Текст книги "Неблагодарная работа"

Автор книги: Александр Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, во-первых, – замялся золотарь, пытаясь объяснить свое поведение, – во-первых, я не умею париться в нутрии русской печки.

– Почему? – удивился паренек.

– Боялся обжечься. Ну, и я не способен правильно ее растопить.

– Ну, это не проблема. Эдак и быть я вас выучу. Понимаю швед, в нутрии печи не парились.

– Не швед, а эстляндец. – поправил его Ларсон.

– Все равно немец. Но мне не понятно, вы же могли идти в обычную баню.

– Вот я хотел и сказать, что, во-вторых, я не знаю, где находится такая, а в-третьих, работает ли она сегодня.

– Ну, банщик сделал бы исключение…

– И стал бы топить ее для меня каждый день?

– Ну, не каждый…

– А мне необходимо мыться каждый день, иначе запах, которым я пропитываюсь, меня просто убьет. На Руси нет канализационной системы, – тут Андрес вздохнул, – и приходится возиться с выгребными ямами.

– Почему же нет? – удивился парнишка, – На Руси подземные каналы по которым отводятся сточные воды, строили за много лет до рождения моего прапрадеда. А при деде в Кремле была построена Водовозная башня. Там установлен бак, проведен напорный водопровод и сделана канализация для отвода разных стоков. Вот только в небольших усадьбах, да дворцах, используют выгребные ямы.

Андрес просто поразился такому обилию знаний у обычного подростка. Он удивленно посмотрел на него.

– Прапрадед, прадед, дед и мой отец, а, скорее всего и я – золотари. Да и вообще эти сведения все равно не являются государевой тайной. Вы же, как швед, не сможете отличить обычную башню Кремля, от Водовозной.

Андрес не стал разочаровывать паренька. Как человек двадцать первого века, он досконально изучал историю Московского Кремля, когда существовало множество сайтов в Интернете посвященных его описанию. Спасская, Сенатская, Никольская, Угловая арсенальная, Средняя арсенальная, Кутафья, Троицкая, Комендантская, Оружейная, Боровицкая, Водовозная. Даже зная, как выглядят хотя бы две башни в этом списке (Спасская и Никольская) то легко без всякой мороки можно было бы вычислить и Водовозную. Как помнил Ларсон, самой последней появилась небольшая Царская башня, построенная прямо на стене. Ей если конечно ему память не изменяет, сейчас было лет двадцать [20]20
  20 – Царская башня построена в 1680 году.


[Закрыть], плюс минус год для точной уверенности. Андрес даже подумал, что Кутафью башню в Европе назвали бы барбаканом. В отличие от его эпохи сейчас Московский Кремль находился на острове, благодаря не запрятанной в бетон речке Неглинке и рву, прорытому где-то в начале шестнадцатого века.

– Может ты и прав, – проговорил Ларсон. Он хотел, было что-то еще спросить, но не успел в комнату вошел Ельчанинов. Тот стряхнул со стрелецкого кафтана снег и проговорил:

– Ну, что золотарь, поехали в кабак.

На улице холодно. Кутаясь в епанчу, и пытаясь не замерзнуть, вышел Ларсон с приятелем из домика. Ельчанинов потянулся за кисетом и хотел, было достать трубку, но увидев взгляд Андреса.

– Я так понимаю, – проговорил он, – табачку ты так и не достал.

Эстонец утвердительно кивнул. Хотел, было объяснить, что не до этого было, но князь слушать не стал, а просто попросил у того трубку. Ларсон достал ее из кисета протянул.

– Сейчас покуришь, – улыбнувшись, проговорил Силантий, – я что зверь, какой. Я тебе помог, ты мне поможешь. Он набил трубку табачком и вернул приятелю. Тот взял и закурил.

– Вижу, полегчало, – обрадовался князь, потом посмотрел на Андреса и сказал, – ну, пошли, а то сани заждались.

А снег под ногами так и поскрипывал. Луна, словно медный грош, сияла в высоте. Руки мерзли, но Ларсону, оттого, что он вновь закурил, после нескольких дней ломки, стало хорошо. Эстонец только-только поспевал за своим русским другом. Странно представить, но отношения их возникли спонтанно в дороге, во время поездки из-под осажденной крепости в Москву.

