Текст книги "Государь поневоле (СИ)"

Автор книги: Александр Осин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 12

На выходе нас ждали те Нарышкины, которые смогли пережить позавчерашний день. Главным среди них был дед Петра – Кирилл Полуэктович. Он выступил вперед и с поклоном обратился ко мне.

– Государь, царица и великая княгиня Наталья Кирилловна просит быть тебя к ней.

Пришлось бросить неспешное объяснения наших планов Петру и попросить его "взять управление". Дойти до покоев матушки было не долго. Она, безусловно, была рада увидеть обоих своих детей. Отправив Наталью к себе в терем, царица с тревогой посмотрела на меня и спросила:

– Пётр, сын мой, зачем же ты ходил к царевне? Неужто желаешь ты нашего умаления перед Софьей?

Прежде чем ответить, я посмотрел на присутствующих у царицы ближних и не очень бояр. Фактически наш малый совет расширился до приличных размеров тусы. К вселенцам и царице здесь присоединился и дед с другими Нарышкиными, а так же князь Михайла Черкасский с Князем Петром Шереметьевым большим, мой другой дядька и стольник – старый боярин Тихон Стрешнев. В стороне стояли братья Лихачевы, постельничий с казначеем, и окольничий Павел Языков и чашник, который вроде должен был мне питье за столом давать – Семен Языков. Были и родственники царицы Марфы – князья Апраксины. В общем, были многие из тех ближних брата Федора, кто переметнулся в лагерь Натальи Кирилловны после смерти царя, но чей "прогиб" не был засчитан. Теперь же они видно вновь пришли ловить удачу. Пётр с трудом, но смог назвать всех их, однако я, понадеявшись опять на память носителя, даже не старался их всех запомнить.

Было у меня тогда более важно дело с царем, в голове которого я поселился. Мне с трудом, но удалось объяснить Петру, почему необходимо именно сейчас договориться с Софьей. Принял он это не сразу, и потребовалось слегка надавить, прежде чем он согласился подсказывать мне правильные слова для матушки. Когда все бояре успокоились и расселись по лавкам, я, поклонившись царице, ответил:

– Не вини меня, матушка, за своевольство. Испугался зело я вчера за дядьку Ивана, да деда, да других ближних людей нам. Взалкали бунтовщики смерти их. Коли их не выдать стрельцам, они со всеми нами могут поступить бесчестно и зло. А ежели Софья и прочие Милославские супротив выдачи будут, то может и спасем деда и дядьку нашего от расправы.

Помимо того как я говорил лица старого Кирилла Нарышкина и его сыновей вытягивались в изумлении. Заметив это, с помощью Петра я продолжил "агитацию".

– Мало, очень мало сейчас людей за нас будет. Вот и князь Борис, и Никита со мной согласные. Полагаем уже лучше сейчас передать правление Софье, чем ожидать, когда стрельцы сами ей венец царский оденут. Нельзя нам более терять людей близких, верных. С ними мы и трон батюшкин отстоим. А без них сиё мне токмо в тягость будет.

– Сильно изменился ты Пётр. – Царица помолчала в раздумье. – Речи твои гораздо более Государя достойны, чем отрока царствующего. Что ты скажешь, князь Борис? – матушка посмотрела на Голицына. Тот встал с лавки и поклонился.

– Государыня, то счастье большое, что Пётр Алексеевич по разуму своему государь великий, а не дите малое как наши супротивники думают. И, что поступил он, как то государю подходит, то слово мое тебе царица. Сиё, мню, знамение, что не оставила нас Богородица в немилости своей. Надобно ободрить государя в решении его многотрудном и жертвенном.

"Опаньки, а на людях Дудыкин очень преданным царю выставляется".

– Бог с тобой князь. Быть по сему.

Вошел молодой дьяк из тех дворцовых, что толпились в сенцах матушкиного терема.

– Великий государь, царевна Софья и бояре просят быть тебе в Думе. Да…

Не дав ему договорить, в горницу вошла Софья. Её сопровождали князь Василий Васильевич Голицын и князь Иван Михайлович Милославский со своими племянниками, братьями Толстыми. В комнате становилось излишне много народу.

– Великий Государь, Царица! Бояре уже в думе собрались. Надобно выйти к ним.

Я посмотрел на мать.

