Текст книги "Неблагодарная работа"

Автор книги: Александр Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

«Чай, небось, отец князя, материю покупал на камзолы. Может не сам лично, но уж точно к помощи хлопца прибегал». – Подумал эстонец, выбираясь из кареты.

Дождь мелкий противный, такой только весной и да осенью идет. Летний ведь на несколько минут зарядит, выльет все на землю, а этот только моросит, да моросит.

– Весенний, – проговорил князь, – теплый. Значит скоро лето, а там… – он замолчал, потом вздохнул и мечтательно прошептал, – грибы, ягоды, рыбалка. Я хоть и князь, а люблю на бережке с удочкой посидеть.

Ларсон поежился, дождь конечно теплый, но все равно противный. Эстонец даже занервничал, сколько им еще на этой дождине стоять. Сейчас бы в лавку за товаром, а затем в карету и в путь. Денщик Егор, в красном стрелецком кафтане спрыгнул с облучка.

– Пойдемте, боярин лавку покажу, – молвил он.

Лавка оказалась в последнем ряду, где торговали только тканями. Она, а именно только в ней и продавали шелк, была затеряна среди себе подобных, и Андрес уже теперь совершенно был уверен, что без денщика они ее вряд ли нашли. Обычно народ сюда редко захаживал, горожане просто не доходили до нее, покупая все необходимое еще на подходе. Хозяин даже обрадовался. Он выскочил из-за стойки, и как собачка засеменил вокруг покупателей.

– Нам бы материю шелковую, – проговорил Ельчанинов, – и желательно много.

– Много? – удивился купец.

– Очень много. Для дел государевых, – добавил князь, и после услышанных слов хозяин лавки побледнел.

– Государевых? – переспросил он.

– Государевых!

– Найдем боярин, – молвил и засеменил к деревянным стеллажам.

Точно такие же стеллажи, только металлические, когда-то были на складе и у Ларсона. Именно на них он и хранил товары, привезенные в Таллинн, но не поступившие в продажу. Андрес никак не мог понять, почему купец побледнел, когда князь молвил, что ткань нужна была для дел государевых. Ельчанинов взглянул на него и улыбнулся, он хотел что-то сказать, но появился торговец. Купец, тяжело дыша, нес под мышкой два рулона синей ткани.

– Вот она материя, – обреченно проговорил он.

Ларсон потрогал ткань и утвердительно кивнул. Это был шелк. Причем синий шелк, а именно из материала такого цвета и был изготовлен первый монгольфьер. «Судьба», – подумал он. Князь достал из-за пазухи кошель и подал купцу.

– Надеюсь, этого хватит? – проговорил он. Недовольный купец тяжко вздохнул.

– Понимаю, – молвил Ельчанинов, – но ведь и ткань для государевых дел.

Торговец вновь вздохнул и запихнул кошель за пояс. Он так его и не раскрыл, и не пересчитал сумму.

Денщик взял ткань в руки, и они вышли. Бегом, по-другому и не скажешь, добрались до кареты. Ларсон велел положить материю на сидение кареты. Когда Егор это выполнил, они с князем сели на свои места. Андрес потрогал материю, вроде не так сильно и намочили.

IV

Прошло три дня с того момента, как Ельчанинов и Ларсон покинули Ярославль. Пару раз останавливались на ночлег, в первый раз в Данилове, где князь запасся продуктами, потом в небольшом монастыре. А уж затем направились в сторону Вологды, где у Силантия Семеновича были дела, какие тот Андресу объяснять не стал. Ну, да и бог с ним, решил эстонец. Вот только доехать до града без приключений не получилось. И всему виной стала дорога, у которой, как потом объяснял князь «семь загибов на версту». Вот только считать их Ларсон не решился.

В весеннем лесу пел соловей. Причем заливался так, что Андрес даже заслушался. И ему казалось, что карета едет по кругу, не мог же певец преследовать их. Просека пару раз еще свернула и карета неожиданно остановилась. Дремавший до этого князь проснулся и выглянул в окно.

– Ну, что там такое Егор? – спросил он, у денщика.

– Дерево боярин. Силантий Семенович приоткрыл дверцу. Выставил ногу на лесенку и сказал:

– Вижу что дерево. Что делать то будем?

– Убирать с дороги боярин. Ни как не объехать. Кругом одни болота.

