Текст книги "Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам."

Автор книги: Александр Кикнадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Часть десятая
Посвященная судьям и тем, кто их судит

«Я выкинул его из своей жизни». – Повторение давно пройденного. – Съемки скрытой камерой. – Не тот ли это «Педерсон»? – Разыщите Васю Захребова!

Глава I
Привередливые люди

Есть в футболе и вокруг него немало мужей, считающих судей извергами рода человеческого, слишком много власти имеют, против нее не попрешь…

Вот если бы изобрели такой электронный механизм, который мог бы объективно фиксировать каждое нарушение правил, наша бы команда, наша бы команда показала бы на что способна…

А пока… Июль 2000 года, сыграно двенадцать туров чемпионата России.

«Я возмущен судейством. Над нами издеваются. В прошлых играх три наших гола не засчитали. Когда это безобразие закончится?» (главный тренер ЦСКА Долматов после матча, проигранного «Факелу»).

После встречи, проигранной в Ростове, заявляет главный тренер «Черноморца» Байдачный: «Более мерзкого судейства я в жизни не видел. Было преднамеренное убийство нашей команды: из четырех пенальти, на которые мы имели право, нам дали только один».

Особенно не повезло известному рефери Баскакову. «Я выкинул его из своей жизни», – сказал тренер «Динамо» Газзаев. Приговор был вынесен через несколько минут после матча, проигранного «Локомотиву».

По-прежнему множество споров возникает вокруг офсайда – был или не был? Судьи стали осмотрительнее и, как правило, принимают решения в пользу обороняющейся команды. К середине чемпионата России отменено, пресечено, запрещено 500 (пятьсот!) примерно атак. Всегда ли верно?

Так ли уж неправы в категорических суждениях своих обиженные тренеры? Не новая это песня.

Из постановления Всесоюзной секции футбола, вынесенного в июле 1949 года:

«За последнее время выявлены случаи недобросовестного, а то и необъективного судейства игр на первенство и Кубок СССР. Данные факты говорят о необходимости усилить воспитательную работу с судьями, повысить их подготовку, ужесточить требования к допускающим ошибки».

Проходит полвека…

В мае 2000 года Российский футбольный союз, Профессиональная футбольная лига и Коллегия футбольных судей проводят расширенное заседание с участием арбитров, обслуживающих высший дивизион. Повод тревожный – с начала розыгрыша поступило восемнадцать апелляций на качество судейства. Отстранены до конца сезона Давыденко (Невиномысск) и Иванов (Санкт-Петербург), строго предупреждены и наказаны Масляев (Нижний Новгород), Фролов (Раменское), Разринский и Ходарев (Москва).

И далее следует строка, будто бы переписанная из постановления приснопамятной Всесоюзной футбольной секции: «Российский футбольный союз намерен ужесточить требования к судьям, допускающим ошибки в ходе игр чемпионата и Кубка России».

Если так много зависит от судьи, как же не сделать все, что только можно, и что нельзя, чтобы расположить его, заинтересовать в исходе встречи. Тем более, если полагаешь, что соперник уже предпринял «в этом» направлении свои меры.

* * *

Однажды давным-давно редакционная командировка привела меня в большой красивый южный город, память о гостеприимстве которого я хранил еще с юношеских лет.

Но то, что гостеприимство его простирается так далеко, предположить не мог.

Взглянув на мое удостоверение, администратор удивленно вскинул брови:

– А что, разве вас не встретили, ведь поехали же в аэропорт. Неужели разминулись? Не беда, вам забронирован номер. Люкс! Сейчас вас проводят, анкету заполните позже, не беспокойтесь, все будет в порядке.

Если честно, к столь любезному приему я не был готов, ибо имел немалый опыт общения с администраторами отечественных отелей, и пока словоохотливый провожавший говорил мне с каким нетерпением город ждет завтрашнего дня, старался представить, кто мог позаботиться обо мне. Предположим, позвонили из редакции, заказали номер, но почему поехали встречать? Не перепутали с кем-то? А что у них здесь такое завтра? Кажется, футбол… Если так, то в руки сам собой идет забавный сюжет.

