Текст книги "Братья Дуровы"

Автор книги: Александр Таланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Уголок на Божедомке

Пусть человек почувствует в животных личность, сознающую, думающую, радующуюся, страдающую.

В. Дуров

Садовое кольцо – надежный зеленый щит Москвы. Старые липы аллеями и полукружиями тянутся на несколько верст. У Самотечной улицы в их лиственный поток вливаются бульвары – Екатерининский и Цветной. Екатерининский бульвар соседствует с обширным парком, который окружают сады, сады, сады, сливающиеся с Марьиной рощей.

Тихая улочка Божедомка. Владимир Леонидович Дуров выбрал это место как самое близкое к природе, следовательно, наиболее подходящее для четвероногих и крылатых друзей.

Давно нет в живых старых любимцев: собаки Битки, свиньи Чутки, гуся Сократа. После них было много других дрессированных животных и птиц, и понятливых, и талантливых, однако первых верных помощников никогда не забыть. Ныне они могли бы спокойно доживать век в Уголке. Так называет Владимир Леонидович свой дом, не только потому, что построил его на углу улиц, но и оттого, что это заветный Уголок, о котором он мечтал давно, с тех пор как занялся дрессировкой.

Кого только нет среди обитателей Уголка. У входа из-за занавеса желтыми немигающими глазами глядит неподвижно застывший филин. Мартышка со сморщенным лицом старичка протягивает волосатую руку между прутьями клетки. Красавец оцелот бегает вдоль стен загона. В бассейне плещутся морские львы. Во дворе, покачивая длинным хоботом, гуляет слон.

Кудахтанье, лай, вой, визг, писк, свист, клекот не смолкают круглые сутки. Здесь не надо часов. Животные и птицы живут строго по своему расписанию. На закате одни засыпают, другие, наоборот, начинают свою ночную жизнь. На восходе вступает новая смена.

Каждое утро Владимир Леонидович совершает обход Уголка. Но прежде обращается к кому-то в своем кабинете:

– Здравствуй, Арра!

– Прривет! – раздается откуда-то сверху пронзительный голос.

– Как здоровье?

– Хо-ррр-ошо-о-о! – откликается тот же голос.

Попугай Арра получает угощение – дольки апельсина. Клеенчатая сумка Владимира Леонидовича будто бездонная, для каждого питомца есть в ней гостинец.

Чудак Арра. Никогда не сходит со своей жердочки, думая, что все еще прикован цепью к кольцу. Цепь давно снята с его лапки, но он по-прежнему считает себя лишенным свободы. Вот сейчас кусочек вкусного апельсина упал на пол. Арра смотрит вниз, однако не решается опуститься, зря проклиная неволю.

А попугай Цезарь сидит в клетке, он прирожденный артист – отличный акробат и звукоподражатель.

– Ну-ка, покажи, что ты умеешь!

Цезаря не надо долго упрашивать. На жердочке он переворачивается, как на трапеции. Вперед – назад! Еще, еще. Кусочки апельсина приводят его в превосходное настроение, и без всяких просьб он демонстрирует свое умение. Показал, как хлопает откупориваемая бутылка, как булькает вода, плачет ребенок, мяукает кошка, лает собака. Довольный самим собой, Цезарь после каждого номера смеется совсем по-человечески: то хихикающим смешком, то раскатисто и заразительно.

У каждой птицы свой характер, склонности, талант. Попугай Жако – голова белая, грудь зеленая, крылья ярко-красные. Он молод, легкомыслен и весел, а голос у него и слух изумительны.

Владимир Леонидович вынимает из кармана куртки губную гармошку, наигрывает простую детскую песенку, усложняя мелодию замысловатой фиоритурой. Жако вторит человеческим голосом, точно исполняя все ноты, каждый музыкальный нюанс.

Обучить попугаев, вернее развить заложенные в них природой способности, Владимиру Леонидовичу не составило большого труда. Скорее это для него отдых, развлечение после действительно сложных, серьезных занятий, которые он упорно и сосредоточенно ведет с другими своими питомцами.

