Текст книги "Государь поневоле (СИ)"

Автор книги: Александр Осин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7

Со следующего полудня и до конца недели я изнывал на официальных мероприятиях в Кремле. Сначала были именины младшего царя, которые совпадали с днём Петра и Павла. Затем последовал день официального приема новых послов от Крымского хана, приехавших выбивать поминки. А в субботу и воскресенье в Москве задержал нас новый торг с Софьей и разграничение полномочий.

Именины Петра праздновали шире, чем собственно день рождения. Была большая служба в Успенском соборе и крёстный ход. Простым обедом не ограничились. Было поздравление от думских бояр, от выборных от дворян и посадских. Отдельно столовались за казённый счет московские дворяне и стрельцы. В Грановитой палате состоялась церемония угощения самых знатных московских бояр из рук царя. Там все было донельзя официально и регламентировано. Приглашенные подходили строго по рангам своей родовитости и близости к престолу. Рядом с троном стоял думный дьяк Фролов, и каждый раз громко объявлял заслуги угощаемого. Мне совали в руки чарку, и я подносил её кланяющемуся мне "холопу" (как они себя называли). Чинов, которым надо было дать угощение и сказать милостивые слова оказалось настолько много, что "челобитная церемония" в конце мая показалось легкой разминкой перед затянувшимся кроссом. Царей, а Иван так же присутствовал на "угощениях", даже пару раз выводили на процедуру "охлаждения".

Последующий за этим пир походил на тот, что был после коронации. Так же пышно, так же скучно и пыльно. К тому же ни Майора, ни Учителя на всём праздновании не было. Кругом были сплошь малознакомые мне лица сторонников Софьи. При этом я отметил, что некоторые, как и мой кравчий, постригли, а то и побрили бороды. Иногда среди свиты матушки мелькал Абрам Лопухин, да среди больших и ближних вместе с братьями толкался Капитан.

К концу именин я шел в отведенную царю в бывших покоях брата Ивана опочивальню, не чуя под собой ног, и малодушно кляня себя за то, что утро начал с часовой тренировки с Капитаном. Тот царя щадить не стал и выдал довольно сильную нагрузку. Казалось, что именно сил, потраченных на первое занятие, и не хватило до конца вынести праздничные церемонии. Возможно, мой поспешный уход с пира и вызвал пересуды, но мне это было абсолютно безразлично. Тем более, что Пётр ещё в процессе "угощений" отошел от управления и мне пришлось сдать самый трудный свой экзамен по дворцовому этикету.

Перед самым сном, уже после вечерней молитвы и моего разоблачения из парадных одежд, в спальню заглянул Фёдор Апраксин. Он довольно бесцеремонно вытолкал в сени и спальников, и Тихона с местным служкой. Затем начал пытать меня про вчерашний разговор с Голицыным. Вылилось это еще в часовую беседу об Инженере и открывающихся новых возможностях. Капитан, естественно, горел желанием сейчас же начать подготовку к постройке флота. Он пытался объяснить царю важность морских сил. Рисовал картины морских сражений и славы Петра как основателя нового дела. Я не стал его разочаровывать тем, что Пётр в то время уже спал, и все старания поразить воображение ребенка пропали втуне. Меня же эти картины не впечатлили – не морской я человек, хоть и увлекался когда-то моделями парусных судов. Уж лучше бы ему было описывать перспективы бороздящих просторы Атлантики стальных винджамперов, доставляющих нам и чилийскую селитру, и индийский хлопок, и даже китайский чай.

В конце концов, Федор Матвеевич заметил усталость собеседника и, откланявшись, ушёл располагаться на ночлег здесь же во дворце. Раздевшись с помощью вернувшихся слуг, я устроился на бывшей постели брата Ивана. Тот переехал в царские палаты, а нас поселили на его бывшей половине. В сравнении со сгоревшим дворцом царицы эти покои были темны, душны и по особенному отвратительно затхлы. Вероятно, именно детство в таких условиях и гробило здоровье царевичей-Милославских. Петру невероятно повезло, что влюблённый в его мать государь, подарил ей особый терем, больше похожий на загородные резиденции царя. "А мне ещё казалось, что там душно! Это я ещё в Большом дворце не жил, оказывается!". Однако усталость взяла своё, и я утонул в тяжёлом забытьи.

