Текст книги "Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам."

Автор книги: Александр Кикнадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава II
Направление

Врач сказал:

– Вам надо ложиться на обследование, – и начал выписывать направление.

Я ответил, что хотел бы получить отсрочку дня на четыре, а он словно через силу процедил, что не стоит становиться врагом самому себе; я же подумал, что нанесу непоправимый вред своему бесценному организму, если не увижу того, что должно произойти послезавтра, но потаенной этой мысли не озвучил, чтобы не выглядеть в глазах почтенного эскулапа полным идиотом.

Неплохо знаю этот стационар, где лечат сердце искусные и заботливые врачи. Но скажите мне, пожалуйста, разве можно лечить сердце, запрещая смотреть по телевизору футбол? Считают, и никто их в этом не переубедит, что футбольные переживания для прошедших через реанимацию, категорически противопоказаны. Телевизор выключается, едва на нем появляется мяч.

Я не хочу туда в эти дни.

Помня японскую мудрость: «Человек переживает свою болезнь, как и всякую неприятность вообще, второй раз, когда начинает рассказывать о ней», я тихо разуюсь тому, что семья на работе, и о вердикте полненького старичка в белом халате не узнает никто, но конец нашего «собеседования» застает приехавший в гости друг Менделеев.

Остаемся вдвоем. Я стараюсь подавить тяжкий вздох.

Александр Георгиевич Менделеев, профессор и доктор исторических наук, иногда любит порассуждать и на филологические темы. Прекрасно догадываюсь, куда он клонит.

– Вердикт, который ты только что услышал, происходит от латинского «веритас диктум» – «изрекаю истину». Говоришь, что хочешь посмотреть как сыграют наши с французами? И пренебречь врачебной истиной, чтобы поглядеть – пересечет ли некая круглая субстанция, накаченная обыкновенным воздухом, белую черту на зеленом поле?

Стоило немалых трудов уговорить добрейшего Александра Георгиевича никому не рассказывать о моей тайне. Взяв с меня слово: лягу в больницу через двадцать четыре часа после матча, он пообещал звонить по два раза каждый день.

И позвонил через минуту после того, как французы повели со счетом 2:1.

Глава III
Для чего это было надо?

Когда стало известно, что Романцев дал согласие возглавить сборную России в самые тягостные дни ее существования, невольно вспомнил стишок современного французского юмориста:

Задает банкеты гений

В отеле «Принятых решений».

Посредственность посуду моет

В харчевне «Может быть не стоит».

Решение Романцева было и героическим и… сейчас постараюсь подобрать необидное слово… наивным. Сборная прикатила во Францию на трех нулях (побили нас и французы, и украинцы, и, что обиднее всего, исландцы), команда на трех нулях – будто скособоченная телега на трех колесах. Что еще могло ждать в Париже кроме очередного позора?

Он – честнейший футбольный работяга, шесть раз приводивший «Спартак» к всероссийскому первенству. Но он и впечатлителен не в меру. Поглядите на него, как близко к сердцу принимает все, что происходит на поле. Он не раскачивается, как малоречивый Валерий Лобановский, напоминающий монахиню, отбивающую поклоны, и не выбегает к кромке поля, как экспансивный Валерий Газзаев, он вообще не покидает раскаленной тренерской скамеечки, курит сигарету за сигаретой, горестно разводит руками, когда срывается атака или в его ворота влетает мяч. Можно подумать, что футбол для него источник невыносимых терзаний.

Двадцать лет назад он был капитаном сборной СССР, выступавшей на Олимпийских играх в Москве, очень важно было выиграть на той Олимпиаде (как помнит читатель, ее бойкотировали за Афганистан и США, и многие их подопечные) легкую атлетику, гимнастику, борьбу, но важнее всего – выиграть футбол. А наши оступились в полуфинальной встрече с ГДР. Открываю старенький блокнот и нахожу в нем высказывание капитана:

– Ребята все до единого жаждал и победы и очень остро переживали предстоящие события. Над каждым довлела огромная ответственность… А опыта участия в больших турнирах у большинства было маловато. Вот и перегорели перед стартом. И всем нам было просто больно смотреть в глаза друг другу после проигрыша. Не уверен, что кто-нибудь из нас две ночи подряд смог сомкнуть глаза. Досада, горечь отгоняли сон.

