Текст книги "Таинственный монах"

Автор книги: Александр Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Франц, не могли бы вы оставить нас с Мишелем наедине?

Лефорт поклонился и удалился с балкона.

– Я решил вас взять с собой, Мишель, – молвил царь, – скоро я отправляюсь с посольством по Европе, и мне нужны верные люди. Тем более, что мадмуазель Анна настаивала, чтобы я это сделал.

– Спасибо, государь, – проговорил Игорь, опускаясь на колено и целуя руку монарху.

1697 год. (7206 год от сотворения мира) Европа.

В первых числах семь тысяч двести шестого года от сотворения мира, по собственному желанию и с многочисленных советов Франца Лефорта да Патрика Гордона, его величество Петр Романов в окружении верных ему людей (среди которых оказался и Игорь Ермилов) отправился в путешествие по Европе.

Лефорт, Головин, Возницын – полномочные послы, Петр – урядник Преображенского приказа, Меншиков и де Ля Гранд в качестве собутыльников.

График путешествия, как узнал Игорь, почти ничем не отличался от известного ему из истории посольства. Австрия, Саксония, Бранденбург, Голландия, Англия, Франция, Венеция и под конец путешествия к Папе Римскому. Вот только для чего понадобилось православному правителю заезжать к главе католической церкви? Ермилов понять никак не мог.

– А вот с какой стати, – проговорил Игорь как-то вечером у себя в комнате, за день до отъезда из Москвы, – Петру понадобилось посещать Францию?

Ведь, как помнил путешественник, в известном ему расписании поездки царя этого государства не было. Может, Петр ради него изменил свои намерения? Ермилов на секунду испугался, а что, если он начал непроизвольно влиять на историю? А с другой стороны, сведения об его поездке по Европе просто могли исказить историки будущего. Хотя бы тот же Карамзин. Причиной этого могли быть отношения между Россией и Наполеоновской Францией. Вполне возможно, это был политический заказ Александра I, который любыми путями не желал упоминать о дружбе между двумя государствами. Будто бы Петр Алексеевич заглядывал в рот только Англии да Голландии.

– По ходу путешествия разберусь, что к чему, – прошептал Ермилов, залезая в карету Лефорта.

Франц Яковлевич взглянул удивленно на француза.

– С подменой царя, – пояснил Игорь.

В Новгороде Петр подошел к де Ля Гранду и предложил перебраться в его карету.

– С Меншиковым скучно. А вы, Мишель, можете мне о странах рассказывать.

В Ригу въехали помпезно. Петр скрывать, что он русский царь, не стал. Да вот только пребывание монарха без происшествий не обошлось. Петр, по наущению Александра Меншикова, пожелал городскую фортификацию осмотреть, но увы местный градоначальник генерал Дальберг не позволил. Царь только для вида насупился, но Ермилов понял, что все это так.

– Эка тайна, – добавил он, когда карета мчалась в сторону Кенигсберга, – хотел бы воевать, так и спрашивать не стал. Нашел бы человечка, что схему крепости за золото продал бы. Правильно я говорю, Мишель?

– Да, государь, – подтвердил Игорь.

– То-то и оно, – хихикнул Петр.

Ермилову спорить с государем, да и утверждать, что через несколько лет тот начнет здесь боевые действия, как-то не хотелось. Все равно монарх в это не поверит. Не дай бог, отправит к скучному Лефорту.

– Да и климат тут какой-то гнилой, – проговорил вдруг Петр, – гляди, что болезнь какую-нибудь подхватишь. Вот то ли дело юг, там тепло.

Игорь слушал и удивлялся. За последнее время он стал немного разочаровываться в государе. Тот совершенно не был таким, каким его изображали историки. В монархе полностью отсутствовал тот напор да молодецкая удаль, что в корне изменили образ жизни некогда патриархального Московского государства. Вместо волевого, жизнерадостного, грезящего морем Петра был совершенно иной. По жизни – пьяница, по характеру – баба. Не удивительно, что когда несколько лет назад над ним нависла угроза гибели, он как последний трус вскочил на коня и умчался под мощные стены Троицкого монастыря. Ну, разве не размазня и тряпка?

