Текст книги "Властелины дорог"

Автор книги: Александр Важин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Александр Важин
Властелины дорог

Движенье стало смыслом жизни

Что дальше будет – все равно!

«Ария»

I. Хроники Баделенда

В краю древних предков я рос чужаком

И не чтил ни святых, ни чертей

Я шел против ветра, я шел напролом

В мир нездешних и вольных людей

Но я не был никогда рабом иллюзий

«Ария»

1

Отдаленный звук чужого мотора пробился сквозь привычное рокотание двигателя «Планеты».

– Найт.

Услышав спокойный голос Зага, Шура встрепенулся, отгоняя остатки утренней дремы. Дорога была ровной, накатанной, мерное покачивание в седле нагоняло сон. Пришлось отгонять ленивые мысли, мотать головой и разлеплять прищуренные веки. Он протер глаза, и проносящийся мимо мир приобрел резкость.

Шура посмотрел вперед через плечо Зага. По ходу движения на дороге из легкого облачка пыли уже вырисовался темный силуэт мотоцикла, плохо различимый на фоне восходящего светила. Звук работы мощного двухцилиндрового мотора и возвестил о его приближении.

Судя по всему, мирно покачиваться в седле и дремать уже не придется. По крайней мере, пока встречный мотоцикл не окажется далеко за спиной.

Рулевой спокойно вел "Планету", а Шура стал готовиться. Склонившись вправо, он двумя привычными движениями отстегнул крепления на коляске, правой рукой поднял древко. Длинное, тяжелое, оно сразу же привычно легло в руку, и тусклый блеск широкого острия подтвердил, что Большое Жало готово к работе. Шура вложил край древка с наконечником в двурогий выступ на краю коляски, чтобы до нужного времени лишний раз не напрягать руку, потом левой проверил, как из седельных ножен выходит Жало.

Вздохнул, натянул шлем на рыжеватый ежик волос, провел рукой по макушке. Синий пластик был весь испещрен язвами – глубокими бороздами и небольшими царапинами. Хорошо бы сегодня не прибавилось новых. Хотя это лучше, чем такая же царапина на голове…

Он надевал шлем только перед схваткой, когда возрастала вероятность вылететь из седла на скорости. Как никак, а пластик с металлом могли сохранить череп от встречи с негостеприимной землей, да и от скользящих ударов прикрывали голову.

Шлем сам походил на череп с выпяченной нижней челюстью, что стальным выступом прикрывает горло. Шура не любил его. В нем он чувствовал себя неуютно, словно мозгам было тесно в этой толстой оболочке из пластика. Да и зачем нужен шлем во время обычной езды? Разве существует опасность перевернуться с таким рулевым, как Заг?

 
Он до цели доберется
По своей пройдет стезе,
Он дотронется до Солнца,
Сокрушит преграды все, -
 

тихонько напевал Шура, застегивая ремешок шлема.

Буднично готовясь к возможной схватке, он не смотрел вперед. Он полностью полагался на Зага. Его рулевой ничего не упустит, и уже наверняка определил и приближающийся мотоцикл, и его возможности, и снаряжение найта. И Заг сделает все правильно и своевременно. А задача Шуры – быть готовым. Поединок может и не состояться, но лучше быть готовым заранее, чем потом упустить нужное мгновение и остаться лежать, уткнувшись носом в дорожную пыль. В бою лишь мгновение является мерилом жизни или смерти. И еще уверенность в себе да мастерство владения оружием. Последнее он освоил неплохо, а вот с уверенностью…

Лишние мысли снова начали суетиться в голове, затевать привычный хоровод. Но Шура знал – не стоит беспокоиться по этому поводу и стараться прогнать раздумья. Красный волк в его голове сожрет все посторонние мысли, когда придет время схватки. В бою воин не должен предаваться размышлениям.

Ну что же. Оружие и тело готовы. Теперь Шура поднял голову, чтобы рассмотреть приближающийся мотоцикл и найта, с которым, возможно, придется преломить копье.