Сколько ночей теперь ему будет не спаться после матча на «Стад де Франс»? Он был обязан подготовить себя к унылому исходу. Знал, на что шел. Ибо перед игрой со свойственным ему прямодушием, не боясь никого обидеть, заявил: «У нас нет ни одного игрока, который соответствовал бы уровню игры с чемпионом мира». А может быть, хотел разжечь самолюбие своих питомцев? Сделать то, что так плохо удавалось его предшественнику Анатолию Бышовцу?

На трибунах восемьдесят тысяч, на поле краса и гордость мирового футбола, на тренерской скамеечке французов – трудно скрываемое ликование, на тренерской скамеечке российской – нескрываемая печаль.

На гол, забитый питерским малышом Пановым, чемпионы ответили двумя, сливай бензин, Романцев, не надо было браться за безнадежное дело! Что станет с твоим самым высоким в России тренерским рейтингом после того, как команда схватит очередной нуль и потеряет последний крохотный шанс добраться до финала европейского чемпионата? Разные бывали времена у сборной СССР, разные бывали времена у сборной России, такого не бывало никогда. Ее окончательный крах свяжут с твоим именем, с твоим амбициозным решением, и разве будут неправы? Для чего это было тебе?

Для чего было мне? Лучше бы лег в больницу.

Глава IV
Предшественник

Романцев сменил у штурвала национальной команды Анатолия Бышовца, который привел свой корабль совсем не туда, куда мечталось. У кормчих государственных, едва они перехватывали руль, тотчас рождалось желание «сказать правду» о предшественнике и дать каблуком пинок по тому месту, которое еще недавно столь усердно вылизывали.

Романцев, насколько мне известно, не позволил себе ни одного осуждающего слова. Не потому что они был и товарищами, они ими не были никогда, наоборот, они были противниками, конкурентами, соперниками. Все дело в том, что поливать грязью пораженного кормчего – занятие постыдное.

А помимо всего прочего разве можно забыть, что это Анатолий Бышовец привел сборную СССР к золотой медали Сеульской Олимпиады-88? Свое имя в историю отечественного футбола он вписал, сомнения нет!

2:1. Французы атакуют, как и положено чемпионам, размашисто, дерзко, самоуверенно, волны на ворота российской команды накатываются одна задругой.

Менделеев говорит по телефону:

– Переключил бы ты телевизор. Выезжаю к тебе, поиграем в нарды, немного отойдем.

Добрый человек Георгий Тимофеевич Лемиш, заместитель главного врача больницы № 2, сказал мне при последней встрече:

– Возникнет необходимость, звоните на работу или домой.

Кажется, настала пора.

Но кому интересно знать, что испытываю в эти тягостные минуты я? Разве не то же, что и вся страна? И так мало радостей в непонятной этой жизни – будто тысяча метеоритов свалилась разом на несчастную землю – не хватало нам еще только этих футбольных бед, уязвляющих последние остатки того, что принято именовать национальной гордостью.

Куда интересней было бы – не узнать, а представить, что может испытывать в эти минуты Анатолий Бышовец. Печалится ли в ожидании неминуемого проигрыша команды, которой он отдал все, что мог? Или думает потаенно: «На что еще ты мог рассчитывать, Романцев? Футбол не признает чудес».

Казалось, футбол должен был многому научить Анатолия Бышовца, и прежде всего, умению переносить поражения. Но его уязвимая душа их не терпит, против них восстает. Восстает против проигрышей жизненных, футбольных… и шахматных тоже.

В дни чемпионата мира 90 года, избавившего нас от переживаний за собственную команду и позволившего взирать на все вокруг раскрепощенно, у кромки Тирренского моря затевается небольшой шахматный турнир «на вылет». Играют Анатолий Бышовец, Игорь Нетто, мой давний друг по «Советскому спорту» Борис Чернышев и я.

Анатолий уже обыграл Игоря, но в партии против Бориса его ждет неминуемый крах. И в этот момент вместо того, чтобы сыграть конем и дать мат в два хода, Борис дотрагивается до ферзя, тотчас возвращает его на место и пытается…

– Вы обязаны играть ферзем, – облегченно вздыхает Бышовец.