Помощник администратора торжественно распахнул дверь в номер, и первое, что я увидел, – рояль в углу, а на столе бутылки вин и коньяка и вазу с фруктами.

– Милости просим, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Вы для нас желанный гость.

Уже через минуту стало ясно все.

– Мы просто из-за этого футбола издергались. Если наши завтра проиграют – вылетят, страшно подумать, что будет. Когда в первом круге на их поле играли, судья ужас, что делал. Но о вас все говорят хорошо, – скромно потупил глаза провожавший.

Это значило, что командировочное удостоверение, выданное мне спортивной редакцией, приняли за удостоверение спортивного комитета.

Небрежно бросив плащ на спинку кресла, я на всякий случай поинтересовался:

– А есть ли у вас другие свободные номера?

– Что вы, бронь на каждое место оттуда дают, – помощник администратора показал глазами на потолок. – Ну я пошел, располагайтесь, пожалуйста, если что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, звоните, вы нам только доставите удовольствие.

Недолгий срок спустя я услышал голоса, раздававшиеся за дверью:

– Этот олух администратор принял за вас какого-то корреспондента. Вы, пожалуйста, извините, сейчас мы его оттуда выпрем. – Судя по всему, голос принадлежал человеку, ответственному за прием судьи.

Раздался настойчивый стук, и в комнату ввалилась возбужденная толпа. Помощник администратора, казавшийся таким предупредительным, метал молнии и почему-то перешел на «ты».

– Ты зачем меня обманул? А ну поставь на место бутылку нарзана и вообще будь здоров, это не твой номер, а твой номер не пройдет.

Над толпой возвышалась знакомая улыбающаяся физиономия судьи всесоюзной категории Николая Павловича.

Дружески хлопнув помощника администратора по плечу, он пропел басом:

– Ничего не произошло, не волнуйтесь. Мы прекрасно устроимся вдвоем, если мой товарищ не будет возражать, только распорядитесь принести второй комплект белья, а все это возьмите с собой.

Николай Павлович, хорошо понимая, что находится в холодильнике, открыл его, вынул из испарителя запотевшую бутылку водки, приплюсовал ее к бутылкам, стоявшим на столе, передал их помощнику администратора и ласково закрыл за визитерами дверь.

Мой неожиданный сосед спросил, когда мы остались одни:

– Как вам нравится? Они считают, что если бы не ошибка администратора, я бы выпил все это и вышел завтра судить матч, не желая обидеть хлебосольных хозяев, иначе как им в глаза глядеть? У меня уже была одна похожая история в этом городе. А знаете, от кого все идет? Избрали председателем городской секции футбола директора местного коньячного завода… не потому, что он необыкновенный знаток игры… он мастер других игр: незаменим, когда надо встречать судей.

На следующий день я пошел смотреть игру. Она была важна для обеих команд: гости могли стать призерами розыгрыша, хозяева – сохраниться в группе, и это было бы для них не меньшим счастьем. Сидел недалеко от местного начальства. На председателе футбольной секции (могло показаться, что он явился на стадион после хо-ро-шей дегустации) не было лица. Хозяева проиграли 0:2. Перед уходом председатель окинул меня взглядом, в котором было мало ласки. А судье он устроил разнос.

Наивное было время. С годами искусство совершенствовалось.

Глава II
И не судимы будете?