Может это Догер? Или Каннинг. Второго он побаивался встретить, а вот при упоминании первого сердце учащенно забилось. Хоть первый и был гораздо сильнее и опаснее второго, именно с ним Шура искал встречи. Каждый раз, услышав звук мотора на дороге, он надеялся, что это будет красный мотоцикл с черной коляской, на которой оскалил пасть ненавистный волк цвета крови.

Навстречу медленно катился мощный мотоцикл черного цвета. Еще до его приближения Заг расслышал низкие обороты двигателя "К-750", о чем и поведал Шуре.

Солнце только взошло. Его красноватые лучи еще не слишком слепили глаза, но размывали очертания далекого еще "К-750".

Встречная машина с двумя седоками приближалась. Рулевой идущего навстречу мотоцикла, кроме неизменной кожаной куртки, был облачен в черную стальную каску и большие темные очки. Вторая каска на полголовы возвышалась за спиной рулевого.

На черном цвете мотоциклетной коляски в хищном оскале ощерила пасть большая серая рыба. Шура вспомнил, как ее зовут, хоть и не видел вживую. Это акула. Водится она где-то в море. Шура никогда не видел моря, но акулу знал – опасного рыбьего хищника любили использовать найты для своих тотемов.

А на бело-голубой коляске мотоцикла "Планета" скромно сидело небольшое насекомое. Некоторые невежды думали, что это полосатая муха. На самом деле экипаж Шуры и Зага звался "Оса". И на коляске храмовый художник намалевал тоже ее – с разведенными крыльями и угрожающе выпущенным жалом.

На расстоянии нескольких десятков метров черный мотоцикл притормозил. Заг тоже остановил "Планету".

– Эй, насекомые! – из-за спины своего рулевого высунулся найт Акулы.

– Ну? – буркнул в ответ Шура.

– Некогда мне с вами возиться, – заговорил копейщик. – Отдавайте ключ и проваливайте на все четыре стороны. Мне не хватает одного для Шестого Турнирного Десятка, но я не хочу вас убивать.

"Захотелось ключ без боя заполучить. Силы на Турнире понадобятся, – подумал Шура. – Ведь знает же, что не отдам. Вот охламон". И, не напрягая лишний раз голосовые связки, просто согнул левую руку в локте и ударил по ней правой.

Акулы его жест оценили правильно, поскольку рулевой рванул ручку газа, "К-750" взревел и, оставляя позади себя клубы пыли и газа, рванул вперед.

Острие долгомерного копья летело впереди мотоцикла, обгоняя его на несколько метров.

Выждав буквально мгновение, Заг тоже врубил передачу, и "Планета", набирая скорость, помчалась навстречу "К-750". Рулевой, Шура и мотоцикл стали одним целым. Единым Существом с тремя колесами, двумя головами и нацеленным вперед копьем.

Заг привычно припал грудью к рулю, открывая для Шуры лучший обзор. Копейщик должен хорошо видеть летящее на них острие.

До столкновения копий оставались считанные метры, когда найт Акулы заставил Шуру на мгновение растеряться. Копейщик черного мотоцикла выставил перед рулевым толстый железный щит, удерживая его правой рукой. Копье он держал в левой.

Много чего можно встретить на Дороге, катались по ней и такие найты, что предпочитали больше надеяться на броню, чем на ловкость своего копья. Прямоугольный кусок металла почти полностью закрыл противника-рулевого. Только поблескивали заклепки по бокам щита и стекла защитных очков поверх края слегка выгнутой пластины.

Большое Жало не дернулось в руке Шуры. Когда-то Учитель привил ему привычку действовать по обстоятельствам. Их может быть бесконечное множество и побеждает тот, кто быстрее подстраивается под переменчивые условия схватки.

Словно разъяренные звери сблизились мотоциклы, копье ударило в копье.

Найт "Акулы" целился в грудь Зага.

Шура бросил вперед правую руку, подставляя свое древко под удар. Легкое касание чуть-чуть изменило направление вражеского наконечника. Теперь острие Акулы не зацепит рулевого, но по инерции полетит дальше.

Самое время вонзить свое копье в горло вражеского рулевого.

Но щит?

Наконечник противника прошел почти рядом с плечом Зага. А Шура направил свое острие мимо черного куска металла.