Следующее утро опять началось с тренировки. Под это дело сократили и молитву, и обливание. Занимались босиком и по форме одежды номер два, нимало не заботясь об эффекте, произведенном на кремлёвских обитателей. Дождались беседы с царским духовником – протопопом Благовещенского собора Никитой Алексеевым-вторым и подошедшим получасом позже патриархом. Перед встречей с крымчаками в палаты к младшему царю зашла целая делегация церковников и бояр во главе с государыней Наталией Кирилловной.

Одарив благословением государя, протопоп устроился на ближней к царскому креслу лавке. Царица расположилась немного в стороне на специально принесенном в палату кресле. Остальные расселись по скамьям вдоль стен. Я перед усевшимся старцем стоять не стал, а резко развернувшись, забрался на высокий "малый трон". Действие это вызвало сильное удивление у присутствовавших бояр, видно, ожидавших большей почтительности от царствующего отрока. Некоторое время никто не решался начать беседу. Намеренно сдерживая любопытство Петра, я тоже тянул паузу.

Наконец святой отец не выдержал молчания.

– Великий государь, со скорбью и смирением обращаюсь к тебе, именем крестного отца твоего почившего государя Федора Алексеевича, святой церковью молю оставить непотребные потехи твои. Негоже царю и великому государю нагому прыгать ако зверь лесной по терему, да близких своих принуждать к сему. Понеже в благочестии и смирении искал силу царства батюшка твой пресветлой памяти великий государь Алексей Михайлович. С прискорбием прознал я також о привечании тобой, Великим государем, иноземцев. Ввёл ты в милость немца Яшку сына Брюсова, да другого немца Грымана. Сказывали, что трапезничаешь с ними и кафтаном своим одарил. Недостойно православного государя сие…

Ну и так далее, ещё на полчаса велеречиво и с цитатами из святого писания, да примерами жизни батюшки и брата. Я ожидал, что ребенок смутится перед выговором иерарха, но Пётр, напротив, с продолжением монолога отца Никиты разжигал в себе гнев. Грех был этим не воспользоваться, особенно, если самому лезть в беседу не хотелось. Легко набрав аргументов и транслировав их носителю, я с удовольствием наблюдал, как ребенок "строит" церковников. Занятия свои объяснил желанием избавиться от болезненных тягот своих, о плохом духе в палатах. Протопоп слегка взбледнул, когда Петр иезуитски спросил его, не умышляет ли он на здоровье государево? Не от того ли был слаб и царь Федор, болезнен брат Иван, что сидели без свежего духа в сем дворце?

Тут вошел Патриарх Иоаким. Благословив присутствовавших, он занял место рядом с царицей. Протопоп Благовещенского собора, воспрянув духом, возражал государю, что братья царственные молились более и государь-батюшка тако ж святую церковь поперед остальных царевых дел ставил. А здоровье в руках божьих и век наш отмерен царем небесным. Вопрос младшего царя стоит ли тогда оставить лекарей и заботы о хлебе насущном, а питаться только молитвой положась на милость господа, повис в тишине палаты. Иоаким быстро свернул дальнейшую дискуссию о здоровье и зарядке, разрешив эту забаву, но только в личных покоях, дабы не смущать слуг и придворных. И тут же поддержал протопопа в вопросе с иноземцами.

Отношение к Брюсу Пётр, опять же с моей подачи, мотивировал надеждой перетащить сего отрока, царских, между прочим, кровей, на сторону православной церкви. И для того он с ним де милостив и селить его желает отдельно от Кукуя под надзор, чтобы не мог он ходить на католические службы. Приближение Гриммана объяснил лишь желанием держать его в отделении от других немцев, когда тот будет шутихи мастерить, для царской же безопасности. Потом привел примеры об использовании иностранцев и в военном деле и в лечении царской семьи. Добавил аргументов, что если уж здоровье государя доверяем неправославным лекарям и врачам, то остальные мои "привечания" совсем не грех и православность московской власти от того не пострадает. Закончил Пётр сентенциями на тему: "Бог не в одежде, а в душе и мыслях. И настоящая вера искушения не боится".

