Текст книги "Городской романс"

Автор книги: Александр Терентьев

Соавторы: Людмила Татьяничева,Юрий Петров,Леонид Ильичев,Римма Дышаленкова,Рамазан Шагалеев,Юрий Абраменко,Александр Куницын,Михаил Львов,Геннадий Суздалев,Ким Макаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Нэлли Ваторопина
Родничок

Осень – мое любимое время года. Осень – и этот сквер над рекой Миасс возле Дворца культуры ЧЭМК. Здесь, напротив, в доме № 45-а по улице Сталина (ныне Российской) началась моя жизнь более полувека назад, здесь прошло мое военное детство и юность.

В этом сквере назначались первые свидания, проливались первые слезы. Сюда, на берег Миасса, я приводила потом своих детей – дочку и сына, а когда они стали взрослыми – внучек, Машеньку и Настеньку, приведу и внука Илюшку, как только он подрастет.

Этот сквер, маленький зеленый островок среди большого шумного города, обладает какой-то волшебной способностью успокаивать, возвращать силы и надежды. Я часто прихожу сюда одна, особенно осенью, когда все чувства обострены до крайности и все видится в черном цвете.

Сегодня я снова стою на гранитном выступе обрыва. Вокруг все серое: небо, воздух, вода в Миассе. Крупные капли редкого дождя тоже серые. В разрывах туч изредка показывается скучное солнышко, совсем ненадолго, и тут же тучи прячут его в свои глубины. Ветер налетает порывами и швыряет под обрыв сорванные с берез листья. Покружившись в воздухе, они исчезают внизу. Над серой пеленой воды стремительно проносится чайка и тоже исчезает. Как только они тут живут? Еще лет десять назад в Миассе можно было купаться. Сейчас нельзя, настолько он грязен. Но ребятишки купаются. Река все же.

Под обрывом, как раз подо мной, есть маленькое чудо – родничок с живой водой. Вокруг грязно, замусорено, а он, упрямый, пробивается из горы по капельке – прозрачный, холодный. До чего же вкусна вода из него! Когда мне совсем худо, я собираю в ладошку эти драгоценные капельки и, наслаждаясь, пью. Живая вода.

Совсем потемнело. Напротив, на берегу, в девятиэтажках засветилось множество окон. А когда-то на месте этих громад был поселок из маленьких деревянных домиков. Ни один из них не был похож на другой. Во время половодья Миасс становился грозным, и первые две-три улицы заливало до самых окон. Возле домов дежурили на лодках, чтобы случайной льдиной не задело домик. Зато весной в пору цветения и на этой стороне можно было опьянеть от аромата цветущей сирени и черемухи.

Ничего этого нет. Но есть сквер. Есть крутой обрыв над Миассом. Есть родничок с живой водой. Есть осень. И есть я. Здесь начало моей жизни, и здесь, только здесь она окончится.

Нэлли Ваторопина
Помню…

«Помни. Помни», – снова и снова повторяла бабушка, больно сжимая мою руку. Ее слова терялись в грохоте проходящего поезда. Это был казавшийся мне бесконечным состав с теплушками, в раскрытых дверях стояли и сидели люди в солдатской форме. Они нам что-то кричали, махали руками и пролетали мимо. Куда – я тогда уже знала: на фронт, на войну.

Потом мы шли с бабушкой домой вдоль путей. Наш дом находился совсем недалеко от станции, но мы шли долго. Часто останавливались, провожая проходящие поезда. Какой из них увез моего отца – я не знаю.

Не помню и того, как прощались с ним в этой сутолоке: очень много людей, детей, крик, шум, плач. Мне было тогда три года два месяца шестнадцать дней, а бабушке – сорок шесть лет.

Моя мать умерла, когда я родилась. Бабушка стала для меня и матерью, и другом. Вдова царского офицера, своего сына – моего отца – она воспитала одна, дала ему образование, пережила трагедию раскулачивания. Красивая, строгая, сдержанная, даже жесткая, она чем-то притягивала к себе людей. Особенно тянулись к ней женщины – со своими бедами и радостями, за советом и просто поделиться. Она умела понять всех. Ее любили и побаивались.

«Помни. Помни», – твердила бабушка, словно зная, что я больше никогда не увижу своего, отца и слова «круглая сирота» станут моими навсегда.

Это было 23 июня 1941 года. С этого дня бабушкины черные косы стали седыми.

Помню. Я все помню.

Олег Митяев
Всегда помню о Челябинске

Мой Челябинск… Об этом можно написать целую книгу. И будет мало. Ведь Челябинск – это тридцать лет жизни, начиная с самого рождения.

Если начать конкретно перечислять всех тех хороших людей, которые любили меня и помогали во всем (собственно, любят и помогают до сих пор), то есть большая опасность кого-то пропустить. Потому что таких людей очень много. От нянечки в родильном доме до преподавателей в институте физкультуры. Я благодарен всем без исключения.

Помню имена, фамилии, даты, свою практику в качестве монтажника на тракторном заводе и моего наставника, который учил меня прикручивать розетки качественно и вообще относиться к своему труду со смыслом. С удовольствием вспоминаю ребят из клуба «Моримош» при ДК ЧТЗ. И наши вечера самодеятельной песни. И эпопею с концертами по цехам завода, когда уже был я артистом областной филармонии.

Челябинск – это и юношеские влюбленности, и ночные бдения перед экзаменами, и «Весна студенческая» в ЧПИ, где так тепло принимали наш с Петей Старцевым дуэт. А Ильменский фестиваль, ставший для меня точкой отсчета в творческой судьбе! А уральская природа, подарившая столько тем для песен! Таганай… Тургояк… Озеро Смолино, на которое выходили окна нашей квартиры, когда мы жили в Ленинском районе…

Свежи даже самые ранние детские воспоминания. Старые грузовики на площади возле Дворца культуры ЧТПЗ, флаги, транспаранты, все оживлены и готовятся к демонстрации. Цеховые вечера, куда меня приводят за руку родители, и я с завистью смотрю на передовиков, которым вручают именные часы и медали «За трудовую доблесть». Мама с папой угощают меня конфетами, и они такие молодые…

Никогда это не вытравится из памяти. Где бы я ни находился – всегда думаю о Челябинске. Он со мною и наяву, и в сновидениях. Мне снятся старые дворы, уютная танцплощадка на берегу озера Смолино, каток…

– Ну а зачем же ты уехал из Челябинска? – до сих пор спрашивают меня. Были причины. Никак я не мог получить нормальную квартиру. Может, я решил доказать, что чего-то стою, заработал деньги и купил квартиру в Москве. Но это не имеет никакого отношения к моей любви к Челябинску и моим родным челябинцам.

Как может художник выразить свои чувства? Ну, конечно, посредством творчества. Поэтому я решил выпустить альбом «Челябинск». Это песни, написанные мною здесь или в каких-то далеких краях, когда я думал о Челябинске.

Конечно, можно воспринимать альбом как дань любви к моей малой родине. Но мне хотелось бы большего: оказать помощь челябинским больным детям и немощным старикам. И я решил весь гонорар от продажи кассет, пластинок, лазерных дисков передать в конкретные больницы и дома престарелых.

Владимир Боже
Из челябинского фольклора

Челябинск – старый город. И в этом убеждаешься, когда держишь в руках архивные документы двухсотлетней давности. Кружева витиеватых букв с лихими росчерками пера, напрочь забытые слова, заставляющие бойко работать задремавшую было фантазию, солидная с водяными знаками бумага, и жизнь, – так хочется сказать, – запечатленная в разных своих проявлениях, навечно. Но, увы, разных проявлений не так уж и много. В основном это описи имущества, тяжбы по поводу украденной лошади да разбор затеянной кем-то драки.

О чем думали наши предшественники, во что верили, чего боялись и над чем смеялись?

Отчасти ответы на эти вопросы дает фольклорный материал, сложившийся в городе еще до появления газет и журналов и сегодня почти не известный челябинцам. Выявленный в редких рукописных и печатных изданиях и публикуемый ниже, он подтверждает тот неоспоримый факт, что Челябинск, как и все исторические населенные пункты нашего края, имел целый пласт устной краеведческой и этнографической культуры, утерянный в результате быстрого роста населения, вызванного включением города в число станций железной дороги. Не всегда сведения, в нем излагаемые, соответствуют исторической реалии и архивным документам. Но так ли это важно, если речь идет о «преданьях старины глубокой». Ведь они несут в себе нечто не менее ценное, чем истина – образ мысли наших предков, их представления о нравственности, справедливости, устройстве мира.

Только Челяк и остался

…На том месте, где теперь Челябинск, 200—250 лет тому назад был единственный рыбачий, шалаш. Стоял он на левом берегу реки Миасс против теперешних улиц Каслинской и Кыштымской.

Правый берег реки был занят дремучими лесами. На степную левую сторону реки Миасс пригоняли стада на летовку башкиры. В шалаше жил башкир-рыбак, у которого башкиры-пастухи выменивали рыбу на свои продукты. Так продолжалось из года в год. Но однажды прибывшие на летовку башкиры не нашли своего земляка и его шалаша. Шалаш был разрушен, а на том месте, где он стоял, валялся беспризорный челяк, или по-башкирски селяк. (Челяк – деревянная посудина, ведро.) Рыбака с его шалашом не стало, но башкиры продолжали пригонять стада на полюбившееся им место с хорошими кормами и водопоем. И то место, где жил рыбак, стали называть «место, где селяк», или «место, где найден был челяк».

Примечание. Легенда, объясняющая топоним «Челябинск», была записана А. Шумаковым и опубликована в рукописном журнале «Челябинский краевед» (см.: Государственный архив Челябинской области, фонд Р-633, опись 1, дело 21, лист 26, 26 оборот).

Атаман Кривой был крут…

…Первые поселенцы селились на левом берегу реки Миасс, в заречной части нынешнего Челябинска. На правом берегу реки была башкирская деревня Челябха. Русские первые поселенцы жили совершенно свободно, не зная над собою никакого начальства. И только башкиры беспокоили их и заставляли быть настороже. Чтобы избавить себя от этого беспокойства, русские собрались на общий сход, решили действовать организованно и избрали себе в руководители атамана Максима Кривого. Максим был человеком энергичным, он предложил челябинским башкирам ультимативное требование, Чтобы они немедленно убрались из этой местности, угрожая в противном случае выгнать их силой. Учитывая превосходство русских, башкиры благоразумно решили исполнить требования Максима. Сложили свои незатейливые манатки, собрали свой скот и перекочевали в Сарт-Калмыцкую волость. После ухода башкир русские начали заселять и правый берег реки.

Примечание. Легенда записана Ф. И. Горбуновым (1871—1936) и опубликована в рукописном журнале «Челябинский краевед» (см.: Государственный архив Челябинской области, фонд Р-633, опись 1, дело 6, лист 35).

Небезынтересно, что версия о первоначальном заселении русскими левого берега реки Миасс довольно устойчива в легендарных сведениях. Так, в 1928 году, при проведении земляных работ, были обнаружены человеческие останки, по поводу которых на страницах «Челябинского рабочего» разгорелась настоящая дискуссия. В ее ходе семидесятилетний житель Челябинска Г. Игумнов, ссылаясь на рассказ своей матери, которая, в свою очередь, слышала его от своего отца, среди прочего писал: «Здесь, по направлению к реке, была крепость Челяба. Ранее она была только за рекой, а на этой стороне жили киргизы» (Челябинский рабочий. 1928. 13 июня).

Народные поверья, суеверия, знахарство, россказни и прочее в Троицком и Челябинском уездах

(Из этнографических записок Ястребова)

Ворона и здесь почитается зловещею птицею, поганою, проклятою, окаянною. Очень много простолюдинов, по замечаниям стариков, убеждены, что, если на чьей-то крыше собравшаяся куча ворон долго каркает, в том доме будет падеж скота. Если она летает из конца в конец над деревнею – падеж или валеж в целой деревне. Вообще пролет с карканьем ворон над деревней – недобрый знак: будет ненастье, пожар, смертность.

Кто убьет ворону и сороку в Покров день, у того на следующий год урожай хлеба.

Про разбогатевшего крестьянина говорят: верно, уж ворону скурчил.

Кузнечик, кующий в стене ночью на воскресенье, предвещает скорую смерть кого-нибудь в семействе этого дома или какое-либо несчастье.

Кошка, умывающая лапкой рыльце, замывает гостей из той стороны, куда обращена головой.

Нечаянно потухшая свеча, крик сорок на заплотах или над завознею – тоже приход гостей.

Умирая, если кто сам не закроет глаз – признак скорой смерти из этого дома и другого.

Не бывает благословения над тем домом, где на ночь не закрывается вода в чану или сусеке. Не имеющий чем-либо покрыть ее должен класть хотя бы палку.

Не нужно на себе ничего зашивать или пришивать: пришьешь, потеряешь память.

Не прощайся на пороге, не обрезывай ногтей в гостях – поссоришься скоро с хозяином.

Родители, узнавшие о разврате своей дочери, должны обрезать ей косу…

Поющая курица предвещает хозяину несчастье. Треснувшая матица в доме – покойник.

Сани с красками – хозяева с ласками, санки с запятками – хозяева с оглядками, – говорят старики ребятишкам.

Во всяком доме есть суседушка, сусед – великороссийский домовой. Переходя на новое жилище, должно приглашать с собой и суседа. Если ему не нравится корова или лошадь, или они не по шерсти, то от первой не ожидай приплоду, последнюю не откормишь.

Нелюбящую лошадь он мучает, нравящейся – заплетает косы в гриве (подобное поверье обще с Московской губернией).

С людьми он тоже ведет знакомство, особенно с женщинами.

Любимой им женщине он то заплетает косы, то во время сна он приходит к ней и дышит на спящую. Если его дыхание тепло – хорошо, холодно – дурно, бедственно для этой женщины.

Волосы на груди играют немаловажную роль. Человек, имеющий их в изобилии, должен быть или чрезвычайно счастливым, добродетельным, или безнравственным и мошенником – две крайности. Верх счастия, если эти волосы расположены крестообразно; люди с подобным или высокого звания, или достигнут оного.

С которых пор собака оделась шерстью, а человек начал харкать? Первый человек засыпает, на страже у него собака. Дьявола берет сильное любопытство взглянуть на новосотворенное создание – человека, но близко подойти к нему – напрасное старание: собака устрашает. После разных разностей, наконец, ему – дьяволу – удается уласкать собаку. Подойдя к первому человеку, он взглянул на него, усмехнулся с зависти и, как на презренного, харкнул ему на грудь. Собака за неверность свою наказывается шерстью, которой прежде не имела.

Стрелять в лебедей – грех, застреливший лебедку наплачется.

Зайцы – поганье (употребляющий их мясо – поганый человек). Казаки, потребляющие их, подвергаются насмешке, говорят – на свет Божий слепыми родятся: котенок, зайчонок, щененок да казачонок.

Никогда замужняя женщина не должна чесать косу при чужом: грешно, и коса вылезет. Еще больше грешней и вместе стыдно ходить простоволосой; когда взойдет солнце, голова должна уже повязаться платком – это остаток татарщины или влияние ее на здешний быт, в точности исполняемый.

Обильная земляная вода обещает раннюю и обильную снегом зиму. Если декабрь был холоден, август будет тепел; теплый ноябрь предвещает студеную весну…

* * *

Мать, желая позабавить ребенка, сажает его на порог избы, берет за правую ручонку, плюет на ладонь и потом водит по ней указательным пальцем, припевая:

 
Сорока-воровка
Кашу варила,
На порог становила,
Гостей созывала;
Гости побывали,
Всю кашу посъедали…
 

И потом, поднимая его быстро на руках вверх, хохочет. Или занимает ребенка следующим:

 
Где были?
У бабушки.
Что ели?
Алябушки.
Где алябушки?
На полочке.
Где полочка?
На столбике.
Где столбичек?
Вода снесла.
Где вода?
Быки выпили.
Где быки?
На гору ушли.
Где гора?
Черви выточили.
Где черви?
В траву ушли.
Где трава?
Гуси выщипали.
Где гуси?
В тальник ушли.
Где тальник?
Девки выпололи.
Где девки?
Замуж вышли.
Где мужья?
Лесовать ушли.
Где леса?
Повыгорели.
 

Потом, поднимая ребенка, скороговоркой прибавляет: Прутька бычок по дорожке течет.

Сани не наши, хомут не свой, понужай – не стой.

Ехал бы ежеден, да нет пошевен.

Ехало не едет, тпру не везет.

Кому ехать домой, запрягай да ступай, кому спать-ночевать – стелись да ложись, вперед Богу молись…

Примечание. Заметки М. Ястребова были опубликованы в «Оренбургских губернских ведомостях» за 1851 год и являются одним из первых, если не самым первым собранием фольклорно-этнографических сведений, записанных на территории нашего края и бытовавших в конце XVIII века – начале XIX веков. Матвей Никифорович Ястребов (1826—1853) – преподаватель истории и географии челябинского уездного училища, сотрудничал с Императорским географическим обществом, опубликовал ряд статей и документов по истории и этнографии края.

Татьяна Шматько-Зальцман
На всю оставшуюся жизнь

Письма издалека

Я – дочь Исаака Моисеевича Зальцмана, Таня, Татьяна Исааковна. Родилась в Ленинграде в трагическом 1937 году, 22 июня 1941 года мне отмечали четыре года. А вскоре война привела нашу семью в Челябинск. И с первой встречи с городом и по всей жизни я несу к тебе, Челябинск, трепетное чувство, еще более трепетное, чем к моей родине – Ленинграду.

Наверное, это потому, что прожитые в Челябинске детские годы были временем славы наших отцов, их «звездным часом». То, что было сделано ими в войну, подарило им и нам, их детям, чувство невероятной гордости на всю оставшуюся жизнь.

Отец вспоминал, что при первой встрече Челябинский тракторный произвел на него очень сильное впечатление: огромные корпуса, конвейеры, специализированные станки.

«Перед нами был промышленный колосс, но это был тракторный колосс, рассчитанный на массовое производство тракторов».

Отец рассказывал, как первые месяцы войны свели под крышами цехов ЧТЗ, а в некоторых цехах не было еще даже крыш, несколько крупных заводов: ленинградский «Кировский», харьковские танковый и дизельный, завод «Красный пролетарий» и завод фрезерных станков из Москвы, часть Сталинградского тракторного, абразивный и более мелкие. Так родился завод-гигант, получивший в народе гордое имя «Танкоград».

Отец говорил, что на заводе работало 80 тысяч человек, выдавалось около 300 тысяч продовольственных карточек! Весь Челябинск участвовал в организации выпуска танков и дизелей на этом гиганте, попутно создавая максимально возможные в то время бытовые условия для десятков тысяч эвакуированных, принимая в свои квартиры по две-три семьи.

Предстояла громадная работа по расстановке рабочих и инженерно-технических кадров. Директора, главные инженеры, главные технологи, заместители директоров и другие инженерно-технические работники разных заводов, не считаясь с собственной прежней должностью, занимали то место, где могли принести наибольшую пользу, вспоминал отец.

Он рассказывал, как в короткий срок заработал громадный коллектив, наращивая темпы выпуска танков не по дням, а по часам в буквальном смысле слова:

«Не ежедневно, а ежесменно мы подводили итоги и намечали мероприятия на следующую смену. Работали по двенадцать часов, а если нужно, и сутками. На ходу надо было формировать цеха, участки, тысячи станков соединить в линии серийного и массового производства, тысячи станков модернизировать, приспособив к новой технологии. За одну ночь переставляли от 30 до 500 станков. Создавали конвейерно-поточное производство. Всем сейчас известно, что мы превзошли немцев не только в конструкции танков, но и в организации производства: на трех конвейерах выпускались одновременно танки КВ, Т-34 и дизели не только для себя, но и для других заводов».

С балкона нашей квартиры были видны железнодорожные пути, по которым с завода уходили составы с танками на фронт. И мы с братом Лёней часто считали количество платформ, тянувшихся за паровозом. Однажды мимо нас проследовал большой состав с танками и танкистами. Паровоз и несколько головных платформ уже миновали мост через улицу Спартака, как послышался страшный грохот. Мы выскочили на улицу и увидели, что состав пошел под откос. Через некоторое время в сторону завода проследовали искалеченные танки, у некоторых сопровождавших их танкистов были перевязаны головы. Потом мы узнали, что это была диверсия.