Рулевые успели избежать столкновения, мотоциклы начали разъезжаться.

Шура уже подстроился под непривычные условия схватки. В бою они с Загом отлично чувствовали друг друга.

Он перехватил копье второй рукой и круговым движением направил древко за противником. Его рулевой стремительно уронил голову на руль, освобождая дорогу оружию.

Не зря Шура тренировал этот прием. Рассекая воздух, копье засвистело, и древко догнало затылок найта.

Удар по уходящей цели получился несильным. Но его хватило, чтобы копейщик Акулы навалился на спину рулевого, черный мотоцикл качнулся и вильнул в сторону. Найт не удержался в седле, вылетел и грохнулся на дорогу. Его рулевой старался выровнять потерявший управление мотоцикл. Но все же не совладал с вырывающимся рулем, колесо подпрыгнуло на канаве обочины и он тоже свалился с мотоцикла.

"К-750" несколько раз перевернулся на обочине, сломал зеленые ростки подсолнечника на поле, после чего сердито фыркнул и затих.

А Шура уже соскочил с мотоцикла, выдернул из ножен на правой голени Малое Жало и в несколько прыжков оказался около найта.

Тот лежал без движения. На всякий случай Шура въехал носком тяжелого ботинка по подбородку. Лучше перестраховаться, чем потом получить мечом в спину. Клацнули зубы, и из губ на всклокоченную бороду потекла кровь. Слетевшая каска открыла неопрятные рыжие волосы и закатившиеся глаза.

Рулевой Акулы уже поднялся и стоял, обреченно глядя на победителей. Шура тяжелым взглядом уставился в затравленные глаза, поймав там знакомое ему чувство – страх. Рулевой понимал, что ему, может быть, осталось жить недолго.

Кодекс намекал – нужно помочь брату переселиться в Страну Бескрайних Дорог, где ждут предки-байкеры. Правда, почему-то никто в здравом уме не спешил добровольно туда переезжать…

Шура движением руки приказал ему сесть на дорогу, а сам направился к перевернутому "К-750". Вынул из замка ключ зажигания, взвесил на ладони. Посмотрел через металлическую дырочку на взошедшее Солнце, к лучам которого тянулись ростки на поле. Потом пристегнул трофей к тяжелой цепочке, обвивающей шею.

Этот ключ стал сорок седьмым.

"Ключи на шее – это человеческие жизни", говорил Вайс. У Шуры их было почти пять десятков, но жизней за этими кусочками железа было гораздо меньше. Он никогда намеренно не помогал братьям перекочевать в Страну Бескрайних Дорог.

Найту, валяющемуся на дороге, до шести десятков не хватило одного ключа. Не бороздить ему больше дороги, даже если очухается.

Шура вернул короткий меч в ножны на голени, присел над распростертым телом, положил руку на лоб найта.

– Прости, брат. Если не поднимешься – до встречи в Стране Бескрайних Дорог. Удачной охоты тебе там.

Подкатил Заг.

– Ну что, дружище, заберем себе щит? – спросил Шура.

Рулевой больше любил разговаривать с мотоциклом и лишь качнул головой.

– Ну и не надо. Лишнюю тяжесть возить, – Шура оглянулся по сторонам. – Куда же запропастился Рыжий? Второй день нету.

Заг молча кивнул.

Возбуждение схватки уже начинало проходить. Шура стоял у чужого мотоцикла с поверженными воинами, и взгляд его был направлен не на них. Он смотрел на сухие шары перекати-поля, медленно катящиеся по другую сторону дороги. Вот уже сколько лет он гоняет с ними наперегонки. И сам уподобился им – в разные стороны кидает его. Но нет, он не такой. Эти бурьяны послушны ветру и двигаются лишь по его воле. Сегодня – на запад, завтра – на восток. Через час настанет штиль и сухие шары бессильно замрут. А он десять лет, не сворачивая, идет по одному пути – за призраком красного волка.

Шура неспешно сел в седло и "Планета" продолжила свой путь.

Дорога опять начала убаюкивать Шуру. Он задумчиво смотрел на передний край бело-голубой коляски, снова отдавшись во власть размышлений.