Такое выступление царственного дитя ввергло присутствующих в продолжительное молчание. Я даже успел испугаться того, что невольно подставился, но все обошлось. Патриарх мудро рассудил, что ребенок не свои мысли говорит, и не стал устраивать диспут. Просто предложил мне передать Якова под опёку церковников в Чудов монастырь на послушание, где того и подготовят к перемене веры. Тут уж пришлось поупираться и не согласиться лишь из своего каприза скорейшей подготовки потехи. Иоакиму не помогла даже поддержка от царицы и бояр, так же недовольных моими новыми занятиями. Сошлись на том, что Брюса дадут в надзор Зотову и ближнему цареву боярину Тихону Стрешневу, а те от "робяток" его отдалят и более иноверцев в Преображенский дворец допускать не будут.

В общем, результат столкновения с поборниками традиций был ничейным. Я добился благословения от главы церкви на изменения режима, но контакты с кем-либо неправославной веры теперь стали подцензурны.

Встреча прервалась за необходимостью идти в Посольскую палату принимать посланцев от крымского хана. После долгой процедуры одевания и выхода в окружении рынд и стольников мы с Петром добрались до места нашего первого дипломатического дебюта. Государь Иван Алексеевич сидел уже на своёй части трона. В стороне ширмой было отделено место для Софьи и матушки. Было сиё внове, так со времен молодого Грозного женщин над государями не было, а тогда больших посольств и не принимали. При появлении Петра присутствующие, кроме его брата, поклонились, а Иван по-доброму улыбнулся входившим. Сопровождаемый Стрешневым и Черкасским я устроился ошую от брата.

Наконец Василий Васильевич, как глава Посольского приказа, объявил о сегодняшнем деле. Представлялся "пред наши светлы государевы очи" новый крымский посланник – Али-ага, да с ним еще с дюжина посольских крымчаков разного ранга. Прибыли они еще перед пасхой, но по болезни и из-за смерти царя грамоты от них не брали. Напротив, из-за смуты ссылались они с Бахчисараем не раз, и только к концу июня наша готовность принять послов совпала с их желанием самим удостовериться в новом властном раскладе на Москве.

Всю беседу с послами вел от имени царей, да бумаги же принимал и передавал думный дьяк Емельян Украинцев, ближайший помощник (товарищ) главы Посольского приказа. В палате так же присутствовали думные люди. Не все, конечно, но некоторых я хорошо помнил. Среди них был и Зотов, вероятно успевший вернуться из Тулы, и Капитан, и Федор Ромодановский. Они стояли отдельно в компании кого-то из думских и тихо переговаривались.

Процедурно церемония была достаточно затянута и скучна. Помимо обычного дела представления да взаимных упрёков в разбоях казаков и татар, крымчаками выставлялась Московским государям претензия за то, что поминки в Бахчисарай до сих пор не отосланы. Московские люди, да казаки запорожские на правом берегу Днепра против договора завели городки, и камни мангановые копают да отсылают их на Москву. Все это было сказано таким надменным тоном, да так кучеряво переведено, что я не сразу и ухватил суть, что за камни такие шлют на Москву.

Настолько не сразу, что почти опоздал. Голицын уже сам ответ давал, что казакам Великие государи указали в татарские улусы набегами не ходить, кочевий не разорять. А городки те срыть и камней более не копать и на Москву никому их не слать. Тут меня и проняло: "Так значит, Учитель, когда в Крым ездил, сумел с запорожцами договориться о поставке руды! А эти деятели зарубят сейчас всю малину и ради спокойствия басурманского прикроют этот бизнес!".

Не выдержал – встрял. Да так, что Пётр едва успевал переводить, ибо фразы я строил в духе героев Яковлева и Куравлёва.