Человек, который судил футбол и испытал на себе все, чем одаривает и угнетает это рискованное занятие, не может избавить себя от одной въевшейся привычки. Все смотрят, что делают на поле двадцать два участника представления, а он не сводит глаз с двадцать третьего: насколько прав в своих решениях человек со свистком, объективен ли, не поддается ли одуряющему воздействию трибун, ведь известно, что подавляющее большинство игр (возьми хоть более или менее спокойную Россию, неистовую Италию или сдержанную в проявлении чувств Японию) заканчивается в пользу хозяев поля. Невеселыми бывают порой наблюдения. Много честных судей живет на белом свете, а сколько рядом с ними прохиндеев от футбола, научившихся разом делать два дела – терять имя, но наживать капитал.

Весной 1949 года в Баку открывался новый – Республиканский – стадион. Праздник приурочили ко дню рождения крупного партийного руководителя. Испортить ему настроение было предосудительно, хотя тут к месту больше пришлось бы слово «наказуемо». На свою беду приехала открывать сезон команда вильнюсского «Спартака». Сперва судья не засчитал гол, забитый гостями. Те горестно всплеснули руками, но быстро погасили страсти («нам, прибалтам, не привыкать») и еще дружнее взялись за дело. Потом судья назначил пенальти. Форвард хозяев, угодив мячом в штангу, чуть не лишился чувств: на правительственной трибуне осуждающе кивали головами. Пришлось рефери сочинять еще один пенальти.

(Я подумал в тот момент: как хорошо, что за несколько лет до того я выкинул в море свой судейский свисток: ведь могло засосать).

Удастся ли узнать, что стоил победителям матч?

Недолгий срок спустя на встречу с корреспондентом «Советского спорта» пришел администратор той самой команды. Его фамилия Духовный как-то не очень подходила к делу, которым он занимался. Изгнали его за то, что он недостаточно умело распоряжался финансами, которыми располагал. Говоря иными словами, плохо обеспечивал результат. А если еще проще – клал в свой карман те деньги, которым следовало лежать в карманах судейских.

Открыв толстую тетрадь в коленкоровом переплете, Духовный жалобно вещал:

– Ну чем я виноват? Команда не умеет играть, а все беды – на мою голову. Вот поглядите: тут все расписано точно и честно: кому, когда и сколько. Все основывалось на доверии. Расписок, как понимаете, я брать не имел права, да и какой придурок оставил бы расписку. Укорили за то, что администраторы других команд работают умнее, у них на своем поле команды проигрывают редко, а наши продули два матча из трех. Не поверил и даже в то, что я почти каждому судье покупал билет на самолет… До Москвы стоит пятьсот, а до Ленинграда – все шестьсот… Хотя ленинградцы берут редко, там живут совестливые люди, – философски заметил самый совестливый на свете администратор.

– Не могли бы вы вспомнить, кто брал наиболее часто, вам-то теперь терять нечего?

– Профессия научила меня держать язык за зубами. Вы напишете, сославшись на меня… привлекут за клевету, ведь доказать я ничего ровным счетом не могу. Хотите, назову тех, кто никогда не брал? Называю по алфавиту: Алов, Латышев, Цветков… Удивляюсь только, как смогли они столько лет продержаться в нашем футболе.

Произнеся «в нашем», Духовный опустил книзу уголки губ.

– А про того судью, который… ну когда открывали Республиканский стадион, не вспомните ли?

– Это когда обштопали вильнюсский «Спартак»? Какие помнить?

Слегка послюнявив пальцы, перелистал страницы и быстро нашел то, что искал.

– Вот, пожалуйста. Здесь все точно зафиксировано. Он попросил для жены лакированные туфли сорокового размера, четверть топленого масла и себе отрез на зимнее пальто… Все, больше ничего.

Отвлекшись от текста, заметил:

– Между прочим, с этими туфлями морока получилась изрядная. По всему городу искал и сороковой размер. Курьеров в

пригородные магазины отправили. Судья был очень доволен, во время ужина, мы его устроили в стороне от посторонних глаз, жалел, что раньше не бывал в Баку, клялся в любви к бакинцам, мечтал снова проводить наши игры. Было бы, конечно, хорошо, да вот, не сбылось. Субчика схватили за спекуляцию… Нам показалось, что мы осиротели.