– И то верно, – согласился Ельчанинов, он толкнул рукой Ларсона, и молвил – вылезай, пойдем парню поможем. Он хоть и богатырь, но один вряд ли справится.

Ларсон спрыгнул на землю. Ему даже показалось, что земля под ногами заколыхалась.

– Вся Россия ваша – болото, – проворчал он, и последовал за князем. А тот уже вместе с денщиком пытались сдвинуть дерево в сторону.

– Эх, ухнем, – крикнул князь, и начал еще настойчивее толкать, когда к ним присоединился эстонец. – Еще немного и мы его сдвинем.

Надавили и хоть бы хны. Неожиданно за их спинами кто-то прокашлял. Путешественники развернулись и увидели направленные в свою сторону пистоли.

– Приехали, – проговорил мужик в потрепанном зипуне, хриплым голосом. – Оружие на землю.

Ларсон потянулся, уже было, вытащить из ножен саблю, но Ельчанинов рукой остановил его, и прежде чем разбойник выстрелил, молвил:

– Что, не узнал, Яшка? Мужичек прищурился. Минуту разглядывал князя и проговорил:

– А без бороды я воевода, тебя и не признал. Богатым будешь. Яшка повернулся к своим людям и добавил:

– Не стрелять! Это друг мой Силантий Ельчанинов. Эвон, какой стал. Чай, небось, на службе государевой.

– На службе. А ты, я погляжу, на большую дорогу вышел. Проезжих грабишь, да убиваешь?

– Есть такой грешок. Да только не моя это вина. – Проворчал разбойник, – я ведь всю жизнь верой и правдой царям служи. И Ивану, и Петру, и Софье. А он, антихрист, меня стрельца, из Москвы выгнал.

– Ты лучше скажи спасибо, что на плаху не лег, – парировал князь.

– Да вот и не знаю Силантий, что и лучше – казнь по утру, или та жизнь, что суждена нам, бывшим стрельцам. Или ты думаешь все так просто.

– Ты же сам был среди тех, кто руку на государя Петра Алексеевича поднял.

– Мы Софью охраняли царицу нашу.

– Царицу! – возмутился Ельчанинов, – Не ее вы охраняли. А полюбовника ее – князя Голицына.

– Может ты и прав Силантий, может и прав, – неожиданно согласился бывший стрелец, – но тогда, тогда мы думали, что служим царице. Петр, он ведь из-за границы словно подмененный приехал. Все русское ему не по нраву. Эвон дошел до меня слух, что государь войну с шведом начал. Дурашка, куда полез. Карл разбил его, да еще не раз бить будет.

– Разбил, – согласился Ельчанинов, – так и проиграл опять же из-за нашего с тобой брата. Воевать разучились. Голицын эвон на Азов ходил, свое поражение за победу выдал. Дисциплину среди стрельцов, маломальскую и ту порушил. Если бы стрельцы под Нарвой не побежали, битый был бы Карлос.

– А сам-то ты, где был?

– Я волю государеву исполнял. И на бранном поле в тот день не был. И сам об этом сожалею. Так что лучше отпусти нас. Помоги дерево с дороги убрать. Сам ведь, небось, подрубил?

– Сам. Да вот только отпустить тебя не могу.

– Это еще почему?

– Ты сюда стрельцов из Вологды пришлешь, чтобы они меня изловили, да дружков моих повесили на березах.

– Т-фу ты, – выругался князь, сплюнул на грязную землю, – я ведь тебя к себе на службу хотел позвать. Помнил, что воин ты с головой, и трусостью не отличавшийся. А теперь, теперь смотрю, ошибался. А теперь решай, что ты и твои товарищи со мной и с моими людьми сделаете.

Бывший стрелец Яшка Кольцо оглядел пленных, поднял, было, пистоль. Но потом резко отпустил.

– По живому режешь князь, – проворчал он. – Ребятки, помогите убрать дерево. Четверо парней, силой едва ли уступавших Егору помогли сдвинуть бревно.

Князь и Ларсон вернулись к карете. Яшка отошел с приятелями в сторону и о чем-то долго переговаривался. Потом подошел к карете и проговорил:

– Ладно, ты меня на службу зовешь, князь, а что же приятелям моим делать? Землю пахать мы так и не научились… Ельчанинов взглянул на товарищей бывшего стрельца.