Показ дрессированных животных и птиц занимает теперь почти всю программу клоуна Владимира Дурова. Сатира в его выступлениях отступила на второй план. Причины серьезные – цензура свирепствует, как никогда прежде. То, что еще недавно рисковали проделывать на арене братья Дуровы и за что им в худшем случае грозила высылка или арест, теперь вовсе немыслимо.

Цензура душит малейшее проявление общественной мысли. Газеты все чаще выходят с белыми полосами – следами вымарок, сделанных руками неумолимых ревнителей политической благонамеренности. Реакционные круги ведут наступление и на передовое искусство. Даже Художественный театр вынужден отступать от высоких идейных позиций и включать в репертуар пьесы мнимой проблемности и сомнительного вкуса. Что же тогда говорить о цирках, программы которых заполняются чемпионатами борцов, азартными лотереями и пустой клоунской буффонадой.

Дерзкие сатирики Дуровы в создавшейся обстановке становятся вовсе опасными, подвергаются теперь жестоким нападкам.

Вот, например, «кондуит» Владимира Дурова за сравнительно короткое время:

«Если он, дворянин Владимир Дуров, вновь позволит себе какие-либо неприличные выходки и неуместные шутки во время представления, то немедленно опять будет выслан из Одессы административным порядком. Градоначальник генерал-лейтенант Зеленый».

«За вредные в интересах государственного порядка и общественного спокойствия действия г. Дурову запрещается жительство в г. Харькове».

«За оскорбление во время представления нескольких лиц клоун Дуров, не желавший выехать из Кавказа, подвергается трехмесячному заключению».

«Удостоверяю, что Владимир Дуров был выслан из моего цирка в 1907 году администрацией из Ялты. Подпись – А. А. Никитин».

Науськиваемая сверху, желтая пресса также обрушилась на братьев Дуровых.

Как всегда в таких случаях, удар был нанесен исподтишка, отнюдь не с принципиальных позиций критики творчества. Столичный журнал «У рампы» напечатал заметку, в которой говорилось: «Дуровы подвизаются в Петербурге, один в „Модерне“, второй у Чинизелли и объявляют себя заслуженными артистами. Интересно, какая инстанция, какое учреждение раздает такие звания цирковым клоунам, хотя бы и талантливым?

До сих пор звание заслуженного артиста могло быть присвоено только тем, кто с честью украшал императорские театры не менее десяти лет. Но в применении к цирковым клоунам и дрессировщикам зверей это звучит фарсом!»

Как реагировали Дуровы на грубый, оскорбительный выпад? На первый взгляд может показаться странным, что они, обычно столь смелые в своих выступлениях на арене, на этот раз растерялись, не сумели дать достойного ответа своим злопыхателям. Сказалась ли тут их разобщенность, или с возрастом они стали не так дерзновенны и слишком ранимы? Так или иначе, они не ответили на удар ударом, как поступили бы в прежние времена, и каждый укрылся в свою скорлупу. Дом-музей в Воронеже и Уголок на Божедомке в Москве стали для них прибежищем, где они могли свободно отдаваться любимому делу, исполнять заветные желания, и мечты.

Даже внешний архитектурный стиль, а тем более назначение обоих домов ярко отразили характеры и склонности братьев Дуровых. Необузданная фантазия, бурный темперамент и разбросанность младшего брата, пытливость, сосредоточенность и систематичность старшего нашли здесь свое конкретное воплощение и, как никогда раньше, подчеркнули различие их индивидуальностей.

И внешне они перестали походить друг на друга. Ныне трудно представить, что когда-то их можно было спутать и что на том в свое время даже строился трюковой номер в цирке.

Взгляд глубоко сидящих глаз Владимира Леонидовича чаще бывает задумчив, чем смешлив, как это следовало бы ожидать от него – клоуна, он словно обдумывает какую-то большую, целиком его захватившую мысль. Движения неторопливы, и, когда он приближается к строптивым животным, чтобы заняться их воспитанием, шаги его становятся особенно спокойными и уверенными.

Усы Владимира Леонидовича с сильной проседью, опущенные вниз, несколько старят его. Заметно, что он не придает большого значения своей внешности, одежда сидит на нем мешковато, и, хотя его нельзя отнести к известному типу рассеянного профессора, все же за человека, увлеченного наукой, принять можно.

Младший Дуров, в противоположность брату, выглядит моложаво. Все движения его говорят, что ему чужда нерешительность. Чуть выпуклые глаза смотрят остро и вызывающе. Лицо его холеное, барственное, кончики темных усов подкручены кверху, костюм всегда изысканно щеголеват. Где бы ни находился Анатолий Леонидович, сразу можно признать в нем артиста преуспевающего, привыкшего к шумному успеху, славе. Однако не следует думать, что, обосновавшись в своих «замках», Дуровы стали отшельниками и отказались от выступлений на манеже цирка. Нет, они изменили только направление работы.

Слава Дуровых как сатириков уменьшилась, но артистический талант их не угас и настойчиво требует выявления. Братья настойчиво ищут новые пути своему творчеству, и каждый идет своей дорогой. Дом-музей в Воронеже скорее место отдохновения, чем вдохновения Анатолия Леонидовича. Отсюда он выезжает на гастроли, но часто уже не в первоклассные столичные цирки, а в небольшие города.

С успехом проходит его «Лекция о смехе», которую он впервые читал в Политехническом музее. Теперь «Лекция» стала гастрольным номером, и Дуров уже не просто читает ее, а «играет», и она даже оценивается в рецензиях как настоящее представление.

Харьковский журнал «Друг артиста» дал такую оценку: «Никогда зал общественной библиотеки не видел на эстраде такого живого, общительного и веселого лектора, как А. Л. Дуров. Публике лекция очень понравилась, смеялись до упаду».

«Цирковой клоун Анатолий Дуров, – написал рецензент журнала „Артистический мир“, – пригвоздил разнохарактерную публику на три часа к одному месту и заставил ее хохотать до седьмого пота с серьезным видом опытного лектора».

Журнал «Варьете и цирк» еще выше оценил этот номер: «Как лектор А. Дуров превзошел все ожидания. Великолепная дикция, умение захватить слушателя, заинтересовать его – все это А. Дуров проявляет на лекторской кафедре не меньше, чем делает он это обычно на арене цирка. Два-три иллюстрационных момента были очень интересны, особенно один, когда лектор, затеряв листок своей лекции, запнулся на полуслове и все время повторял его, разыскивая пропавший листок. Аудитория разразилась гомерическим хохотом».

Несмотря на всю свою оригинальность, или именно из-за этого, «Лекция о смехе» не могла войти в постоянный репертуар. К клоунскому жанру она не относилась и, тем более, не подходила для исполнения на арене.

«Лекция о смехе» заметная, но все-таки случайная веха на творческом пути А. Дурова – увы! – уже на последнем этапе пути великого клоуна…

Уголок Владимира Леонидовича Дурова знает вся Москва. Невидимые нити связывают его и со всей страной. Скромная, небольшая усадьба на тихой улице, как Ноев ковчег, становится примечательной в житейском море. И не только оттого, что в Уголке Дурова, как Ноевом ковчеге, неожиданно и мирно сосуществуют самые разные представители животного царства. Ну, конечно, это удивительно, когда кошка и собака едят из одной миски, а баран и волк обитают в общем помещении. Однако в Уголке совершаются вещи более значительные, чем те, что наблюдались в громоздком сооружении прародителя Ноя, которое он так догадливо подготовил ко времени всемирного потопа.

Клоун Владимир Леонидович Дуров, по его выражению, «поперхнувшись славой», решил посвятить себя науке зоопсихологии.

Что толкнуло его на такое решение? «Мне хочется, – объясняет В. Дуров, – чтобы животные перестали быть для человека какими-то ходячими машинами, которые он может эксплуатировать, как ему угодно, и по отношению к которым он не чувствует никаких нравственных обязательств.

Пусть он почувствует в животных личность, сознающую, думающую, радующуюся, страдающую. Понимая и уважая психику животного, он будет лучше понимать и уважать психику человека, а от этого взаимного понимания лучше станет жить». Утренний обход Уголка всегда доставляет Владимиру Леонидовичу радостное волнение. За порогом его кабинета еще слышится, как попугаи выкрикивают вдогонку весь набор известных им слов, но уже в соседней комнате он попадает в другой мир. Здесь обитают мелкие зверьки, веселые певчие птицы, обезьяны Джипси и Гашка – нежные существа, боящиеся холода, сквозняков, не выносящие постороннего шума, даже резких голосов попугаев.

– Джипси! – окликает Владимир Леонидович.

Хитрая макака прикидывается, что не расслышала зова, и недвижимо лежит на соломенном матрасике, накрывшись стеганым ватным одеяльцем до самых ушей. Однако часто мигающий глаз выдает, что она не спит, а дожидается обычной укоризны: «Как не стыдно так долго спать. Вставай… Живо!» Тогда она тотчас вскакивает на ноги и ловко вспрыгивает на плечо Владимира Леонидовича. Игра эта происходит каждое утро, и оба охотно ее ведут.

Топкие ручки Джипси сосредоточенно перебирают волосы на голове Владимира Леонидовича. И это тоже маленькая хитрость, попытка отвлечь от урока, который сейчас предстоит.

– Василий, надень на нее ошейник! – обращается Дуров к вошедшему служителю-карлику.

Ошейник с цепочкой нисколько не пугает Джипси, она лишь плутовато поглядывает, когда Василий снимает ее с плеча Дурова, чтобы привязать за цепочку к ножке тяжелого кресла. Через минуту спокойно, не торопясь, ручки обезьяны развязывают узел, и она отбегает к теплой трубе отопления.

– Завяжем тебя покрепче! – улыбается Дуров.

Однако два, даже три узла на ножке кресла не смущают смышленую Джипси. Все так же, не проявляя признаков беспокойства, уверенно, быстро она освобождается, подхватывает цепь и усаживается возле трубы отопления.

Урок продолжает мартышка Гашка.

– С тобой займемся разговорной речью, – говорит Владимир Леонидович и произносит гортанный звук, – вэк-вэк.

– Вэк-вэк… – отвечает Гашка, и ее морщинистое, старообразное личико расплывается от удовольствия.

– Э-ээ… – жалобным голосом произносит Владимир Леонидович и делает вид, что ему больно.

– Э-ээ… – вторит Гашка, и лицо ее искажается от страдания. – Хр-рр… – уже самостоятельно говорит Гашка, – мням… мням.

Владимир Леонидович записывает в тетрадь перевод с обезьяньего языка: «вэк-вэк» – означает удовольствие, «хр-рр» – звук, чтобы обратить на себя внимание, «мням-мням» – просьба оставить в покое.

Изучение обезьяньего лексикона требует огромного внимания, терпения, систематической проверки. Дуров записал уже целый столбик звуков, которые позволяют ему все лучше объясняться со смекалистой Гашкой.

Время бежит незаметно. Уголок невелик, и в нем нет пустующих помещений. Повсюду клетки, гнезда, загоны, стойла, вольеры, в них обитают различные представители животного мира.

Научные опыты и наблюдения, дрессировка занимают все утро и день. А надо еще порепетировать, чтобы подготовить четвероногих и крылатых артистов к вечернему представлению в цирке.

Дрессировка и репетиции тесно связаны с научными опытами и наблюдениями. В тетрадь, предназначенную для описания экспериментов, Владимир Леонидович вносит еще одно наблюдение: «Факторы. обычно вызывающие у животных чувство страха (обусловленное боязнью неизвестного), при систематическом многократном повторении не только значительно притупляют это чувство, но даже совершенно перестают его вызывать».

Вывод не голословный. Его подтверждает опыт, который сейчас проделывает Дуров. Вечером этот же опыт станет эффектным номером и, конечно, вызовет бурное одобрение публики.

Владимир Леонидович выпускает из клетки обыкновенного серого зайца. В тетради экспериментатора он торжественно именуется «Заяц-русак – Лепус еуропеус Ралл». Русак смело подскакивает к игрушечной пушке, которую карлик Василий только что зарядил изрядной порцией пороха.

– Пли! – командует Дуров.

Передней лапкой заяц нажимает на деревянную плашку, соединенную веревкой со спуском пушки. Гремит выстрел. Он так силен, что раскаты его разносятся по всему Уголку. Грохот, сноп искр, стелющийся дым не производят никакого впечатления на отважного артиллериста. Он продолжает спокойно оставаться у пушки, за что тут же награждается медалями – кружками нарезанной моркови.

Репетиция и в то же время научный опыт продолжается. Вот клетка с надписью: «Пустельга обыкновенная – Перхонеис тиннункулус Лини. Молодой экземпляр, пойман в Сокольниках под Москвой». Дуров открывает дверцу клетки и на расстоянии нескольких шагов стреляет из охотничьего ружья. Дым от выстрела еще не успевает рассеяться, а пустельга, спокойно расправив крылья, вылетает из клетки и садится на дуло ружья. Ну, конечно, и она получает награду прямо из рук экспериментатора.

Как короток день! Владимир Леонидович еле успевает обойти остальных своих питомцев. С некоторыми он задерживается, кое-кого успевает лишь приласкать, а с такими, как его любимец морской лев, умнейший Лео, он проводит много времени.

Тетрадь к концу дня заполняется новыми записями. Они должны ответить на вопросы, которые изучает экспериментатор. Есть ли у животных свои психический мир? А если есть, то какой? Такой ли, как наш, или особый, другой? Если другой, то похожий ли на наш? Если похожий, то чем?

…Ночь… Мирно спят обитатели Уголка. Даже любитель ночной темноты филин, словно оберегая соседский покой, старается не шуметь и совсем тихо уплетает зазевавшегося мышонка.

В кабинете Владимира Леонидовича горит свет. Настольная лампа под зеленым абажуром освещает его сосредоточенное лицо, исписанные листы бумаги, торопливо бегущее перо.

После вечернего представления в цирке Владимир Леонидович все же выкроил время, чтобы подытожить дневные наблюдения и то, что, по его мнению, достойно внимания, описать в книге. «Я разделяю искусство дрессировки животных на два способа: поощрительный и болевой – механический. Первым способом я называю способ, который, к несчастью, исключительно применяю пока только я один, – способ, основанный на тщательном изучении психики животного.

Чтобы виднее были все его преимущества, сначала познакомлю со старым, общепринятым способом, основанным на причинении животному боли и механическом вызывании этим путем нужных движений, которые связываются с определенными словами.

Возьмем цирковую лошадь. Предположим, дрессировщику нужно выучить лошадь „маршировать“. Дело происходит на арене. Учит дрессировщик и два кучера. Первый кучер держит лошадь под уздцы, стоя у барьера. При малейшей попытке рвануться вперед, дергает лошадь за узду, причиняя боль губам. Лошадь пятится назад. Второй кучер ударяет сзади шамберьером, а дрессировщик методически бьет лошадь хлыстом по левой стороне груди.

Кончик хлыста сечет одно и то же место. Лошадь, желая освободиться от боли хлыста, рвется вперед, но получает удар от первого кучера по носу и боль от уздечки. Пятится назад – получает удар шамберьером от второго кучера. И ровные, методические, как часы, удары хлыста, не переставая, секут левую сторону груди. Лошадь вся в мыле, топчется на одном месте.