Сани, запряженные парой черных коней, стояли у ворот Преображенского дворца. Пожилой возничий, явно бывший стрелец, казалось, дремал на облучке. Ларсон даже испугался, не замерз ли тот. Страх пропал сразу после того, как князь свистнул. Возница встряхнулся, и посмотрел на подошедших людей.

– Не спать, – проговорил Ельчанинов, залезая в сани, – а то, замерзнешь.

– Побойтесь бога Силантий Семенович, – взмолился тот, – да не спал я, не спал. Так задумался.

– О чем же ты задумался Тихон?

– О делах насущных. Пора мне со службы уходить князь, – вздохнул возничий, – старый я стал. В деревню хочу.

– Вот зима кончится и поедешь.

– А как же вы князь?

– А обо мне не беспокойся. Не пропаду я. А теперь поехали, вон глянь, немец-то наш почти замерз.

Возничий взглянул на побелевший нос Ларсона, который вот-вот должен был превратиться в ледышку.

– Верно князь, – кивнул ямщик, дернул поводья, и сани понеслись, по освещенным только одним лунным светом улицам.

Пока ехали, только одна вещь привлекла внимание Андреса. Перед одним из домов стояла виселица, на которой висело чучело в мундире Преображенского полка. Ларсон попросил остановиться. Когда возничий это сделал, спрыгнул с саней на снег и подошел поближе, чтобы прочитать табличку, что болталась на «теле».

– Из-за этого изменника, – проговорил князь, когда тот вернулся в сани, – попал в плен мой старший брат. Полковник Ельчанинов. Меня государь отправил вас до столицы довести, сам остров покинул, а на следующий день все-таки вылазка шведов из крепости состоялась. Сорок человек, в том числе и полковника Сухарева, перебили, а брата моего родного – полонили.

После этих слов Ельчанинов легонько шлепнул рукой ямщика по плечу, и сани вновь помчались вперед.

Водка на Руси появилась в самом начале шестнадцатого века, в году так тысяча пятьсот пятом, когда ее в качестве всего лишь антисептика изобрели кремлевские монахи. [21]21
  21 – В качестве источника используется книга А. Курганов «Люди смутного времени».


[Закрыть](То, что она появилась в тысяча триста восемьдесят шестом году, и была привезена генуэзским посольством, было придумано уже позже). При царе Иване Васильевиче Грозном в Москве запретили простому народу продавать водку, позволив пить только одним опричникам. Для этого и был построен на Балагуре особый дом – кабак. В середине шестнадцатого века было приписано наместникам «царевы кабаки» заводить повсюду. В таких домах можно было пить спиртное не закусывая, а это приводило к быстрому опьянению.

В середине семнадцатого века, во время царствования отца Петра Великого – Алексея Михайловича в Москве (а так же в некоторых городах) возникли «кабацкие бунты», для подавления, которых использовались войска.

Масштабные петровские преобразования дали новый толчок для долговременного употребления алкоголя. Средства на реформу и войну шли в основном отсюда.

В восемнадцатом веке в самом Кремле были известны два кабака: один духовный, другой подьяческий. Первый помещался на Красной площади, под известной царь-пушкой, и назывался: «Неугасимая свеча». Здесь, после вечерень, обычно собирались соборяне, пили и пели «Пасху красную». Подьяческий кабак стоял ближе к дворцу, под горой, у Тайницких ворот, и назывался «Катан». Из других московских кабаков славился Каменномостский, служивший притоном для воров, и «Красный кабачок» куда собирался весь разгульный люд столицы. Против Моисеевского монастыря стоял «Тверское кружало».

В основном кабаки названия получали свои от местностей, в которых они находились, иногда и от других случайных причин: «Синодальный кабак», «Казенка», «Старая изба», «Роушка», «Ленивка», «Веселуха», «Ка-ковинка». Ларсону просто повезло, ему теперь не придется искать общественные бани. Волей случая (если конечно Ельчанинов сделал это не намеренно) кабак в который привез его князь, назывался «Елоховы бани», и получить название бань, возле которых он находился. Ведь часть кабаков просто являлись для бань «необходимой принадлежностью».

Сойдутся, бывало два посетителя, выпьют отменно, да и давай драки учинять, а там и «ножичком баловаться». Целовальники [22]22
  22 – Продавец вина в питейных заведениях Российского государства до 1917 г.