Среди бумаг отца я нашла стихотворение, к сожалению, неподписанное. Там есть такие строки:

 
Когда в Москве,
Когда на Балтике,
Когда в тайге,
Когда в Крыму
Все говорят,
               что наши танки
Прорвали фронт
               и вышли к рубежу, —
Я знаю:
               речь ведут о фронте,
О фронте в доблестном тылу.
 

И когда сейчас осмысливаешь жизнь, которую прошли наши отцы в Танкограде, а были они гораздо моложе, чем мы сегодня, понимаешь, что сделанное ими было не только по истинному движению души, но и талантливо, оперативно, тактически и стратегически грамотно.

А сколько было сделано в конце войны и в первые же годы после Победы для рабочих ЧТЗ, чтобы украсить их жизнь! Прекрасный театр, зимний стадион, первые дома на Киргородке, садовые участки… Я хорошо помню замечательный заводской хор. А как мы болели за хоккеистов и футболистов! А какие самодеятельные коллективы были на заводе, какие яркие, интересные профессиональные концерты они давали! У нас в доме хранятся несколько живописных работ заводских студийцев. Теперь я особенно хорошо понимаю, как заботилась администрация ЧТЗ, чтобы личность человека реализовывалась не только в заводских цехах, но и духовно.

Наша семья гордится тем, что во всем этом есть большой вклад отца, горячо любимого деда, как называли в семье после рождения внуков, Исаака Моисеевича Зальцмана. Он любил вас, любил Челябинск, любил и гордился делом, которое вы делали вместе.

Когда его просили рассказать о наиболее ярких людях, о танкоградцах, он говорил, что это трудно, ибо каждый из них – поэма, если не большой роман. А потом начинал рассказывать. Мне кажется, он помнил их всех.

И как же так случилось, что с осени «знаменитого» 1949 года отец никогда больше не увидел заводских цехов, заводского театра, детского парка, который в народе так и называют зальцмановским? А главное, так и не увидел многих своих соратников: Евгения Васильевича Мамонтова – этого громадного, умного, удивительно порядочного человека, настоящего уральца. Николая Петровича Богданова, которого всегда вспоминал с громадной теплотой и благодарностью. И многих, многих других, с кем был связан годами совместного труда. Он не мог себе позволить приехать в Челябинск по частному приглашению, он ждал приглашения от завода, но так и не дождался…

Мне же довелось несколько раз, и всегда с большим волнением, побывать в Челябинске после нашего отъезда. Район ЧТЗ не очень изменился. В 1973 году мой любимый каток был еще огорожен тем же дощатым забором, что и при открытии. Но город постепенно менялся. С каждой новой встречей он приобретал облик крупного красивого промышленного города. Меня восхищали каслинские кружева на фасадах домов, в кафе, в переходах, здание нового драмтеатра, цирк и многое другое. Но более всего радовало, что челябинцы сохранили свою уральскую душу. Могли подбросить на машине и не взять ни рубля, могли отказаться от чаевых в парикмахерской.

Моего отца нет уже шесть лет. Мы передали заводскому музею все, что он завещал: шинель, папаху, орденскую книжку, удостоверения лауреата Государственной премии и депутата Верховного Совета.

Обращаясь к нынешнему поколению заводчан, отец говорил:

«Нужно, чтобы вы хорошо знали и всегда помнили, что работаете в цехах прославленного ЧТЗ-Танкограда. Чтобы вы трудились с полной отдачей сил, как это делали ваши отцы и деды в первые пятилетки и в годы Великой Отечественной войны».

Он желал вам никогда не останавливаться на достигнутом, жить и работать на благо Родины.

К словам отца я хочу добавить и свое личное пожелание. Постарайтесь сохранить добрую силу, что идет от земли уральской! Ведь мир живет непреходящими ценностями. Пусть девиз наших дедов и отцов «Нужно – значит возможно!» станет для вас руководством к действию, а гуманизм движет вашей душою.

Февраль 1995 г.