Текст книги "Зачем я пошел в армию(СИ)"

Автор книги: Александр Терентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Ничего они не добьются – как лазали, так лазать и будут. Помню, служил я как-то на Дальнем Востоке... Так там тоже все через забор ходили. И чего только не придумывали, как только не извращались: и солидолом мазали. И проволоку в три ряда натягивали, и битым стеклом стены посыпали, – все без толку. Единственное что помогло – кто-то додумался набрать говна из сортиров и им все измазать. Тогда лазать перестали. Но я об этом никому не скажу...

Со временем, камуфлированная мудрость становилась главным фактором выживания, наиважнейшим из основных инстинктов. Поэтому, попав на гражданку, homo soldatikus просто обалдевает от того, как там легко зашариться. И первым делом начинает удовлетворять основные потребности, которых его длительное время лишали – отсыпаться, отжираться, и сношаться. Естественно, если его не остановить, то он станет или патологическим лентяем, или сопьется, или скурвится. А чаще все сразу. Но, проявив невероятную волю, homo soldatikus, иногда вполне может достигнуть успеха. Некоторые азы выживания, усвоенные в армии, могут принести большую пользу и на свободе. Так, привыкнув к тому, что при первой возможности тебя обманут, у homo soldatikus вырабатывается два рефлекса: никому не верить, и обманывать первым. Ну и главное правило армии: «наказывают не за то, что нарушил, а за то, что попался» – ключ, который откроет все двери на пути к успеху. Но если попался – пеняй на себя!

Заступил как-то дежурным на полигонное КП старшина Рудик. Путь на полигон пролегал рядом с дачным поселком. Местные с удовольствием пользовались оставшейся после тоталитарных советских времен дорогой с крупными вкраплениями раздолбанного асфальта, пока генералиссимус не решил пресечь этот непорядок, и всех гражданских перенаправили по окружному пути, через кладбище. Для контроля данного процесса организовали КПП. Все бы ничего, но подошла к нему бабушка с потрепанным жизнью велосипедом и попросила:

– Сынок, дай пройти! У меня тут огород почти в самом начале, мне такой крюк делать надо...

Рудик огляделся по сторонам, и сказал:

– Только пошустрее! И если что – мы тебя не пропускали.

– Ой, спасибо сынок!

Спустя несколько часов, бабуля вернулась обратно, и в знак признательности сунула Рудику пакет с клубникой. Старшина отказался, но бабуля проявила настойчивость, и, помявшись, Рудик все же принял благодарность. И только бабушка скрылась из виду, с проверкой на КП нагрянул комбат Птеродактиль. Рудик встретил командира со всеми полагающимися почестями согласно этикету. Комбат уже собрался уходить, и тут его взгляд пал на кулек с клубникой.

– Это что?

– Клубника товарищ полковник. Угощайтесь!

– Откуда?

– С дома взял...

Птеродактиль задумался и завис, что случалось с ним довольно часто. Через несколько минут выйдя из транса, Птеродактиль продолжил:

– Старшина, че ты мне в уши ссышь? Ты че, своего комбата за идиота держишь? А я тебе расскажу, как все было: ты отправил помощника на патруль, а он вместо этого залез в чей-то огород и там наворовал клубники! Вот как вы тут службу несете! Ниче, я вас выведу на чистую воду!

Расследуя обстоятельства совершенного против Родины преступления, комбат разбудил помощника, наломав ему отдыхающую смену. На все квадратные вопросы Птеродактиля, сонный помощник отвечал коротко и емко:

– Мммбеэээээ...

Наконец, удовлетворенный проделанной работой, Птеродактиль уехал, приказав всему наряду написать объяснительные по факту совершенного ими проступка.

Через полчаса на КП примчался начальник штаба батальона и с ходу, не снимая лыж, начал интим с Рудиком:

– Старшина! Че за хрень у тебя тут творится?!

– Не могу знать тварищ капитан... – обреченно отвечал Рудик.

– А на кой тебя тут посадили тогда? Кто должен за твоими подчиненными следить? Я что ли? Где этот дибил?

Помощника снова подняли на допрос.