– Хорошо царевна. Дозволь лишь сказать, что стало известно нам о том, что замышляешь ты, и Иван Милославский извести великого государя! – Милославский при этих словах дернулся как от удара. – Великий государь быть решил в думе с изветами от стрельца Стешки Озерова по прозванию Пустозвон в коих тот уличает Ивана Милославского в хуле на Царя и Великого князя Петра Алексеевича, а тако ж в том что, ты, через людишек своих ближних, стрельцам говорила неправду о смерти царевича Ивана.

Софья с ненавистью посмотрела на царицу. Потом на меня и ответила матушке:

– То изветы пустые. Стрельца того не зря Пустозвоном кличут. Не измышляла я на смерть Великого Государя. Иван же брат твой на место царское в Большой палате садился и венец царский примерял. Да говорил Кириллу Нарышкину, что де ему сей венец подходит более. В том и царица Марфа сказать может. За измену такую надлежит стольников Ивана и Кирилла в приказ разбойный отдать и розыск примерный учинить. Коли не отдать стрельцам сих изменщиков, то грозятся те снова бунтом на Кремль идти и розыск самим учинить без почтения к фамилии царской.

Наталья Кирилловна слушала эти слова падчерицы с нескрываемым гневом. Она понимала, что нет сил сейчас для противостояния с Милославскими и их лидером – царевной Софьей. Все присутствующие затаились, ожидая конца словесной перепалки. Решился сам вмешаться. Петра опять же попросил помочь с переводом на язык этого времени.

– Довольно сестрица небылицы сказывать! Знаешь ты – не говорил дядька Иван слов таких, да и не садился он на место царское. Челобитную сию дьяк Шакловитый писал в твоей светёлке. Сам я его намедни и видал, как выходил он от тебя с грамотой, и как поучала ты его говорить на царицу и родню её неправды. – От такого наглого поклёпа глаза царевны расширились, она казалось даже задохнулась от возмущения, но тем не менее, меня не перебивала. – Так коли Ивану идти в приказ на розыск, то и Шакловитого надобно с ним спытать також! Но не дело сейчас стращать друг друга изветами. Надобно решить, как бунт утихомирить и стрельцов с Кремля отбыть. Сказала ли ты разговор наш князю Василию и князю Ивану? Что решили вы с сёстрами?

– Великий государь, дозволь слово молвить. – Василий Голицын вышел вперед. – Невместно то, что старший брат обойден у венца младшим. Надобно царевича Ивана на царство венчать, а тебе великий государь царством править попрёк его не должно.

– Так не должно и царевну правительницей назвать и ставить её вперёд цариц. – Лица всех, кто еще не разговаривал со мной после бунта, вытянулись от изумления. – Не должно и тебе холоп, такие слова говорить перед Великим Государем своим. Я дерзость твою прощаю, но впредь не встревай в разговор.

Я обратился к Ивану Милославскому:

– А почто ты боярин князь Иван Михайлович молчишь, и слова не молвишь? Верно, ли Василий говорит?

Милославский, молча, склонил голову. Я продолжил.

– Царевич Иван слаб здоровьем и хочет ли он на отцовский престол вступить, то его спросить надобно наперед.

– Не было еще такого в истории, чтобы два царя правили. – Вставило свое слово Софья. – Пусть Иван на царстве будет как того обычаи наши требуют. Это успокоит стрельцов.

– Было то, сестрица, было. В Царьграде правили два брата императора Аркадий и Гонорий, да и Василий и Константин також, и трон для них был един на два. Тебе ли не знать сего. А на Ивана надежи нет – слаб он. Много ли из больших людей встанут за него? Нет. Так до новой смуты недалече, коли стрельцы одно будут вести, а бояре многое противное. Надобно делать, как я сказал, и прекратить бунт. Опалу я на Ивана Кирилловича свою положу. Да отправлю его в ссылку за Камень. Дед мой, Кирилл Полуэктович будет пострижен с благословения патриарха. А иных на расправу не выдам. То мое слово царское.

Но Софья так просто решила не сдаваться.

– Еще братец надобно царицу Марфу в монастырь отправить. Открылось, что она пост вдовий не блюла и с неким лицом мужеским в палатах своих блуд творила. Срам сей коли откроется, то новый набат на Москве мы услышим. А лицо то, с коим царица в блуде была – надобно казнить за бесчестие Государю!