– Погоди, Василич, такие вопросы с кондачка не решаются! Тут нам с товарищами посовещаться надо, да виновных заслушать. Пусть господа послы на неделе зайдут – мы покуда перетрем, да им все в протоколе и пропишем.

В переводе звучало примерно так:

– Благодарю тебя, князь Василий Васильевич, за разумный сказ. Только грамота твоя суть скора больно. Надобно нам с братом услышать, что Войско низовое запорожское скажет, да дьяк Никита Зотов покажет. Передай великим послам, будем сидеть с боярами и решим по чести, как то в договоре сказано. И о том наша грамота отдельно будет послам дадена. – И всё это с наимилостивейшей улыбкой к послам, на которую я смог подвигнуть Петра.

Голицын так и замер на полуслове. По палате пронесся вздох удивления. Нет, это была не первая моя выходка и проявление самостоятельности. После казни Хованского московские бояре вполне себе могли ожидать подобного. Но ведь не на посольском же приёме! Татары, сначала было обрадовались, что младший из царей перестал сидеть болванчиком и что-то говорит им, но когда перевод дошел, то они такие рожи скорчили – как лимон откушали.

Наконец посольских дел и большой печати оберегатель пришел в себя и плавно скорректировал свою первоначальную речь. На меня он, конечно, глянул совершенным волком, да только на это было наплевать и забыть. Но вот Зотов тоже посерел и не сводил с меня возмущенного взгляда. А я наивный думал, что ему помогаю!

Приём после этого быстро свернули и, по убытию татар, тут же начали "сидение" по поводу ответа в Крым. Из-за ширмы вышли и Наталья Кирилловна и Софья. Обе были по-своему недовольны ситуацией. Вести разговор начала Софья. Сразу поставив меня на место – дескать, не след младшему брату поперек старшего со словом вступаться и традиции посольские нарушать. Дело крымское было ранее оговорено с моими ближними и самовольство только испортило всё. У крымчаков теперь приказным людям вера умалится и по каждому слову надо будет приём в Кремле учинять, чего у нас не в обычае.

Виниться я принципиально не стал, и завел уже разговор об ответе татарам. Опять повторил, что против отсылки поминок, предложив эти деньги раздать казакам да дворянам южных уездов, все одно скоро опять воевать. А хана откормить обещаниями, что отправим следующим годом вдвойне, так как за смутою собирать этим летом нечего. Бояре слушали меня не очень внимательно, более для виду – ждали, что скажет Правительница. Та же спросила мнения главы посольского приказа. Голицын стал пространно объяснять, что вопрос-де уже был решен предыдущим государем, и деньги татарам собраны. А для войска их одно мало будет, и не стоит мне мешаться, не спросившись совета сестры и матери. На это он получил знатный выговор от Наталии Кирилловны, что надобно перед встречами с ней совет держать и впредь все доносить ей и великому государю наперво. Софья попеняла, что за каждым советом в Преображенское не наездишься и на то в Кремле есть старший государь.

Меня же интересовал вопрос – неужели сами казаки пиролюзит копают? Так и спросил, уводя дискуссию от щекотливой темы взаимоотношений между царицей и царевной. Зотов сказал, что это делают киевские люди под руководством специально нанятого иностранца. Низовое войско только прикрытие обеспечивает. Князь Голицын потребовал свернуть эту деятельность, дабы не злить татар понапрасну и не накликать новую войну с турками. Тут выступил вперед дворянин, который стоял с Зотовым на приеме. Это был известный по посольству в Крым, бывший резидент в Кракове, Василий Тяпкин. Он сообщил, что из разговоров с Цареградскими купцами-греками следует, что в этом годе султан на Украину уже не пойдет. Он более злится на цесарцев, кои подстрекают волашских и сербских князей на восстания против Порты. Некоторые из близких к Высокой Порте купцов уже получили заказы на поставку припасов для большой армии. В венгерской же земле замятня усилилась, и теперь османы считают лучшим временем промышлять Вену.