[Закрыть]виновники этого буйства, возьмут обостренный кусок дерева и вложат его в рот буяну и завяжут на затылке. А если человек напьется и уснет в кабаке, то не ограбленному (в лучшем случае) ему оттуда не уйти. А то и убитому быть. Убить кабацкого пьяницу считалось делом обыкновенным. Хорошо если выкинут на улицу, летом в траву, осенью и весной в лужу, а зимой так и головой в снег. Так что торчат оттуда только одни ноги. И молись господу, чтобы пьянь кабацкая не замерз.

Так что та картина, которую увидел Ларсон, при подъезде к кабаку, его сильно и не удивила. Мужик, обнимающий столб, и что-то нежно шепчущий.

– Вот и приехали, – проговорил князь, выбираясь из саней. – Кабак «Елоховы бани».

– Почему бани? – переспросил Андрес.

– Так вон через дорогу, напротив бани общественные. Работают каждый день. И куда всегда можно приехать очиститься. – Так и сказал, очиститься, а не помыться. Видимо в понятиях у Силантия Семеновича, – помыться можно было и дома. – Вылезай. Нас уже ждут.

– Кто?

– Полковник Квятковский, московские гончары, да человек из Гжели. По моей просьбе полковник отыскал их для тебя. Вот только обещать, что человек из Гжели мастер гончарного дела не могу. Чтобы привести товары оттуда не обязательно мастеру самому ехать, достаточно купца сговорить.

Эстонец кивнул, вспомнив, как в будущем (вернее сказать в его прошлом) сам организовывал. Ведь не производители лично возили свои товары в Эстонию. Для этого всегда существуют специальные люди иногда посредники, иногда перекупщики, но и те, и другие всегда имеют связи с производителем товара.

Ларсон выбрался из саней, и они с приятелем вошли во двор, окруженный дубовым тыном. Сосновая изба, при ней клеть с приклетом и погреб с выходом, построенным из дубового дерева. Двери и ворота запирались железными цепями и крюками. Кроме них существовала еще цепь от двенадцати звонов с ошейником – для пса или человека – кого, как случиться.

Вошли внутрь избы, но прежде чем следовать за князем Ельчаниновым Андрес огляделся. Как-то вдруг захотелось сравнить старые (уже) воспоминания о ресторанах двадцатого века с кабаком. То, что оно будет не в пользу последнего, Ларсон не сомневался. В избе на стене висит светец [23]23
  23 – приспособление для укрепления горящей лучины.


[Закрыть], у печи лежит топор и рогачи, где-то за спиной целовальника, на полках должен лежать клин, который вставляют пьяному в рот. Там же на полках Андрес разглядел и разную посуду: яндову, осьмуху, полуосьмуху, воронку большую медную, а так же чарки с крючком вместо ручки, что весят по краям яндовы [24]24
  24 – деревянная высокая посудина – жбан.


[Закрыть]. За стойкой сидит целовальник. Кабак явно не государственный раз тут нет подьячих, что записывают, сколько и кому продано вина.

Сейчас зима, и кабак полон с утра до ночи. Гости здесь делятся на две группы. Одни приходят, выпьют и уходят, другие сидят и пьют вечно. Последние тоже делятся на две группы: голь кабацкую и ярыг кабацких (последние состоят в основном из представителей городского общества, которые сюда в отличие от первых с бабами не таскаются, их жены лишены права прийти в кабак.) Ельчанинов замахал рукой, подзывая золотаря присоединиться.

Полковник Квятковский, человек (как решил для себя Ларсон) оказался очень даже интересный. Начинал тот служить еще при сестре Петра Великого – Софье Алексеевне. Несколько раз ходил на Азов. Перед выступлением русской армии под Нарву, был вызван к государю. О чем был с тем разговор, для всех кроме их двоих, осталось тайной, только вот сам полковник Юрий Квятковский изменился, и не только внешне сменив русскую одежду на европейскую и сбрив бороду, но и внутренне. Он стал скрытен, а когда выпивал в компании, пытался следить за своими мыслями. Лишь только по старой дружбе с князем Ельчаниновым согласился, отыскать и привести в кабак гончарных дел мастеров. Он оглядел «немца», усмехнулся, и проговорил:

– Присаживайтесь сударь.