"Черт, вот подгадил Александр своим нетерпением. Марфа, конечно, та еще ягодка – молода, красива и умом для здешнего времени неординарна. Трудно для моего современника с такой дивчиной в одной комнате долго быть и не флиртануть. И как он сумел её соблазнить во время вдовьего поста? Наверное, не настолько уж и сурово домостроевское воспитание в теремах. А ведь у него тут и семья есть наверняка. В тридцать лет здесь мужчина уже пожилым считается и глубоко семейным быть просто обязан. Ладно, попробуем ва-банк. Клин клином вышибают. Не знаю насколько успела Софья с Васькой спеться, но этот риск вынужден".

– Тогда и тебя сестрица надобно с ней заодно отправить. Покаяться пред святыми мощами за прелюбодейство твое с Васькой Голицыным. А его за бесчестье такое царскому роду – на кол. Да вотчину его в казну взять.

На князя Василь Василия смотреть было весьма интересно. Он испугался. Причем испуг его виден был очень и очень явно. Лицо князя, как он услышал мои слова, стало мгновенно белее мела. Руки задрожали, глаза забегали, а сам он стал оглядываться на присутствующих, как бы ища поддержки. Казалось еще немного и упадет он в обморок посреди палаты. Софья тоже побледнела, но самообладания не потеряла. Просто внимательно уставилась в меня, впитывая каждое слово. Прочие же, из находившихся в горнице, замерли в безмолвии. Блин, просто немая сцена из "Ревизора".

Почувствовав, что попал в точку, я решил закрепить успех.

– Ты, сестрица, коли слова такие говоришь на других, готова будь к тому, что на тебя они поворотятся. А посему не отдам я вам на убийство и поругание ни Ивана, ни деда своего. И никого другого из близких мне людей. Пожар же тот, что разожгли вы на Москве вам и тушить. Зовите патриарха – ему мы скажем о том, что решили здесь.

"Уф! Устал пока такую в общем немудреную речугу толкал. Перед думой пусть другие отдуваются. Its hard to be king!"

Глава 13

После обедни, на третий день смуты, в Грановитой палате собиралась дума. Думские бояре, дьяки и дворяне занимали места в соответствии с разрядными списками. Бранились и толкались, если кто-то решал, что его обошли. Разрядные списки были уничтожены меньше месяца назад, и мало ещё кто забыл их. И Алексей Михайлович, и Фёдор часто налагали свою опалу на думских за их местнические ссоры, но сейчас на троне был молодой царь. А на Москве была смута. Вот и взыграло у многих ретивое, вот и всплыли старые обиды. Приглашенные в думу выборные от московского посада, представлявшие земство, стояли обособленно в дверях палаты. Дородные купцы сотен и спесивые столичные дворяне робко переминались с ноги на ногу, ожидая, когда дьяки укажут их места.

А в соседних покоях в узком кругу царской семьи и их ближних третий час шел торг. Все сидели по лавкам вкруг стен, лишь я занимал место на троне, да рядом со мной стояли матушка и Борис Голицын. Душный зал малой посольской палаты, куда мы перешли из матушкиных покоев, давил на меня низкими сводами. Я был одет в тяжелую от украшений шубу и меховую шапку, не совсем подходящие мне по росту. Пот струился по спине, вискам, заливал глаза. Что бы лишний раз не причинять себе неудобство ерзаньем мокрой изнанки моей одежды по телу, я сидел совершенным истуканом, изредка позволяя себе скосить глаза на очередного оратора.

Старшие, совершенно перестав обращать внимание на царя, рядились о местах в новом правительстве. Тон задавали двоюродные братья Голицыны: Борис Алексеевич и Василий Васильевич. Васька Голицын понимая слабость кузена давил родовитостью и заслугами предлагаемых кандидатур. Мой кравчий, как лидер нашей партии, пытался оставить максимум приказов и изб за людьми верными в первую очередь себе и матушке. Но видно таковых было не много, поэтому все чаще с его стороны я слышал продавленные сквозь зубы слова согласия. Остальные "шубоносцы" пытались подсказывать, изыскивали дополнительные аргументы – "случаи" для спора. Особенно старался в поддержку Васьки Таратуй – князь Иван Хованский.