Я помнил, что все одно, лет через пять максимум, с Крымом поссоримся, и тот же Голицын поведет войска на татар. Повторил: проще обещать крымчакам рост поминок, да не платить, а деньги тратить на свое войско. Прямо так в лоб и спросил бояр: Почто мы должны кормить чужое войско, коли свое голодное? Если турки собираются на Империю идти, то и татар они будут с собой звать. А значит, и воевать с нами им не с руки. Грозиться набегами могут крымчаки сколько угодно, но на большую войну не решатся. Меня неожиданно поддержал какой-то видный ростом боярин из думских. Имени его Пётр не помнил, а спросить было не у кого. Он долго говорил о подлой сути крымчаков, которую никакие дары не исправят и от набегов не удержат.

Потом всё-таки подключился молчавший до этого Зотов. Он предложил денег послать саму малость, в десятую часть от собранных, и дать их самому послу, да немного хану, а про остальное отписать, что будет дано следующим годом. Про городки запорожцам ничего не писать, но камни покупать у них по цене втрое, а им сказать тайно, что это будет им царское жалованье, камни ведь того не стоят. Хана же другой грамотой известить, что денег мы казакам слать не будем, и городки им строить не указали, а покупка камней – то дело царское для радости пресветлых государей и коли османы таковые камни в своей земле найдут, то и те камни мы прикупим. Эту позицию поддержал и Украинцев.

Василь Васильевич задумался и нехотя одобрил. Сошлись на том, что в Посольском подготовят новую грамоту и отдадут послам уже без государей, малым выходом. А к гетману и на Сечь отправят дьяка Семена Алмазова с дарами к старшине и тайным наказом как государево жалование войску учинить, что бы до времени турок к войне не вызвать. Решили и двинулись на обедню.

Глава 8

После дневного сна, которым я с удовольствием воспользовался, меня отправили с сестрой играть на потешный двор. Особого настроения к забавам не было, поэтому упросил матушку дать нам погулять по кремлевскому саду. Выход туда из-за присутствия Наташи затянулся и полуденный зной уже стал спадать, когда мы наконец подошли к садовой ограде.

В саду Матвеев, конечно, пытался подвигнуть меня на забавы, но я не повёлся. Заметив в углу малинник, забрёл туда и стал выискивать поспевающие ягоды. Сестрица, естественно составила мне компанию и попросила рассказывать ей об утренних событиях. Так как кругом было полно чужих ушей, озвучивать рассказ помогал Пётр.

Как только успел я закончить пересказ приема и начал описывать "сидение", со стороны Чудова монастыря в сад спустился Зотов. Пришлось прерваться – уж очень я хотел быстрее услышать, почему он отсутствовал на именинах. Вот только из-за окружающих хорошо поговорить не довелось.

После приветствия спросил:

– Отчего ты, Никита, на пиру моем не был?

– Прости, Великий государь! Хворь меня одолела, и не мог я быть у тебя на именинах. – И бух в ноги.

Меня аж передернуло от удивления. Меньше всего я ожидал такого от Учителя. Насилу Пётр удержал мой порыв, кинутся поднимать его.

– Полно, полно, Никита Моисеевич! Вины твои отпускаю, ибо здравие наше в руках божьих и не в силах человече знать день завтрашний. Встань и расскажи толком, какая хворь с тобой случилась. – На этих словах Учитель поднялся и, слегка хмурясь, взглянул на меня. И тут я уловил исходящий от него легкий похмельный аромат. – Ужель птичья болезнь? – Зотов сильно смутился.

– Прости, Пётр Алексеевич, – начал он опять виниться – Во середу навестили меня, холопа твоего…

Я не выдержал и негромко сказал ему:

– Так, Учитель, довольно холопиться! Может тут так и принято говорить с царем, только уж не Вам!

– Хорошо, хорошо, Дима, только действительно стыдно! – так же тихо отвечал он.

Я махнул рукой, показывая, что проехали эту тему. А нормальным голосом произнес:

– Так кто говоришь, навестил тебя, Никита, во середу?