Да и той страсти к работе государь не испытывал. Как-то еще в Москве Ермилов лично видел, как один из англичан хвастался перед монархом токарным станком. Демонстрируя, какие чудеса на нем можно вытворять. Игорь предполагал, что от одного вида от станка у Петра глаза загорятся адским пламенем, но этого не произошло. Тот только зевнул. А уж про кузнечный молот или кувалду и вспоминать не хотелось. В этом де Ля Гранд уже убедился по приезде в Голландию.

Грезил ли Петр Алексеевич морем? Конечно же – да. Поэтому и на верфи сразу же отправился. Ходил, смотрел, интересовался. Да вот только не Балтийское море было любо государю. Лефорт не соврал, что монарх мечтал о Средиземном.

Но все это было уже по приезде в Голландию, а сейчас, слушая размышления Петра о свободном городе Риге и о генерале Дальберге, Ермилов в основном посматривал на Меншикова. Нельзя было не отметить, что сей градоначальник сильно обидел конюха. Игорь даже подумал, что именно Алексашка стал тем, кто заставил монарха пересмотреть свои взгляды на Прибалтику, а в частности на города: Ригу, Нарву, Ровель и Митаву.

– В России и так лета нет, – между тем скулил Петр. – А Гордон с Лефортом, да ты, Алексашка, все подначиваете: "К Балтике тебе надо выходить, Петр, к Балтике! Без Балтики России не будет!". – Тут царь посмотрел тоскливо на Игоря и добавил. – А я ведь, Мишель, лето люблю. Мне больше Средиземное море нравится, хотя я там ни разу пока и не бывал.

Такие диалоги сейчас, и такие поступки потом.

"Может, мне миссия все же не удалась? – Подумал путешественник во времени. – И государя подменили? И что заставило его изменить свои привычки и решения?"

А ведь он после приезда отказался от русской одежды. Заключил мир с ненавистными турками и выступил против Швеции, стараясь вернуть себе море, которое просто терпеть не мог.

В Либаве Петр, Меншиков и Ля Гранд, покинув посольство, морем отправились в Кенигсберг. После пятидневного путешествия на корабле "Святой Георгий", когда тот прибыл в прусский городок, Игорь облегченно вздохнул. У государя во время плавания возобновились приступы подагры. Когда же о ней Ермилов поинтересовался у Меншикова, то услышал:

– Подагра. Так он с ней с детства мучается. Острые боли в ногах. Особенно сильно ломит большой палец. Вот и думаешь, как государь сапоги-то носит. А тут еще эта сырость.

К счастью дальнейшее путешествие проходило по суше. Впереди, конечно, была Англия и переправа через Ла Манш, но до этого еще нужно был дожить, и Игорь надеялся на то, что что-нибудь придумает. Можно, например, скачок в будущее совершить да лекарство какое-нибудь по крайней мере для себя прикупить. С Петром и Меншиковым таблетки не прокатят. Еще решат, не дай бог, что француз их отравить надумал. Но все обошлось. Лефорт, ждавший их в Кенигсберге, прознав о приступах, тут же к Петру врача приставил. Лекарь оказался толковый и через пару дней, когда въезжали в местечко Коппенбрюгге, поставил государя на ноги.

– Вам бы, Ваше Величество, меньше пить хлебное вино надобно, – проговорил тот, и тут же чуть не получил туфлей в голову. Хорошо, вовремя увернулся.

На лекаря Петр, наверное, долго зло бы держал, если бы не познакомился с двумя дамами – с курфюрстиной ганноверской Софией и её дочерью Софией-Шарлоттой, курфюрстиной бранденбургской.

Из Коппенбрюгге в середине тысяча шестьсот девяносто седьмого года добрались до Рейна, откуда по рекам и каналам спустились до Амстердама.

Голландия из рекомендаций Гордона и Лефорта давно привлекала Петра. Именно оттуда, как и через триста лет спустя, в Московское государство ехали предприимчивые люди. В конце семнадцатого – начале восемнадцатого это купцы, то в двадцать первом – футбольные тренеры. Игорь считал и тех и тех простыми авантюристами. Для купцов единственными воротами в Московию был русский морской порт того времени – Архангельский городок.