Его партнер не спорит. Правило есть правило. Не в силах скрыть досады, Чернышев допускает ошибку и вскоре уступает место мне.

Картина повторяется. Только наоборот. Теперь уже Бышовец в равной позиции опрометчиво дотрагивается до слона, давая моей пешке прорваться в ферзи, возвращает слона на место и отступает королем.

– Вы обязаны играть слоном, – безучастно объявляю я,

Он недоуменно вскидывает глаза, как бы не понимая, чего от него хотят.

– Пьес туше, пьес жуе, – напоминает ему святое правило шахмат Борис, – что в переводе значит: «Полапал – женись».

– Уже сделан ход королем. Играйте.

– Но вы же только что потребовали от меня… – подает реплику Чернышев.

Если бы мне было дано описать взгляд, которым одарил нас Бышовец. В нем читалось презрение и что-то еще очень близкое. Когда же настала пора освободить место, ушел, не попрощавшись.

А ведь правду говорят о Бышовце: каждое поражение для него – удар по самолюбию.

Несомненно, ему жаль родную некогда команду. Но сегодняшний ее провал не будет провалом собственным. Никто не заставлял Романцева браться за безнадежное дело.

В «сборной Бышовца» не было, как при одном другом нашем затурканном тренере, забастовщиков. Милостиво согласившись приехать на время из-за рубежа, где большую часть игр своих клубных команд проводили на скамейке запасных, они уже на аэродроме начали выдвигать ультимативные требования и главное из них: «Не хотим работать с этим тренером».

Вместо того, чтобы амбициозных молодых людей сразу же отправить восвояси первыми же рейсами, их начали упрашивать, уговаривать, уламывать. А те – ни в какую. Они уже знали, что это такое – свобода слова по-домашнему и пользовались ею, как ни за что не подумали бы в своих новых заграничных клубах: выкинули бы голубчиков к чертовой матери в два счета.

Но в сборной Бышовца играло много спартаковцев. И не могло ему не казаться временами, что некоторые из них больше думают не о чести страны, а о том, как бы сберечь силы для внутреннего чемпионата. Теперь же говорили, что новая команда стала командой единомышленников, что в ней царит атмосфера дружелюбия и взаимопонимания, а еще говорили, что новой сборной обещан сверхщедрый гонорар за выход в финальную часть европейского чемпионата. Видимо, посулы помогли не очень. Да и как можно было поверить им, если даже олимпийским чемпионам годами задерживали выплаты, которые так торжественно обещали?

Глава V
Игра?

Садимся с Менделеевым за нарды. Из телевизора убираем звук, но оставляем картинку.

– Послушай, там, кажется, что-то произошло, – говорит Александр Георгиевич.

Полуоборачиваюсь и вижу счастливого Панова. Победно вскинув руку, он делает полукруг у ворот. Черт возьми, неужели это могло произойти?

Сцену повторяют. Видно, как с ходу, всего себя вложив в удар, петербургский форвард посылает мяч в левую, далекую от вратаря сторону ворот. Вот уж кого назвал бы без издевки киндер-сюрпризом! 2:2.

Как крохотный лучик надежды из затянутого грозовой тучей небосклона тот гол. Загорается надежда. А вдруг… Вдруг сейчас произойдет то, чего заслужил преданностью футболу его честнейший выдвиженец Романцев? Как игрок прошел от низшей лиги, через первую – в высшую, и как тренер тоже – от второго дивизиона – до главного. «У сборной был последний шанс пробиться в европейский финал, и я не имел права поступить иначе, чем поступил». Так скажет он вскоре, отвечая на простодушный вопрос тактичного, но и безжалостного временами Урмаса Отта: «Вы имеете любовь народа. Но зачем вам была нужна должность тренера сборной России в такой момент?»

Неужели не заслужил он победы в этот решающий для его команды день на «Стад де Франс»?