– Ладно, пошел ты тырить клубнику – хрен с тобой! Но мля, как ты тупизень перед комбатом спалилися?

На что помощник, округлив глаза, ответил:

– Мммбеэээээ...

Пытаясь замять ситуацию, Рудик предложил кэпу клубники. Тот не побрезговал, и, развалившись на стуле, аппетитно поедал ее, сплевывая хвостики на пол. Промурыжив мозги наряду, капитан с чувством выполненного долга удалился, строго указав:

– Не сменитесь, пока объяснительные не предоставите!

Проводив начальника, Рудик взял пакет с остатками ягод и в сердцах швырнул его о забор. Вечером, после сдачи наряда, старшину вызвал командир роты.

– У тебя совесть есть?

– Мммбеэээээ... – ответил Рудик.

– Я тебя целый час перед комбатом отмазывал, мог бы хоть одно ведерко клубники подогнать! Вот делай после этого людям добро...

Длительный процесс превращения человека в homo soldatikus проходил у всех по– разному, но в любом случае болезненно и психопатично. Поэтому, у многих включались защитные механизмы. Кто-то, как Миша Грыша, постоянно боролся с зеленым Змием. Пока длилось захватывающее и увлекательное противостояние, бремя службы стремительно проносилось мимо. Плюсы данной стратегии заключались еще и в том, что алкоголизм, приобретенный в армии, считается инвалидностью и основанием для увольнения по ВВК, со всеми причитающимися бонусами. Но, желающих пойти по этому пути находилось совсем немного.

Кто-то, как ефрейтор Дмитрий Натощак, обретал Веру, и, подчиняясь Божьему провидению, шел по тернистой стези воина, благодаря Всевышнего за ниспосланные трудности и лишения. Стараясь образцово исполнять обязанности солдата, Дмитрий Натощак выучил все инструкции, пункты и положения, в совершенстве овладел личным оружием, являл собой безупречность и дисциплину. Мне такой подход импонировал, но мне, как и всем остальным, казалось, что у Дмитрия рано или поздно крякнет кукушка. Как оказалось – не казалось. Вскоре на все вопросы Дмитрий отвечал: «Не вижу проблем! Ступай своей дорогой!», и, улыбаясь, говорил: «Читссс...» имитируя издаваемый «Уралом» звук.

В попытках защититься от окружающей действительности, каждый сходил с ума по своему, ну, в смысле адаптировался. Интересный способ придумал товарищ Дениска. Маленький, сильный и коренастый, он всем своим видом и повадками походил на обритого и остриженного гнома в зеленой униформе. Эдакий боевой лепрекон. Дениска спасался постоянными разговорами о спорте и половом сношении, а также бесконечной травлей шуток. Он непрерывно общался с товарищами, с телефоном, с телевизором. Помню, сменившись ночью с поста, я, подходя к казарме, услышал знакомое бурчание Дениски. Удивляясь, с кем это он так поздно лясы точит, я увидел сидящих возле Дениски котов, сосредоточенно внимающих каждому его слову. Дениска, посмеиваясь, что-то им увлеченно рассказывал, а кошаки заворожено слушали. В знак признательности столь благодарным слушателям, Дениска время от времени чем-то их подкармливал и продолжал свое повествование. Общительный Дениска, страдающий от нехватки внимания, завел себе кота и дома. В те же редкие моменты, когда поговорить оказывалось совсем не с кем, Дениска что-то тихо бубнил себе под нос и усмехался.

Оригинальный, и, как показала практика, весьма эффективный метод изобрел товарищ Голубь. Поначалу, наблюдая за Голубем, я на сто процентов уверился в том, что этот утырок просто создан для армии. Всегда на позитиве, беспрестанно кривляющийся, несущий какую-то ересь, и всем своим поведением показывая, что он в эту ересь свято верит, Голубь производил впечатление идеального солдата. Но однажды Голубь себя выдал. В те редкие моменты, когда нас по каким-то причинам не озадачивали тупой работой, всех собирали в ленинке. После двухчасового сидения один из молодых не выдержал:

– Мля! Ну че мы здесь сидим? Че нас домой не отпустят?