Задумался Духовный, тяжело вздохнул. И снова завел грустную песню о том, как несправедливо отрешили его от любимого футбола и любимой команды… катись теперь она ко всем чертям.

* * *

Сердце радуется, когда видишь хороший футбол. Но оно радуется вдвойне, когда видишь, как хороший футбол судит хороший неподкупный человек. Нелегка, сверхответственна профессия его, один лишь неверный свисток, и погрузится в траур целая страна; быстрый ум, бычье сердце, железную волю и сто других достоинств надо иметь рисковому слуге футбольного закона!

* * *

Ну что за молодчина этот испанец Антонио Лопес Ньето, проводивший 17 мая в Копенгагене финальный матч на Кубок УЕФА-2000 между стамбульским «Галатасараем» и лондонским «Арсеналом». В самом начале дополнительной тридцатиминутки, когда на табло уныло горели нули, он удалил с поля за невероятно грубый прием лучшего турецкого игрока Хаджи. Оказавшиеся на грани поражения бились отчаянно, мечтая довести дело до послематчевых пенальти и при том не свалиться от усталости с ног. Выстояли! В какую сторону пробивать одиннадцатиметровые? Ньето, ни секунды не раздумывая, указал на ворота, за которыми сидели стамбульские страдальцы (среди них было, между прочим, сто восемьдесят депутатов парламента… Где еще, как не на такой игре, можно показать соотечественникам свой патриотизм и завоевать на грядущих выборах симпатии?). Английский капитан потребовал определить ворота жребием. Но ему объяснили, что выбирает судья. Разве трудно было понять его? Справедливый человек выбрал в советчики совесть: «турки уже были наказаны».

Когда к одиннадцатиметровой отметке подходили англичане, зрители что было сил размахивали руками, отвлекая их. Когда свои – смиренно затихали. «Арсенал» забил лишь один гол из трех. «Галатасарай» не промазал ни разу.

Турция первый раз выиграла европейский кубок, праздник в стране длился несколько дней и ночей. А стамбульское радио, готовое было в горячем репортаже с места события проклинать Ньето, в конце концов, насколько мне дано было это понять, посчитало его справедливейшим в мире рефери.

Я тоже когда-то думал об этом судье очень плохо. Разве не он сделал себе рекламу на весь свет, заявив, что перед одним важным матчем в Киеве его решили подкупить, предложив две (а может быть, и три) очень дорогих шубы. Ну и наплел, до чего принизил украинскую сообразительность! Если бы они захотели предложить что-нибудь ценное, выбрали бы подарок поизящнее, а то тяжелые шубы… Как их повезешь, как объяснишь коллегам: откуда, на какие гривны?

Несчастную украинскую команду исключил и из розыгрыша, унизили без меры. Судью без меры возвысили за демонстративную непорочность. Ему бы молча отказаться от взятки (разве можно было исключить, что предлагал ее провокатор?), отсудить как надо и с чистой совестью возвратиться домой. Так нет, ударил себя кулаком в грудь: глядите, какой я принципиальный.

Но 17-го мая, глядя в благородное лицо Ньето и соглашаясь с его вердиктом – в какие ворота пробивать пенальти, – я подумал, что потомок честолюбивых иберов тогда, в Киеве, не мог поступить по-другому. В финале же Кубка он был безупречен с первой до последней минуты.

Вспоминаю о Ньето потому, что перед глазами немало вершителей футбольных судеб иного разбора.

* * *

В 1970 году, едва закончился печальный матч СССР—Уругвай, я спустился с трибуны «Ацтека» в пресс-центр, чтобы услышать мнения коллег о голландском судье.

– Всем было видно, что мяч прежде, чем побывать в ваших воротах, выкатился за лицевую линию. Ясное дело, судью купили, – как о чем-то само собой разумеющемся, произнес на чистом русском журналист-болгарин.