Многие думают, что оса – это обязательно те полосатые твари, что появляются в то время, когда в садах спелые яблоки и груши щедро устилают землю. Хотя именно такая и умостилась на коляске "Планеты", значение тотема подразумевало немного другое создание. На самом деле различных ос было множество – от больших синих насекомых, жужжание которых может разбудить крепко спящего путника, а укус привести к смерти, – до крохотных, размером не больше маленького муравья.

Шура с детства был приметливым, любил наблюдать окружающий мир. Он видел, как такая маленькая оса охотится на больших жирных пауков. Паук сам является опасным и успешным хищником, но это не смущает маленькую охотницу. Она не вступает с ним в драку, где большой паучина, конечно же, окажется сильнее. Вместо этого оса просто и буднично совершает стремительный бросок и жалит свою большую жертву в уязвимое место между лап. И все. Паук уже не боец. Теперь он – живое мясо для будущих деток осы.

Эту мудрую стратегию Шура и взял себе. Никогда не надо сражаться с противником на его условиях. Просто надо решать свою задачу – или договориться с ним, или покалечить, или же убить. Но не драться. Ведь всегда найдется кто-нибудь посильнее тебя. Такой, как Догер…

Думал ли Шура десять лет назад, что станет таким? Он начал вспоминать худощавого четырнадцатилетнего мальчишку, мечтавшего о пасеке, где трудолюбивые родственники ос будут наполнять медом соты в просторных ульях…

Землепашец

«Тому длинному, со щербатым зубом, я выбью все целые зубы. А пухлощекого Ралу, сына соседа Кея, повалю в пыль и стану пинать ногой по брюху. Пусть при всех просит пощады. Всех, всех раскидаю и накажу. Гады…»

– Человек не может быть полностью плохим. И злого основания в человеке всегда меньше. Даже в самом закоренелом негодяе больше благого, – прервал Шурины планы о мести спокойный голос Дариана. – Просто злые поступки всегда на виду, они лучше запоминаются. Если сделать десяток больших добрых дел, а потом совершить одно маленькое зло, то все добрые деяния сразу же будут перечеркнуты и забыты. Имя человека теперь будет привязано к лиху.

Шура вполуха слушал Дариана, продолжая в мыслях смаковать расправу над обидчиками. Он привык уже к издевкам сверстников и насмешкам босоногой малышни. Но его сегодняшнее унижение видела Марта. Она глупо улыбалась, теребя кончик черной косы, когда долговязый Петти по прозванию "Гвоздь" отвесил Шуре затрещину. При этом щербатый рот заводилы местных подростков кривился в безнаказанной ухмылке. А его прихвостни выводили: "Лопух! Лопух!". От этого хотелось зарыться поглубже в землю, где живут одни кроты. Эти слепыши не смогут видеть его позор, как видела Марта.

Обидное прозвище за оттопыренные уши спрятало под собой имя и даже шепелявые малыши, показывая на него пальцами, смеялись и лепетали: "Лопуг, лопуг". А всего-то стоило разбить пару носов, чтобы насмешки прекратились. Но можно было получить по носу собственному.

– Вот пчелы – они все равны. Кроме цариц, конечно. Но удел матки – рожать новых членов семьи. А остальные дружно работают для блага всего роя. И мы тоже можем вкусить этих благ, – соломенные усы Дариана поднимались вверх, добродушная улыбка становилась еще шире. Пасечник большой деревянной ложкой зачерпывал ароматный золотистый мед. – Попробуй, – протягивал он ложку Шуре.

Продолжая в мыслях ловко раскидывать наглых забияк, попутно отвешивая им звонкие тумаки, Шура машинально протягивал руку и брал ложку с медом. Золотистое лакомство немного подслащало горечь обиды, отвлекая от мысленных баталий. Но ненадолго. И яркие картинки, на которых противники стонали на земле, а Марта хлопала в ладоши, приветствуя доблесть Шуры, словно сами собой проявлялись в его голове. Будто неведомый красочник рисовал у него в мыслях.