И только после того, как Ларсон выполнил его просьбу, представил умельцев:

– Данил Глиняная чаша и Вячко Жбан – московские гончары, Некрас Борщ – человек из Гжели, Сом – пушечник, из рода Чоховых. Андрес удивленно посмотрел на Ельчанинова, но тот кивнул и сказал:

– Из того самого. Пушки его предка, даже в Нарвской конфузий участвовали.

Затем князь подозвал целовальника. Тот выбрался из-за стойки подошел к гостям. Увидев полковника, он изменился в лице и дрожащим голосом поинтересовался, что хотят господа.

– Лифляндское вино! [25]25
  25 – хлебное вино (название водки) из Эстонии и Латвии.


[Закрыть]– скомандовал Квятковский.

Кланяясь, пятясь назад, стараясь не споткнуться, вернулся за стойку. Достал штоф. Притащил его и поставил на стол. Затем принес восемь чарок. Помня, что во время употребления закусывать не полагалось, Ларсон встревожено взглянул на Ельчанинова. Тот хотел, было что-то сказать, но полковник опередил его. Схватил за грудки целовальника и подтянул к себе. Что-то прошептал тому на ухо, так что хозяин питейного заведения побледнел.

– Бледнеть потом будешь, – сказал Юрий, и отпустил того.

Целовальник взглянул тревожно на посетителей и ушел к стойке. Не известно, что он сделал, но появился в дверях, ведущих куда-то вглубь дома, мальчонка. Ребятенок подбежал (Андрес предположил, что тот является, скорее всего, сыном) к целовальнику. Тот, что-то прошептал и мальчишка так же быстро исчез.

– Пока он ходит. Выпьем, – предложил Квятковский. Он разлил содержимое по чаркам.

– Ну, за дружбу, – проговорил он, и осушил чарку одним глотком. Затем занюхал рукавом епанчи. Собравшиеся, в том числе и Андрес, поступили так же.

– Между первой и второй, – не унимался полковник, – перерывчик небольшой.

Он вновь разлил содержимое штофа по чаркам. Процедура повторилась и вовремя. В зал кабака, неся на подносе закуску, вбежал ребятенок. Он поставил поднос на стол и убежал.

– Во время, – проговорил Квятковский, – третья она трапезная, а после нее благородные люди обычно, для продолжения беседы закусывают.

Вновь выпили. На этот раз закусили. Князь Ельчанинов объявил, что для мастеровых людей, у Андреса Ларсона есть предложение.

В нескольких словах попытался эстонец объяснить свою идею. Мастера сидели и недоуменно смотрели на него. То, что Андрес им говорил, сейчас казалось полным бредом, а ведь они выпили только по три чарки. И тогда Ларсон хлопнул себя по лбу, извлек из кармана эскизы и положил их перед мастерами.

– Мне нужен глиняный трон, – проговорил он, показывая на картинку, – вот такой вот конструкции. Чтобы государь мог ходить в него по нужде – малой и большой. Причем стены снаружи и внутри должны быть белыми.

– Занятно, – проговорил Данил, – чувствую, что думка хорошая. Но вот как сделать внутри белыми. – Тут он посмотрел загадочно на Некраса.

– А мне то откуда знать, – проговорил тот, – я ведь купец. Мне нужно с мастерами из своего города переговорить. Смогут ли они. Дело новое и незнакомое. Явно новомодное. Те не откажут, все же для государя делать будут, вот только смогут ли.

– А затем вот эти трубы? – поинтересовался Вячко.

– Для того чтобы «отходы» сами по себе попадали в выгребную яму. Их надо делать из чугуна.

– Мы только пробуем лить чугунные пушки, – проговорил Сом, – но боюсь, сейчас нам будет не до этого, – тут он вздохнул, – государь всю артиллерию в походе потерял. А ему для дел бранных новые пушки и мортиры понадобятся. Андрес кивнул.

– Я это предполагал, – молвил он, – поэтому их еще можно сделать глиняными.

Вячко, а он, по всей видимости, был среди мастеров московских старшим, взял картинку и задумался. Пока тот молчал, полковник вновь наполнил чарки.

– Дело трудное, но не невыполнимое. Сделать можно, вот только время понадобиться. Сказал гончар.

– Согласен. – Кивнул Некрас, – в лучшем случае, только к лету.