Голландские плотники наравне с русскими мастерами строили на воронежских верфях корабли для взятия Азова.

Первой остановки в Амстердаме, как предполагал Ермилов, Петр делать не стал. Отправился прямиком в небольшой городок Заандам, что славился в ту эпоху корабельными мастерами.

– Так как вас записать? – Спросил государя Линст Рогге, когда Меншиков, Ля Гранд да Петр пришли наниматься на работу.

– Петр Михайлов.

Проживали в деревянном домике на улице Кримп. Здесь и почувствовал Игорь разницу. Не ожидал он, что жизнь в Европе сильно отличается от московской, а уж тем более от европейской, какой ее Ермилов видел в будущем.

Больше всего Игоря поразило то, что спать приходилось сидя в шкафу. Питались они скромно, а уж о том, чтобы принять баню, только мечтали.

Не выдержав восьмидневных тягот пребывания в небольшом городке, Петр уговорил Меншикова вернуться в Амстердам.

– Ох, Петр, – вздохнул Алексашка, – думаешь, там проще будет?

Царь ничего не ответил.

– Ладно, – проговорил фаворит, – поговорю я завтра с бургомистром Витзеном. Авось поможет устроиться на верфи Ост-Индийской компании.

– С одним условием, Алексашка, – молвил Петр, – я должен остаться Петром Михайловым.

Меншиков улыбнулся и подмигнул царю. В Заандаме просочилась информация, что русский разнорабочий, с энтузиазмом хватавшийся за любую работу, связанную с постройкой кораблей – это царь Петр. Особенно русского монарха интересовали галеры.

Устроиться удалось на строительство фрегата "Петр и Павел". Корабельный мастер минут пять удивленно разглядывал Михайлова. Что-то проворчал, но изучив бумагу от бургомистра, с неохотой, согласился. Именно в тот день и столкнулся Ермилов на улице с двойником государя. Как он выяснил позже, звали его – Исааком. Был близнец на несколько вершков выше царя, чуть шире в плечах. Его длинные черные нечесаные локоны спадали на плечи. Как отметил для себя Игорь, согласно европейской моде тот бороду не носил. Из растительности на лице только маленькие усики, торчавшие в стороны, как у таракана. По-русски Исаак совершенно не умел говорить и в качестве переводчика использовал Мишеля. Оказывая такую услугу, Игорь довольно близко сошелся с близнецом. Это давало, как считал Ермилов, ему возможность держать ситуацию под контролем. Выйти через Исаака на людей, готовых совершить подмену.

Вечером в один из дней, когда Меншиков и государь решили бороться всеми известными им способами с Бахусом, путешественник тихонечко покинул дом. Добрался до Лефорта.

– Так вы, Мишель, считаете, – проговорил Франц Яковлевич, выслушав рассказ Игоря, – что Петра Алексеевича хотят подменить на самозванца? Откуда такие сведения, сударь?

– Интуиция, – солгал путешественник.

– Понимаю. Что же, возможно, вы и правы, молодой человек. Я найму людей, которые будут следить за двойником.

Лефорт вдруг задумался, улыбнулся.

– Как вы его назвали?

– Дубликат, – проговорил Игорь, он хотел было сказать – "Клон", но вряд ли Франц Яковлевич понял бы новое для него слово. Но и с "дубликатом" вышла промашка, Игорь не ожидал, что Лефорт скажет:

– Любопытное слово.

Франц Яковлевич достал трубку, прошелся по комнате. Посмотрел на француза и молвил:

– Ладно, возвращайтесь к государю. И будьте бдительны. Я уж постараюсь со своей стороны сделать все возможное, чтобы подмены не было. Надеюсь, вы ошибаетесь, молодой человек. И ваш "дубликат" всего лишь совпадение.

А между тем Петр посетил китобойные суда, побывал в госпитале, воспитательном доме. Даже прогулялся с Витзеном и Лефортом на фабрики и в мастерские. Восхитился механизмом ветряной мельницы и в полный восторг пришел от писчей бумаги.

Удалось ему побывать и в анатомическом кабинете профессора Рюйша, где в присутствии студентов прослушал лекции по анатомии. Заинтересовался способами бальзамирования трупов, которыми славился профессор. Уже потом в Лейдене в анатомическом театре Бургаве царь лично принимал участие во вскрытии покойников. Да вот только дальше попыток дело так и не пошло.

– Не интересно это мне, – признался государь Мишелю тем же днем. – Как же это мерзко. Греховно.

После четырех месяцев, проведенных в Голландии, Петр со всем своим посольством перебрался в Англию. Меншиков доставил государю послание от английского короля – Вильгельма III, который ко всему прочему являлся правителем Голландии.

– Ну, как ему откажешь, – молвил тогда Петр и уже через пару дней вместе с посольством на двух фрегатах вышел в открытое море.

Еще три месяца в Лондоне, где на королевской верфи под руководством англичанина Энтони Дина-старшего пополнял свое корабельное образование. Затем Портсмут, Вуличе, где осмотрены государем были: арсеналы, доки, мастерские, музеи, кабинеты редкостей. Даже на военном корабле прокатился, чтобы лично наблюдать их устройство.

Вместе с Ля Грандом и Меншиковым посетили английскую церковь. Присутствовали на заседании парламента. Встретился с Исааком Ньютоном.

Игоря поражало, что, поступая, как было записано в исторических хрониках, он, Петр, совершенно не походил на великого монарха, под руководством которого Россия поднялась на более высокие рубежи, стряхнув со своих ног патриархальность. Если даже взять все эти мероприятия, то реакция государя была совершенно противоположной.

Тому совершенно не понравились службы в церкви.

– Не по-русски они проводятся, – говаривал Петр, когда они возвращались из храма в посольство. – То ли дело на родине. Малиновый перезвон, золотые алтари, божественные изображения ликов святых. А тут, убогость…

Зато английский парламент привел государя московского в восторг. Игорь даже подумал, что будь у Петра такая возможность, разогнал бы боярскую думу к чертям, а на ее месте создал нечто подобное парламенту. Ермилову эта идея казалась безумной. Он прекрасно помнил, к чему привело появление парламента в России в начале девяностых годов. Лично Игорю не нравилась карманная государственная дума, большее число депутатов которой составляли единороссы. Если бояре начнут единогласно, без споров и ругани, поддерживать все решения Петра, то неизвестно, к чему это приведет. С другой же стороны, нельзя все западное тащить в Россию, хватит с нее бритья бород и европейской моды. Тут, отметил как-то Ермилов, пока выходило все иначе. На английскую одежду Петр смотрел с удивлением. Как-то даже сказал:

– Такая одежда в Московском государстве неприемлема. Да у меня же все подданные зимой замерзнут. То ли дело тулуп или зипун.

Между тем, встреча с великим математиком больше походила на дань моде. Как же так, оказаться в Англии и не увидеть ученого? Игорь же считал, что именно Исаак Ньютон заставил увлечься Петра науками. Пока было не похоже, что монарха интересовали точные науки, он больше предпочитал корабли. На вопрос француза, что государь думает о математике, физике и химии, тот ответил:

– Для изучения сих наук я лучше на Туманный Альбион отправлю молодых недорослей. Мне государством нужно править, воевать, а не высчитывать разные формулы, пусть этим другие занимаются.

Уже перед самым отъездом обратно в Голландию государь встретился с английскими купцами. Даже заключил договор о льготной поставке табака в Московское государство.

Вернулись в Голландию.

Петр вызвал к себе Ля Гранда и попросил того организовать встречу с плотником Исааком.

– У меня возникла одна мысль, и мне хотелось бы с ним переговорить. – Пояснил монарх.

Игорь уже не видел в близнеце монарха какой-либо опасности. Образ жизни тот вел скромный. Почти ни с кем не встречался. Большую часть времени проводил на верфи, где занимался своим плотницким ремеслом.

– Хорошо, государь, – проговорил Ермилов, – я попытаюсь…

Игорь нашел плотника в токарной мастерской. Тот что-то вытачивал. Путешественник даже залюбовался этим процессом. Конечно, он видел, как работает токарь, да вот только никогда в жизни не наблюдал, как это происходило на самом примитивном оборудовании. Когда резец держишь в руках, а вращение шпинделя было такое медленное, что казалось из всех этих попыток вряд ли что выйдет. Но то, что выходило из рук Исаака, поражало Игоря.

Когда плотник сделал паузу, Ермилов подошел к нему и сообщил, что государь московский желает его видеть.

– Зачем? – поинтересовался Исаак.

– Он хочет что-то предложить. – Ответил Игорь и тут же добавил, – вот только не спрашивайте меня, что именно он желает вам предложить.

– Хорошо, – проговорил плотник. – Я приду!

Уходя, Ермилов уже понял, чего желал от Исаака Петр. А когда ему пришлось участвовать в разговоре в качестве переводчика, он даже не удивился.

Монарх предложил Исааку поехать с ним в Москву.

Плотник согласился. Казалось, что подмену государя мог организовать сам Петр.

1698 год. Франция.

Все изменилось в одночасье летом тысяча шестьсот девяносто восьмого года от Рождества Христова. То событие не попало в летописи, и на это было много причин. Те несколько трагических дней в августе, по личному распоряжению француза Мишеля де Ля Гранда, были вычеркнуты и забыты. Во-первых, потомкам не нужно было знать, что Петр Алексеевич с посольством посетил Париж, где собирался проведать «своего брата» – короля французского. Последнее, правда, не успело случиться. Во-вторых…

Но об этом поподробнее.

За день до встречи с королем Людовиком XIV, как это обычно бывало, де Ля Гранд, Меншиков и Петр уединились в небольшом придорожном трактире. Здесь, пользуясь инкогнито и стараясь не показывать своим поведением, кем тот является на самом деле, государь, благодаря французу, снял на целый день комнату, дабы не привлекать к себе внимания в общем зале.

Трактирщик удивился такой причуде, но отказывать иноземцам, тем более что те платили щедро, не стал. Приказал слуге накрыть для гостей в комнате стол и доставить туда целую корзину самого лучшего вина, что имелось в подвалах дома.

Ко всему прочему Петр потребовал, чтобы их ни в коем разе не беспокоили. Хозяин пообещал, что этого не произойдет.

– Если вам, господа, еще понадобится вино, – произнес трактирщик, – вам достаточно дернуть вот за этот шнур. – Он показал на висевшую у дверей пеньковую веревку с огромным узлом на конце: – И я или мой слуга сразу же прибудем сюда.

Поклонился и ушел.

Вино лилось рекой. Пили они помногу. Особенно усердствовал Петр, Игорю даже казалось временами, что тот, будь на то его воля – осушил бы все бутылки в трактире.

– А хватит ли финансов? – Поинтересовался Ермилов у Меншикова, когда государь на пять минут удалился – по малой нужде. – Ведь напитки не бесплатные и стоят очень дорого? Особенно бургундское урожая тысяча шестьсот тридцатого года.

– У Петра есть средства, – пояснил Алексашка, затем поднес палец к губам и прошипел. – Т-сс. Хотя Петр и не говорил ничего такого, но мне кажется, Мишель, что трактирщик догадался, кто перед ним и теперь пытается выжать из государя как можно больше денег.

Вспомнился фрагмент одного из фильмов, что когда-то Игорь смотрел в детстве, как Петр приказал отправлявшимся в Голландию послам привезти для него сундук с инструментом, причем желательно недорогой. А между тем, отметил для себя Ермилов, государь не очень-то любил швыряться деньгами. Серебро да золото, которое он возил с собой, предпочитал тратить на морские приборы. Скорее всего, монарх просто мечтал открыть первую навигаторскую школу в России. Сейчас же монарх, вот уже не в первый раз, швырял деньги на вино. Кто был виновником того, что Петр пил? Лефорт? Меншиков?

– Денег хватит, – проговорил Алексашка, подливая в кубок Мишеля вино.

"Лишь бы здоровья хватило", – подумал Игорь и тяжело вздохнул.

– Ты, Мишель, лучше не вздыхай, – проговорил вернувшийся Петр, – а пей.

Против воли царя не пойдешь. Пить Ермилов старался в меру, но все равно после нескольких бутылок вслед за Петром и Меншиковым вырубился. И сделал это по-русски – лицом в салат.