…Вместо Тихонова, у которого не заладилась игра, на поле выходит Цымбаларь и сразу же заявляет о себе ударом по воротам с лета. Кажется, нашим что-то начинает удаваться в нападении. Французов вполне устроит ничья, и они оттягивают в оборону силы, которые до этого участвовали в атаках. Одна комбинация, вторая, и вот в заключение эта, долгожданная и красивая – Бесчастных—Цымбаларь—Карпин, и гол Карпина! До конца игры совсем немного. Бешеный – по всему фронту натиск французов. Но и вратарь Филимонов, и зашита бьются самоотверженно. Чемпионы вводят в игру вместо Джоркаева свежего и неутомимого Богоссяна… Быть может, форвард, забивший в самом конце московского матча решающий гол в ворота России (3:2!), принесет сегодня им пусть не победу, пусть ничью? Идет вторая дополнительная минута, третья, пятая…

Не зря тренерскую скамейку называют электрическим стулом. Сколько же может длиться, сколько мучить эта самая длинная в жизни минута? Но вот звучит наконец прощальный судейский свисток. Картинки на экране – для кисти экспрессиониста: «невыразимая радость» и «невыносимая скорбь».

Похоже, Романцев еще не понимает, что произошло. Не догадывается, каким эхом отозвалась в родном краю победа в таком матче. Умолкните, нытики! Мы что-то можем, на что-то еще способны, черт возьми!

Русские не любят, не умеют, стесняются бурно выражать чувства. Представляю, что творилось бы уже через час на улицах и площадях Италии, Мексики или Испании!

…Он может расправить плечи, скинуть неимоверной тяжести атмосферный столб, давивший на плечи.

Ему можно возвращаться в нормальную жизнь. И мне тоже.

О чем не без удовольствия пишу Георгию Тимофеевичу Лемишу. Тому, кто в не столь давнее время пришел в палату к «вредному больному», чтобы уговорить его хоть на время забыть о футболе. Собрать бы да осмыслить побольше аналогичных примеров – чем не тема для диссертации «К вопросу о благотворной роли спортивных побед в укреплении здоровья широких слоев населения»?

Глава VI
«Я не гляжу на футбол вот уже полвека. Даже по телевидению». Так говорит наша первая олимпийская чемпионка Нина Пономарева. Что вдруг?

Страной чудес издавна называют Индию. Но с некоторых пор в западных изданиях это имя приклеилось и к России. Только чудеса ее слишком специфичны, слишком не похожи на чужие.

После бодро задуманных и беспомощно осуществленных реформ оказалась она в ряду самых бедствующих стран не первого, даже не второго, а третьего мира, на которые принято смотреть сверху вниз. Не стесняемся получать подачки благополучных государств – в пользу стариков, многодетных семей, безработных, да и для работающих учителей, инженеров и врачей. А в Москве столько мерседесов, сколько не насчитаешь ни в одном другом городе мира. Страна, некогда запустившая в неведомые дали первого человека, не может наскрести средств на поддержание космической станции «Мир» и… готова к миллиардным тратам ради проведения далеких Олимпийских игр. Развалилась кинопромышленность, многие известнейшие режиссеры и артисты оказались на обочине жизни, но это не мешает проводить помпезные кинофестивали с приглашением звезд мирового экрана, для которых устраиваются лизоблюдские пикники и дальние «ознакомительные поездки».

А отечественный футбол? Разве не чудо из чудес и он?

По результатам выступления сборной в отборочных играх европейского первенства она в 1998 году на одном из жалких мест. И на самом почетном – после девяти месяцев J 999 года. Зарубежные клубы, словно забыв, как обожглись на некоторых ее питомцах в недавнем прошлом, снова шлют на берега Москвы-реки, Невы и Волги своих комиссаров, им есть из кого выбирать! Чтобы выйти в следующий этап европейского розыгрыша, России необходимо одолеть Украину. Если победили чемпионов мира французов на их поле, неужели не сладим с соседями, такими же, как мы, несчастливцами? Вырвать, выцарапать, добыть желанные очки, рекой потекут деньги, у игроков и тренеров проснется новый интерес к жизни, будет время как надо подготовиться к баталиям на более высоком уровне. Коварный гол Карпина со штрафного. 1:0. Мы впереди.

До 87-й минуты все идет ладно, все как надо. По стадионному радио журналистов торжественно приглашают на пресс-конференцию. И в этот момент допускает невероятную непростительную, кажется, главную ошибку в своей футбольной жизни вратарь Филимонов. Он пропускает мяч, забитый из далекого штрафного киевским форвардом Шевченко. Будто разверзлась земля, и все полетело в тартарары, за одну только секунду разрушились все планы, развеялись все надежды…

Ушел в песок, в небытие, в никуда труд многих и многих людей, причастных не только к сборной, к футболу вообще. Опять проклятое невезение.

