Текст книги "Денис Давыдов"
Автор книги: Александр Бондаренко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Глава девятая
«Возьмите меч – я недостоин брани!» 1817–1826
Давно ль под мечами, в пылу батарей
И я попирал дол кровавый,
И я в сонме храбрых, у шумных огней,
Наш стан оглашал песнью славы?..
Давно ль… Но забвеньем судьба меня губит,
И лира немеет, и сабля не рубит.
Денис Давыдов. Зайцевскому, поэту-моряку
Итак, в ноябре 1816 года Денис Васильевич принял под командование 1-ю бригаду 2-й гусарской дивизии: славные Ахтырский и Александрийский полки. Казалось бы, все прекрасно – но это был уже совсем не тот Давыдов, что более десяти лет тому назад с головой окунулся в нехитрые прелести гусарской жизни. За плечами нашего героя остались не только четыре войны и Заграничный поход, но, главное, он стал уже признанным литератором, а не просто «пиитом армейским» со «стишками злодейскими», приводившими в восхищение полковых товарищей.
Вот что писал Денис князю Вяземскому (и здесь все объяснено!):
«Теперь я в своей бригаде, расположенной между Вильною и Гродною. Боже мой! если мы когда достойны сожаления, то, право, не в сражении, не в изнурительных походах, не в грязи бивака, где чаще, нежели когда-нибудь, находим людей, которые нас понимают и чувствуют, но в так называемых непременных квартирах, то есть в совершенной ссылке. Каково положение провести лучшие дни своей жизни в разоренной жидовской деревне, окруженной болотами и лесами, в обществе невоспитанных и тяжелых дураков, не умеющих о другом говорить, как о ремонтах {138} , продовольствии и на казне претензии! Я тебя уверяю, что не возьми я с собою книг несколько, пера, чернил и белой бумаги, я бы с ума сошел, да à la letter {139} с ума бы сошел. Ко всему этому я должен посылать за 14 миль, то есть в Вильну, чтобы покупать провизию на стол, вино и даже белый хлеб. Есть счастливцы, которые, отслужа кое-как войну и имея даже бригады и дивизии, живут в Петербурге или где желают. Нет, да и я дурачусь последний год, в сентябре месяце буду проситься до излечения болезни к водам, но не к Липецким Шаховского, а доехавши до Кавказа, ворочусь как можно скорее в Москву, к друзьям моим, между которыми ты, конечно, из первых мест занимаешь. К тому же надо жениться – нечем жить! Пока был полковником, то кой-как переворачивался, а генералом плохо приходится…
Что тебе сказать о моих занятиях? Я читаю рапорты, читаю книги о фронтовой службе, чтобы не поддаться его высочеству, который на меня зубы грызет, иногда не забываю и муз, а в доказательство посылаю тебе две элегии, которые прошу переправить и вернуть обратно…» [365]365
Письма поэта-партизана… С. 7–8.
[Закрыть]
Вот так – еще и подчинение цесаревичу Константину, с которым у Дениса недавно столь неудачно пересеклись дороги!
Но, как казалось, были в его тогдашней жизни и светлые моменты.
«Находясь в это время по делам службы в Киеве, Давыдов увидел Елизавету Антоновну Злотницкую, влюбился в нее и сделал ей предложение. Брак отсрочивался в виду затруднительного материального положения жениха, имение которого после смерти отца все еще состояло под запрещением, и почти все доходы шли на уплату лежавших на нем казенных долгов. Друзья Давыдова, с Закревским во главе, довели об этом до сведения Государя, который повелел сложить долги и сверх того назначил 6000 рублей ежегодной аренды. Но во время частых отлучек Давыдова Злотницкая (1800–1864) в 1820 году вышла замуж за князя Петра Алексеевича Голицына (1792–1842). Обстоятельство это сильно задело за живое поэта, выразившего волновавшие его чувства в стихотворении, написанном с большим сарказмом. Полагая, что аренда назначена ему лишь по случаю свадьбы, Давыдов известил государя о случившемся. Однако аренда была оставлена за ним» [366]366
Сборник биографий кавалергардов. Т. 3. С. 37.
[Закрыть].
Насколько мы помним, государь освободил Дениса от отцовского долга несколько раньше, но аренда ему действительно была дана.