Проснулся Игорь оттого, что кто-то яростно его теребил. Приоткрыл глаза и разглядел Алексашку. Хотел было махнуть рукой и снова грохнуться в салат, но передумал. Меньшиков был бледен. Волосы растрепаны, парик явно валялся где-то на полу, глаза навыкате. На правой ноге сапог, левая босая. Европейский кафтан (Петр так и не решился даже здесь, в Европе, отказаться от русского платья) расстегнут. На рубашке, у самого горла, пуговка оторвана.

– Все пропало, – прошептал он.

– Что пропало? – поинтересовался Игорь, приходя в себя.

– Пе-ет-тр-р!

– Что Петр?

– Он, он не дышит.

Ермилову на секунду показалось, что его окатили холодной, почти ледяной водой. Сон как рукой сняло. Игорь вдруг побледнел и испугался.

"Вот тебе бабушка и Юрьев день, – пронеслось у него в голове. – Проглядел, не рассчитал, и государя все-таки убили".

Мишель взглянул на Меншикова и спросил:

– Где он? И это, ты его убил?

Алексашка еще больше побледнел. Стал неистово осенять себя крестным знамением. И тут же, заплетаясь, промямлил:

– Да ты что? Чтобы я? Государя… Перепил его величество. Подагра, будь она неладная, скрутила. Эвон валяется. – И дрожащей рукой собутыльник показал на лежащего на полу государя.

Ермилов поднялся из-за стола. Пошатываясь, подошел к телу монарха. Присел. Тот лежал, раскинув руки. В одной из них бутылка бургундского вина, в другой кубок. Глаза открыты, и в них не то боль, не то страх. Игорю пришлось вернуться к столу. Он взял серебряную тарелку. Обтер ее рукавом, так, что она стала походить на зеркало. Вернулся к Петру и поднес тарелку к губам государя. Дыхания не было. Тарелка с грохотом улетела в угол комнаты. Ермилов выругался. Он посмотрел на Меншикова.

"Этот не помощник, – подумал Игорь, – он даже не заметил, что я говорю по-русски без акцента. – Вздохнул. – От него сейчас никакого толка".

Закатал рукав на рубашке Петра и пощупал руку. Тело уже начало остывать.

"Что же он, зараза, – подумал Ермилов, глядя на Меншикова, – меня раньше не разбудил? Растерялся? Испугался?"

– Что будем делать, Мишель? – спросил фаворит, приходя в себя.

– Думать.

Что-что, но Алексашка такого ответа не ожидал. Он предполагал все, что угодно, да вот только не это. Да и Игорь – тоже.

Он взглянул на Меншикова и вдруг понял, что часы нахождения того у власти медленно отсчитывали секунды.

– Ты лучше, Алексашка, расскажи мне, пока я думать буду, как сие произошло?

Меншиков начал что-то лепетать, но Ермилов его не слушал, сосредоточившись на своих мыслях. Игорю просто хотелось, чтобы фаворит что-то бормотал, а не сидел вот так вот – молча.

"Задание провалено, – думал между тем Игорь. – Подмены мне удалось избежать, а вот спасти государя я не смог. Неужели суждено было стать свидетелем смерти государя в столь молодом возрасте? А может, – вдруг пронеслось у него в голове, – это моя вина? Может, я косвенно виновен в том, что тот поехал кутить в этот трактир? Хоть он и не походил на того государя, о котором известно всем, но все же… А ведь Исаак больше походит на царя, о котором писали в учебниках истории и летописях, – неожиданно пришло на ум, – и не только внешне. А что если…"

– Алексашка! – скомандовал путешественник.

Меншиков вздрогнул. Прекратил говорить. Игорь взглянул в его глаза и понял, что тот не такой уж и грозный, как казалось на первый взгляд. Может, именно в тени монарха тот и был таким залихватским щеголем. Сейчас же, когда Петр был мертв, карьера его рушилась. Вполне возможно, что в данный момент в кудрявой голове фаворита летала, скорее всего, одна мысль: "А кому я в России нужен?".

– Что? – произнес Меншиков каким-то мертвым голосом.