– Я тебя знаю, и перед государем отстоять смогу, если что, а вот их. Ты поручиться-то сможешь?

– Смогу.

– Хорошо. Хоть и запретил брать Петр стрельцов на военную службу, но так вы уже и не стрельцы. Тем паче, что сия служба не совсем военная. Тут Ельчанинов подмигнул.

– Я тебя буду ждать в Вологде. Сообразишь, где меня искать? Там и поговорим.

– Конечно.

– Вот и хорошо. Егор поехали. И хватит называть меня боярином, я для тебя князь. Карета тронулась с места, оставляя стоять на обочине разбойников.

V

С утра нужно объехать город. Затем принять иноземных купцов, ничего не поделаешь – должность обязывает. При этом с каждым будь добр и вежлив. Чай через Вологду идет торговля с землями Иноземными. А чтобы торг был хорош, сам знаешь… Не подмажешь, не поедешь. А люди всюду алчные завистливые, все в тебе злодея узреть хотят. Недовольных полно. А тут выходов много, любой выбирай. Одних перемани, других осуди, третьих при всех награди, а кого тайно поощри. И смотришь врагов у тебя меньше, а те, что есть в подземельях кремля. И вот так вот почти вся жизнь. А куда денешься, когда ты воевода. Государь поставил – служи.

Сейчас, вот двое пришли. Оба в зеленых мундирах, голландского образца. У того, что справа – рожа стрелецкая, наглая – скорее всего главарь. Тот, что слева, скорее всего иноземец, уж больно тощ, лепечет по-русски складно, да вот только говор не московский. Бог весть кого, царь батюшка на службу берет. Вошли без поклона, хамы. Когда это было, чтобы служивый шапку перед воеводой не снимал. Ууу – разбойники.

Слава богу, что представились. Стрелец – князь Ельчанинов, иноземец (а в этом воевода оказался прав) – Андрес Ларсон. Оба из Преображенского приказа. Что за приказ такой, воевода даже и не слышал.

– Письмо тебе воевода, от государя Петра Алексеевича, – проговорил старший и сунул прямо в руки воеводы бумагу.

– Что, сие?

– Не читал, – ответил князь, причем с такой интонацией, что у воеводы мурашки по спине пробежали. И говорить, что-то необдуманное у Евлампия Северского (а так звали градоначальника Вологды), особенно про государя, пропало всякое желание. Кто знает, что за приказ такой – Преображенский.

Воевода взял грамоту, долго читал, местами морщился, бросал искоса взгляд на служивых. И все пытался сдержаться, чтобы не высказать нелицеприятные слова в адрес монарха.

– М-да, – пробормотал он, заканчивая чтение.

Хуже не было. Государь хотел устроить в Вологде одну из главных государственных военных баз. А значит, здесь будут храниться военные и технические снаряжения для строящихся крепостей, военных кораблей. Раньше в Вологде суда для доставки припасов в Архангельск строили, но чтобы флот. «Неисповедимы пути твои господи!» – подумал воевода и перекрестился.

Вот при Иване IV по прозванию Грозном здесь столицу опричнины намеревались организовать, но все пошло не так. Был бы сейчас столичный воевода, а так. От мыслей таких у Северского голова кругом пошла. Он посмотрел на посланцев государя и проговорил:

– Ну, что там еще?

Ельчанинов протянул второй приказ, о переодевании войск, что находились под командованием воеводы, в одежду европейского образца. Северский даже покраснел. Он так и не смирился с нововведениями Петра Великого.

– Ступайте. Посланцы удалились.

– О времена! – вздохнул воевода и сел в кресло.

– Ну, и гусь этот воевода, – проговорил князь, когда они с Ларсоном, вышли из ворот Вологодского кремля, что являлся административным и торговым центром города, – Ну, и гусь. Все так и косился на меня. А ведь не признал. В былые времена, я у него в подчинении ходил. То еще до смуты стрелецкой было. Воеводе Северскому тогда крупно повезло, – продолжал Ельчанинов, обходя лужу, в которой, как предполагал Андрес, утонуть можно было. Человеку, спешащему в Кремль беда, а детишкам радость. Кораблики, сделанные из сосновой коры, по ней, как по морю пускают. – Его в Вологду отправили, с глаз долой, ходил слух, что он с князем Голицыным поссорился. Ну, вот тот и посодействовал. Ну, а потом смута. Московские стрельцы бунт подняли, а тут Петр со своими «потешными». Ну, а там сам знаешь. Этот же затаился, притих, ждал, чья возьмет. Дождался. К государю сразу гонца с грамоткой послал в верности. Ууу – лизоблюд. Сейчас вот занервничал, когда мы с тобой появились. Заметил, как руки у него дрожали, когда грамотки государевы брал?