Жаль, что эти картинки никогда не проступят наяву. Он хорошо умел драться, но все это умение проявлялось лишь в подростковых фантазиях. Когда же он сталкивался с другими мальчишками, то готов был бежать подальше или покорно сносил все издевки. И ничего не мог с собой поделать. А потом наказывал всех. Вечером, когда долго не мог заснуть от обиды. Тогда его притеснители картинно ползали на коленях в пыли и просили пощады. И Марта смотрела на него глазами, полными восхищения.

За свои неполных четырнадцать лет Шура уже хорошо выучил себя. Он знал, что никуда не денется от обидных подзатыльников. Стоит лишь Петти-гвоздю сделать грозное лицо, поманить пальцем, сложив другую руку в кулак, – и снова начнут подкашиваться ноги, все планы мести улетучатся, словно дым от подсолнечных дров, сгорающих в печке. Сколько раз он зарекался не трусить. И все тщетно. Даже при наименьшей угрозе сердце начинало колотиться, словно у пойманного кролика, липкий страх растекался внутри, парализуя волю.

В последнее время его даже перестали лупцевать. Неинтересно бить того, кто не противится. Так, дразнят, травят, иногда пнут или испачкают навозом потехи ради.

– Миром должна править любовь, – серые глаза Дариана улыбались. Сколько Шура знал пасечника, тот никогда не бывал хмурым или насупленным. – Солнце, всходя утром над землей, с любовью посылает на землю свои лучи, согревая все сущее и даруя жизнь. От любви Солнца прорастает трава, распускаются цветы, колосится пшеница. Посмотри на земной лик Солнца, – Дариан показывал на стоящий в углу беседки свежесрезанный цветок подсолнечника. – Он прекрасен – и потому к нему так тянутся пчелы. Они дарят нам свою любовь в виде меда. И только человек привносит в этот мир боль, страх и разрушения. Так что лучше посмотри на Солнце, попроси его наполнить твое сердце смирением и любовью. Прости их. Это удел сильных – прощать.

Матери Шура уже давно перестал жаловаться. Ей и так забот хватает, сама-одна трудится на бабкином поле, его бестолкового растит. Не стоит ее лишний раз огорчать. А вот в присутствии Дариана можно было посетовать на забияк.

Легко ему говорить – прости. Любят пасечника в селе, даже из других краев часто захаживают за горшочком меда и за добрым словом. Знает он много, каждому найдет что сказать.

Однажды Шура слышал разговор сплетниц Дойны и Миры. Старая Дойна говорила, что раньше Дариан был жрецом-технарем. Да только выдумки все это. Разве могучий Хранитель тайн предков мог забраться в такую глушь, далеко от своих Храмов?

Стар был Дариан, а на лице у него почти не было морщин. Наверное все от того, что у него не было таких проблем, как у Шуры. Никто не норовит зацепить или обозвать злым словом. А у Шуры не было заступника. Вот были бы у него отец или старший брат. Шура знал, что не бывает детей без отцов. Но мать ничего ему не рассказывала. Себя Шура помнил с трех лет, именно тогда они с матерью пришли и поселилась в Ковыльных Сопках. Жили они у старой Тайры, которая стала Шуре за бабку, обрабатывали ее поле. Так он и рос – парень, воспитываемый женщинами – вечно занятой матерью и сварливой бабкой.

Когда у него не было работы в поле, а пасечник был занят, Шура любил выбежать за село, забраться на высокий древний курган, который не распашешь даже мотоблоком. Далеко видно отсюда – и серые дороги, и защищающие поля лесополосы, и желтые, зеленые и бурые квадраты обработанных полей. А еще видно яркую зелень виноградников, прячущихся в укромных лощинах.

А под самым курганом расстилалось поле с тысячами солнц – подсолнечники тянули свои головки к родителю-Солнцу, дающему благодать растениям, животным и людям.

Сидя среди высоких седых нитей ковыля, Шура смотрел вдаль и мечтал стать птицей, полететь над этими просторами, надменно глядя на сверстников с высоты…

Как бы он нагадил им на головы!