– Нужно, чтобы сюда прибыли Лефорт, Возницын и Головин.

Последние двое были сейчас очень значительными персонами, и их карьера напрямую зависела от Петра.

– Зачем? – удивился фаворит.

– Ну, ты же хочешь остаться у власти?

Меншиков явно ничего не понял, но готов был выполнить любую просьбу француза, если та поможет ему. Он быстро стал застегивать все пуговицы на кафтане. Забегал в поисках сапога. Надел его, благо, искать долго не пришлось, и замер перед Игорем, что сидел сейчас за столом.

– Я готов, – проговорил он.

Алексашка готов было уже бежать, но Ермилов остановил его уже в дверях.

– Стой, Александр Данилович, – проговорил он, – найди еще людей, что смогли бы отыскать нам плотника Исаака. А лучше приведи сюда его самого.

Он улыбнулся (видимо, до фаворита дошла задумка француза) и скрылся в дверях.

Ермилов наполнил кубок вином. Сделал глоток.

Пора было брать историю в свои руки. В первую очередь нужно уговорить трактирщика, чтобы тот забыл о попойке. Заодно уломать его предать бренное тело московского царя земле. Игорь обшарил карманы кафтана государя и извлек на свет божий пару кошельков.

– Надеюсь, этого для переговоров хватит, – молвил он, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

Ермилов разыскал трактирщика на улице, недалеко от дома. Славный малый о чем-то беседовал с молодой девицей, осыпая ту, по всей видимости, сальными шутками. Красотка хохотала, пару раз она воскликнула, когда тот попытался ущипнуть ее: "Противный!" Да вот только такая реакция еще больше раззадоривала старичка.

Де Ля Гранд прокашлял, стараясь привлечь к своей персоне таким образом внимание. Ему это удалось. Трактирщик попросил у дамы разрешения отлучиться на минуту. Та ответила, что заболталась с ним, и уже хотела уйти, когда старик шлепнул ее слегка по аппетитной попе. Пощечину трактирщик явно не ожидал получить. Вовремя не увернулся. Девушка, приподняв подол платья, убежала. Старый ловелас хотел было отпустить еще одну шуточку вслед удаляющейся красотке, да не успел. Та скрылась за углом соседнего дома.

Потирая покрасневшую щеку, трактирщик подошел к Игорю и спросил:

– Что вам нужно, любезный?

Ермилов отвел его в сторону и в двух словах изложил сложившуюся ситуацию. Старик перекрестился, испуганно посмотрел на гостя и спросил:

– Надеюсь, это не вы его убили?

– Это несчастный случай. Мой приятель перепил и умер от апокалипсического удара, – пояснил Игорь.

Трактирщик сделал вид, что поверил де Ля Гранду. Он и так понимал, что происшествие в его доме вряд ли так быстро закончится. По его лицу скользнул страх, то ли за потерянную репутацию, то ли за пропавшие деньги, что он так мечтал получить с этих русских.

Игорь протянул ему кошелек с деньгами. Старик улыбнулся.

– Пусть его душа попадет в рай, сударь, – молвил он, пряча кошелек с деньгами за пазуху, – Вы уж милейший не беспокойтесь, – добавил, – я предам его земле в лучших традициях. А через девять и сорок дней отслужу по нему мессу.

Насчет мессы как-то Ермилов сомневался. Откуда человеку, несведущему в религии (изучал ее в Академии, но поверхностно), знать, был ли девятый и сороковой день у католиков? Даже если и была эта традиция, вряд ли хозяин станет ее соблюдать, тем более в отношении какого-то русского. Вполне возможно, что оставит деньги себе.

"Да и бог с ними", – подумал Игорь. Проверить, конечно, можно. Достаточно совершить перемещение в будущее на девять и сорок дней, да вот только стоит ли?

– Вот и замечательно, – молвил Ермилов, потом протянул второй кошель и добавил, – а это тебе за то вино, что мы с приятелями выпили. И еще я бы хотел подождать в комнате своих друзей, которые вот-вот должны приехать.

– Ваше право, сударь, ваше право, – сказал трактирщик, запихивая и второй кошель за пазуху.