Примерно через час или два по моему субъективному времени в палату зашел патриарх. Благословив присутствующих, он подошел к моему трону. Сил вставать у меня не было. Поэтому я просто кивнул на приветствие и прикоснулся губами к поднесенному кресту. Владыка если и удивился такому поведению, то вида не подал, а отошел к матушке. В том же направлении прошла мимо трона и Софья. Но так как двигать головой мне категорически не хотелось, я не стал оборачиваться и смотреть, подошла ли она к матушке для разговора или просто за благословлением патриарха. Краем уха я слышал шепот царицы передающей владыке последние договоренности между обоими лагерями. Через некоторое время я разобрал отчетливо произнесенное "царица Марфа". Тон Иакима стал крайне осуждающим. Видно матушка о чем-то стала просить, так как Софья пару раз перебивала её со словами "невместно" и "зазорно".

Наконец "шубоносные разборки" были завершены и присутствующие обратились ко мне. Я даже не сразу понял это. Выручил Пётр, с моего попустительства, ответивший на вопросы Бориса и Василия Голицыных. Хованский был оправлен с каким-то хитроватого вида дьяком готовить выборных стрельцов, придержанных пока в сенях Грановитой палаты.

Все встали и двинулись сторону большого зала. Царя при этом незаметно отвели к входу в небольшую мыльню. Заботливые руки подхватили меня, сняли одежду, обтерли влажными полотенцами, затем сухими полотенцами, протёрли приторно пахнувшим маслом и вновь обрядили в то же парадное платье. Слава богу, что кто-то пока меня обтирали и умасливали догадался слегка проветрить и царскую одежду. Поэтому повторное облачение не вызвало у меня ожидаемого отвращения. Да, это был не плохой "сервис", позволявший московским самодержцам поддерживать себя в тонусе во время длительных заседаний думы и приемов иностранных послов.

По моему появлению в Грановитой палате присутствующие там поклонились до земли. Вперед выступил князь Хованский.

– Великий Государь Царь и Великий Князь всея Великая, Малая и Белыя Руси, царь Казанский, царь Астраханский… – начал он свою речь с зачитывания моего полного царского титула. – Холопы твои, стрелецких полков служилые людишки, пришли ко двору царскому с изветами об изменах боярский и иных ближних твоих людей. А остались те людишки в Кремле, ожидаючи решения царского да приговора боярского. Челом они бьют на Ивана Кирилова сына Нарышкина, и грозятся быть у дворца твоего, покуда не отведут и не спросят его да иных людей, что в челобитной сказаны, за измены тебе, Великий Государь. Да ещё они бьют челом на бояр Кирилла сына Нарышкина, Григория сына Ромодановского, Михайла сына Лихачева на неправды их и воровство. – Он немного помолчал и тоном ниже добавил. – Бунтовщики зело ярятся, государь. Лучше выдать им Ивана, да самим целым остаться. Просят они тебя, Государь, простить им смуту нонешнюю и сказать быть им надворной стражей в Кремле и дворце царском. А еще говорят они, что невместно младшему брату поперёд старшего царствовать и челом бьют перед тобой государь и Думой, чтобы венчать на царство и Ивана, и править вам вдвоем. Да сестру твою и Ивана, Софью, позвать быть при вас правительницей покуда ростом ты и брат твой малы.

Что тут началось! И бояре, и все остальные думцы позабыли о присутствии царя и все одновременно начали говорить. Постепенно Борис Голицын и князь Данила Черкаской смогли справиться с общим гвалтом и стали давать боярам и дьякам выступать отдельно. В порядке старшинства. Василий Голицын и Милославские часто вмешивались в их приказы, следя, что бы и их сторонники получили голоса. Все эти крикливые шубоносцы обращались исключительно ко мне. Я принужден был слушать каждого. Или делать вид что слушаю.

Через некоторое время в зал вошли царица и не отстававшая от неё Софья. Обе женщины поначалу наблюдали за думой из-за занавесок по левую руку от трона. Теперь же мать, видя, как я устал от этих "прений", решилась меня поддержать. Естественно, что царевна не захотела отступать и тоже "вышла в народ". Царица стала рядом с троном, а Софья подошла к брату Ивану, сидевшему справа от меня на специальном кресле.