А еще было бы здорово, чтобы из этого кургана поднялся древний воин. Вот бы посмотреть на живого коня. Дариан рассказывал, что так, с верным конем, хоронили знатных кочевников-сиритов, сражавшихся в этих степях сотни лет назад. Были у них дивные животные, с гривами, на которых они ездили, будто на мотоциклах. Кочевники ушли в небытие вместе с гривастыми, оставив после себя лишь эти величественные, но молчаливые курганы.

На кургане Шура думал о словах Дариана. Прощение, любовь к маленьким людям и к большому окружающему миру. Хотелось бы верить пасечнику.

На самом деле Шура любил окружающий мир. Жаль только, что в нем есть место для таких, как Гвоздь и Ралу. Кроме них все было замечательно. Ему нравилось возиться в поле, наблюдать, как разноцветные жуки снуют по золотистым лепесткам подсолнечника, как они топчут лапками махонькие цветочки, под которыми уже наливаются маслом черные семечки. Маслом, из которого, как говорят, делают бензин.

Но подростки не знают сочувствия и всегда норовят пнуть того, кто слабее. И когда Шуру в очередной раз принижали, он мечтал, чтобы к ним в деревню приехал добрый найт и вступился за него. Будь у Шуры деньги, то он потратил бы их, чтобы нанять такого воина. Уж найт-то быстро разобрался бы и с Пети, и с подхалимским Ралу, и с другими.

В своей жизни Шура лишь однажды видел найта. Ранее только мотороллеры купеческой Гильдии появлялись в Ковыльных Сопках. Мальчишки восхищенно глазели на рычащие машины, цепочкой едущие по дороге. Босоногая толпа бежала за ними по всему селу. Мотороллеры появлялись часто – когда наливались маслом семечки в подсолнухах или дозревало добротное тимберийское вино.

А воины дороги редко заезжали в эту глушь на краю Тимберии.

Больше года назад Шура с матерью окучивал зеленые росточки на поле, когда услышал звук, чем-то напоминавший работу мотоблока на поле богатого Предана. Родившись вдалеке, звук нарастал, соперничая с песней жаворонка, постепенно набирал силу, заглушая голос крылатого певца. А вскоре чахлые заросли терна выпустили на раздолье дороги красный мотоцикл.

Найт! Шура оперся о тяпку (куда ему до мотоблока!) и с замиранием сердца смотрел на пролетающую мимо птицу – багряный мотоцикл с коляской. И хотя это дорожное чудо мчалось так, что угнаться за ним можно было только мыслью, Шура успел заметить, что на коляске вздыбился нарисованный зеленый зверь с чешуйчатым телом, крыльями и оскаленной пастью.

На сиденье расслабленно восседали два человека, круглые красные шлемы сидели на головах. Рулевой уверенно вел мотоцикл, полностью сосредоточившись на дороге. Найт внимательно смотрел по сторонам. Взгляд воина равнодушно ощупал тощего подростка на поле и продолжавшую работать женщину, потом снова устремился вперед.

А Шура смотрел на коляску, впереди которой мчался острый наконечник копья. Он всегда думал, что такой наконечник должен ослепительно блистать. Солнце в тот день вовсю слепило глаза, но большое и грозное на вид острие оказалось тусклым.

Мотоцикл промелькнул и скрылся в клубах пыли.

С тех пор Шура, копаясь на поле, часто играл со своими мыслями. Он садился на мотоцикл и мчался по дороге. В моменты обид ему хотелось стать могучим найтом. Но он отлично понимал – это не для него. Его удел – тяпка и подсолнечник. А если повезет, то он станет возиться с пчелами. Если Дариан завещает ему свою пасеку, то Марта закроет глаза на его осторожничание (он не хотел называть это трусостью) и выйдет за Шуру замуж. Так что найтом он может стать только в своих мыслях. Так же, как мстить своим обидчикам.

Мечтать можно сколько угодно. А чтобы на самом деле заполучить такое сокровище, как мотоцикл – это ж сколько деньжищ нужно? Только к старости скопить можно. И то, если работать не только под Солнцем, а и под призрачным взглядом Луны.