С такими деньжищами, что он получил сейчас, старик теперь может просто не работать. Средств хватит содержать не только его, но и его внуков, что сейчас суетились по другую сторону дома.

Приблизительно через два часа прискакали Меншиков, Головин и Прокофий Возницын. С ними был и Исаак.

Игорь удивленно посмотрел на Алексашку и спросил:

– А где Лефорт?

– Он отказался приехать, – ответил собутыльник Петра.

Меншиков рассказал, что случилось в комнате, которую Лефорту выделили для проживания в одном из трактиров Парижа. Франц Яковлевич сразу понял, что задумал француз, как только Алексашка описал разыгравшуюся трагедию и просьбу де Ля Гранда привести к месту смерти государя Исаака. Весь покраснел от гнева и со словами: "Я против того, чтобы на московском троне был самозванец", выставил Меншикова из комнаты за дверь.

Ермилов тяжело вздохнул. Это и можно было предполагать. Игорь не сомневался, что и Гордон будет против замены умершего царя двойником. Вполне возможно, пошли они на это только с мечтой, что станут регентами при царевиче, а может быть, оба понимали, что того контроля, какой был над Петром, у них уже не будет, или, скажем, не желали подчиняться какому-то безродному самозванцу, да еще и низкого роду.

– Бог с ним, с Лефортом, – проговорил Ермилов.

После того, как первый посол – Лефорт, отказался участвовать в подмене, оставались еще двое: Федор Алексеевич Головин и Прокофий Богданович Возницын.

Ермилов вспомнил, что писал о Головине английский посол Витворт. Тот утверждал, что Федор Алексеевич имел репутацию самого рассудительного и опытного из чиновных людей Московского государства. Именно на втором после – первым являлся Лефорт – и лежала вся черновая работа по подготовке. Да и Игорь за время путешествия лично убедился, что Федор Алексеевич имел за плечами многолетний опыт дипломатической службы. К тому же путешественник знал, что Головин человек общительный и хлебосольный. Другого человека, отличавшегося основательным выполнением порученных ему государем дел, Ермилов среди людей Петра не встречал. Меншиков – еще тот лоботряс.

С третьим послом лично Игорю встречаться не приходилось. Когда он вошел вслед за Меншиковым в комнату, путешественник отметил, что Прокофий довольно высок, хотя до роста Петра явно не дотягивал, грузен. Про него раз Алексашка сказал: "Возницын человек необщительный, с неприятным цветом лица и важной осанкой". Что в нем нравилось Ермилову, так это то, что в Посольском приказе тот уже служил тридцатый год. Причем на высокие должности карабкался по служебной лестнице: начиная карьеру подьячим, а сейчас был думным дьяком (чин пожаловал Петр перед самым отъездом).

Между тем, Головин вот уже минут десять ходил из угла в угол. "Это нехорошо, – шептал посол, – очень нехорошо". Прокофий Возницын теребил в руках шапку, не понимая, что теперь делать. Меншиков потянулся было за бутылочкой вина, но Игорь убрал ее из-под самого носа. Алексашка хотел возмутиться, но вспомнив последствия вечеринки – промолчал. Теперь вот сидел, задумчиво глядя на остатки вчерашнего обеда. Исаак, необычно высокого роста молодой человек лет двадцати пяти – двадцати семи, одетый в темный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, стоял у окна в недоумении. Он никак не мог понять, для чего его, обычного плотника, притащили в этот трактир на окраине Парижа.

– Петр мертв, господа, – продолжал говорить между тем Ермилов, – а с его смертью умерла и ваша власть в Московском государстве. Ваше влияние на правителей теперь ничтожно. Не думаю, что царевна Софья, а она сейчас осталась единственной наследницей, за которой есть силы, будет к вам прислушиваться. Алексей еще мал и вряд ли сможет долго продержаться на освободившемся троне. Так что я предлагаю заменить умершего Петра двойником. – Тут кивнул в сторону Исаака. Плотник встрепенулся, словно поняв, что речь зашла о нем. – Ибо другого решения в сложившейся ситуации не вижу. Боюсь, Софья не простит тех, кто приневолил ее отречься от трона. Она не забудет жизни за стенами монастыря.