– То боярин князь Фёдор Ромоданович, Сыскного приказу голова, и голова Аптекарского приказа окольничий Андрей Виниус честь мне оказали. Спытали мы с ними новоделанный эликсир, что живою водой латинянами зовется или аквавитой. Сей эликсир есть вино хлебное с моего завода, привезённое третьего дня с обозом для царского стола, как светлой памяти государь Фёдор Алексеевич повелел. Он же указал проверять его голове Аптекарского приказа под надзором думного боярина. – Зотов немного помолчал, подбирая слова. – Горазд пить князь Ромодановский, да и дьяк Виниус от него не отстанет, даром что иноземец. Аз грешный уже не молод и ливер мой не в силах ныне. Вот по сему делу и приключилась со мной вчера хворь великая. Уж и не знаю, как на глаза матушке-царице показаться. Присылала она за мной вчера, и не раз.

– Не велика беда, я сам её просить за тебя буду. Да и виделась она с тобой уже ныне в Думе. – Тут я заметил, что Родион Стрешнев, доселе мирно дремавший на скамейке, стал проявлять заметный интерес к нашему разговору. Счёл необходимым перевести разговор на другую тему. – Кравчий мой, князь Голицын, обещался, что есть у тебя для моей потехи новые игрушки.

– Конечно, Великий Государь! Кланяется тебе, на твои светлы именины, Никитка сын Антуфьев самобеглой повозкой, кою он измыслил для твоей забавы. – И дьяк забрал у сопровождавшего его слуги ящик. Раскрыл его. Там была искусно выполненная модель локомотива с одним вагончиком. – Только, Петр Алексеевич, надобно на ровной доске пускать сию игрушку.

Я согнал со скамьи Стрешнева. Учитель вытащил небольшой ключик и стал заводить механизм. "Конечно, двигается он видно пружиной, как заводные машинки из моего детства". Когда это чудо пробежало от одного конца доски до другого, мое сознание окатила такая волна радости носителя, что я невольно упустил контроль над телом. Рядом захлопала в ладошки Наташа. Петр засмеялся, схватил "паровозик" и стал его вертеть, рассматривать.

Игрушка весила, наверное, с килограмм. Сделаны и локомотив, и вагон были из меди или бронзы, и украшены серебром. Часть выступающих элементов я опознал как имитацию паровой машины.

– Никита, а как? Чего он сам бегает? Что там? – Ребенок затруднялся точно сформулировать просьбу показать, что заставляет игрушку двигаться.

– Вот, государь, у колеса есть небольшой крючок. – Зотов рукой отодвинул защёлку, и медный бок локомотива откинулся в сторону. Внутри я ожидаемо увидел простейший привод от пружины с редуктором и маховиком. Пётр же, сразу полез внутрь, а я не стал его тормозить, ведь даже если он поломает, то не страшно сам и починю. "Если конечно инструмент найду".

Царю захотелось самому запустить игрушку. Он закрыл панель и взял протянутый Учителем заводной ключ. Пришлось немного подсказать, куда воткнуть его и как повернуть. Пружина была довольно тугая и требовалась изрядное усилие царя, чтобы пересилить её.

Вжик! Бум! "Паровозик" быстро проскочил скамью и хлопнулся в траву. Колеса быстро провернулись и замерли. Царь поднял игрушку и быстро побежал обратно во дворец. Я так и продолжал наблюдать со стороны, не вмешиваясь в поведение носителя.

Эскорт догнал царя только уже на подходе ко дворцу. Первым, конечно, был Матвеев, за ним топали остальные. Ошарашенный народ во все глаза смотрел, как молодой государь один вбегает на Красное крыльцо.

Поднявшись, Пётр остановился, поставил локомотив, поправил вагончик и принялся заводить пружину. На этот раз игрушка пробежала метров восемь-десять, почти до конца перехода. Ребенок бежал за ней и радостно смеялся. Потом вновь завел и отправил его обратно.

– Андрейка, пускай его взад. Заводи! – Царь не стал возвращаться, а ждал, когда Матвеев запустит локомотив обратно к нему.