– Хватит! – я решил прервать спор, встал и топнул. Мой мальчишеский голос звонко раздался в палате. – Довольно лаяться, бояре! Будет так: на Ивана Кириллова сына Нарышкина налагаю опалу свою и велю быть ему в Верхотурье под надзор воеводы. Кирилла Полуэктова сына Нарышкина повелеваю постричь в монахи в Чудовом монастыре. Брат мой старший Иван Алексеевич, должон быть на царство венчан вместе со мной как это было в Царьграде, а Софью Алексеевну поставить над нами соправительницей до тех пор, покуда мы с братом не станем возрастом для царствия годны. А в годе 7198-м на Покров повелеваю быть собору Земскому, коий и решит, кому далее стол батюшкин занимать след.

Все спорившие затихли и повернули головы к трону. Видно то, что малолетний государь проявил самостоятельность, поразило всех думских. По палате прошел легкий шепоток: "Грозный, грозный государь". В этой тишине я продолжил.

– Повелеваю князю Борису Алексеевичу Голицыну с князьями Даниилом Григорьевичем Черкаским и Петром Шереметьевым Большим вести далее думу без меня. Да думе приговор свой делать, а покуда пойду я в собор Благовещенский помолиться об окончании благополучном сей смуты.

Я встал и вместе со стольниками вышел на Красное крыльцо. Площадь была заполнена стрельцами, которые распределились по ней отдельными кружками вокруг костров. Ни дать не взять войско стоит лагерем в захваченном городе. По переходам я прошел незамеченным, и через западный вход попал в храм. В полумраке и прохладе храма меня встретил его настоятель протоиерей Никита. Батюшка благословил меня и сопроводил к царскому месту. Я сам не думал молиться – не настолько религиозен, чтобы часто тревожить бога своими просьбами. Но Пётр, напротив, посчитал важным "преклонить колени" перед иконами. Пропустив его на первые роли, я постарался сосредоточиться на пережитом.

Получалось что, осознавая себя в этом мире буквально три дня, я уже умудрился повлиять на события, кардинально ускорив их. Я не знал, как в действительности договорились о двуцарствии и первой роли Софьи, но уж наверняка царица не сразу отдала власть. Тот же результат, на который в реалии ушло, наверное, месяца два, я достиг за половину недели. Главное удалось отстоять Ивана Нарышкина. Даже если бы он не был "под вселенцем", такого деятельного соратника грех было отдавать на казнь. Теперь он сможет спокойно в течение пяти – десяти лет развивать на Урале производственную базу. Как с людьми помочь уж потом соображу. Будем решать проблемы по мере поступления. Ещё бы и матушку уговорить в Преображенское перебраться. Подальше от соглядатаев Милославских.

Размышляя так я не заметил как Пётр закончил молиться и стал пробираться обратно в Думу.

Дума продолжалась до вечерни. В сумерках на крыльцо уже не пришлось выходить мне или Софье. Князья Голицыны и Хованский говорили со стрельцами сами. Там же был и патриарх и те выборные, кои были в Думе. Собравшимся на площади сообщили о приговоре думы. Стрельцы восприняли это не вполне дружелюбно. На кровь им не отдали никого. На следующий день должен был состояться постриг моего деда. Стрельцам объявили привилегии надворной пехоты и выплаты 240000 рублей серебром и сукнами. Поставили на Красной площади столб памятный с перечислением заслуг полков стрелецких, участвующих в бунте. Было разрешено им избирать полковников самим и установить в полках круги наподобие казачьих. Главой стрелецкого приказа был назначен князь Хованский. Посольский, самый важный приказ, ожидаемо забрал под себя Василий Голицын. Всех родственников царицы и "сочувствующих" нашей партии от власти отстранили, кроме Фёдора Ромодановского, которому дали Разбойный приказ. Больше никого отстоять не удалось. Софью официально объявили правительницей при нашем с Иваном Алексеевичем царствовании.

Ивану (Александру) пришлось спешно бежать из столицы. Да и не ему одному. Отъезд царицы Марфы в Новодевичий монастырь, а затем в Суздаль намечался через две седмицы. Нарышкина с трудом удалось усовестить и заставить не ломать жизнь себе и царской семье. Видно, что он хотел еще раз увидеться с Марфой и собирался ждать её поезд во Владимире. Только присутствие при последнем увещевании со стороны "вселенцев" Лиды удержало его от опасных для всех нас поступков.