Что сказать по этому поводу? В очередной раз видно, что, к сожалению, блистательный Денис особым расположением женского пола не пользовался. Да и «сук рубить» ему бы следовало по себе: вряд ли его стихи и подвиги на полях сражений с французами могли по-настоящему увлечь юную польку, в два раза его моложе, дочь генерал-лейтенанта, в Отечественной войне не участвовавшего. Хотя один из старших братьев Лизы (вот мы и встретились в реалиях с этим излюбленным поэтами XVIII столетия именем!), Эразм – он же Герасим, если по-русски, дрался при Кремсе и Аустерлице и вполне мог встречаться с Давыдовым как под Рущуком, так и в 1812–1814 годах.
Думается, Денису повезло, что у него нашелся счастливый соперник и что «прекрасная полячка» решила стать не генеральшей, но княгиней. Уже в 1820 году ее безликий и ничем не отмеченный в истории муж перешел в католичество; их единственный сын Августин Петрович (1823–1876) с юности и до конца дней своих жил во Франции. Здесь, однако, он занимался пропагандой своей отеческой культуры: в частности, перевел на французский язык пушкинскую «Историю Пугачевского бунта» и «Князя Серебряного» графа Алексея Толстого; князь Августин Голицын состоял в переписке с директором Императорской публичной библиотеки бароном Модестом Корфом – лицеистом пушкинского выпуска и тайно пересылал ему запрещенные в России книги, за что в 1868 году был удостоен звания почетного корреспондента Публичной библиотеки.
Удивительно, но этот брак дал достойные плоды. А если бы на Злотницкой женился Денис, что тогда? Возможно, все получилось бы как у его кумира князя Багратиона, супруга которого пребывала за границей, в то время как он воевал…
В результате неудачного своего сватовства Давыдов не только получил оставленную за ним аренду, но и, как сказано, написал стихотворение, совершенно прекрасное. Вот оно:
Неужто думаете вы,
Что я слезами обливаюсь,
Как бешеный кричу: увы!
И от измены изменяюсь?
Я – тот же атеист в любви,
Как был и буду, уверяю;
И чем рвать волосы свои,
Я ваши – к вам же отсылаю.
А чтоб впоследствии не быть
Перед наследником в ответе,
Все ваши клятвы век любить —
Ему послал по эстафете.
(Прервем стихотворение и скажем, что такой мелкой мести мы от нашего гусарского генерала никак не ждали и категорически ее не одобряем! Впрочем, автор и сам сознает свою неправоту.)
Далее читатель сам найдет по указанной ссылке…
А тут еще и продолжающиеся служебные неурядицы. 19 февраля 1818 года Денис Васильевич вдруг получил назначение начальником штаба 7-го пехотного корпуса, затем через год, 22 февраля, был переведен на такую же должность в 3-й пехотный корпус. С чего и для чего?! Кстати, в 7-м корпусе он сменил известного нам Михайлу Орлова, которого загнали сюда еще в 1817 году, а потом перевели на штаб 4-го корпуса. Он ведь тоже был исконный кавалерист, разведчик, партизан по боевому опыту 1812-го и последующего годов, даже дипломат! Не его это была должность – начальника штаба! И не Дениса! Неужели Александр I, очень умный человек, того не понимал?! Или специально задвигал наиболее «беспокойных» в глухие углы империи и на несамостоятельные должности? Но какая кому от того была польза?
Как пишет современный военный историк и литератор Сергей Куличкин (в прошлом – полковник Генерального штаба Вооруженных сил СССР и автор книги серии «ЖЗЛ» «Кондратенко»), «в военной профессии очень редко талантливый фронтовой командующий становился блестящим генштабистом. И наоборот, блестящие генштабисты нередко становились умелыми фронтовыми командующими, уверенно руководившими войсками в бою и сражении» [368]368
Куличкин С. П.Первые из первых. Полководцы земли Русской. М., 2011. С. 378–379.
[Закрыть].
Снизим уровень, обратившись к военачальникам и штабистам оперативного звена – корпуса и дивизии, и смысл останется все тем же. Вряд ли из лихого и дерзкого командира партизанского отряда, гусара-рубаки, может получиться хороший и вдумчивый начальник штаба, который будет скрупулезно отрабатывать предстоящие операции! Не зря же заявил один из героев легендарного фильма «Гусарская баллада»: «Штабной в отряде – скверная примета!» Конечно, эта служба была Денису не по душе и не по характеру. Биограф свидетельствует:
«Не удивительно, что при таком взгляде на службу Д. В. Давыдов не только не находил удовлетворения в ней, но и часто уезжал из „непросвещенных провинций и степей“ в просвещенные столицы, преимущественно в Москву, где находил удовлетворение своим умственным и духовным интересам. Как значится в его формуляре, 12 ноября 1818 года он отправился в отпуск на два месяца, но показывался в отпуску до 1 июня 1819 года; 22 декабря того же 1819 года он снова уезжает на два месяца и опять показывается в отпуску до 17 марта 1820 года…» [369]369
Жерве В. В.Указ. соч. С. 102.
[Закрыть]
Вот как не без горькой иронии писал о своих обязанностях сам Денис: «Что касается до меня, то я своим местом очень доволен. Не отвечаю уже, как шорник за ремешки и пряжечки, как берейтор за посадку гусара, как будтоблагочестивый человек за пьянство его, как будтокосмополит и филантроп за разбитие им рыла какому-нибудь шляхтичу. Словом, я отвечаю только за свою голову, за которую ручаюсь» [370]370
Письма поэта-партизана… С. 10.
[Закрыть].
Вместо того чтобы служить, он «отбывал номер». Да, рутинная служба мирного времени не идет ни в какое сравнение с боевой, обычно она скучна и монотонна, зачастую ее не выдерживают офицеры и генералы, недавно еще со славою прошедшие дорогами войны. Все это так… Исходу нет…
Вот и писал Давыдов своему другу Павлу Дмитриевичу Киселеву, кавалергарду, который был моложе его годами, но уже возглавлял штаб стоявшей на Украине 2-й армии:
«Душная моя должность, как тюрьма, гасит даже воображение мое; в него так много вкралось прозы, что я себя не узнаю. Заговорили было, что Австрия на нас вооружается; от радости трубка упала из зуб моих и я взглянул на саблю мою, снедаемую ржавчиной, – но вскоре узнал, что штыки немецкие поднялись на мысли народные, то есть я увидел, что они намерены колоть воздух, – и я со вздохом велел закурить трубку и раскрыл устав о пехотной службе. Да простит мне Михаил идеолог: скучное время пришло для нашего брата солдата!..» [371]371
Русская старина. 1887. № 7. С. 228.
[Закрыть]
«Михаил идеолог» – их общий с Киселевым друг, все тот же Орлов, начальник штаба 4-го корпуса, стоявшего в Киеве. Командовал корпусом генерал от кавалерии Раевский, на дочери которого Екатерине Михаил Федорович скоро женится и таким образом породнится с Давыдовым. После распада «Ордена русских рыцарей» Орлов стал членом Коренного совета Союза благоденствия…
Вспомним, однако, слова доблестного генерала Якова Петровича Кульнева, убитого под Клястицами: «Люблю нашу матушку Россию за то, что у нас всегда где-нибудь да дерутся!»
Пусть Отечественная «война со славою была кончена», но давно уже болезненной незаживающей раной кровоточил Кавказ. Официально считается, что Кавказская война, длившаяся полвека, началась именно в 1817 году – но на самом-то деле все началось еще в XVIII столетии и отнюдь не завершилось официальным 1864 годом… Но речь не о Кавказской войне как таковой, а о том, что там – дрались! К тому же в 1816 году главноуправляющим в Грузии и командующим Отдельным кавказским корпусом назначен был Алексей Петрович Ермолов, произведенный в 1818 году в чин генерала от инфантерии. Казалось бы, что именно Денису, с его уникальным опытом «малой войны», партизанских действий на вражеской территории, там было самое место. Недаром же письма Ермолова его друзьям буквально пестрят именем Давыдова:
«…с Денисом желаю я служить вместе и мог бы из способностей его извлечь большую себе помощь» [372]372
Сборник Императорского русского исторического общества. С. 372.
[Закрыть].
«Говоря о драгоценностях, не должен забыть о Денисе Давыдове» [373]373
Там же. С. 383.
[Закрыть].
«Какою отрадою мог быть нам Денис, если его определят на линию» [374]374
Там же. С. 387.
[Закрыть].
В ту пору молодые генералы и гвардейские офицеры еще не просились на Кавказ за орденами и чинами – туда обычно направляли самых худших, и Александр I без труда мог удовлетворить многочисленные просьбы и Давыдова, и Ермолова, в виде милости «сослав» в Грузию беспокойного генерала, коему он совсем не симпатизировал, но…
«Просил я сюда Дениса Давыдова, но мне не раз отказали, думая, что в сорок лет он такой же повеса, каковым был в молодые лета, хотя и тогда он им не бывал для того, кто коротко знавал его…» [375]375
Русская старина. 1872. Т. 6. № 11. С. 523.
[Закрыть]– жаловался Алексей Петрович в письме одному из своих друзей.
К сожалению, Александр I был злопамятен и мстителен. Очень плохо, когда, определяясь с назначениями, правитель исходит не из интересов дела и профессиональных качеств человека, но из прежних своих дружеских отношений, симпатий, антипатий и оценок личной преданности.
«…Насчет Давыдова мне казалось, что Ермолов не довольно настаивал об определении его сюда в дивизионные. Теперь имею неоспоримые доказательства, что он несколько раз настоятельно этого требовал, но получал одни и те же отказы. Зная и Давыдова и здешние дела, нахожу, что это немаловажный промах. Здесь нужен военный человек, решительный и умный, не только исполнитель чужих предначертаний, сам творец своего поведения, недремлющий наблюдатель всего, что угрожает порядку и спокойствию от Усть-Лабы до Андреевской; загляни на карту и суди о важности этого назначения; Давыдов здесь во многом поправил бы ошибки самого Алексея Петровича, который притом не может быть сам повсюду. Эта краска рыцарства, какою судьба оттенила характер нашего приятеля, привязала бы к нему кабардинцев» [376]376
Давыдов Д. В.Сочинения Д. В. Давыдова. М., 1860. Ч. III. С. 174–175.
[Закрыть]– так Александр Сергеевич Грибоедов, служивший при главноуправляющем в Грузии «по дипломатической части», писал своему боевому товарищу, другу своему и Дениса, кавалергарду, отставному полковнику Степану Никитичу Бегичеву.
Во все времена в России умели губить людей толковых и талантливых. А в том, что Давыдов именно таков – талантливый и толковый, не было сомнений ни в военных кругах, ни в литературном сообществе.
Еще 7 января 1817 года Денис Васильевич писал князю Петру Андреевичу:
«…Я также назначен членом Военного Общества, при Гвардейском Главном штабе утвержденном. В нем членами – Жомини, Толь, Дибич, Бутурлин и множество отличных офицеров.
На днях я для их журнала посылаю мое новое сочинение: Опыт о партизанах.Я им уже читал, и они были очень довольны» [377]377
Письма поэта-партизана… С. 5.
[Закрыть].
Это было так называемое «Общество военных людей», издававшее в 1817–1819 годах «Военный журнал». В соответствии с заявленной программой в нем должны были помещаться теоретические статьи о военном деле, материалы о Наполеоновских войнах в Европе и в особенности об Отечественной войне и Заграничном походе, переводы трудов знаменитых римских и греческих историков, «известия о военных добродетелях россиян» и многое иное… Но, к сожалению, «на содержании „Военного журнала“ ярко сказалась мертвенная полоса, в которую вступила в то время русская военная жизнь. В теоретических статьях не было оригинальности; преобладали переводы; весьма малозначительны были печатавшиеся в нем исторические документы. Текущие вопросы не затрагивались, библиографии не было. Несмотря на покровительство высшего начальства, „Военный журнал“ просуществовал недолго и прекратился в 1819 году на 6-й книжке» [378]378
Военная энциклопедия. М., 1911. T. VI. С. 585.
[Закрыть].
Как известно, давыдовский «Опыт теории партизанских действий» увидел свет несколько позднее… Но нас интересует тот факт, что Денис вошел в состав общества наряду со столь высокопоставленными военными чиновниками, как начальник штаба Гвардейского корпуса генерал-майор H. М. Сипягин, генерал-квартирмейстер при Главном штабе генерал-лейтенант барон К. Ф. Толь, барон И. И. Дибич, ставший теперь генерал-адъютантом и возглавлявший штаб 1-й армии, известный военный теоретик генерал-лейтенант барон Генрих Вениаминович Жомини, который еще недавно был начальником штаба в корпусе маршала Нея и звался Антуаном Анри.
Если говорить о признании в литературном мире, то вспомним, что весной 1817 года на заседаниях «Арзамаса» Александр Федорович Воейков – Дымная Печурка или Две огромные руки – поэт и издатель, профессор Дерптского университета и член Российской академии, читал свой «Парнасский адрес-календарь», в коем «расставил по полочкам» известных российских литераторов в зависимости от их заслуг перед отечественной словесностью и собственного своего остроумия. Мы назовем лишь несколько из перечисленных в нем персон:
«1. И. И. Дмитриев, действительный поэт 1-го класса. По прошению уволен от поэзии в царство дружбы и славы, с ношением лаврового венка…
4. К. Н. Батюшков, действительный поэт, стольник Муз, обер-камергер Граций.
5. Кн. П. А. Вяземский, министр полиции, главноуправляющий смирительными заведениями для завистников, вралей и бездельников…
8. Д. В. Давыдов, действительный поэт, генерал-адъютант Аполлона, при переписке Вакха с Венерою…
11. Вильгельм Кюхельбекер, хирург из Немчин, заготовляет из стихотворений своих для Феба промывательное…
37. Гр. Д. И. Хвостов, обер-дубина Феба в ранге провинциального секретаря; обучает Ипокренских лягушат квакать и барахтаться в грязи.
38. А. С. Шишков, патриарх старообрядцев, главный директор раскольничьего книгохранилища; на шее носит шиш на пестрой тесьме, а в петлице раскольничью бороду на голубой ленте; перелагает в стихи Стоглав и Кормчую книгу…
43. И. А. Крылов, действительный поэт 1-го класса. Придворный проповедник, имеет лавровый венок и входит к его Парнасскому величеству без доклада…» [379]379
Из бумаг Д. В. Давыдова // Русский архив. Год четвертый. 1866. № 1–12. С. 761–765.
[Закрыть]
Как видим, наш Денис получил объективно-блистательную характеристику. И вот такой человек прозябал теперь в провинциальном захолустье!
Хотя «прозябал» – это неверно: он жил. Пусть его и раздражало окружение, которое он во всех смыслах перерос, ему претили мелочные заботы службы мирного времени – заметим, что после войны и люди как-то переменились, и армейская жизнь стала иной… Недаром именно тогда, а совсем не в николаевское время, не где-нибудь через четверть века после Отечественной войны, как считают многие, была написана «Песня старого гусара»:
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?
Деды, помню вас и я,
Испивающих ковшами,
И сидящих вкруг огня
С красносизыми носами!
……………
А теперь что́ вижу? – Страх!
И гусары в модном свете,
В виц-мундирах, в башмаках,
Вальсируют на паркете!
Говорят умней они…
Но что́ слышим от любова?
Жомини, да Жомини!
А об водке ни пол слова! [380]380
Давыдов Д. В.Неверной… С. 105–106.
[Закрыть]
Но всему вопреки Давыдов жил своей особенной жизнью – непонятной и недоступной человеку нетворческому.
Прежде всего, он писал стихи – во всей силе зрелого уже таланта. Не имея у себя в глуши непосредственных контактов с другими стихотворцами, он состоял с ними в переписке, был в курсе литературных новостей и знакомился с новыми стихами еще до их опубликования.
Вот что написано в «Летописи жизни и творчества А. С. Пушкина»:
«[1818 г.] Июнь, 2. Каменец-Подольск. Д. Давыдов в письме к Вяземскому в Варшаву разбирает стихотворение Пушкина „Жуковскому“ („Когда, к мечтательному миру“) – раннюю редакцию (тут есть слова, нам неизвестные): „Стихи Пушкина хороши, но не так, как тебе кажутся, и не лучшие из его стихов. Первые четыре для меня непонятны. Но И быстрый холод вдохновенья власы подъемлет на челепрекрасно! И меня подрал мороз по коже. От стиха сего до рифмы ясным не узнаю молодого Пушкина. В дыму столетийчудесно! Но великаны сумрака Карамзина…что скажешь? А мысль одинакая. Замечание твое насчет злодействаи с сынамисправедливо. Теперь от рифмы окружен до рифмы земной, я слышу Василья Львовича, напев его. Но стих – И в нем трепещет вдохновенье– прелестен! Вот мое мненье на счет этих стихов“» [381]381
Цявловский М. А.Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. Л., 1991. С. 161.
[Закрыть].
В это время Давыдов и Пушкин еще не были знакомы.
Денис Васильевич пребывал и в курсе новинок зарубежной литературы. «В минуты сердечных тревог Давыдов любил обращаться к современным ему французским поэтам. Больше всего он любил Парни. В произведениях этого поэта нравилась Давыдову простота и горячность чувства. Но наш поэт делал переводы и из других поэтов: из Виже, Арно, Делиля, Понс-де-Верде. Так, например, в 1817 году им был сделан перевод стихотворения из Арно – „Листок“. Сам автор этого стихотворения находил перевод замечательным по своему изяществу и близости к подлиннику. Кроме Давыдова переводили это же стихотворение Жуковский и В. Л. Пушкин (впоследствии – М. Ю. Лермонтов. – А. Б.)» [382]382
Денис Васильевич Давыдов (1784–1839)… С. 19.
[Закрыть].
У Давыдова:
У Лермонтова:
Что один текст, что другой – берет за душу…
Мы помним, как еще в Париже (вместо того чтобы добросовестно пьянствовать и отвечать взаимностью на приветливость парижанок – не будем их осуждать, ибо Наполеоновские войны буквально подчистую вымели французских мужчин, отчего даже средний рост нации уменьшился сантиметров на десять!) Денис принялся писать свои заметки об Отечественной войне, партизанских действиях и Заграничной кампании – вплоть до взятия Дрездена. Творческая работа, вне зависимости от того, нравится это кому-то или нет, частично заменяет все прочие радости жизни, вплоть до женщин и вина. Повторим – частично, и наш герой это прекрасно осознавал.
Свое писание, приятно щекотавшее самолюбие сознанием того, что если государь и может отобрать заслуженную награду, то отнять прошлого не в силах никто, Давыдов продолжал и в дни постылого «варшавского сидения», и теперь, кочуя по западным окраинам России.
«В праздные дни я занимаюсь приведением в порядок Дневника моих поисков, и уже почти половину написал. Там я весь: дурен ли, хорош ли, но чувства и мысли мои – все там. Когда кончу, немедленно пришлю к тебе помыть и поутюжить» [385]385
Письма поэта-партизана… С. 10.
[Закрыть], – извещал он князя Вяземского.
О том, что тексты его «Записок» представляли интерес не только для досужего читателя, мы можем судить со слов такого выдающегося военачальника, как Ермолов, писавшего своему кузену:
«Присылай прочесть обещанный опыт о партизанах: в сем роде не случилось мне ничего прочесть порядочного… Любопытен я очень видеть Записки твои о войне в Пруссии 1806 и 1807 годов. Нельзя лучшего иметь источника, как сам Беннигсен, из записок коего, как сам ты говоришь, взял ты многие сведения. Мне остается ко всему тому один присоединить вопрос: говорил ли ты с ним подробно о сей войне? ибо есть некоторые обстоятельства, которые он, конечно, не описал и некогда говорил мне о них.
Хорошо, Любезный Брат, что и Музы, столь всегда тебе благосклонные, не престают улыбаться тебе. Заставь и нас, жителей края отдаленного, усмехнуться на твои, остротою и замысловатостью оригинальные произведения…» [386]386
Письма А. П. Ермолова к Д. В. Давыдову // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1862. Октябрь – декабрь. С. 225.
[Закрыть]
К тому же Денис Васильевич успевал заниматься еще и самообразованием:
«Ко мне прислали на 1000 рублей книг. Я теперь весь зарыт в них и предпринял курс фортификации в Бусмаре, государственное хозяйство в Сее и politique constitutionnelle в Benjamin-Constant и Bentham, – коих у меня полное сочинение. Времени много перед руками; давай учиться, тем свободнее, что место начальника штаба совершенно пустое» [387]387
Русская старина. 1887. № 7. С. 231.
[Закрыть].
(Припомнилось вдруг, кстати, из «Евгения Онегина»: «Хоть, может быть, иная дама / Толкует Сея и Бентама…», но что делать? Это модные авторы из числа «серьезных», которых, наверное, в то время стыдно было не читать.)
Да, были творческие планы, делались многоразличные литературные дела – но ведь и воинское честолюбие не угасло в душе Дениса! Он мыслил отнюдь не на том уровне, который приписал ему партикулярный критик («лишь бы помахать саблей»), но в оперативном масштабе, с желанием принести Отечеству ту действительную пользу, на какую был способен. Вот что писал он Киселеву:
«Недавно выписал я новую книгу о Малой Азии. Эта сторона нам почти неизвестна, то есть топографическая ее часть. Я из нее выписываю все, что касается до берегов Черного моря в Анатолии, и даже, что касается глубины этой провинции. Может быть, выписка моя полезна будет тому, кто будет командовать высадным войском в Анатолии, которая есть сердце Турецкой империи и куда, следовательно, мы должны будем устремить истинный удар наш. О если бы я командовал этим войском!» [388]388
Там же. С. 229.
[Закрыть]
Но он лишь возглавлял корпусной штаб…
…В то время, в 1818 году, произошло также нечто неизвестное, из-за чего друзья решили, что Денис Васильевич умер или убит – отголоски этих слухов остались в их личной переписке. Так, в конце декабря 1819 года князь Вяземский писал Александру Тургеневу:
«…вот несколько стихов, которые я написал при известии прошлогоднем о мнимой смерти Давыдова. Я отыскал их в тряпках.
Жизнь – ночь, а смерть есть день; или ночь могилы сень,
А жизнь есть день для нас; но к цели безопасной
Равно вести должна последняя ступень…» [389]389
Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. 1. С. 382.
[Закрыть]
* * *
В эти годы Давыдов изрядно попутешествовал – как по казенной, так и по личной надобности, живал в обеих столицах и во многих провинциальных городах. Путешествия, как известно, чреваты новыми встречами и новыми знакомствами.
Для нас, читателей, самым важным, безусловно, является тот факт, что в декабре 1818-го или в начале января 1819 года, когда Денис Васильевич приезжал в Санкт-Петербург из чудного городка Херсона, он познакомился с Александром Пушкиным, недавним выпускником Лицея, служившим теперь в Коллегии иностранных дел. Как и где они повстречались в Петербурге – неизвестно, но это знакомство явно было долгожданным с обеих сторон…
В подтверждение приведем слова Михаила Юзефовича, уланского штабс-ротмистра, сослуживца Льва Пушкина, который встречался и с самим поэтом: «В бывших у нас литературных беседах я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и, даже в самых первых своих опытах, не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать еще в Лицее возможность быть оригинальным» [390]390
Юзефович М. В.Памяти Пушкина. М., 1880. С. 16.
[Закрыть].
Однако, несмотря на все величие и значение Пушкина, на ту дружбу, которая вскоре связала двух поэтов, сам Давыдов, разумеется, наиболее важным считал иное знакомство. В тот же период в Москве он встретился с Софьей Николаевной Чирковой. Это была в полном смысле «подходящая партия» – не прима-балерина и не юная католичка, а девушка из того круга, в котором вращался Денис. Ей было уже 24 года, что по тем временам считалось зрелым возрастом. Отец ее, генерал-майор и георгиевский кавалер Николай Александрович Чирков, участник Турецкой войны 1787–1791 годов, закончил службу еще в 1797 году, шефом Тифлисского пехотного полка, входившего в Кавказский корпус, и, как сказано в его биографии, «посвятил себя устройству имений», что свидетельствует о его состоятельности. Да и Денис теперь уже вряд ли выбрал бы бесприданницу, хотя «блестящей» эту партию назвать было нельзя: генерал скончался еще в декабре 1806 года.
Казалось бы, матушка Софьи Николаевны должна быть рада поскорее выдать замуж свою уже «немолодую» дочь, но… сработал, так сказать, «Бурцовский синдром» – вспомним, как сокрушался старик-городничий, злосчастный отец «гусара гусаров», узнавший из давыдовских стихов о «подвигах» своего сына. Теперь сомнительная слава «лирического героя» коснулась своим крылом и самого его создателя.
«Бабка моя по матери, рожденная Татищева, по милости разгульных стихов отца, долго не соглашалась на его сватовство, и только откровенность его помогла делу и рассеяла опасения. Покойный князь Алексей Григорьевич Щербатов {140} , коротко его знавший, весьма справедливо обрисовал удалые замашки отца моего, сказавши про него: „Давыдов, когда его хорошо узнаешь, только хвастун своих пороков“. Поэт в душе, отец мой вдохновлялся всем, что выходило из общего уровня жизни; он пел буйный разгул Бурцева так же искренно, как красу женщин, красу природы, все поражающее его воображение. В то время всякого рода разгул был еще в чести; это придавало молодому офицеру своего рода лоск и значение; частые и шумные попойки были делом обыденной жизни, а тем более между гусарской молодежью. Очень натурально, что отец мой, шедший с общим потоком, в стихах своих увлекался жаждою разгульной славы, так же как и боевой, но удовольствовался ею только в стихах. В душе своей, в домашнем быту, он был весьма скромный и тихий семьянин, весьма строгий относительно самого себя. Всякая слава преувеличивает деяния, осеняемые ею. Так было и с моим отцом…» [391]391
Давыдов В. Д.Денис Васильевич Давыдов, партизан и поэт… С. 628–629.
[Закрыть]– рассказывал старший сын Давыдова Василий Денисович.
Наверное для полноты картины Денис именно тогда и «подмахнул стишок злодейский» на тему сватовства: «Решительный вечер», подобного которому никогда не было раньше и равного – позже.
Сегодня вечером увижусь я с тобою,
Сегодня вечером решится жребий мой,
Сегодня получу желаемое мною —
Иль абшид на покой!
А завтра – черт возьми! – как зюзя натянуся,
На тройке ухарской стрелою полечу;
Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,
И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!
Но если счастие назначено судьбою
Тому, кто целый век со счастьем не знаком,
Тогда… о, и тогда напьюсь свинья-свиньею
И с радости пропью прогоны с кошельком! [392]392
Давыдов Д. В.Решительный вечер // Давыдов Д. В.Полное собрание стихотворений. Л., 1933. С. 106.
[Закрыть]
Не знаем, как отнеслась к этому мадригалу (это понятие словарь Брокгауза и Ефрона трактует как «небольшое лирическое стихотворение любовного содержания из трех строф, соединенных общими рифмами», и кто скажет, что в данном случае оно не так?) будущая теща. Но хорошо известно, что литературные критики 1860-х годов буквально подняли вой, упрекая ироничного автора в безнравственности и цинизме и объясняя в пустоту, что́ именно должен чувствовать и как себя вести благонравный молодой человек в канун своего «решительного вечера».
«Есть стихотворения у Давыдова совершенно невероятные по отвратительной своей животности, которую стихотворцу желалось возвести в перлы сознания. Что может быть гаже, например, следующего признания в любви, именующегося „решительным вечером гусара“ (далее следуют известные нам блистательные строки. – А. Б.).
В образцовой компании, к которой принадлежит этот гусар, решивший напиться свинья свиньею, нравственное достоинство оценивается количеством опорожненных стаканов. Перечитывая стихотворения Давыдова, становишься в тупик и не веришь возможности этих киргиз-кайсацких нравов и взглядов посреди народа, считающего себя европейским. А между тем тон правды, господствующий во всех этих забубенных давыдовских произведениях, убеждает вас, что они искренны и что действительно существовала целая категория „сынов отечества“, полагавшая краеугольным камнем жизни пьянство, кутеж и ухарское самохвальство» [393]393
Русское слово. 1860. № 6. С. 83–84.
[Закрыть].
Правильно говорят, что «гусь свинье не товарищ», ну а мы знаем, что «рябчику» орла не понять при всем желании! Да и чувство юмора, к сожалению, присуще далеко не всякому… Хорошо, что будущая Денисова теща все-таки оказалась разумнее, так что в августе 1819 года Давыдов извещал пребывавшего в Варшаве князя Вяземского:
«Я к тебе так долго не писал, потому что долго женихался, потом свадьба, потом вояж в Кременчуг, поездка в Киев и в Екатеринослав на смотры. Но едва приехал домой, как бросился писать к друзьям моим, из коих ты в голове колонны.
