на льду Сиговицы, на островах Городце и Озолице. Первыми его встречали полки Сбыслава Якуновича и Романа Болдыжевича.

– С нами Бог, братья! Настал час постоять за веру Православную! – крикнул им Александр.

Он скакал мимо полков и внимательно вглядывался в мелькающие лица тех, многим из которых суждено было погибнуть вскоре. Передние ряды, несомненно, были обречены на смерть, и оторопь взяла Ярославича – бодрые и веселые стояли перед ним еще живые люди, но почитай – уже мертвецы.

– Слава князю! – кричали они ему. А он хотел обнять их всех и тосковал от того, что сие было невозможно.

Мощное и щетинистое пешее войско, выдвинутое чуть вперед для начальной битвы, встречало его. Он чуть замедлил бег коня, чтобы увидеться и проститься с ними. Впереди всех, как скала, возвышался Невский отличник – Миша Дюжий. Рядом с ним стояли не менее крепкие и широкоплечие великаны – Доможир и Жидята, предводители самого могучего пешего воинства на Руси.

– Слава Господину Великому Новгороду! – крикнул им Александр. – Бог да укрепит мышцу вашу!

Он взбоднул Аера и поскакал быстрее, но, доскакав до полков Гаврилы Олексича, остановился и повернул коня лицом к западу. Немецкая свинья уже двигалась, приближаясь к нам. Можно было различить ее рыло и голову, знамена впереди идущих ритарей. И оторопь брала от вида этого могучего воинства.

– Час великий наступает, братцы! – крикнул Александр. – Не посрамим славы Русской, славы Великого Новгорода!

– Дай обнять тебя, княже, – вдруг подъехал к нему Кондрат Грозный.

И они обнялись, не слезая с коней, и приложились губами к губам. Губы Кондрата были горячие, и Александр с ужасом понял, что бесстрашный Кондрат – боится!

– Господь Спаситель с тобою, Кондрата! – молвил он новгородскому славному витязю и поехал дальше, махнув рукой Ратибору и Гавриле.

Он скакал дальше и громко приветствовал другие полки чела – городецкие и нижегородские, тверские и юрьевские, костромские и ярославские, московские и владимирские, коломенские и торжецкие:

– С нами Бог – разумейте, языцы! Пришедый с мечом – от меча да погибнет! Не посрамим славы Русской! С нами Бог, сыны Отчизны!

Наконец, объехав все передние ряды чела, он повернул Аера чуть влево и поскакал на средину озера, отмахал две версты и остановился, чтобы поглядеть на приближающуюся свинью еще и сбоку. Великая сила надвигалась на наши полки. Трудно будет одолеть немецкого вепря. Спрыгнув с коня, Александр повернулся лицом на восток, к полкам русским, пал на колени и взмолился к Христу Спасителю о даровании Им победы русскому оружию. Оруженосцы стояли поодаль, и Александр мог позволить себе излить молитвенные слезы.

Затем он резко встал с колен, легко запрыгнул на коня, расправил крылья и сильно на сей раз прибоднул Аера литовскими серебряными бодцами. Метью, дыбками поскакал во всю прыть на назначенное место, на Вороний Камень, черной тучей возносящийся в небо на носу Городца-острова. Там, на островах и проливах, тоже немалое воинство расположилось, ожидаючи своего часа – до трех тысяч новгородцев Шестька, Шептуна и Клима Ражего, тысяча ладожан, вожан, ижорян, карелов да собственно Александровых войск около двух тысяч. Всем им было уготовано нанести обводной удар по немцам после того, как чело примет на себя первое побоище. Что и говорить – участь лучшая, нежели у чела, гораздо более веселая. И Ярославич страдал оттого, что ему нужно было находиться здесь, а не там, где он только что видел ряды обреченных на верную гибель.