Мальчишки, которые посмелее, играли в найтов. Брали в руки заостренную длинную палку, оседлывали упругую ветку на дереве и принимались раскачиваться, воинственно размахивая "копьями". Шуру же такие игры не прельщали. Зачем? С ветки можно упасть и отбить себе чего-нибудь. Или вообще шею свернуть. Уж лучше оседлать мотоцикл в мыслях.

– А что это за зверь – зеленый, зубастый, с крыльями? Страшный… – спросил тогда Шура у Дариана и описал ему чудище, вырисованное на коляске найта.

– Это дракон.

– А где он водится?

– Я не знаю. Наверное, сейчас таких нет. Он жил еще во времена наших предков. Я не знаю ни одного человека, который видел живого дракона.

– А я слышал, что такого дракона называли «вертолет», – вмешался Толстый Сэмми. – Его рев был сильнее рева мотоцикла, а пламя могло сжечь даже целую деревню.

– Да вгут все. Байки сказителей. Они шо хош пгидумають, лишь бы монеты бгосали, – включился в разговор картавый Том. – Взапгавду, энти дгаконы помогали возделывать поля. Мне бабка сказывала сказку, так тама один кузнец запьяг этакого дгакона, взлетел – и глядь, а заместо пламени из чудища стала течь волшебная вода, коя жуков изничтожала, кои пшеницу едят.

– Да не летали драконы, – Сэмми стоял на своем. – А ежли и были среди них мирные создания, про то я тоже слышал. Только не летали они, как птицы, а землю они помогали пахать. И похож был такой дракон на огромный мотоблок. Человек залазил на дракона, цеплял плуги. Проедешь туда-обратно на таком чудище – и вот все поле уже спахал.

– А, сказки они и есть сказки, – махнул рукой Боняк. – Нельзя было столь без трудов пахать поле. Тут пока один плуг потягаешь, то все руки отваливаются. Несколько дней приходится корпеть, чтобы свой надел вспахать.

– А ты газбогатей и купи мотоблок себе, – посоветовал Том. – Он будеть не хуже твоего дгакона придумашного.

Шура любил слушать взрослых. Себя он еще таковым не считал, никак не желая расставаться с детством. За все думала мама – и как угодить бабке, и как обработать бабкин надел, как справить сыну вечно разодранную одежду.

Примостившись в углу, Шура внимал россказням приятелей Дариана. Пасечник ставил на стол под навесом медовое вино, его друзья – толстый Сэмми, картавый Том и Боняк начинали болтать обо всем. Они обсуждали виды на урожай, разбалованность отпрысков короля, корили бездельников-найтов, без толку колесящих по дорогам.

– А ведь мотоциклу можно найти и более разумное применение, чем гонять наперегонки с ветром, взбивать пыль на дорогах и протыкать друг друга, – говорил Сэмми. – На таком могучем железном коне можно возить мешки, можно пахать землю. Да мало ли как можно приспособить мотоцикл в умелых руках.

– От работы должны быть мозоли на ладонях, а не от древка копья, – кивал Боняк.

Потом обсуждали жителей северных лесов, что в шкурах ходят, точно звери. Сэмми вспоминал, как он, еще будучи мальцом помельче Шуры, хотел уйти с королевскими солдатами в поход на северную страну, с которой граничила Тимберия.

– Через Ковыльные Сопки тогда целые полки проходили. А шагали они прямиком на север. Я тогда собирал сухие палки подсолнечника на поле. Отец загадал собрать много дров. Мне так не хотелось таскать эти сухие палки, что я стал проситься в поход с солдатами. Не взяли. Только подзатыльников надавали. Видел я их несколько месяцев спустя. Сначала тянулись раненые, пешком, потом шли мотороллеры с набитыми кузовами. И непонятно было, трупы там или еще живые. Потом брели полки. А солдаты там – понуренные, усталые и злые. К таким лучше не лезть с расспросами. Позже с границы донеслись слухи, что доблестные королевские солдаты стали отличными мишенями для баберовых дротиков с наконечниками из кремня. В своих родимых лесах варвары нападали внезапно, крошили головы солдат своими дубинами и быстро скрывались среди листвы и стволов, оставляя на лесной подстилке трупы в серой форме.

– Да уж, слишком догогой обошлась тады цена за дегева – два-тги бгевна – один тгуп Пиеговского вояки, – качал головой Том.