– Ну, лету, так к лету. – Согласился Андрес, понимая, что дышать ему нечистотами еще долго придется.

VI

Двадцать третьего ноября обер-офицеры Преображенского и Семеновского полка, а так же поручик, Бомбардирской роты, Плещеев привели гвардию в Новгород, где и была она встречена царем. Государь из уст, командиров, узнал об конфузий, что случилась под сводами крепости. Единственным утешением в его горе было только то, что гвардия на поле баталии показала дух богатырский. И чтобы увековечить сей подвиг, повелел монарх на знаках обер-офицеров сделать надпись «1700 NO 19».

Вместо того, чтобы преследовать разгромленную армию Петра, Карл XII, оставив гарнизоны в Ингерии и Ливонии, увел свои войска в Польшу. Государь Московский, в Новгороде сформировал десять драгунских полков из рейтар, копейщиков и дворянских недорослей, а сам в последних числах ноября выступил в сторону Москвы. Уже в дороге до него дошла информация о том, что драгуны, руководимые Шереметевым, нанесли малочувствительные уколы шведам. Его полки, пытались в декабре тысяча семисотого года захватить Алысту (Мариенбург), вынуждены были отступить. Успешнее действовали отряды, совершавшие рейды ради опустошения окрестностей, урону они живой силе не нанесли, но зато опустошили продуктовые склады шведов. А это были не большие, но все же «виктории».

Окрыленный победой, Петр Алексеевич Романов, в окружении двух полков, бомбардирской роты, в двадцатых числах декабря вступил на территорию города Москвы.

С шумом и криками он, со своим товарищем Меншиковым, ввалились в Преображенский дворец. Отложив празднования возвращения, государь вызвал в царские палаты князя-кесаря.

– Мин херц, – проговорил Александр Данилович, когда подьячий скрылся, – я, конечно, тебя понимаю, но вот только не постигаю одного!

– Что же ты не постигаешь? – спросил Петр, доставая трубку и закуривая.

– Ради чего ты уничтожил Патриарший приказ? Я, само собой разумею, что Патриарх Адриан преставился намедни, но как же Московская Русь без Патриаршего приказа?

– Мешать мне будет Патриарх в моих свершеньях. Будет выбран человек энергичный, и вспомнится нам Патриарх Никон, что с пользой и без оной мешал в делах отцу моему. Но более меня печалит, что Никон присвоил титул Великого государя. Посему не хочу я иметь боле Патриарший приказ. А все дела мирские предложил я князю-кесарю распределить по другим ведомствам, а дела духовные поручил блюстителю.

– Кому же? Мин херц.

– Митрополиту рязанскому, «экзарху патриаршего престола» Стефану Яворскому. Человек ученый и вовсе нечестолюбивый, а мне именно такой и нужен. Дверь скрипнула, и в хоромы вошел князь-кесарь.

– Э, князь-кесарь, – молвил Петр, – а я уж тебя заждался. Говори, что тут творилось в мое отсутствие. Ромодановский опустился на лавку, где обычно сидели бояре, и вздохнул:

– Все выполнял, как ты велел государь. Даже золотаря обеспечил, только есть у меня одно сомнение Петруша.

– Какое? Говори князь.

– Да, не похож он на золотаря. Я к нему двух человек приставил. Не потому, что сомневаюсь я в тебе, царь батюшка. И не верю в твою смекалку. Просто в отсутствии тебя приходится быть подозрительным. Не хотелось бы государь повторение стрелецкого бунта.

– Ну, – грозно проговорил Петр.

– Вот и доносят мне соглядатай, что нет у шведа способностей к сему ремеслу. Как же может быть он золотарем, когда на дух запахи разные не переносит. От вида одного к болезненному состоянию приходит. Так что скорее ему личный золотарь требуем.

– Ну!

– Но и шпионом назвать не смею.

– Почему?

– Посему, что водит компанию он только с моими людьми, да со стрелецким офицером Ельчаниновым. Могу предположить государь, что замыслил швед стрелецкий переворот, с целью свержения тебя…

– Брехня, – вспылил царь, – не может он сей заговор вершить. Так как Ельчанинов человек мною приставленный к нему! И сделано это было под Нарвою, и не потому что он подозрительный, хотя вон на предложения изменника Гуммерта не поддался, а зело странен он. Появился не понятно, откуда, словно он не от мира сего. Но раз ты князь-кесарь чуешь в нем сомнение вызывай своих людей, порасспросим их. А заодно и Ельчанинова послушаем. Алексашка, а ну, кличь сюда подьячего.