Так игрались мы довольно долго, пока не заболела царская десница. Пётра это не смутило, и он уже хотел заставить кого-то из толпящейся кругом дворни заводить для него пружину, когда я заметил, что Учитель явно что-то хочет сказать. Мягко пожурил царя, что тот забыл поблагодарить за подарок. Тот подскочил быстро подбежал к Зотову и обнял его.

– Спасибо, Никита! Спасибо, потешил! Проси чего хочешь! Велю!

– Великий государь, дозволь просить не за себя, а за крестьянина тульского, коий поклонился тебе сей игрушкой. Наветами завистников ввергнут он был в долги большие пред казной. Но, то дело не великое, обещался я за него в грамоте недоимку возвернуть, токмо остался он все ещё на съезжей. Приказной дьяк там из близких свойственников Толстых и Милославских будет. Подбил он своего закупа крикнуть "слово и дело". Чаю, грозит нашему умельцу пытка страшная. Хоть доносчик из записных клеветников, да и кат подкупленный шибко пытать его не будет, но надобно, чтобы ты, Великий государь указал вину Никите Демидову сыну Антуфьеву отпустить и к себе в Верх взять.

– Постой, Никита Моисеевич, Голицын с собой в Тулу брал мой указ того крестьянина в Москву слать в мои работные люди. Тут и будем вину его разбирать. Ужели тульскому воеводе царь не указка?

– Кхм-кхм. – замялся Зотов. – Видишь ли, Пётр Алексеевич, надобно теперь для приказных, что бы указ сей царевна собственноручно надписала. Боюсь, не выйдет у князя привезти Демидова ко двору.

"Бл..! Облом! Майор-то разве не знал? Но злиться-то не на кого! Власть сам отдал". – А вслух, через носителя, сказал:

– Так идем к сестре! Еще один указа напишем. Ужели она откажет в такой малости!

– Погоди, государь, негоже без матушки к Софье ходить.

Мы двинулись в покои к Наталии Кирилловне. В дверях платы нас встретил Абраша Лопухин, посланный за Петром и Зотовым. Он поклонился царю, сделал «страшные глаза» Учителю и сообщил о желании государыни поговорить с сыном. Что ж, за этим сюда и спешили.

Вошли в горницу. У царицы был небольшой междусобойчик с боярами Ромодановским, Стрешневым (Тихоном) и Черкасским. Пётр еще не вполне отошел от взрыва эмоций, и я поторопил его поделиться своей радостью с матерью.

– Матушка, матушка – с порога начал царь – глянь-ка, какую чудную потеху привёз мне из Тулы Никита! – И, подбежав, он сунул в руки оторопевшей царицы "паровозик".

– Погоди сынок, не след так…

– Матушка! – Перебил Пётр – Вели забрать умельца, что сделал мне возок самобеглый, в Преображенское. Умучают его сёстрины ближние.

Тут он обратил внимание на сидящего в стороне князя Ромодановского:

– Боярин князь Федор Юрьевич, то твои дьяки в Туле моего человека примучивают!

– Погоди, Пётр! Расскажи толком, какого человека? Не того ли холопа, за кого князь Борис просил? Так я тому не противилась… – Она обратила свой взор на не смевшего поднять глаза Зотова. Спросила: – Поздорову ли ты, дьяк Никита Моисеевич? Как хворь твоя, унялась ли?

– Поздорову, государыня-матушка. Спас господь, унялась моя болезнь. – Отвечал тот с поклоном.

– Знаю твою болезнь, дьяк! Только не ко времени она приключилась. Среди двора бают, как оскоромился ты в среду. Ужель дня ждать не мог? Чай на пиру, то не зазорно было б вином веселиться! Не жданно от тебя такое поношение царской чести.

На Учителя мне было больно смотреть – казалось ещё немного и он кинется опять в ноги молить царицу о милости. Видно это был не первый срыв. А ведь в прошлом теле Олег Александрович держал себя трезвенником. Петру тоже не понравилось раскатывание его наставника матушкой в тонкий блин, и он сам, без моей подсказки вмешался.