Дрессировщик же продолжает бить хлыстом по одному и тому же месту до тех пор, пока она рефлекторно, сокращая мускулы, не поднимет левую ногу, чтобы закрыть и защитить наболевшее место. Хлыст сразу перестает действовать, опускается, но… ненадолго.

Лошадь, тяжело дыша, стоит как вкопанная, но вот опять хлыст поднимается и сечет по прежнему месту. Опять старая процедура. Лошадь рвется вперед (боль от уздечки) и назад (от шамберьера), а хлыст делает свое дело. Лошадь опять поднимает ногу и опять временно прекращается сечение. Чем дальше, тем чаще лошадь поднимает ногу, с силой ударяя копытом о землю, как бы этим движением прекращая мучительное сечение. Дрессировщик бьет хлыстом ее уже по другой стороне груди до тех пор, пока лошадь не поднимет правую ногу.

И это происходит каждый день в одно и то же время методически, аккуратно».

Владимир Леонидович отложил перо, откинулся в кресле. Система эта, впервые введенная немцами, применяется во всех цирках и за границей и в России. Шамберьер – главное орудие для такого дрессировщика, а для укротителя – бич, который еще грубее, жестче, страшнее. Недаром при виде бича звери в страхе прижимают уши, прячутся в угол или жмутся к стенке клетки.

Как всегда, когда приходится говорить о жестокости человека к животным, Владимир Леонидович с трудом сдерживает негодование. Однако, стараясь сохранять объективность исследователя, он продолжает записи. Как чужды ему методы дрессировки, применяемые большинством фирм, поставляющих диких зверей на мировой рынок.

Вот типичный прием. Молодых львят, тигрят, белых медведей собирают в группы. Каждую из них поручают укротителю, законтрактованному фирмой для будущих выступлений. Он ежедневно является к группе четырехмесячных зверьков и аккуратно выполняет свою первую обязанность – бьет и гоняет их из одного угла клетки в другой, методически, одним и тем же бичом.

Звери растут в постоянном страхе, с одним сознанием, что человек, приходящий к ним ежедневно, держит в руке нечто ужасное, бич, от которого надо бежать, чтобы избавиться от жестоких ударов. Поэтому всякий раз при появлении укротителя с хлопающим бичом звери, как шальные, шарахаются в дальний конец клетки. Первый номер готов.

«Учение» продолжается. В клетку вдвигают глухой барьер. Сначала звери, боясь нового предмета, сбиваются в кучу, но вот приходит в действие бич, и они, забыв все на свете, волей-неволей прыгают через препятствие. Второй номер готов.

Нет предела жестокости такого укротителя. Он стремится, чтобы при одном появлении его дикие звери приходили в состояние ужаса. Тогда их можно заставить делать, что угодно, даже скакать сквозь пылающий обруч, ведь если не прыгнешь, то попадешь под бич, а он страшнее огня, страшнее всего на свете.

Кроме бича укротители пользуются еще острыми пиками, железными вилками, громко стреляющими пистолетами, чем доводят зверей до смертельного ужаса.

Варварским, бесчеловечным приемам дрессировки надо противопоставить выработанный им, Дуровым, метод, основанный на принципе воздействия непосредственно на чувства и разум животного. Принцип этот – наталкивание животного на определенное движение-творчество. Активное, светлое творчество, возбуждаемое радостью, удовольствием.

Вся суть в том, чтобы животное было свободно от чувства подавленности, страха. Питомцы Уголка всякий раз за исполнение задания получают от своего воспитателя поощрение – лакомство, и они охотно выполняют свой урок. Сам Дуров скажет, что его метод основан на вкусопоощрении.

Бодрое, здоровое состояние животного, однако, еще не все. Как заставить его слушаться, беспрекословно исполнять волю своего воспитателя, творить в нужном для него направлении? Есть еще и психологический способ воздействия. Внушение… Гипноз…

Резкий голос врывается в тишину ночи: «Я люблю вас!», «Быть или не быть?» – это попугай Арра повторяет во сне недавно выученные фразы.

Дом на Божедомке живет полной жизнью.