Эстонец этого не видел, да и некогда было следить за поведение воеводы, когда он в первый раз оказался в каменном тереме. Ведь Преображенский дворец был деревянный. А тут стены белые, на которых росписи разные зверей да птиц дивных. Мебель узорчатая. Да и сам воевода одет не по-европейски, кафтан золотистый, из-под подола которого, только сапожки красные видны, в таких не по улицам ходить, где грязь да сырость, а в тереме сидеть. Так что не до трясущихся рук. Поэтому и ответил искренне:

– Не видел я князь.

– А зря. – Молвил Ельчанинов, – это еще тот мздоимец. Любит, когда ему подарки делают. Ну, ничего доберется и до него государь батюшка. Не любит Петр Алексеевич, когда воруют. Если попадется, кто, вряд ли спасет свою голову.

Ларсон тяжело вздохнув, вспомнив свой последний разговор с монархом. Знает тот, что Меншиков вор, а терпит. Захочет казнить, да вот только супруга его будущая заступится. Вот только насчет этого воеводы, скорее всего Силантий Семенович прав. Если узнает, о делах творимых им, вряд ли найдется заступник.

– Грязь, сырость развел, – продолжал бранить воеводу князь, – Смотри какая лужа. И где! В центре города. Другой бы засыпал, а этот. Вот только ребятне и радость. – Тут Ельчанинов остановился, посмотрел на мальцов, пускавших кораблики, и воскликнул, – чую я, сбудутся мечты государя. Зрю я в них мореходов, что поплывут в моря теплые.

Постояли минуты две-три и пошли к карете, что пришлось оставить чуть вдали от ворот. Денщик, когда эту лужу увидел, выругался, и попытался ее объехать. Удалось, конечно, да вот только пришлось комфорт князя с иноземцем потревожить.

Видимо судьба у денщика такая, но по каким-то непонятным причинам, а Егор дремал на облучке, точно так же как когда-то Тихон. Он вздрогнул и открыл глаза, когда князь отворил дверь кареты.

– Поехали Егор на постоялый двор, – проговорил Ельчанинов, забираясь внутрь.

– А где он боя… – начал, было, парень, но поправился, – князь? Я ведь в этом городе не разу и не был. Откуда мне знать.

– Что верно, то верно, – вздохнул Силантий Семенович. Он оглядел улицу. Из всех гулявших на улице, князь выбрал мальчишку лет десяти. Тот стоял у лужи, и глядел на приятелей.

– Эй, мальчик, – позвал князь.

Отличный постоялый двор оказался в Верхнем посаде. Один из немногих каменных домов в городе. Хозяин трактира, толстый мужичек лет шестидесяти оказался еще тот балагур. Увидев князя и Ларсона, так им обрадовался, что те даже испугались, что место это не пользуется спросом. Но все оказалось не так, почти все нумера были заняты, причем в большей массе их снимали негоцианты. Путешественникам просто повезло, что один оказался свободным, с окнами, выходившими на берег Вологды.

Войдя в номер, Ельчанинов грохнулся на кровать и захрапел. Андрес не удивился этому. Так уж случилось, что, в общем, им поспать не удалось. В Данилове, на князя навалила бессонница. Ему так и не удалось заснуть, а про монастырь Ларсону и вспоминать не хотелось. Лично для него обстановка была не привычная и он не смог погрузиться в сон. Силантий Семенович почти всю ночь проболтал с настоятелем (о чем был разговор, эстонец не в курсе). Дорогой подремать тоже не удалось – на старенькой карете нет рессор, и каждая кочка, колдобина и ямка сказывались на приятелях. Плюс ко всему нападение разбойников.

Сейчас же видя, как храпит князь, Андрес с трудом попытался преодолеть накатывавший сон. Боясь, что сейчас уснет, он опасался, что к ночи выспится. Ларсон подошел к окну и взглянул на речку.