На что Голубь ему ответил:

– Э! Ты не просто так сидишь – ты Родину защищаешь! Тебе Родина за это бабло платит!

– Боже! Как меня все это засношало...

И тут Голубь раскрылся:

– Все вы Богу ноете когда вам членово, а когда все хорошо – фиг кто вспомнит и спасибо скажет!

Я удивленно посмотрел на Голубя. Он посмотрел на меня, и понял, что спалился, причем понял, что и я это понял. Позже, пытаясь разгадать его феномен, я напрямую спросил у Голубя:

– Малый, ну ты же нормальный человек. Как, КАК?! Ты можешь быть таким утырком?

– Братан, я когда КПП переступаю, у меня в голове чета щелкает и все, я – солдат! А на свободе я совсем другой. Тут иначе нельзя, а то станешь таким же зомбаком как старослужащие.

Немного понаблюдав за ним, я воочию убедился, как подходя к части, обычный парень Рома в один миг превращается в Голубя, словно Билли Миллиган, отдавая свое сознание в распоряжение другой личности.

Пример этот оказался заразительным. И вскоре к Голубю присоединился сержант Потеря. На каждом построении эти два дебила корчили друг другу рожи, плевались, обменивались пенделями и лещами, гонялись друг за дружкой, а поймав – имитировали половое сношение и дико ржали. Следуя каким-то своим тайным соображениям, сержант Потеря на местах построения втихаря оставлял использованные одноразовые шприцы. На вопрос:

– Зачем ты это делаешь?

Потеря ответил:

– Пусть шакалы думают что мы все здесь нарики и боятся...

Впрочем, защита срабатывала далеко не у всех. Молодежь просто терпела, ожидая конца контракта, большинство же ломались и потихоньку превращались в homo soldatikus. Но особенно тяжко приходилось тем, кто терпеть не хотел, а защита не срабатывала. То есть мне. Постоянно раздумывая над тем, что я потерял в этой богадельне с военным уклоном, я становился все более угрюмым и замкнутым. Вскоре, мое внутренне состояние стало проявляться во внешних признаках...

Собрав как-то личный состав на ПХД, Горячий в сотый раз толкнул речь, что нам надеяться не на кого, за нами следят все разведки мира, и мы в ответе за судьбу России. Тут я понял, почему в России все так непросто. Потом Горячий упомянул о соблюдении техники безопасности, и рассказал историю про то, как пять человек и один контрактник нашли на полигоне боеприпас. И, вместо того чтобы разбежаться, они скучковались и решили его разобрать. В итоге – пять трупов и один мертвый контрактник. Во время пламенной речи Горячего, стоявший рядом Патифон толкнул меня и сказал:

– Тихий! У тебя взгляд безумный. Иди в госпиталь!

Пока я обдумывал его предложение, нас быстро организовали и направили рыть траншеи на полигон. Пытаясь найти утешение на дне ямы, я, как настоящий трудоголик, ухватился за лопату и начал, как говориться, копать по-черному. Сняв дерн, щебень, я наткнулся на пару артефактов: алюминиевую посуду и медный паяльник. Процесс рытья оказался увлекательным – следующий культурный слой таил в себе патрон от ПТРК и закисшую гранату с чекой. Бережно выложив находку, я показал ее старшему раскопок. Вокруг гранаты тут же столпилось человек семь, и стало решать, как с ней поступить. Я на всякий случай отошел подальше. Солдатское вече решило боеприпасы не взрывать, а переложить их в другой окоп. Немного передохнув, я вновь принялся за работу. И результат не заставил себя ждать – в недрах обнаружился ржавый штык от трехлинейки. Меня охватил трудовой экстаз. Уверив себя, что стоит еще немного углубиться, и я наверняка откопаю скелет динозавра, или на худой конец какого-нибудь солдата, я с удвоенной энергией орудовал лопатой. Тут Голубь, ставший к тому времени моим боевым товарищем и верным соратником, решил тоже поработать. Отрыв толстый кабель, мы стали спорить, чем лучше его перерубить, и кто будет это делать. Тут Голубь не выдержал:

– Тихий, посмотри вокруг. Одни мы работаем! Бросай все нафиг.