Меншиков вскочил с лавки и выскользнул в коридор. Вернулся он уже с подьячим. Тот прошел немного в зал, так чтобы уж совсем в дверях не стоять и замер, в ожидании распоряжений государя.

– Отыщи мне Силантия Ельчанинова, – проговорил царь, взглянул на князя-кесаря. Тот понял, что Петр от него ожидает имен его соглядатаев, без всякого желания прошептал:

– Полковника Квятковского и Акимку – золотаря.

– Громче! – приказал Петр.

– Полковника Квятковского и Акимку – золотаря.

– Уже лучше. Проведем совещание не здесь, а в другой горнице. – Молвил царь, затем грозно посмотрел на подьячего и добавил: – Приведешь их ко мне в горницу. Ступай!

В том, что сразу облегчить свою работу – золотаря не удастся, Ларсон и не сомневался. Но то, что это произойти только может только летом, было для него честно сказать сюрпризом. Может у него, как и у большинства людей двадцатого века, сложился стереотип того, что заявку выполняли обычно в течение недели, а то и того меньше. Как-то не взял Андрес в расчет то, что дело это для Гжельских мастеров новое, пока освоят, пока разбираться будут в его рисунке, совсем отвык, и на то, что на расстояния, сейчас в восемнадцатом веке, затрачивается намного больше времени, чем в будущем. Вон ведь от Нарвы, он почти три недели ехал. И если поездка в Гжель Некраса Борща может и не занять много времени (если он поспешит), то вот обратный путь может и затянуться, вещь ведь хрупкая, не дай бог в дороге расколется, и все по-новому.

Можно было бы и в Москве мастеров поискать. Попробовать организовать фаянсовое производство, да вот только одна не задача, третий эскиз пропал. Может, Аким взял, ну, для того, чтобы печь растопить.

Вообще-то паренек смышленый, подумал Ларсон, неизвестно почему, но большую часть, его – Андреса, работы он взял на себя. К тому же на протяжении нескольких дней, тот помогал ему с приемом ванн. С начала он истопил баню в печи, но эстонец отказался, испугался, что ему не удастся выбраться из нее, затем стал помогать, таская с Яузы воду. А по вечерам, расспрашивал о Швеции. Ларсон рассказал, все, что знал об этом государстве, потом признался, что почти всю сознательную жизнь прожил в Прибалтике.

Сегодня, когда в Москву вернулся государь, к ним заявился подьячий. Позвал парнишку в сени. Они о чем-то недолго разговаривали, затем Аким схватил овчинный тулупчик и куда-то убежал.

Горница небольшая. Длинный стол, по бокам которого лавки. В помещении дым. Петр курил. Ромодановский стучал по деревянной крышке стола. Меншиков нервно бродил из угла в угол.

– Не мельтеши, – проворчал Петр Алексеевич, – сам нервничаю.

– Почему? – поинтересовался Федор Юрьевич.

– А вдруг ты прав. Вдруг не золотарь он вовсе.

– Ну, не золотарь так и что? – вмешался Алексашка. – Если в заговорах он не замечен, сообщения Каролусу не отправляет, так в чем тут странного. Вместо соглядатаев взял да и вызвал бы его к себе, да и расспросил. Что сведения узнавать через третьих лиц. Будет врать, так сам-то скорее заметишь. А брожу я из стороны в сторону, что ждать я уже устал. У меня может дела, а тут сидеть приходится…

– Что за дела такие? – перебил его, Петр. Посмотрел так настороженно на своего фаворита.

– Свидание у меня. – Сказал Меншиков, хотел, было что-то добавить, но дверь скрипнула, и в горницу вошли трое.

Петр Великий взглянул на вошедших людей. Квятковского и Акима он не видел с лета, когда выступил с войсками. Первого он тогда назначил в Преображенский приказ, заодно потребовал одежду на голландскую или венгерскую сменить. У второго отец умер, поэтому, когда Ларсон сказал, что являлся золотарем, Петр, не раздумывая, назначил пленного на этот пост. Хотел, было попридержать у себя в штабе, но события пошли по иному. Вот к нему и был приставлен толковый стрелецкий офицер – Ельчанинов. (Тот, правда, не в курсе пока, но у государя были на него теперь иные виды.)