До чего же надоедливым стал этот вопрос: разве может быть везучая команда у невезучей страны? Когда же нам хоть раз улыбнется привереда по имени футбольная фортуна? Когда же наконец?

Вечером по телевидению показывают перекошенную злобой физиономию немолодого алкаша, держащего в руке плакат: «Филимонов, ты предатель!» Дали человеку покуражиться, сказать миру, что есть на земле люди, несчастнее, чем он сам…

Проходит еще один октябрьский день, и я оказываюсь в софринском доме отдыха по соседству с группой ветеранов-олимпийцев. Они кое-что в своей жизни повидали, разве перед каждой большой победой не теснятся в очереди, не дышат в затылок друг другу спортивные поражения, неудачи, несправедливости и прочие подножки судьбы?

Олимпийцы, как один, снисходительны к Филимонову.

– Сколько возможностей увеличить счет упустили наши форварды, надо было больше забить самим, тогда бы и гол, пропущенный Филимоновым, не выглядел трагедией, – сказал олимпийский чемпион лыжник Вячеслав Веденин.

– А то нашли игрока, на которого хотят списать все беды, – молвил двукратный олимпийский чемпион боксер Борис Лагутин.

– Как не было у нас футбола, таки нет, и нечего списывать все на невезение, – заметил трехкратный олимпийский чемпион гребец Вячеслав Иванов. – На внутренний чемпионат хотя бы поглядите, чем-то президентские выборы напоминает. Всем ясно заранее кто победит, а остальные так, для виду. – Вячеслав криво усмехнулся и добавил: – Первенство России для одного только «Спартака»? Что стоят другие, если даже близко приблизиться не смеют?

И уже совершенно неожиданные слова произнесла первая наша олимпийская чемпионка метательница диска Нина Пономарева:

– А я футбол вообще не смотрю, ни в живую, ни по телевизору.

– Если честно, трудно поверить. И давно это у вас началось?

– Летом тысяча девятьсот пятьдесят второго года, почти полвека назад.

– Простите, Нина Аполлоновна, за нескромный вопрос. Вам пришлось встретить в жизни одного малодостойного футболиста, который?..

– Футболисты – замечательные ребята. И не на них горькая обида, не на них.

Разговор проходил в автобусе, я понял, что моей собеседнице не очень хотелось ворошить далекое прошлое, и все же любопытство взяло верх. Я положил руку на самую знаменитую женскую российскую руку и всем своим видом постарался показать, как бы хотел услышать продолжение так неожиданно начавшегося диалога.

И вот, что услышал.

– Самый радостный день в моей жизни 20 июля 1952 года очень скоро затмился самым тягостным днем… возвращения на Родину. Мы честно сделали свое дело: первый раз участвуя в Олимпиаде, стали рядом с многолетними победителями американцами, завоевали множество почетнейших наград. Весь мир удивлялся и восхищался подвигом советской команды. А в аэропорту… а в аэропорту нас никто не встречал, подумалось невольно – в Москву ли прилетели? Но потом издалека увидели родных и близких и по их грустным лицам поняли – случилось что-то невероятное и непредсказуемое. Тихо-тихо, чтобы никто не подслушал, передавали друг другу весть, услышанную от встречавших. Сталин разгневан поражением футболистов от югославов и решил отомстить всей делегации. Не было ни приема в Кремле, ни наград». Времена и нравы.

…Недолгий срок спустя после нашей беседы по телевидению показали выступление олимпийского чемпиона и писателя Юрия Власова, представителя более молодого спортивного поколения. Но и до него дошли отголоски немилости, обрушившейся на руководителей советской делегации: по приказу Сталина председатель Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта Н.Н. Романов несколько недель не выходил на работу, ибо был подвергнут домашнему аресту.

И вот, что сказала еще Нина Пономарева:

– Дала я себе слово больше никогда в жизни не ходить на футбол и не смотреть его по телевидению. Слишком тягостные воспоминания возникали… Современное поколение поймет ли их? Обидно было за всю спортивную делегацию. И особенно – за футболистов… за то, как с ними поступили.