– Малый, ты не понимаешь. Тяжелая работа – сама по себе награда!

Голубь как-то странно посмотрел на меня, и сказал:

– Тихий, сношать ты больной человек! Тебе лечиться надо, а ты в армию пошел...

– Да... Может быть...

И я пошел лечиться.

Военный госпиталь, как тихая гавань, служил для солдат местом, где можно расслабиться и отдохнуть. Во время правления Горячего, в эту гавань стало швартоваться очень много кораблей. На что Горячий запретил солдатам болеть, и обязал всех купить оксалиновую мазь. Нарушив приказ генералиссимуса, мой организм, на фоне длительной простуженности и непрерывной эксплуатации заболел воспалением среднего уха. Обратившись к врачу, я тут же получил путевку на стационар. Про госпиталь можно говорить много хорошего: жизнь в нем скучна и однообразна – поел, поспал, почитал, поел, поспал. В промежутках этого плотного графика случалось посмотреть фильмы. Я еще ходил на ближайший стадион побегать, чем вызывал беспокойство у эскулапов. В госпитале царила своя атмосфера, что сказывалось, в том числе, и на докторах.

Мой лечащий врач, разглядывая рентген черепа, весело сообщил, что у меня воот такой вот гайморит, и сейчас будет прокол. Засунув мне в нос спицу, он рассказал уморительную историю:

– Пришел ко мне как-то солдат со снимком. Я взглянул – и сразу все понял. Двусторонний гайморит. Делаю прокол левой пазухи – и ничего! Странно думаю. Посмотрел еще раз снимок. Ну ладно, думаю, вдруг рассосалось. Делаю прокол правой пазухи – и опять ничего! Вот скажи мне, ты веришь в чудеса?

Я перевел взгляд с торчащей из моей ноздри спицы на открытое улыбающееся лицо врача, прозвав про себя его доктором Ливси, и ответил:

– Никому не верю...

– Ха-ха! И это мудро! Вот и я не поверил! А решил проверить – и сделал промывание. И опять никакого гноя! Да что ж такое то... И тут меня осенило! Спрашиваю солдатика: «Товарищ, как твое фамилие?»

– Иванов...

– Что ж ты товарищ Иванов, даешь мне снимок с фамилией Соколов? Ха-ха-ха! Так, Саша, давай-ка я тебе тоже промывание сделаю...

Доктор Ливси нашел у меня пару сопутствующих болячек и показаний для оперативного вмешательства в мою бренную плоть. Но я нисколько не опечалился, и просто смирился с тем, что мне еще не раз предстоит побывать в этом благородном заведении.

Пока я лечился, Горячий беспрерывно проверял боевую готовность. Процедура эта коснулась и медперсонала: с утра пораньше все врачи и медсестры прибывали на свои рабочие места и активно общались, будто годами не виделись, а тут вдруг такая встреча! Так уж вышло, что моя палата находилась рядом с местом сбора, поэтому невольно я слушал все их истории и байки:

– Знаете, я раньше работала в реанимации. У нас там стоял такой аппарат специальный, для промывания желудка. Ну, там если кто уксуса напьется или еще чем отравится. Так и вот, хочу я вам сказать, эта вот вся откачка, по внешнему виду так похожа на окрошку. С тех пор я ее как-то не очень...

Не знаю, зачем я это услышал, но с тех пор я окрошку тоже как-то не очень...

Из окна лазарета я наблюдал за снующими туда-сюда военными и думал: «Вот это солдат. Он как человек-муравей почти не спит и постоянно бегает из стороны в сторону. С другой стороны – я. Как человек-котофей: ем, сплю и валяюсь на кровати. Но при этом я тоже солдат. Парадокс...».