Государь рукой показал на лавку, предлагая вошедшим сесть. Затем покосился на Меншикова, давая понять, что и ему стоило бы к ним присоединиться. Загасил трубку и проговорил:

– Ну, что вы готовы на счет золотаря мне поведать?

– Пусть сначала мои отчитаются, – потребовал Ромодановский, – а уж потом мы твоего человека послушаем.

– Ладно, – согласился Петр. – Говори полковник. Квятковский растиснул пуговку на воротнике епанчи.

– С золотарем я встречался только раз, – молвил он, – по просьбе Ельчанинова должен был организовать встречу с гончарами и пушкарями.

– Пушкарями? – уточнил Петр.

– Пушкарями, – подтвердил полковник. – Вот только разговор касался не их прямых дел. Его интересовало, смогут ли те изготовить чугунные трубы.

– Трубы? Зачем?

– Он мечтает изменить систему канализации, – вставил Ельчанинов.

Петр гневно глянул на него. Он уже было хотел сделать замечание, что того не спрашивают, но передумал.

– В смысле?

– У него проблемы возникают во время работы…

– Я в курсе.

– Он хочет, чтобы отходы со второго этажа, по трубам попадали в выгребную яму.

– Вот даже картинку нарисовал, – проговорил Аким, вытаскивая из-за пазухи скомканный листок. Он протянул его государю. Тот разгладил и сказал:

– Ни чего не понял. Квятковский взял листок. Взглянул на него и проговорил:

– Точно такие же рисунки он дал и гончарам.

– А пушкарям? – поинтересовался Петр.

– А те отказались, сказали, что у них сейчас и так много будет работы, связанной с изготовлением пушек.

Петр насторожился. Взглянул на Ромодановского, но тот всего лишь развел руками.

– Это не секрет государь. Я думаю, Карл и без него догадался бы, что ты будешь сейчас артиллерию свою восстанавливать.

– Убедил, – согласился монарх, потом обратился к полковнику. – Так он отдал такие рисунки гончарам? Квятковский кивнул.

– Зачем?

– Он хотел, чтобы московские и гжельские гончары смастерили вот это приспособление. Гжельские мастера – белый стул, а московские трубы. Вот только одна проблема возникла…

– Какая?

– Заказ немца они смогут выполнить только ближе к лету. Петр вновь закурил.

– Что делать будем Федор Юрьевич? – спросил он у князя-кесаря.

– Я думаю, нам стоит попросить Акима, выполнять работу золотаря. – Сказал Ромодановский.

– Готов выполнять работу, а Аким? – спросил у мальчишки царь.

– Готов государь.

– Ладно, ступай, – приказал князь-кесарь. Аким ушел. Государь взглянул на Ельчанинова и проговорил:

– А не перейти ли тебе Силантий Семенович, в Преображенский приказ? Вон Юрию Лексеевичу люди надежные нужны. А ты таким человеком как раз и являешься.

Позавчера, когда после кабака Квятковский признался, что состоит в Преображенском приказе. Помня о хороших отношениях с Юрием, сейчас Ельчанинов согласился с предложением Петра Алексеевича. Когда же соглядатай ушли, Петр посмотрел на Ромодановского.

– Ну, что ты думаешь Федор Юрьевич?

– Чаю, что трогать немца нельзя. Может он и не золотарь, но уж точно не шпион. Правда, когда начнешь собирать армию, отправь его из Москвы куда подальше. С этими словами князь-кесарь встал и ушел.

– Не пойму я его Алексашка, – вздохнул Петр, – то шпион, то не шпион… а от секретов посоветовал держать подальше.

– Государь, ты бы лучше прислушался бы к словам князя-кесаря. Ты уже недавно доверился немцам, не ужели забыл, чем дело под Нарвой закончилось. Таких людей, как Франц Лефорт не так уж и много.

– Верно, верно. Ладно, ступай Алексашка. Да только пошли ко мне портного.