«Вот если бы начался ледоход, – подумал он, – то по реке быстрее прибыли бы в Архангельск».

А там им воевода князь Прозоровский должен предоставить дом, вот только что-то в этом Андрес как-то сомневался. Он помнил, что между понятиями «должен» и «обязан», существовала большая разница. Ко всему тому же князь может заявить, что это их проблема, и тогда Ельчанинову придется для них искать жилище.

«В крайнем случае, – рассуждал Ларсон, – можно отправиться к архиепископу». В дверь постучались.

– Да, да, – произнес эстонец, после чего в комнату вошел владелец постоялого двора.

– Князя тут спрашивают, – прошептал он, и, увидев, что тот спит, добавил, – сказать, что бы пришли попозже?

– А кто им интересуется? – уточнил Андрес.

– Двое.

И хозяин описал в двух словах разбойничков, что пытались их с князем убить на дороге.

– Мы их ждем, – проговорил эстонец, – я разбужу князя.

Ельчанинов проснулся не довольным, в плохом настроении. Поспать не дали. Но он тут же сменил гнев на милость, когда узнал причину. Накинул на плечи камзол и спустился в зал. Там в дальнем углу, за столом, его ждал Яшка Кольцо и один из трех сотоварищей разбойника. Но прежде, чем подойти к ним, Силантий Семенович поговорил с владельцем трактира. Для себя и друзей, он попросил принести хорошего вина.

– Только не хлебного, – добавил он. – Оно больше дурит, а не дурманит. Присел за стол и, посмотрев на Яшку, поинтересовался:

– Ну, что надумали?

– Надумали князь. Вот только извини, двух других уговорить не удалось. Не хотят они вновь идти служить государю. Обидел он их сильно. У одного брата велел казнить, тот на стороне Софьи был, а у второго, – тут Яшка замолчал.

Какая была причина у второго, князь выяснять не стал, он лишь удовлетворенно кивнул.

– Вот только теперь, после согласия, у вас другого пути нет, – добавил он.

– Ну, нет, так нет, – вздохнул разбойничек и посмотрел на приятеля.

– Акакий если слово дал, – проговорил второй, – то он слово назад не берет.

– Понимаю, – молвил князь. – Теперь, я вам могу сказать, в чем будет состоять ваша служба.

VI

Тихо потрескивают ветки в костре. Над лесом поднялась огромная луна. Первая остановка на ночевку в лесу, после того, как путешественники покинули деревню Кадниковскую, в которой когда-то был сторожевой пост. Теперь путь лежит на северо-восток по лесистой местности в Вельск. Именно там предстояла пополнить запасы, а уж затем выступить в район поселка Березняк. Прибыв туда в конце мая, по мнению князя Ельчанинова, можно было сесть на корабль, направляющийся по Северной Двине в Архангельск. Сейчас, когда отряд состоял из пяти человек, путешествие не казалось таким опасным. На удивление Ларсона, Яшка Кольцо оказался не таким уж и плохим «дядькой». Теперь Андрес уже не думал, что все русские бандиты. Бывший стрелец готов был последнюю рубашку отдать, но защитить в случае чего и его, и князя. Можно было предложить, что именно в этом и состояла служба, предложенная Ельчаниновым, если бы не одно «но». Яшка Кольцо ни за что бы не подался в телохранители, так как имел неспокойный характер. Он просто не мог усидеть на месте, постоянно уезжал куда-то вперед на своей пегой лошаденке, и часто делал много лишних движений, что обычно охраннику не свойственны. Его приятель Ивашка Рваное Ухо, был полной противоположностью. Кольцо часто рассказывал, когда тот уходил в лес, чтобы подстрелить какую-нибудь зверюшку, что до его знакомства с Ивашкой тот был охотником. И прозвище он получил «Рваное ухо» из-за того, что во время промысла на него напал медведь. Тогда ему просто повезло, что он отделался только ухом. Пришедшие на помощь охотники пристрелили зверя. Неожиданно тишину леса прервал шорох в кустах. Яшка дернулся к мушкету.

– Это я, – раздался из кустов голос Ивашки. – Чем там сидеть, лучше помоги те мне.