– А все оттого, что Сэмми не взяли. Его пузо баберы бы не пробили. Он бы сам всех разогнал, напужавши варваров, – сохраняя серьезное лицо добавлял Боняк.

– Тогда у меня еще не было пуза, – отвечал Сэмми, поглаживая объемное брюхо.

Шура слушал взрослых, и окружающий мир раздвигал для него свои пределы. Оказывалось, что мир не ограничивается Ковыльными Сопками и окружающими полями да виноградниками. Где-то там, в неясной дали, были другие провинции и другие страны, бушевали войны, жили короли и стояли храмы жрецов со странным прозвищем – технари.

Во время одной из таких посиделок Шура впервые услышал о Храме.

– …А над ними огромные мельницы возвышаются, – рассказывал зашедший к Дариану непоседа Бор.

– Пгезанятно, зачем им хлеб молоть-то? И так на наших хагчах живут. Все мы уплачиваем, да эти бездельники найты. Нашими деньгами, пСтом нашим загаботанными… – ворчал Том.

Шура не понимал, зачем кому-то нужны эти большущие домины и мельницы, если они ничего не сеют и не убирают. Точно, бездельники. Только откуда у них такие деньги?

А однажды к Дариану забрел один старый бездельник из тех, кто не работает на земле, а бродит по ней, прося милостыню. От него пахло, как от кучи свежего навоза, но пасечник почему-то любил принимать у себя бродяг, угощая их плодами своего труда.

Несмотря на отвратительный запах, Шура вскоре подсел поближе к старику. Уж очень захватывающими были его речи. Кряхтящим голосом тот поведал, что есть в Баделенде Большая Река. Что ведет она к Морю.

– А что такое Море? – не удержался от вопроса Шура.

Старик бубнил, жуя хлеб с медом.

– Если все ваши поля залить водой так, чтобы земли не осталось, и еще добавить много таких полей, тогда и получится Море.

Шура лишь молча удивлялся – как такое может быть?

Много дивного рассказывал старик. Что есть в мире места, где Солнце жжет немилосердно, и земли там нет, один сыпучий песок. А за северными лесами лежит край, где все – земля и холмы, кусты и чахлые деревья – все покрыто белым ковром. Словно великан-чародей рассыпал там множество белых куриных перьев. Перышки те непростые – если их принести даже в северные леса, то они чудесным образом превращаются в воду.

Как-то в один из дней, когда редкие тучи, набегая на Солнце, бросали на землю большие тени, Шура сидел на пасеке за вкопанным в землю столом и пером карябал буквы на толстом куске бумаги. Дариан неподалеку чинил сетку, что надобно надевать на лицо, когда мед качаешь. Сам пасечник ею уже давно не пользовался, его пчелы признавали и так. А Шуре предстояло вскоре постигать премудрости обращения с обитателями ульев. Для него и готовил сетку пасечник, "ученика" пчелы любили кусать, если он очень близко подбирался к их обиталищу.

Зачем Дариан заставляет его учить грамоту? Никто в Ковыльных Сопках не умеет писать, что вовсе не мешает выращивать хороший урожай. Землю надобно хорошо знать, а не буквы. Но пасечник зачем-то рассказывал Шуре, что есть разные языки, что их язык называется "англик". Есть еще и русик, на котором говорят где-то там. Странные, зачем говорить на другом языке, если и на таком все понятно?

Ни у кого в Ковыльных Сопках книг нет, а у пасечника есть. И где только он их взял, и бумагу еще эту? Шуре уже до смерти надоело царапать пером по желтоватым листам. Да вот только Дариан непреклонен: хочешь получить пасеку в наследство – учи грамоту. И все тут.

– А как писать: "мед – это жидкое сонце"? Правильно?

Глядя на небо сквозь изгрызенную вредной мышью сетку, Дариан поправлял:

– Не сонце, а солнце. И не забудь написать с большой буквы.

И едва Шура начал выводить "Солце", как на пасеку влетел запыхавшийся мальчуган лет девяти.

– Мотря… Мотря! – захлебывался мальчишка.