В общем, несчастье пришло оттуда, откуда я его совсем не ждал. Как известно, от безделья в голове рождаются самые разные мысли. И не всегда они безобидные. Я вдруг начал размышлять о том, действительно ли я в ответе за судьбу России, и почему оно вот все так, а не иначе. Прослеживая путь развития армии от суворовских времен до настоящего времени, я увидел те точки бифуркации, приведшие армию к ее текущему состоянию. Главным поворотным событием, на мой взгляд, безусловно, стало бездумное подражание и наведение дисциплины путем муштры в прусской манере, что уже в те далекие времена под корень уничтожило всякую инициативу у русского солдата. Одновременно, отношение к солдату как к быдлу, и раздачи оному по мордасам в офицерской среде стало нормой. Все это привело в 1917 году к известной ротации офицерского состава на солдатских штыках. Далее – создание армии с нуля. Но архитекторы остались старой школы, соответственно и муштра, как единственный известный способ наведения дисциплины, успешно перекочевала в новую структуру. Как следствие – и безынициативность. Великая Отечественная Война на время изменила внутреннюю сущность армии. Отношение к солдату, от которого зачастую зависела жизнь самого офицера, стало другим. Но потом все быстро вернулось на свои места. И чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что этот порочный круг не будет разорван. В целом же, наша армия напоминала мне печально известную омскую казарму, за нарядным фасадом которой скрывался гнилой каркас, готовый обрушиться в любую минуту. Кто знает, до чего бы я тогда еще додумался, если бы не выздоровел.

Как только я вернулся к трудностям и лишениям, ко мне подошел Голубь:

– Братан, поехали во Владик!

– Надо подумать...

– Я все продумал, поехали!

– Как-то неожиданно...

Голубь обиделся и ушел.

Тем временем у Горячего началось весеннее обострение, и он устроил неделю строевой. Каждый день, с утра до вечера, с перерывами на обед, весь гарнизон маршировал и пел песни. Всем своим существом я ощущал, как с каждым нашим чеканным шагом защита Родины неимоверно укреплялась. В голове же у меня снова завелись мысли о судьбе России. На третий день строевой я подошел к Голубю.

– Че малый, когда во Владик едем?

Голубь адски рассмеялся. В этот же день мы написали рапорта на отпуск, который нам задерживали уже почти год и три месяца. Идею с поездкой Голубю подкинуло его разумное Альтер-эго. Суть заключалась в следующем: так как мы служили за границей, то нам законом предоставлялась возможность за счет государства смотаться в отпуск в любую точку этого самого государства и обратно. Причем время пути не входило в отпуск. Голубь быстро просчитал, что это хорошая возможность зашариться. А так как самым дальним пунктом возможной поездки оказался Владивосток, то к нему мы и направились. Поездом повышенного комфорта. Неделя туда, неделя обратно, плюс по два дня пути от Кишинева до Москвы. В общем, почти двадцать дней шары! За счет государства!! За Родину, вперед!!!

Как только мы вышли в отпуск, ровно в полночь мне позвонил Голубь.

– Малый, там Горячий супер тревогу объявил! Всех с отпусков отзывают, батальон на казарму садят. Короче, отключай телефон, завтра встречаемся на вокзале и валим отсюда как можно быстрее.

– Есть отключить телефон!

На следующий день мы, довольные как слоны, пили чай в поезде Кишинев-Москва. А вскоре занимались тем же самым по пути во Владик. Захватив с собой всяких припасов, ноутбук с фильмами, планшет и картины, мы чередовали активную фазу безделья со сном. Вскоре, правда, я начал вспоминать тематический анекдот: «На третий день следования поезда Москва-Владивосток житель Люксембурга сошел с ума...». Голубь тоже слегка захандрил:

– Чета пива так хочется...

– Какая проблема? Иди, купи.

– Да у них кроме балтики, этой гыдоты галимой, ничего больше нет. Так еще полторы сотни за банку... И одному скучно...

– Не малый, терпи. Я тебе на пиво скидываться не буду.

Голубь недовольно пробурчал, куда я, по его мнению, должен сходить, и надулся.

Поначалу купе оказалось всецело в нашем распоряжении, но потом появились первые попутчики – молодая семья с двухгодовалым Кирюхой. Словоохотливый Голубь быстро развязал с ними беседу, я же больше слушал, изредка вставляя свои пять копеек. Парень оказался капитаном инженерных войск, и уже вечером, когда Кирюха утомился с нами играть, довольный Голубь угощался припасенным капитаном пивом, непринужденно рассказывая о специфике службы в Приднестровье. Капитан проникся к нам неподдельным сожалением, и предложил подкинуть несколько комплектов РХБЗ. Я сказал, что в свете последних событий нам будет сложно их перевезти, и поинтересовался, что он думает о скором возвращении Крыма.