Андрес хотел уже встать, но стрелец рукой остановил его. Сам встал и направился в кусты, ломая на своем пути ветки. Вернулись они, через пару минут неся убитого лосенка.

– Ивашка лосенка пристрелил, – молвил Кольцо, – теперь можем и пообедать по-человечески.

Последнее, что сказал стрелец, Ларсон понять ни как не смог. Не ужели до этого, они питались как-то по-другому.

– В этих краях, даже кашу из топора не сваришь, – молвил князь, увидев в его глазах удивление, – народ тут такой. Если в настроении, гостя накормит, если нет. То и суда нет. Иногда, сам гость вынужден накормить хозяев.

– Это еще почему? – поинтересовался эстонец.

– Почему, почему, – проворчал Ельчанинов, словно до этого он сказал, что-то непонятное, – после смутного времени, эти края обескровились. Шведы, да поляки прошлись по этим краям. Некоторые деревни, только и держатся на одном дыхании, а другие вообще обезлюдили. Местами народ просто-напросто служивых чурается.

– Так ведь со времён смуты прошло почти сто лет! – воскликнул Андрес.

– Э, чтобы прийти в себя в глухих районах Московского царства много времени надо. И не везде раны заживают быстро. Не даром Петр одно малое поселение, что немного юго-восточнее отсюда, сказал: То тьма. И населенный пункт назвали Тотьмой. Вот люди тут и живут, чем бог подаст. Вырастят овощи летом, потом всю зиму питаются, а уже весной, да летом, лапу сосут. Что настреляют, то и едят. А если день не удачно прошел, так и сидят голодные.

Тем временем бывшие разбойники нашли две рогатулины. Воткнули их по сторонам костра, и на прямой ветке, стали поджаривать лосенка, то и дело его вращая.

– А где Егор? – поинтересовался Андрес.

– Он с конями возится. Купил в селе немного крупы, вот и кормит. Как только мясо поджарится, его позовем, а сейчас бесполезно это делать. Не придет.

Егор действительно больше проводил времени с животиной, чем в обществе Ларсона и князя. Правда и «букой» назвать его нельзя было. Иногда смотришь, пошутит, иногда сам над шуткой захохочет. А как в путешествии без шутки. Тяжело.

Тихо потрескивают ветки в костре. Где-то кричала сова. Ельчанинов кутается в епанчу, и старается не заснуть. Стрельцы жарят лосенка, а Ларсон на несколько минут закрыл глаза и представил Таллинн. С маленькими улочками, с приветливым народом и прохладным морем.

– А сколько тебе лет Андрей? – неожиданно спросил Яшка. – Выглядишь ты молодо, но кажешься просто младенцем. Все спрашиваешь, да спрашиваешь. Я, конечно, понимаю, что иноземец, но ведь у себя там ты должен был изучать соседнюю страну?

Кольцо почему-то весь путь называл Ларсона не Андресом, а Андреем. Эстонца это не оскорбляло, но немного огорчало. Он боялся, что со временем его имя забудется, и оно будет звучать на греческий манер.

– Сегодня, какое число? – вопросом на вопрос спросил он.

– 18 мая. – Произнес князь.

– Ну, если бы моя жизнь шла без потрясений, – начал Ларсон, – то сегодня мне бы исполнилось двадцать восемь лет. Но из-за происшедшего, я как-то не уверен…

– Так ты именинник, – воскликнул Яшка, – что же ты молчал.

Запихнул руку за пазуху, и извлек на свет божий старенький потрепанный кисет.

– Дарствую, – молвил он, протягивая его эстонцу.

– Спасибо.

– Ну, вот, – обиделся Ельчанинов, – я теперь, как и не удел. Давно нужно было поинтересоваться. Теперь даже не знаю, что тебе и подарить. Сейчас ничего такого нет.

– Так не стоит, – молвил Ларсон.

– Как не стоит? Стоит! Но как говорят у нас: «Лучше поздно, чем ни когда». Ты дружище, надеюсь, не обидишься, если я подарок тебе сделаю в Архангельском городке?

– Нет, конечно. Ивашка сделал еще поворот лосенка и сказал:

– Скоро будет готов. Жаль, соли нет.

Узнать правоту слов Ельчанинова эстонцу удалось на следующий день, когда отряд остановился у невзрачной избушки. Князь выбрался из кареты и постучался в покосившуюся от времени дверь. Она отворилась и на улицу из полутемного помещения вышла женщина, в стареньком потрепанном, с заплатами, зипуне. Окинула взглядом приезжих и гневно проговорила:

– Что надо?

– Эй-эй, потише, потише сударыня, – молвил князь, – мы не воры и не бандиты. Нам бы напиться.

– Вон колодец, там и ведро. Зачерпнул и пей. И не зачем в дверь стучаться.

– И чем это мы тебя сударыня обидели, что ты изволишь гневаться, – поинтересовался Яшка Кольцо.

– Ходют тут всякие. Покоя не доют.

Вот в том, что тут всякие ходят, а уж тем более покоя не дают, Ларсон сомневался. Кому тут бродить? Леса глухие, тут, если только медведь шататься может. Да и то, вряд ли он тревожить стал хозяйку дома просьбами водой его напоить.

– Ой, ой хозяюшка, – молвил Яшка, – мы же не всякие. Мы охотники. Готовы лосятину на что-нибудь другое поменять.

– Да я бы не против, – вдруг забормотала баба, – да вот только предложить вам ничего не могу. Свекла, репа и просо в прошлом году не уродилось. А муж, тот еще охотничек, как ушел в лес два дня назад, так до сих пор не вернулся. Одна дома сижу, репу с отчаяния кушаю.

Она вздохнула, так тяжка, что любой готов был сжалиться и отдать мясо так. Увы, путешественники были не такие. Князь фыркнул не довольно, и молвил:

– Так это, может, на репу и махнем.

– На репу! – протяжно проговорила баба, – На репу!

Пока они разговаривали, Егорка сбегал к колодцу и набрал в бутылки воды. Вернулся, и теперь наблюдал за разговором. Он бы согласился и на просо. Ельчанинов чувствовал, что женщина хитрит, поэтому и сказал:

– На две репины, да на одну свеклу поменяли бы. Баба задергалась, потом махнула рукой и скрылась в доме.

– Не вернется? – спросил Андрес.

– Вернется, – заверил Яшка и оказался прав.

Она появилась на пороге, неся мешок. Развязала его и продемонстрировала князю продукты.

– Две репины, свекла. Баба кивнула.

– Ладно, забирай мясо. Ивашка принеси.

Бывший разбойник направился к своей лошади. Отвязал от седла похожий мешок. Вернувшись, вытащил из него большой кусок мяса.

– За репу, да свеклу, многовато будет, – вздохнул он, – да вот только уговор дороже денег. Может у тебя соль есть? – поинтересовался Ивашка.

– Соль?

– Соль, али глухой стала?

– Так ведь она дорого стоит. Купцы мне ее немного, из-под Тотьмы привозят.

– А я заплачу, – проговорил князь, извлекая из-под полы епанчи кошель.

Сейчас Ларсон убедился, что даже в прошлом деньги решают все проблемы. Он заметил, как изменился взгляд у женщины, когда у Силантия Семеновича в ладони сверкнула серебряная монета. Андрес не удивился, когда та бегом убежала в дом, а затем так же быстро возникла на пороге.

– Вот соль, – молвила она, протягивая мешок.

Князь подкинул монету. Женщина ее поймала на лету и сжала в руке. Яшка кинул мешочек с солью к репе и свекле. Поблагодарив хозяйку за «гостеприимство», вернувшись к карете, путешественники отправились дальше. Дорога теперь их лежала в Вельск.

Ивашка по обыкновению пришпорил кобылу и рванул вперед. Надоело ехать в отряде, и выслушивать байки, что травил Яшка Кольцо. Все бы ничего, если бы тот рассказывал что-то новое, а так все то же самое по кругу. Это вон иноземцу интересно, а его уже ничем не удивишь. К тому же вдруг под ложечкой засосало, вновь захотелось поохотиться.

Когда, поняв, что оторвался от своих приятелей, бывший охотник остановил лошадь. Спрыгнул с нее на землю. Огляделся. Увидел тонкую березку, что росла у самой обочины. Привязал возле нее кобылу.