– Матушка, Никита уже повинился предо мной и я на него не в обиде. Прости и ты его!

Наталья Кирилловна недовольно взглянула на перебившего её выговор сына. Но сказать ничего не сказала, а снова обратилась на дьяка.

– Я простил Никиту, государыня! И в опале ему не быть! – уже громче произнёс царь.

Опять долгий взгляд в глаза сына. Я прячусь в подсознании, доверяю Петру самому разрулить ситуацию. Царица вздыхает:

– Но, коли государь простил тебя, дьяк, то и я прощаю. Будь по-прежнему люб нам.

Зотов поклонился царице. Та уже милостиво сказала:

– Сказывай, Никита Моисеевич, государь наш зело несдержан и радостен своей новой игрушке. О чём дело стало?

Учитель сжато описал бюрократическую коллизию с указом.

– Почто Пётр Алексеевич не указка для твоих людей Федор Юрьевич? – грозно спросила царица Ромодановского.

– Так, великая государыня, об том договорено было в думе, что быть всем служилым людям в Московском царстве за указом Правительницы Софьи Алексеевны и без её дозволения никого наверх не брать. – Отвечал Ромодановский.

Зотов поторопился пояснить:

– Тот человек, хоть и беспороден, но весьма полезен будет, я мню, для заводов государевых. Вельми разумно писана челобитная и искусны диковины, коими поклонился он. Прошу, Великая государыня, не оставь своей милостью, помоги его взять ко двору в потешные работники.

Не перехватывая управления, я попытался воздействовать на носителя. Пётр легко понял требуемое и поддержал просьбу Учителя:

– Матушка, я уж и указать это готов наново, но надобно с царевной говорить, а помимо тебя делать сиё я не желаю. Прошу я тако ж вели стольнику твоему Аврааму Лопухину поспешать в Тулу неоплошно с тем указом и быть при страже у сего Никитки, покуда тот на Москве не будет. А кравчего моего князя боярина Голицына обратно повертать.

– Не можно это, сын мой, дворянину московскому и стольнику у крестьянина подлого рода за стражей быть! То великое умаление чести его будет. А через то и царской чести!

Я взглянул на Зотова, ища поддержки. "А, ладно, попробуем так. Ну, Петруша, переводи!"

– Так я в службу возьму его и дьяком готов дарить. Коли он умен, так как Учитель мой говорит, так пускай будет сей Никита помощником в новом классе государевом. И будет стольник твой не крестьянина везти, а следить за приказными князя боярина Ромодановского, чтобы вреда ему в дороге не делали. Пошлешь ли кого из приказа, Федор Юрьевич?

Тот степенно в ответ:

– Пошлю, государь, коли ты велишь, да брат твой единодержавный сиё подтвердит. Опричь его не могу, не гневайся.

– Так пошлите кого до Софьи, скажите говорить с ней хотим немедля!

Царица не торопилась озвучить свое решение.

– Петруша, чем же так мил тебе сей Никитка, что ты так хлопочешь за него? Зачем так поспешать-то и Абрама посылать? Мню я можно с подьячими на Москве в приказ быть. А коли поучат, так с него не убудет. Не пристало государю о столь малом думать.

"Ну что за времена! Лупят народ, почем зря, и считают это нормальным!"

– Матушка, но посмотри, какая диковина тем крестьянином сделана. Разве кто из кремлёвских мастеров годен такое измыслить? Потому и надо послать надежного человека, проследить, чтобы вреда новому работнику от лихих людей да от стряпчих или каких иных сильных не было. – Мой носитель слегка разволновался и "дал петуха" – Матушка – царица!!!..

Наталья Кирилловна поспешила согласиться:

– Хорошо, хорошо, Петруша. Будь по-твоему. Абрам Ларионыч, – обратилась она к Лопухину – езжай, сготовься, завтра поутру спеши в Тулу. Крестьянина того, вызволи из темницы да сюда вези. А князь боярин Федор Юрьевич с тобой своего дьяка пошлёт.