VII

Накануне шел снег. Крупными хлопьями он падал на землю. Андрес Ларсон хотел, было с утра приступить к обязанностям золотаря, но Аким (который уже день подряд вызвался сам). Чтобы не сидеть в домике, и попросту не терять время эстонец, накинул на плечи старенький овчинный тулупчик (скорее всего принадлежавший когда-то отцу паренька), взял лопату и вышел во двор, чтобы очистить площадку перед крыльцом. За то время, которое Андрес провел в восемнадцатом веке, он уже ощутил разницу между зимами разных эпох. Зимушка, что была сейчас на дворе, соответствовала всем канонам. Сугробы были почти до крыши, и это не смотря на то, что на дворе был канун Рождества. Как помнил Ларсон, часто в двадцать первом веке снег выпадал после середины декабря, а один раз (тогда он ездил в Санкт – Петербург по делам) на улице под самый новый год шел дождь, причем мелкий, холодный и противный. Если природа не изменит своим законам (а Андрес был уверен, что этого не произойдет) то вот-вот должны были наступить крещенские морозы, как говорил Аким, такие, что и нос из дому не высунешь.

А снег мягкий, легкий и пушистый, его и подымать на лопате, а уж тем более кидать в сугробы, что растут изо дня в день, просто удовольствие. А уж когда двигаешься даже не холодно. Отчего Ларсон, уже через пять минут интенсивной работы, скинул овчинный полушубок.

– А не боишься Андрес, лихорадку подхватить? – раздался за его спиной знакомый голос.

Эстонец развернулся. Посмотрел на вопрошающего. Он чуть не поперхнулся, увидев перед собой государя. Чтобы устоять на ногах, которые чуть не подкосились, оперся на лопату.

– Что? Оторопел? Не надо. Гляжу у тебя со снегом лучше, получается, – молвил Петр, улыбнулся. – А что, может тебя из золотарей в дворники перевести? Будешь двор убирать. А? Ларсон пожал плечами. Не в его силах сейчас что-то просить.

– Ладно, ладно. – Вновь улыбнулся монарх, – пока поработай золотарем. Дворники у меня и без тебя есть, а вот золотарей… Раз два и обчелся. Мне сообщили, что у тебя проблемы возникают, когда убираешь?

– Да государь. Дурно становиться. В моей стране, давно уже перешли на прогрессивную систему.

– А ты не хотел бы внедрить ее на Руси?

– Хотел государь. Даже с людьми нужными поговорил. Да вот боюсь, раньше лета вряд ли что получится.

– Может мне приказать? – поинтересовался Петр.

– Увы, приказы тут не помогут. – Вздохнул Ларсон, и только тут понял, что начинает мерзнуть. Он накинул тулупчик и продолжил, – дело новое и твоим мастерам не знакомое. А для нового дела время требуется.

– Понимаю, – кивнул государь. Он собрался, было уже уйти, но вдруг вспомнил, – Скоро новый год. А по моему прошлогоднему указу его нужно праздновать.

– Разрешите спросить государь, – замялся Андрес.

– Спрашивай!

– Где мне взять ель, или иное хвойное дерево. Я человек в твоем государстве новый и с традициями не знаком. Чай сделаю, что не так!

– Тут я тебе не советчик, – вздохнул Петр, – я ведь не сам за деревьями в лес хожу. Поспрашивай у друзей. Небось, завел уже приятелей?

– Приобрел.

– Вот у них и поинтересуйся. У них сейчас такие же проблемы. А в компании решать их намного легче. – Тут государь замолчал, вспомнил, то, что сказать хотел, и произнес, – Приходи завтра на ассамблею.

– Приду государь.

– Как одеваться, опять же у приятелей спроси. Или у Меншикова, ну, если встретишь. В этом году он церемониймейстер …

Сказал и ушел. Ларсон посмотрел ему в след и направился в дом. Поставил в сенях лопату в угол, повесил тулупчик на крюк, торчавший из стены, вошел в дом и опустился на лавку. Неожиданно для самого себя Андрес подумал, а что он знает о праздновании нового года и рождества. Знания есть, но скупые. То, что рождество завтра, а не через тринадцать дней, эстонец не сомневался. Изменения в календаре произойдут только после тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда Советское правительство перейдет на Грегорианский календарь. Правда и сейчас в начале восемнадцатого века были изменения в празднованиях, но вот какие Ларсон, увы, не помнил, как-то не предавал этому значения. Новый год тут все сказано.