– Ес вар зер шмуциге шпиле – это была очень грязная игра, – добавил журналист из ГДР, имея в виду «игру рефери».

То были наши товарищи, и им сам Бог велел разделить возмущение судейством.

А вот что сказал турок:

– Сон дереджеде биябырчылык – безобразие высшей степени.

А вот что сказал испанец:

– Паразито грандиозо.

И как бы заключил:

– Арбитро? Гранде ассурдито! (Большая, мол, была бессмыслица).

В этот момент меня разыскал ответственный сотрудник всесоюзной федерации Алексей Парамонов. Лицо этого спокойного в общем человека хранило отблески гнева. Едва переведя дыхание, он вымолвил:

– Пишем протест, Валентин Александрович просит вас принять участие. Надо подавать срочно, бежим.

Если бы было дозволено вставить в дипломатический документ характеристики, которые предлагал Гранаткин, то слова «продажная тварь» и «бессовестное дерьмо» оказались бы в ряду самых изысканных. Толмач долго тер лоб, безуспешно пытаясь найти более или менее приемлемые обороты.

– Для чего все это нужно, Валентин Александрович? – спросил я. – Ведь поезд ушел. Протест не поможет.

– Надо сделать все, чтобы ублюдка больше не подпускали к футболу.

(Забегая вперед, скажу, что этого удалось в конце концов добиться…. да только нашей команде стало ли легче?)

Вручив по всем правилам протокола протест руководителю коллегии судей, Гранаткин вернулся и спросил меня:

– Помнишь наш разговор в самолете, когда возвращались с английского чемпионата… четыре года назад? Я показал тебе кое-какие фотографии, а ты спросил меня, как сегодня, для чего, мол, все это надо? Теперь понял, для чего?

* * *

Не обойтись без отступления.

Незадолго до войны на кубковый матч не то с «Темпом», не то со «Строителем» в Баку приехал московский «Локомотив».

Его вратарь Валентин Гранаткин отыграл здорово, отчет об игре в «Молодом рабочем» я назвал «Победа вратаря Гранаткина»; дальние родственники Валентина, жившие в Баку, ему эту газету послали… Когда в 61-м коллегия Спорткомитета утвердила меня в должности члена редколлегии «Советского спорта», Валентин Александрович, отличавшийся завидной памятью, бесхитростно спросил меня: «Это ты, что ли, двадцать лет назад описал одного локомотивского вратаря?», я едва заметно кивнул…

Возобновившееся знакомство постепенно переросло в товарищество, между иностранным отделом «Советского спорта» и управлением футбола установились нормальные деловые отношения, поссорились же мы нелепо: Валентин Александрович не мог простить мне «Затворников», решив, что статья была направлена против него персонально.

Но почему в час, последовавший за ошеломительным проигрышем Уругваю, вспомнил Гранаткин о разговоре в авиарейсе Лондон—Москва?

Валентин Александрович уже знал, что Москва признала выступление той нашей сборной удовлетворительным, как-никак впервые возвращались с чемпионата мира «медаленосцами», был он в приподнятом расположении духа и пригласил к себе в салон скромно отметить удачу.

Когда же мы остались вдвоем, он вынул из бокового кармана несколько фотографий и, прежде чем показать их, спросил:

– Ну, как тебе показалось судейство? Наших не давили?

– Вроде бы нет, наоборот, в матчах с венграми и итальянцами мне показалось… – ответил я, не совсем понимая, к чему клонит мэтр.

– В том-то и дело, что не показалось.

Гранаткин замолк, глянул в иллюминатор, задумался, как бы сомневаясь – говорить или не говорить, оглянулся, вблизи никого не было.

– Все дело в том, что мы постарались перенять чужой опыт. Спросили себя – что, им можно, а нам – нет? Одним словом, сделали все, чтобы обезопасить наших ребят от… – снова задумался, подыскивая слово, – нечистоплотных судей. Товарищи постарались и, как будто, с делом справились неплохо.