– Ну, неплохо наверное... Но мне больше Олимпиада по душе. Мы даже на закрытии побывали. Вот держите, на память!

И кэп подарил нам выпущенные под олимпиаду монеты с еще неправильной картой России.

В общем, Голубь быстро сообразил, что и как надо делать, чтобы попутчики угощали его пивом. За все время следования их сменилось немало, и почти с каждым Голубь успел пригубить. Я же проводил блиц-опросы и собирал статистику. И вот что получилось: половина, а то и более, всех пассажиров поезда Москва-Владивосток это военные, полицейские, и прочие подведомтвенные, треть приходится на железнодорожников, остальные же – какие-то случайные гражданские. Все опрошенные высказывались примерно так:

– Крым?.. Да и хрен с ним, вот Олимпиада – это да!

– Ну и че тот Крым? Вот у нас в Новосибе скоро выборы мэра...

– Крым – это хорошо. Но вот в Чите леса горят и жизнь ни к черту...

– Приднестровье это где?

Когда же разговор заходил про армию, каждый вояка считал своим долгом рассказать пару-другую историй, словно соревнуясь, кому больше тупизма пришлось повидать:

– У нас поначалу, когда на сенокос посылали, чтоб зашариться – ломали косы. Пока старшина не приказал их к ломам приварить.

– А нас как-то на сенокос послали с лопатами и ломами. А еще мы лужи подметали – парировал Голубь.

– Ну, этим в армии никого не удивишь – подметание луж это традиция.

– Да, только мы их в дождь подметали. Лопатами!

Собеседники удостаивали нас уважительными взглядами и пытались отыграться:

– А мы в дождь бордюры белили!

– А мы бордюры белили в мороз и ночью! – крыл Голубь, а потом добивал: – А еще перед смотром, мы колеса БТРов кока-колой моем, чтоб они блестели как новенькие!..

Мне же особо запомнились истории одного десантника. Зайдя к нам в купе, он молча расположился и заказал чаю. Отпив половину, он наполнил стакан огненной водой и решил с нами познакомиться. Голубь принял его вызов, достал припасенную на всякий случай бутылку коньяка и пошло-поехало.

Десант оказался из боевой части. Без особой охоты, но, все же разговорившись, он поделился рассказами о командировках. Суть заключалась в том, что они приезжали в горы и устраивали там засады на боевиков, иногда сами попадая в засады ФСБшников, которые также устраивали засады на боевиков. К самим же десантам, кроме боевиков, иногда в засады попадал местный спецназ, который тоже устраивал засады на боевиков. А однажды десанты вместе со спецназом сами попали в засаду боевиков. И не всегда из этих командировок все возвращались живыми и здоровыми.

Уже порядочно утолив жажду, десант переключился на более приятные воспоминания, поведав нам, как они на учениях всей ротой гонялись за двумя китайцами. Браконьерствуя, те проникали на богатую русскую землю, наливали в ручьи какой-то гадости, которая разносилась по теченью, усыпляя на своем пути тритонов, жаб и прочих полезных для народной медицины тварей. После чего несчастных земноводных оставалось только собрать и использовать по назначению. Именно за этим занятием их и застали доблестные десантники. Увидев это непотребство, командир кратко изрек:

– Поймать и отсношать!

Первого китайца изловили быстро, поэтому били его не долго, и в щадящем режиме. За вторым, на беду последнего, пришлось побегать.

– Подвесили мы его за ноги на сосну. Он чето верещит на своем, извивается как червяк, ну мы на нем удары поотрабатывали, ножом чутка потыкали...

– Как ножом потыкали? Зачем? – спросил Голубь, поддерживая беседу.

– Ну так, не сильно. Потом отпустили конечно... А че он наших тритонов травит?

После, десант рассказал, как они в заповеднике охотились на кабанов и ловили идущего на нерест лосося с помощью БТРа, перегораживая им речку. Рыбины, перепрыгивая возникшее препятствие, попадали прямо в заготовленные ведра.