Он доскакал до засадных полчищ, но у него уже не было сил приветствовать их так же, как он приветствовал стоящих в челе. Горький ком сдавливал горло. Он подъехал к Городцу и стал взбираться на вершину Вороньего Камня. Здесь было ветрено, потоки влажного, теплого воздуха так и давили в спину. Подведя Аера к самому обрыву, Александр остановился, глядя зорко вперед – туда, где огромный тевтонский вепрь, сверкая и щетинясь, медленно приближался к полкам русского чела. Уже можно было определить, что главный и первый удар свиного рыла придется на Мишу Дюжего, Гаврилу Олексича и Кондрата Грозного.

Находящиеся неподалеку от Александра оруженосцы Ратисвет и Терентий, воеводы Варлап Сумянин, Михайло Мороз, Ратша, Твердимил Добрята, Лербик, псковской боярин Ярополк Забава и другие негромко переговаривались между собой:

– Не поторапливается хряк поганый.

– Немалый нохрок!

– Ишь, рюха-то какая!

– Дюжкий скоголь. Тягостно охолостить его будет.

– Да, крепкий клыкачище. А се чего стучит? Литауры?

– Шаг выколачивают.

– Ишь ты, железа сколько! Пошли им, Господи, да провалится лед под ними!

– Лербик! Как по-вашему свинья называется?

– По-нашему, по-русски – свинья. А если ты хочешь узнать, как ее называют на дудешском немецком наречии, то – Schwein. Сие же построение, именуемое по-русски свиньей, тевтонские ритари называют по-латынски: Sus.

– И что сей «сус» означает?

– То и означает: свинья.

– Стало быть, как ни крути, по-немецки али по-латынски, а все одно – свинья свиньей.

– И вы в таких сусах хаживали?

– Знамо дело, и нам доводилось.

Чем ближе становилось рыло немецкой свиньи к челу русских войск, тем сильнее стучало сердце Александра. На небе светлело, и день делался яснее. Вся местность отсюда, с верхушки Вороньего Камня, просматривалась отчетливо.

– Княже! Спиридон к нам! – окликнул Александра Ратисвет. Князь оглянулся, увидел поднимающегося к ним Новгородского архиепископа и поспешил оставить седло.

– Благослови, отче, – пошел он навстречу архиепископу, сложив ладони пред собой.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, – благословил его Спиридон, и в тот самый миг, когда персты его коснулись ладони Александра, свист множества стрел и дробная россыпь ударов донеслись до Вороньего Камня. Князь, быстро приложившись губами к деснице Спиридона, устремился к самому краю обрыва, чтобы видеть, как два войска, русское и немецкое, принялись щедро окроплять друг друга стрелами.

– Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое! – громко возгласил Спиридон, встав плечом к плечу с Александром. – Победы православным Христианам на сопротивные даруя и Твое сохраняя крестом Твоим жительство!

Все стали креститься, шепча: «Господи помилуй!» Дождь стрел продолжал сыпаться с русской стороны на немецкую, с немецкой – на русскую, но не видно было, кого жалит, кого убило или ранило. Лишь свистело да стучало по щитам и доспехам, как стучит по крышам веселый летний ливень.

– Зело могучий кнороз![123]123
  Кнороз – вепрь, кабан (церковно-славянское).


[Закрыть] – в ужасе оценил зрелище железной свиньи архиепископ. – Стрелы напрасно стараются.

– Хоть кого – да заденут, владыко, не сомневайся, – возразил Варлап Сумянин.

– Наших, гляжу, больше ихнего подстрелило, – вздохнул Ратша.

– А ты видишь? – усомнился Ратисвет.

– Вижу.

Стрелы и с той и с другой стороны перестали сыпаться. Войска неумолимо сближались. Наш передний заслон резко выбросил вперед копья. Теперь полетели метательные топорики, пробойники, ручные ядра, дротики, но и они недолго стучали по броне. Тяжелое рыло немецкой свиньи врезалось в передовую оборону русского чела. Удар! – и страшный, тягостный грохот железа огласил окрестности. Застучало, зазвенело, заскрежетало, застонало побоище.