Три с половиной десятилетия прошло, а та сцена крепко держится в памяти. Что за фотографии хранил Гранаткин? Одна сделана на фоне ресторана «Арагви», другая – на фоне гостиницы «Москва», а третья – на фоне какого-то еще ресторана, но сюжет был общий: пока наши беседовали с гостями, в багажники «Волг» загружались ящики с надписями «Коньяк», «Водка» и «Икра».

Валентин Александрович спросил:

– Узнаешь господ?

– Нет.

– А ты внимательней приглядись.

– Судьи, что ли?

– В том-то и дело.

Снова задумался:

– Теперь все ясно?

– Далеко не все.

– Ну вот, а еще в писателях числишься, сочинителем именуешься, неужели не можешь присочинить концовку к моему рассказу?

… Вот что узнал я на высоте десяти тысяч метров, вдали от грешной земли, то ли над Бременом, то ли над Варшавой.

За несколько месяцев до открытия чемпионата мира-66 группа мудрецов из управления родимого футбола постаралась с наибольшей вероятностью определить рефери, которым будет поручено («доверено» как-то не подойдет) обслуживать игры в разных городах Великобритании. Наметив же кандидатов, стал и ломать голову как превратить этих потенциальных недругов в союзников, как расположить их, как задобрить. Насколько мне было дано понять, к «мероприятию» были подключены кадры из более серьезных управлений. Совпало: двум из трех судей, посетивших в свое время Москву, пришлось в Англии проводить наши матчи. Еще я узнал, что этих уважаемых господ приглашали в Москву якобы для участия в работе семинаров, а фотографии, оказывается, сделали для спецотчетов о финансовых тратах.

Было бы неправдой сказать, что познавшие знаменитое на весь мир московское хлебосольство подыгрывали «ребятам Гранаткина». Но они и не судили (как это делали и делают до сих пор некоторые представители некоторых западных стран) против наших.

…Тем разговорам было суждено всплыть в памяти двадцать четыре года спустя на чемпионате мира-90, проведенном в немилосердно знойной Италии.

* * *

До того, как международную политическую сцену покинул Союз Советских Социалистических Республик, покинул стеснительно, круша домашние памятники и как бы извиняясь перед мировым сообществом за содеянное, с международной спортивной арены ушла его сборная футбольная команда.

Эти ребята первый раз встретились друг с другом летом девяностого года (так можно было подумать) на последнем своем чемпионате мира. Они не понимали друг друга, будто артельщики, собранные наспех с бору по сосенке, каждый тянул свою лямку, показывая при этом, какая тяжелая обязанность быть футболистом. А на тренерской скамейке сидели люди, окосевшие от горя: знали бы, какой позор ожидает их команду, от предложений возглавить ее открестились бы без раздумий.

…Верховоды, в одночасье разрушившие великую страну, наивно полагали: вот теперь нас зауважают во всем мире, нам будут помогать и мы сможем, двигаясь по новому пути «вперед-назад», явить вся свою доблесть и мощь. В нашей слабости – наша сила! Привыкшие верить в ими же сочиненный девиз «человек человеку – друг товарищ и брат», кремлевские мудрецы и представить не могли как бьют ротозеев и саморазрушителей. Посмотрели бы на этот футбол, многое поняли бы! Колотили наших бедняг нещадно. Все, кто только мог. В их дырявые ворота влетали безответные мячи. Игроков в форме «Чи-чи-чи-пи» (так звучит по-итальянски «СССР») освистывали даже самые миролюбивые тиффози. О них с жалостью и презрением рассказывали радио, телевидение и пресса. «Конечно, хилого каждый норовит унизить, – грустно замечал мой товарищ по путешествию журналист Борис Чернышев. – Ты на судей, на судей погляди. Совсем распоясались. Один Педерсон (так переименовал скандинава Борис) чего стоит».