Изрядно наклюкавшись, Голубь с десантом наконец завалились спать, признав боевую ничью. Сон их оказался беспокойным, они то и дело подрывались в сортир на вызов бондюЭля...

В Иркутске мы решили попробовать копченого омуля. Голубь как обычно потягивал чужое пиво, бесконечно нахваливая его, и предлагая мне присоединиться. Я не выдержал и решил составить ему конкуренцию, за что потом сурово поплатился, получив с непривычки тяжелое отравление. Пытаясь облегчить мои страдания, Голубь попросил у проводницы таблеточек. Та лишь посоветовала меньше пить, и сказала:

– Единственное чем могу помочь – давление померить.

– И на том спасибо... – поблагодарил я.

– Если очень плохо – можем тебя оставить на ближайшей станции.

Перспектива зависнуть в каком-то Урюпинске меня не обрадовала.

– Я лучше здесь сдохну, среди друзей...

– Купи тогда лотерейный билет, вдруг повезет! – посоветовала проводница. – А то нам план по продажам выполнять надо...

Голубь с охотой вступил в разговор. Проводница пожаловалась на свою нелегкую жизнь, на то, как их накалывает государство, не оплачивая переработку, на разные директивы, обязывающие проводников втюхивать пассажирам всякую хрень и прочее. Голубь сочувствующе поддакивал, и, в конце концов, купил лотерейный билет. Оставшуюся дорогу я называл его лошарой, а он меня засранцем.

Наконец мы добрались до Владика. По замыслу Голубя, у нас оставалось пятнадцать часов, чтобы отметиться в комендатуре, сгонять на остров Русский, искупаться в Японском море, поесть и взять билеты в обратную сторону. Но нашим планам не суждено было сбыться.

Погуляв по городу, мы зашли в какую-то забегаловку. Голубь набрал себе всякой нямки и сладострастно поглощал ее, явно издеваясь надо мной. Не выдержав, я решил тоже перекусить, за что снова жестоко поплатился. Мой ослабленный организм отреагировал на гамбургер как на отраву, и запустил дристомет на полную мощность. Кое-как добравшись до вокзала, я каждые полчаса исправно бегал на горшок. Голубь меня поддерживал, как мог:

– Малый, я не понял, ты че, в море купаться не пойдешь?

Ввиду моей полной нетранспортабельности, мы решили заночевать на вокзале. Заметно выделяясь среди обитавших там японцев, китайцев, узбеков и других коренных россиян, мы привлекли внимание полицейских. Пристав к Голубю с проверкой документов, прапор недоуменно рассматривал его синий паспорт. Дело в том, что у миротворцев, как и у представителей определенных профессий, при поступлении на службу, изымали загранпаспорта, а за место их выдавали дипломатические: синего цвета, в котором на русском и английском языке содержалась просьба оказывать всякое содействие обладателю такого паспорта. Но прапор, не утруждавший себя такой ерундой как чтение, никак не мог понять, что за документ попал ему в руки. Он неторопливо листал его, просвечивал фонариком, и пытался пальцем размазать напечатанные буквы. И если бы полиционер его обнюхал и попробовал на вкус, я бы нисколько не удивился. Когнитивный диссонанс, отраженный на лице блюстителя правопорядка, недвусмысленно говорил о серьезном умственном напряжении. Наработанные годами рефлексы подсказывали полицейскому, что если паспорт синий – значит можно прессовать и разводить. С другой стороны – знакомая картинка с гербом и надпись «Российская Федерация» заставляли полицейского пересмотреть имеющийся жизненный опыт. В очередной раз полистав паспорт Голубя, прапор обратился ко мне:

– А у тебя что?

– Срачка... – устало ответил я.

– Документы покажи свои!

Я достал из широких штанин обычный загранник, красного цвета. Не пожелав сдавать его на хранение в части, я ни разу не пожалел об этом. Полиционер с кислой мордой посмотрел на него и спросил:

– А российский паспорт у тебя есть?

Я молча продемонстрировал ему золотистый герб и надпись «Российская Федерация».

