Текст книги "Денис Давыдов"
Автор книги: Александр Бондаренко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
* * *
Про поход 1814 года в нашей историографии говорится не очень много, а зря! По свидетельству очевидца и историка генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского, «в военном отношении поход сей останется предметом глубоких размышлений, потому что казалось, что дарования Наполеона, поставившие его наряду первых полководцев и усыпленные отчасти под императорскою короною, восприяли блеск Италийских войн его. С малым числом войск в сравнении с нами, он появлялся с удивительною быстротою повсюду, где была возможность удержать поверхность, и останавливал движения союзных многочисленных армий, нападая на слабейшие части их.
Мы были в гораздо превосходном числе, но нас обуревали несогласия, производимые большею частию Австрийским двором. Единственно присутствие нашего Государя, который, будучи главою союза, всем уступал, чтобы всем угодить, и тем самым заставлял быть всех своего мнения, соделало не только возможными успехи сего разнородного союза, но избавило от погибели армии наши, которые бы без него соделались жертвою своих раздоров» [321]321
Михайловский-Данилевский А. И.Мемуары. 1814–1815. СПб., 2001. С. 31–32.
[Закрыть].
Никоим образом не посягая на авторитет государя, скажем, что нам, как и современникам, предпочтительнее кажется позиция императора Наполеона, который держал всю ведомую за собой европейскую сволочь на вторых ролях, а потому побеждал без всяких раздоров.
…Во французском департаменте Об находится город Бриенн, знаменитый тем, что с 1779 по 1784 год в здешней военной школе обучался кадет Наполеон Бонапарт. Помните, «невысокий молодой брюнет, печальный, хмурый, суровый, но при этом резонер и большой говорун»? А что из него, однако, получилось! Кстати, памятник этому шестнадцатилетнему кадету, обмундированному в форму Бриеннской школы, был в 1859 году установлен на городской площади.
По злой иронии судьбы – видать, слишком уж досадил ей этот «говорун» – именно Бриенн, «военная колыбель» Бонапарта, стал местом первого серьезного сражения на французской земле, и сам Наполеон был его участником.
17 января, в восьмом часу утра, французская кавалерия атаковала у местечка Мезьер русский конный отряд и заставила его отступить к Бриенну. Тем временем на подступах к городу выстроились густые цепи наших стрелков, к городу поспешили подкрепления… В два часа пополудни французы возобновили свои атаки, но были не единожды контратакованы русской конницей, причем Чугуевский уланский полк даже захватил у неприятеля три орудия… А вот что пишет о дальнейших событиях историк, генерал-лейтенант Богданович:
«Около четырех часов пополудни большая часть войск Сакена, совершив фланговое движение к Бриенне, расположилась впереди местечка, и только еще не успел отойти за Бриенну большой прусский парк, тянувшийся от Лемона под прикрытием Сакенова арьергарда, как атаки неприятельской кавалерии были отражены Паленом, а французская пехота не успела еще выйти из леса, то Наполеон, приказав выдвинуть несколько батарей, громил русские войска, и в особенности те, которые двигались от Лемона. В продолжение этой канонады граф Пален перешел на правое крыло и соединил там на равнине всю кавалерию, именно: свою, Сакенова корпуса, состоявшую под начальством генерал-лейтенанта Васильчикова 1-го, князя Щербатова, а также прусский партизанский отряд принца Бирона.
…Вся французская кавалерия собралась на правом крыле общего расположения, вероятно для угрожения арьергарду Сакена, еще не успевшему отойти за местечко. Войска Нея кинулись на 15-ю батарейную роту, овладели двумя орудиями и ворвались в город, а двинувшиеся одновременно с ними в атаку французские драгуны едва было не захватили в плен самого Сакена; конвой его был изрублен и генерал-квартирмейстер его корпуса, полковник граф Рошешуар убит. Но наступление французов было остановлено искусным действием русской артиллерии. Генерал Никитин, по приказанию Сакена, взяв из резерва двадцать четыре батарейных орудия, поставил их параллельно Мезьерской дороге и открыл огонь во фланг неприятелю, что заставило французов отступить с большим уроном и бросить захваченные ими орудия. Тогда же граф Пален, со всею кавалериею им собранною вправо от Бриенны, кинулся на пехоту Виктора и опрокинул ее в глазах Наполеона, который сам здесь подвергался величайшей опасности. Русская кавалерия захватила восемь орудий, но успела увезти только пять» [322]322
Богданович М. И.История войны 1814 года во Франции и низложения Наполеона I по достоверным источникам. СПб., 1865. Т. 1. С. 109–111.
[Закрыть].
В результате сражения Бриенн оказался сожжен дотла. Каково было видеть это бывшему бриеннскому кадету? Что он вспоминал? О чем думал, видя, как превращаются в пепел те самые улицы, по которым он одиноко бродил в далеком уже детстве?
«Так кончилось первое сражение во Франции. Со стороны союзников не было в нем никаких других войск, кроме русских. Нашим соотечественникам было суждено выдержать первый напор в сем походе, и не только отбить нападения превосходного в числе неприятеля, но даже овладеть восьмью орудиями. Начальник войск, находившихся в огне, Сакен распоряжался всеми действиями и явил в полном блеске непоколебимую стойкость, отличительное свойство его воинского поприща. Русские и французы дрались ожесточенно. Потеря убитыми и ранеными простиралась с каждой стороны до 3000 человек. Наполеону непременно надобно было одержать успех, в начинавшейся войне победою укрепить дух войск и французского народа, воскресить в их мнении верование в его прежнюю неодолимость и успокоить государство, встревоженное быстрым наступлением союзников. Защита русских была отчаянная. Не за тем они пришли во Францию, чтобы при открытии похода уступить славу неприятелю, постоянно ими побеждаемому. Наполеон провозгласил Бриеннское дело громкою победою, но он не одержал победы и присвоил ее себе потому только, что на следующее утро Блюхер отступил на несколько верст» [323]323
Полное собрание сочинений Александра Ивановича Михайловского-Данилевского. СПб., 1850. Т. 7. Описание похода во Францию. С. 43.
[Закрыть].
К рассказанному мы можем сделать два дополнения. Во-первых, генерал Михайловский-Данилевский излишне «толерантно» отнесся к фельдмаршалу, пощадив его самолюбие. Печаль в том, что когда стемнело и смолкла перестрелка, «Блюхер, считая сражение оконченным, остановился на ночлег в замке. Между тем вечером подошла сюда французская колонна, без труда вошла в замок и, открыв сильный ружейный огонь по городу, овладела ближайшими его улицами. Блюхер с начальником штаба генералом едва спаслись бегством…» [324]324
Военная энциклопедия. СПб., 1911. T. V. С. 99.
[Закрыть]. После того как прорвавшиеся французы были выбиты из Бриенна, фельдмаршал отступил. Во-вторых, известно, что Денис Васильевич участвовал в этом сражении, но не сообщается ничего конкретного, хотя именно Бриенн принес ему долгожданный чин генерал-майора.
Некоторые историки утверждают, что «при открытии похода 1814 года Давыдов командовал Ахтырским гусарским полком». Примерно так написал в анонимной «Автобиографии» и сам Денис, но он мог быть разве что командующим, временно исполняющим обязанности командира полка, ибо с 28 марта 1811-го по 1 июня 1815 года полком командовал Дмитрий Васильевич Васильчиков 2-й – полковник, а с 1812 года генерал-майор, которого в указанный срок сменил полковник князь Кастриот-Дрекалович-Скандербек. Однако известно, что «после кровопролитного дела под Краоном, где все генералы 2-й гусарской дивизии выбыли из строя, Давыдов временно командовал этой дивизией, а потом бригадой, составленной из Белорусского и Ахтырского гусарских полков. Сражением под Фершампенуазом, где победа была одержана исключительно кавалерией, и взятием Парижа закончилась кампания и вместе с ней боевые труды Давыдова» [325]325
Сборник биографий кавалергардов. Т. 3. С. 36.
[Закрыть].
К слову, с именем Дениса Васильевича в Ахтырском полку связывалась легенда, что во Франции, в Аррасе, полк был расквартирован вблизи монастыря капуцинок, монахини которого носили облачение коричневого – «полкового» – цвета. И вот, считается, что именно Денис, как тогдашний полковой командир – хотя мы знаем, что таковым он не был – решил попросить у настоятельницы сукна для пошива новых мундиров, вместо тех, что изрядно пообносились за время боевых действий. Вопрос с портными не возникал: мундиры тогда кроили и шили сами солдаты. О том, что произошло дальше, сведения разнятся: не то гусарам отдали все сукно с монастырского склада, не то монахини пожертвовали свои рясы, чтобы их перешили на мундиры – однако с тех самых времен третий тост на гусарских пирушках Ахтырского полка был «за французских женщин, которые пошили нам мундиры из своих ряс!».
Денис тут, скорее всего, ни при чем, но разве кого удивит, что на него оказываются «завязаны» очень многие легенды?
А вот что известно доподлинно, так это то, что в Париже Давыдов начал писать свои «Военные записки», чему свидетельство – сохранившийся в бумагах поэта-партизана черновик записей, имеющий пометку «1814 года. 16 Апреля. Г. Париж». Первый набросок был озаглавлен «Опыт критической военной истории 1812–1814 гг.».
…23 мая 1814 года, получив шестимесячный отпуск, генерал-майор Давыдов отправился на отдых в свою родную Москву.
Глава восьмая
«Была прекрасная пора…» 1814–1816
Ахтырские гусары,
О, храбрые друзья!
Простите! – на удары
И бранные пожары
Ходить не буду я!
Денис Давыдов. (Неоконченное)
«Война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоеванные песни: Vive Henri-Quatre {133} , тирольские вальсы и арии из Жоконда. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания!» [326]326
Пушкин А. С.Метель// Пушкин А. С.Собрание сочинений: В 10 т. М., 1975. Т. 5. С. 60–61.
[Закрыть]
Именно «временем славы и восторга» стали для Дениса, тридцатилетнего генерала, летние месяцы 1814 года. Впервые за семь лет, что он отвоевал с 1807 года, он получил шесть месяцев законного отпуска и возвращался в родную свою Москву, а по дороге, на почтовых станциях и постоялых дворах, он не раз видел прикрепленные к бревенчатым стенам лубочные картинки с надписью «Храбрый партизан Денис Васильевич Давыдов». Еще в 1812 году читающее общество наизусть выучило несколько тяжеловатые стихи Василия Андреевича Жуковского «Певец во стане русских воинов», где были строки, посвященные и ему, Денису:
Давыдов, пламенный боец,
Он вихрем в бой кровавый;
Он в мире счастливый певец
Вина, любви и славы.
Еще о нем в 1814 году писал князь Вяземский:
(Князь напишет о нем и в 1815-м, и в 1816-м, и в иные последующие годы, а вскоре и другие поэты буквально хором начнут воспевать Дениса…)
Вот они – признание, слава и народная любовь! А тут еще совершенно неожиданная, нечаянная государева награда, нашедшая его уже в родном городе:
«Вскоре по приезде сюда он получил от управляющего Военным министерством князя Горчакова уведомление, что дело о числящемся на покойном его отце с 1798 г., со времени его командования Полтавским легкоконным полком, взыскании теперь окончено и что от общей суммы взыскания в размере 22 247 р. 19 к., по всеподданнейшему ходатайству у Его Императорского Величества, Д. В. Давыдов, как наследник имущества его отца, освобожден, причем снято и запрещение с его имения. Свое ходатайство перед Государем князь Горчаков мотивировал усердною службою Давыдова, его мужеством и храбростью, которыми он отличился в делах с неприятелем в продолжение всей кампании» [328]328
Жерве В. В.Указ. соч. С. 90–91.
[Закрыть].
Недаром императора Александра I нарекли «Северным Сфинксом». За предыдущие полтора года участия в боевых действиях Денис не получил ни одного ордена, не менее года он ждал заслуженного генеральского чина – не вспоминаем уже о прочих постигших его неприятностях, и ясно было, что благоволением царя он не пользуется, – и вдруг такая щедрая и своевременная награда, которая сразу сняла камень с души и множество проблем. Разумеется, для человека, не обладающего большим состоянием, подобное поощрение было дороже очередного креста. Неужто государь наконец-то взаправду сменил гнев на милость и простил Давыдову былые обиды? Такие мысли еще более воодушевляли нашего героя…
В Москве Денис оказался в совершенно ином обществе, нежели то, в котором непрерывно пребывал два последних года, а реально – почти всю свою жизнь. Отныне основной его компанией становился не дружеский круг гвардейских или армейских офицеров, но «сливки» интеллектуального общества – русские литераторы, те самые люди, которых впоследствии назовут «поэтами Пушкинского круга». Хотя сам Александр Сергеевич Пушкин был тогда еще маленьким, учился в Лицее, и о нем говорили как о «подающем надежды» и «большом озорнике»…
Впрочем, о том, что круг давыдовского общения был совершенно иным, мы сказали не совсем точно, ибо почти все эти люди, более или менее известные впоследствии литераторы, раньше носили военные мундиры – кто во времена «матушки Екатерины», а кто и недавно, в годину Наполеоновских войн. Время разночинцев в русской литературе еще не настало, а для дворянина военная служба была делом чести и единственно достойным занятием. Среди новых друзей Давыдова – хотя знакомы они были давно, вели переписку, что было в традициях века, но по-настоящему близко сошлись именно теперь – были отставной поручик лейб-гвардии Измайловского полка Василий Львович Пушкин, князь Петр Андреевич Вяземский, служивший в Двенадцатом году в ополченческом казачьем полку графа Дмитриева-Мамонова. Аполлон Александрович Майков был отставным бригадиром Конной гвардии, а давний знакомый Василий Андреевич Жуковский – недавним штабс-капитаном Московского ополчения… К сожалению, в Москву не вернулся еще задержавшийся во Франции Константин Николаевич Батюшков, теперь – измайловский штабс-капитан, который всей душой тянулся к поэтическому обществу и скучал по Давыдову.
Вот что писал Батюшков князю Вяземскому почти в то самое время:
«Обними за меня Дениса, нашего милого рыцаря, который сочетал лавры со шпагою, с миртами, с чашею, с острыми словами учтивого маркиза, с бородою партизана и часто с глубоким умом. Который затмевается иногда… Когда он вздумает говорить о метафизике. Спроси его о наших спорах в Германии и в Париже…» [329]329
Батюшков К. Н.Нечто о поэте и поэзии. М., 1985. С. 290.
[Закрыть]
Разумеется, не были забыты Давыдовым и прежние гвардейские друзья: в Москве, в частности, пребывал полковник граф Федор Иванович Толстой, подавший в конце 1814 года прошение об отставке…
Но мы опустим описание дружеских пирушек, дабы не лишить читателя удовольствия самому покопаться в мемуарной литературе начала XIX века.
Зато нельзя не рассказать о том, что, «живя в Москве, бывал он (Денис Давыдов. – А. Б.) в подмосковном селе Кунцеве, где в то время жил директор Императорских театров Аполлон Александрович Майков, умевший весело и шумно пожить в кругу друзей и многочисленных знакомых. На спектаклях, устраиваемых Майковым, в числе представителей лучшего московского общества бывал и Денис Васильевич, имевший случай здесь познакомиться с танцовщицей, а затем водевильной и оперной актрисой А. И. Ивановой, замечательной красавицей того времени. Ей посвятил он два стихотворения…» [330]330
Жерве В. В.Указ. соч. С. 91.
[Закрыть].
«И подлинно, была она красавица и необыкновенно стыдливо-грациозна. Денис воспламенился ею и воспевал ее с чистою страстью целомудренного и пламенного Петрарки» [331]331
Из бумаг Д. В. Давыдова // Русский архив. Год четвертый. 1866. № 1–12. С. 900.
[Закрыть].
Стихотворений было, может, и больше, но между тем в одном из них, скучно озаглавленном «Элегия III», есть такие совершенно пророческие строки:
Пусть ищут для кого я в лиру ударял,
Когда Поэтов в хоре
Российской Терпсихоре
Восторги посвящал!
Но вряд ли искали, определив «предмет» давыдовской страсти легко и быстро: «Стихотворение это, как и два следующих, посвящено Давыдовым Александре Ивановне Ивановой (скончалась 30 декабря 1830 г. в молодых летах…) – балерине, а впоследствии водевильной и оперной актрисе» [332]332
Давыдов Д. В.Полное собрание стихотворений. Л., 1933. С. 151.
[Закрыть]. Это сказано в примечаниях к собранию стихотворений Дениса, и подобную информацию можно найти во многих иных изданиях, посвященных ему и его биографии.
Но мы возьмем «Русский биографический словарь», где память Александры Ивановой отмечена маленькой заметкой:
«Иванова, Александра Ивановна, артистка петербургской сцены, выпущена из Петербургского театрального училища на оперную сцену в 1822 г., но пела уже в 1818 г., умерла 27 декабря 1830 г., 26-ти лет. Она обладала прекрасным, отлично обработанным голосом, сценическим талантом и пользовалась всегда большим успехом во всех ролях своего обширного репертуара» [333]333
Русский биографический словарь. Т. 8. С. 5.
[Закрыть].
Но это ведь совсем не та Иванова! Разве мог Денис влюбиться в десятилетнюю девочку?! И вряд ли девица столь юного возраста стала уже «стыдливо-грациозной красавицей», которой посвящает восторги «хор Поэтов»… Кстати, «Терпсихора» – отнюдь не оперная певица. А что бы делала ученица Петербургской школы в Москве? Да и Аполлон Майков с 1810-го по 1820-й управлял московскими театрами… В общем, никак не подходит!
Действительно, надо поискать, «для кого» наш герой «в лиру ударял».
В конце концов, оказалось, что нашли еще до нас. В примечаниях к мемуарам А. П. Глушковского (о нем самом – чуть ниже) «Воспоминания балетмейстера» говорится: «Пользуемся случаем, чтобы восстановить истину. Жена Глушковского, Иванова, которой поэт Денис Давыдов посвятил три элегии и рад писем, – не Александра Ивановна, а Татьяна Ивановна. Она умерла не 30 декабря 1830 года, а тридцатью годами позже и похоронена на Ваганьковском кладбище. Биография Ивановой, приводившаяся до сих пор во всех изданиях сочинений Дениса Давыдова, в справочниках и театроведческих работах, является биографией Александры Ивановны Ивановой – петербургской певицы, окончившей школу в 1822 году и умершей не 30, а 27 декабря 1830 года» [334]334
Глушковский А. П.Воспоминания балетмейстера. Л.; М., 1940. С. 34.
[Закрыть].
Истина восторжествовала. Но если учесть, что эти мемуары увидели свет в предвоенном 1940 году мизерным по тогдашним временам трехтысячным тиражом (это ж не наше «просвещенное» время!), – то исправление осталось незамеченным, и ошибка продолжает кочевать по изданиям…
Хотя и авторы того самого примечания не обошлись без ошибки, назвав годом рождения Татьяны Ивановой 1799-й. Энциклопедия «Балет» 1981 года издания вообще называет годом рождения Глушковской-Ивановой 1800-й. Но по всему получается, что балерина, вышедшая на сцену в 1814 году, была старше несколькими годами, тем более что документов о ее рождении не сохранилось и возраст был определен чуть ли не с ее слов. Вполне могла убавить!
Путаница между двумя Ивановыми пошла все от того же «Русского биографического словаря». В очерке, посвященном Глушковскому, сказано: «Был женат на московской танцовщице Александре Ивановне Ивановой, воспитывавшейся в Московском театральном училище. По словам М. А. Дмитриева {135} она была „прекрасна собой, величественна и роскошна в своих позах, особенно в русской пляске, требующей от женщины скромной и величественной пантомимы…“» [335]335
Русский биографический словарь. Т. 5. С. 338.
[Закрыть].
«Итак, она звалась Татьяной», а не Александрой.
Но этот роман, оставивший сильный след в сердце Дениса и определенный – в его стихах, завершился ничем.
Хотя Давыдов, известный поэт, лихой гусар и знаменитый своими подвигами тридцатилетний генерал, был воистину романтическим героем, его вряд ли можно было именовать «покорителем женских сердец».
«Давыдов, говорит М. Дмитриев, был не красив; но умная и живая физиономия и блестящие, выразительные глаза – с первого раза привлекали внимание на его сторону. Голос у него был пискливый, рот необыкновенно мал; росту он был среднего, но сложен крепко и на коне был словно прикован к седлу. Черноволосый, на одной стороне лба он имел клок белых волос. В беседе он был любезен, остроумен, всегда весел и вполне оригинален. Из острых слов и замечаний Дениса Васильевича можно было бы составить любопытную книгу» [336]336
Денис Васильевич Давыдов (1784–1839)… С. 30.
[Закрыть].
К тому же хоть и генерал, но состоятельным человеком он не был – и это тоже говорило не в его пользу…
Давыдов был влюблен горячо и страстно! Даже через год, застряв в Варшаве – речь о том еще впереди, – он писал князю Вяземскому:
«Если б я знал, что великий князь по милости своей удержит меня здесь, с каким бы удовольствием я провел с вами время, которое попусту убил в пустой Варшаве с пустыми людьми! Авось ли судьба будет мне благосклоннее и зимою опять забросит меня в матушку Москву. Тогда надеюсь, что усы мои опутают ноги Глушковского и уничтожат все его покушения, – но этой вести между тем я не верю и не хочу верить! Да и охота тебе выводить меня из заблуждения; я по сию пору влюблен как дурак! Ты знаешь, что полячки, особенно в Варшаве, и хороши, и привлекательны, но божусь тебе честью, что ни одной нет достойной стать на ряду с нею! И ты можешь ей сказать, что я от нее умираю, всякой день толстею, но у всякого свой манер умирать» [337]337
Из бумаг Д. В. Давыдова // Русский архив. Год четвертый. 1866. № 1–12. С. 896–897.
[Закрыть].
Красавица, не пожелавшая стать генеральшей, отдала свое сердце Адаму Павловичу Глушковскому, известному танцору и балетмейстеру, на котором, как говорили, «долго держался весь балет в Москве», и вскоре вышла за него замуж.
Можем ли мы осуждать давыдовскую «Татьяну, милый идеал»? Чему бы она ни следовала – велению сердца или доводам рассудка, это ее право и сугубо личное дело. Далеко не каждая танцовщица сумеет должным образом исполнить роль генеральской жены и полностью ей соответствовать… Татьяна Иванова-Глушковская, как говорится, «срубила сук по себе» и танцевала на московской сцене до 1834 года; скончалась она в 1857 году.
Оставим, однако, сердечные неприятности нашего героя, ибо вскоре оказалось, что его ожидают еще бо́льшие проблемы совершенно иного толка.
«Веселое, жизнерадостное настроение беззаботного гусара неожиданно было прервано весьма неприятным для него обстоятельством: в конце 1814 года в приказе по армии было объявлено, что он получил чин генерал-майора „по ошибке“, вследствие чего он снова переименовывается в полковники… Легко себе представить, как принял эту весть Давыдов, еще ранее того не раз обойденный наградами» [338]338
Жерве В. В.Указ. соч. С. 92.
[Закрыть].
Более нелепую ситуацию трудно было себе представить! Что делать?! Менять генеральский мундир на полковничий и всем объяснять, что произошла досадная ошибка, было просто унизительно. Пусть Грибоедов еще не сказал, что «злые языки страшнее пистолета», но так оно и есть, а потому можно лишь предполагать, какие нелепые и вздорные слухи пошли бы в московском обществе.
Денис поступил единственно правильным образом, к тому же – предусмотренным уставом. В случае чрезвычайных обстоятельств военнослужащий обязан возвратиться в свою часть, а потому он спешно отправился в Ахтырский гусарский полк, тогда еще стоявший где-то в Пруссии.
К несчастью, путь его пролегал через Варшаву, в которой в качестве главнокомандующего Польской армией находился тогда цесаревич Константин Павлович, человек весьма своенравный. И то ли действительно был таков государев приказ, то ли просто наследнику русского престола, каковым официально считался тогда цесаревич, не нравилось, что российские офицеры разъезжают чуть ли не по всей Европе, а может быть, сказались какие-то личные моменты и у Константина было желание насолить, – но Давыдов был задержан в Варшаве под тем предлогом, что императором было «велено останавливать всех офицеров, едущих из отпуска в армию». Так началось его почти годичное бессмысленное сидение в Варшаве… Вдвойне бессмысленным оно было потому, что именно в это время, 14 (26) февраля 1815 года, Наполеон бежал с острова Эльба, сопровождаемый отрядом из 1100 человек; 8 (20) марта император вошел в Париж без единого выстрела; 13 (25) марта в Вене был подписан договор, в соответствии с которым во Францию была направлена 150-тысячная русская армия под командованием фельдмаршала графа Барклая де Толли…
Но еще раньше, до начала этих событий, Денис Васильевич направил письмо императору Александру I:
«Государь! Несправедливый рок обременяет в Вашей державе человека, которого судьба сохранила так долго на полях чести! Соблаговолите взглянуть взором снисходительным не на мои заслуги, а на горесть солдата, который не заслужил подобной участи. Я не позволю себе напомнить Вашему Величеству дни сражений, в которых я участвовал: их число составляет только их достоинство, знаю это, и потому блеск их оставил во мне одно воспоминание, что жизнь и совесть моя остались безупречны. Нет, Государь, я не буду утруждать Вас подробностями моей службы, недостойной Вашего внимания; она выразится двумя словами: четырнадцать лет военного поприща и ни одного упрека. В Пруссии, Турции, Швеции, России и Германии, везде, где у Вашего Величества были враги, я сражался с ними, и чин генеральский был недавно наградой моей службы. Я смел думать, что Ваша Воля, объявленная военными властями, непреложна, и не поколебался надеть на себя знаки моего нового достоинства; как вдруг, по произволу, которого я до сих пор не понимаю, я был лишен почестей, которыми Ваше Величество почтили самого усердного из Ваших солдат. Соблаговолите, Государь, быть моим судьею; удостойте вспомнить, что не я ходатайствовал о награждении моих слабых заслуг, но, получивши награду, позвольте мне просить Вас оставить ее за мною, ибо Ваше Величество могли неоднократно убедиться, что во мне живет одно достоинство солдата, взамен высших талантов эта беспредельная преданность и горячая любовь к славе Вашего оружия, эти чувства никогда не выходили из моего сердца, и я их всегда поддерживал деяниями, если не славными, то всегда достойными.
Бывший генерал-майор Денис Давыдов» [339]339
Давыдов Д. В.Сочинения Дениса Васильевича Давыдова. T. III. С. 230.
[Закрыть].
Написано со сдержанным достоинством, с нарочитой скромностью – но с какой дерзостью! Чего стоит одно: «смел думать, что Ваша Воля… непреложна» – а вышло, мол, совсем наоборот, и я теперь так больше думать не смею! Понятно, что желаемого результата это послание принести не могло, и Денис остался в подвешенном состоянии: не то генерал, не то полковник, да еще и бездельно торчащий в Варшаве.
Конечно, Давыдов обращался не только к «первому лицу», но и ко всем тем, кто мог бы ему помочь. Особенно откровенен он был со своим старым другом Арсением Закревским, теперь уже – дежурным генералом Главного штаба, в одном из посланий которому – от 1 июня 1815 года – он писал:
«Милый друг Арсений Андреевич! Вот дело о чем идет: я ехал, скакал, спешил к своему месту, то есть в Ахтырский полк, но проезжая через Варшаву остановлен великим князем под предлогом, что он имеет повеление останавливать всех штаб– и обер-офицеров, едущих из отпусков в армию. Между тем все проезжают, а я живу и имя мое слышать не хочет, говорит только – я не смею, я имею на то повеление. Я писал о сем князю Петру Михайловичу Волконскому, к Дибичу, к Ермолову, рапорт к фельдмаршалу, но ни на что не имею ответа. Так как ты мой старый друг и друг, на которого я более уверен, нежели на кого-нибудь, то прошу тебя войти в мое положение и употребить все старания вытащить меня отсюда. Я одно слово скажу тебе: способен ли я для парадов и формировки? – и каково мне терпеть, когда другие идут драться. К тому же за прошедшую войну не получил даже спасибо. Сделай милость, постарайся, милый друг, и поспеши мне выхлопотать на сие ордер или от Императора, или от фельдмаршала.
Прости, твой друг верный Денис» [340]340
Сборник Императорского русского исторического общества. СПб., 1890. Т. 73. С. 509.
[Закрыть].
Чувствуется, что наш герой не только печален, но и растерян. Конечно, зная Давыдова, можно понять, что он не предавался безделью в буквальном смысле, не помирал от тоски и ничегонеделания – даже будучи серьезно ограниченным в материальных средствах.
«…Но так как моя мачеха-фортуна приучила меня к терпению, то и сношу все без ропота, тем паче что, поверишь ли? когда я нахожусь в положении, требующем твердости духа, я как будто на своем месте» [341]341
Из бумаг Д. В. Давыдова // Русский архив. Год четвертый. 1866. № 1–12. С. 896.
[Закрыть], – писал он Вяземскому.
Ну да, это военная привычка.
Тем временем 6 (18) июня 1815 года в сражении при Ватерлоо Наполеон потерпел свое последнее поражение. Разбитая императорская армия в беспорядке бежала по направлению к Парижу. На следующий день через Рейн переправился авангард русской армии под командованием славного генерал-лейтенанта графа Карла Осиповича Ламберта, сына французского королевского генерала, – но было поздно: эпоха Наполеоновских войн уже завершилась.
«Тогда как войска наши летели к славе, великий князь оставил меня здесь с намерением отнять у меня случай быть в деле или отличиться. К счастью моему ни один Русский не выстрелил и честь моя спасена!» [342]342
Там же. С. 895.
[Закрыть]– это уже из другого давыдовского письма по тому же адресу.
Давыдов думал, что теперь-то его «ссылка» завершена, он даже намеревался отправиться во вновь покоренный Париж, но опять ничего не получилось.
«Однако усердные просьбы бедного пленника не только к Закревскому, но и к другим лицам – фельдмаршалу Барклаю де Толли, князю П. М. Волконскому, Дибичу и Ермолову остались без результата. 1 сентября 1815 г. он писал Закревскому, что с горя удалился в деревню, где теперь живет в покое и уединенно, занимаясь писанием того, что видел в течение 1812–1814 годов, и „уже кончил первую часть, т. е. до занятия Москвы“» [343]343
Жерве В. В.Указ. соч. С. 93.
[Закрыть].
Творческий человек, он прибег к самому эффективному средству успокоения – к работе. Уходя в воспоминания, в недавнее прошлое, Денис Васильевич глушил сомнения, обиды и неизбежную тревогу перед неизвестностью…
А все же, из-за чего наш герой лишился генеральского чина? Об этом сейчас пишется однозначно: император вновь решил свести счеты с нелюбимым им поэтом-партизаном, и то, что он якобы перепутал Давыдовых, произошло не без тайного злого умысла.
Но не могла ли тут действительно произойти случайная ошибка?
Попробуем разобраться, для чего обратимся к энциклопедии «Отечественная война 1812 года». На ее страницах можно найти аж пятерых генерал-майоров Давыдовых, сплошь родственников – братьев и кузенов! Это – командир Лубенского гусарского полка Александр Львович (1773–1833); наш Денис Васильевич; шеф Лубенского гусарского полка Евграф Владимирович (1775–1823); командир 2-й бригады 1-й драгунской дивизии Николай Владимирович (1772 – после 1816) и Петр Львович (1777 или 1782–1842), о службе которого точных данных нет, хотя в 1812 году он, как мы помним, служил в ахтырских гусарах, а в 1813 году некоторое время командовал тем же Лубенским гусарским полком. Можно запутаться? Вполне! Но это лишь начало путаницы!
В те времена офицеры Российской императорской армии традиционно обращались друг к другу по фамилии, а братьям или однофамильцам нередко присваивались официальные порядковые номера, которые периодически изменялись. Во время войны Николай Владимирович был Давыдовым 1-м, а Петр Львович – 3-м.
Теперь откроем изданный в 1814 году в Санкт-Петербурге «Список генералитета по старшинству по 30 августа 1814 года». Казалось бы, он должен все расставить по местам. Читаем список по датам производства:
«1813 июля 18 – Давыдов 1-й, находится при дивизионном начальнике 1-й драгунской дивизии».
«1813 августа 18 – Давыдов 2-й; в отпуску».