Взял мушкет (заряженный дробью) и направился в глубь леса. Шел осторожно, чуть влево возьмешь и в болотную топь угодить можно. А тяжелое ружье, того и гляди, на дно потянет. Да и ступать нужно бесшумно. Чтобы зверя не спугнуть. Заяц животное очень чуткое, при любом шорохе в стороны кидается. Вот если на сто шагов к нему приблизиться, и постараться не шевелиться, то он человека от пня не отличит. Ветерок в лицо дует, вряд ли зайчонок Рваное ухо учует. А ведь так хочется его подстрелить, разнообразить трапезу. Мясо лосенка оно ведь неплохое, да вот только немножко суховатое и жестковатое.

Небольшой ручеек. Такой перейти не сложно. Несколько шагов, и Ивашка на другом береге. Осторожно отгибая ветви в сторону и стараясь не шуметь, выбрался на большую поляну. И замер. Стараясь не шевелиться, попытался оглядеться. Вон, на холмике, греясь в лучах солнца, сидит на корточках заяц русак. Дремлет. Жаркое из него выйдет отличное.

«Была бы охотничья собака, – подумал Ивашка, – то и охота легче. А так…»

Он вскинул ружье и прицелился. Выстрел только один, второго не дано. Тут нужно бить сразу на повал. Есть правда за поясом пистолет, да вот он только для стрельбы с более близкого расстояния, к тому же его еще достать нужно. Не успеешь. А вокруг тишина. Тут хоть не дыши. Сделал несколько шагов. Остановился. Приблизился к дереву и положил ствол мушкета на ветку. Топнул ногой. Заяц вдруг спросонья оторопел и бросился в сторону, как сумасшедший. Выстрел. Косой замер и упал.

«У меня глаз, как у орла», – подумал Ивашка, прислонил ружье к дереву, и вышел на поляну.

До подстреленного зайца дойти не удалось. Под ногой треснул сучок. Неожиданно ветер переменился. И в кустах, заревел медведь (по все видимости он тоже охотился на зайца). И тут же он выбрался на поляну. Ивашка дернулся и испугался, подвинулся от него назад. Если бы этого не произошло, хищник, скорее всего, убежал, а так он увидел страх охотника, а тут «всяко бывает, тогды чья возьмет». И медведь сделал несколько решительных шагов в сторону охотника.

– Вот черт, – выругался охотник, вытаскивая из-за пояса пистоль, выстрелил. Мимо. – Вот черт, – вновь пробормотал он, делая несколько шагов назад. Остановился, – Какой же я охотник, – прошептал Ивашка, – коли испужался медведя!

Топтыгин вновь заревел, встал на дыбы. Он был явно голодный и к тому же злой. Неожиданно в памяти охотника всплыл тот день, когда ему такой же косолапый порвал ухо. В прошлый раз к нему пришла помощь. Сейчас ее ждать неоткуда. Нужно было выбирать: или бежать, сломя голову, оставив добычу (да бог с ним) и оружие (позор на его голову), или убить зверя. Ивашка и сам не понял почему, но он выбрал второе.

Зверь страшным ударом мохнатой лапы, выбил пистоль. Тот отлетел в сторону, и с глухим ударом хлопнулся на землю. Теперь оказавшись безоружным, Рваное ухо не растерялся. От старых медвежатников Ивашка слышал: придет нужда биться со зверем безоружному – не беги. Теперь уже уходить тем более поздно. Кости сломает. Лучше упади и кулак в открытую пасть, а там, на язык дави. Чай задохнется.

Ивашка сорвал пояс, обмотал им руку и сунул в пасть. Начал давить язык. Казалось, что зверь вот-вот откусит ему лапу. И тут…

Выстрел прозвучал неожиданно. Тело хищника обмякло, и надавило на Ивашку.

– Ну, что в штаны наделал? – поинтересовался знакомый голос. Человек стащил с охотника косолапого, и Рваное ухо узнал его. Это был – Яшка Кольцо.

– Еще чуть-чуть… – забормотал Ивашка.

– И я бы попал в тебя, – перебил его стрелец.

– Еще чуть-чуть, – прошептал охотник, – и я бы его завалил.

– Шо то не верится, – усмехнулся Яшка. – Ты так и в первый раз, наверное, говорил. Когда его братец тебе ухо рвал? Скажи спасибо, что я возвратился. Когда ехали, что-то вдруг екнуло внутри, вот и решил поворотиться. Сейчас погляжу не зазря. Ну, вставай герой! Стрелец протянул руку. Ивашка схватился за нее, потянулся и встал.