– Мля, че ты умничаешь. Другой паспорт, с места жительства есть?

– Есть...

И я предъявил внутренний паспорт, которым пользовался в Приднестровье. Будучи слегка консервативным, я сохранил первый свой документ, выданный на бланке Госзнака, отпечатанном еще в 1975 году. На главной странице моего паспорта красовался герб с серпом, молотом и четырьмя золотоыми гордыми буквами: «СССР». Прапор, увидев это чудо, впал в полный ступор.

– Я вас щас в комендатуру отведу!

– Мужик, мы только оттуда! – Голубь ткнул полиционеру отпускной билет с отметкой. – Оставь нас в покое!

Прапор, поняв, что ему тут ничего не перепадет, нехотя отвалил, но следить за нами не перестал.

– Малый, – обратился я к Голубю, – че ты не сказал ему, что последние деньги на лотерейный билет истратил, он бы сразу отсношался от нас...

– Слышь, засранец, идем на морвокзал, а то этот прапор меня напрягает.

Морвокзал находился в пятистах метрах. По дороге у меня начались конвульсии, и я со стоном присел на брусчатку.

– Че, опять? – участливо поинтересовался Голубь.

– Братан, кажется, я щас ласты склею...

– Зачем? – спросил Голубь.

Увидев, однако, что мне и вправду хреново, всерьез обеспокоился:

– Э, потерпи пару часов, потом на поезд сядем, там можешь подыхать. А то мне щас с твоим трупом возиться ни фига не по приколу!

– Сука ты! – простонал я. – Бог тебя накажет!

– А меня то за что? – искренне удивился Голубь.

Все же мы добрались до морвокзала. Меня немного попустило. Голубь тем временем поймал бесплатный вай-фай, и читал мне последние вести с полей:

– Старый пишет – они в яме ночуют. Ха-ха! Под дождем!

– Скажи что нам тоже не легко...

– Мля малый, через Украину ехать уже нельзя. Говорят, прямо в поезде вагины раздают!

– Да и пофигу. Я военник спрячу, а вот ты со своим паспортом точно выхватишь! Так тебе и надо!

– Да... Ну и хрен с ним, не в первой!

В общем, так мы и дотянули до утра. Но сюрпризы не закончились. Попытавшись взять билеты на поезд, мы узнали, что все распродано на ближайшую неделю. Я начинал впадать в отчаяние...

– Это ж каким же надо быть дибилом, чтобы поехать хрен знает зачем на край света, и там мля встрять по полной! Чтоб я еще раз тебя послушал! – сорвался я на Голубя.

– Э! Если бы не я, ты бы щас в яме ночевал! Фигли ты тут разнылся как баба сопливая! Я все продумал – за час до отправления скидывают бронь, щас мы ее и перехватим!

Действительно, за час до отправления, на электронном табло высветило двенадцать свободных мест, и Голубь, с видом победителя, пошел брать билеты. На кассе ему вежливо сказали, что воинский проездной документ оформлен неправильно, и обилетить его не могут. Тут уже занервничал и он.

– Лети в коменду, я пока вещи из камеры хранения заберу...

Благо, транспортная комендатура оказалась неподалеку. Пока Голубь занимался бумажками, я пошел за сумками. Выяснилось, что в результате короткого замыкания в голове вахтерши, сумка Голубя ошибочно уехала в Хабаровск. Чем я его и обрадовал по прибытию. Голубь начал психовать. Мы снова пошли в кассу. Свободных мест оставалось семь. Пока до нас дошла очередь, их уменьшилось до пяти. Увидев синий паспорт Голубя, кассирша зависла:

– Ой, я не знаю, можно ли вам давать билет. Мне надо проконсультироваться. – после чего встала и ушла.

Голубь ударился два раза головой об стойку, выругался, выругался, и еще раз ударился. Табло высвечивало цифру "3". Наконец пришла кассирша и оформила нам билеты. У нас оставалось двадцать минут, чтобы попытаться вернуть сумку. Найдя начальницу вокзала, мы ей изложили сложившуюся ситуацию. Начальница с суровым взглядом, внешне похожая на мисс Марпл, внимательно нас выслушала и сказала: