Текст книги "Подводники атакуют"

Автор книги: Александр Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Над танкером поднялся громадный водяной столб, и густой черный дым окутал судно.

Подводная лодка легла уже на курс отхода и дала полный ход, когда раздался новый сильный взрыв. Нас изрядно тряхнуло. Там, где находился танкер, мы увидели огненный столб высотой метров сто.

А мы спешили уйти подальше от берега, чтобы погрузиться на большую глубину и перезарядить торпедные аппараты.

На мостике появился Паша с фотоаппаратом.

– Ну как, Паша, успел сфотографировать что-нибудь? – спросил я.

– Нет, – огорченно ответил матрос, – меня прогнали с мостика... мешал.

– Кто прогнал?

– Старший помощник. Говорит, и без тебя тут хватает...

– Ну ничего, – успокоил я матроса, – в следующий раз прикажу, чтобы тебе дали возможность сфотографировать ночной торпедный взрыв. Сегодня взрыв был какой-то... невыразительный, ты все равно не успел бы его снять...

– Да он и в другой раз не снимет, – вмешался Глоба.

– Почему? – удивился я.

– Да здесь же позировать никто не будет, а работать быстро он не может... Ползает, как медуза...

– Нет, товарищ капитан-лейтенант, с аппаратом я работаю быстро.

– Ну посмотрим, как ты работаешь, – решил я положить конец спору, – завтра или послезавтра еще кого-нибудь встретим, атакуем, а ты снимай.

На следующий день действительно встретили немецко-фашистский конвой.

Накануне вечером мы получили радиограмму, извещавшую, что из Бей-фьорда вышел конвой в составе пяти транспортов, трех эскадренных миноносцев и нескольких малых судов.

По нашим расчетам, он должен был подойти к нашей позиции около пяти часов утра.

Мы начали готовиться к бою...

Ночь была темная. Сильная зыбь мешала работе гидроакустика. Северо-восток, откуда мы ожидали появление противника, затянуло туманом. Видимость упала до нескольких кабельтовых.

Ранним утром мимо самого носа нашей лодки неожиданно пронесся на полном ходу вражеский эскадренный миноносец. Волнением лодку сильно подбросило. Но с корабля нас не могли заметить, так как мы находились на фоне высоких скалистых гор.

Я понял, что мы не сумели своевременно обнаружить конвой. И это могло кончиться печально. Справа от нас двигалась армада кораблей: четыре транспорта в сомкнутом строю следовали один за другим, за ними шло много мелких судов. Эскадренный миноносец, жертвой которого мы чуть было не стали, шел головным на большой скорости.

– Оба полный назад! – скомандовал я вслед за объявлением боевой тревоги.

Я успел хорошо рассмотреть передний транспорт пассажирского типа водоизмещением 10–12 тысяч тонн. Его плохо затемненные иллюминаторы были отчетливо видны на близком расстоянии.

– Аппараты, пли! – раздалась команда, когда форштевень первого транспорта достиг линии прицеливания. И торпеды понеслись по курсу подводной лодки.

Одна из них взорвалась у борта первого транспорта в районе фок-мачты. Пожар мгновенно охватил судно, которое на наших глазах переломилось пополам.

Но вот раздался новый взрыв. Это вторая торпеда попала в другой транспорт – третий в строю вражеских судов. Взрыв оказался еще более сильным. Горящие обломки судна, взлетевшие на большую высоту, падали в воду. А еще через несколько минут судно исчезло под водой.

Зарево от взрывов следующих двух торпед, попавших в цель, было таким ярким, что на подводной лодке капитана 3 ранга Каланина, находившейся в 22 милях от мыса Нордкин, хотели было сыграть «Срочное погружение», чтобы не быть замеченными береговыми постами наблюдения. Другая наша соседка (лодка капитана 3 ранга Колосова), находившаяся в 17 милях от нас, тоже видела зарево. В ее вахтенном журнале было записано: «По пеленгу 240 градусов две шапки пламени на горизонте».

Немудрено, что мы были обнаружены. Многочисленное охранение корабля (количество кораблей точно нам так не удалось установить) бросилось в атаку на нас. А головной миноносец, как докладывал сигнальщик, открыл по лодке артиллерийский огонь. Проверить правильность доклада я не успел. Подводная лодка приближалась к берегу задним ходом и каждую минуту могла налететь на камни.

– Все вниз! Срочное погружение!

Находившиеся на мостике кубарем скатились вниз. Через несколько минут мы были на глубине 55 метров.

– Слева сорок шесть шум винтов приближается! – послышался голос Бордока.

Я подал команду на уклонение, но в этот момент раздались взрывы первой серии глубинных бомб, ложившихся по левому борту подводной лодки. Противник, очевидно, бомбил наугад, не имея с нами гидроакустического контакта.

Подводники, хорошо знавшие цену бомбовому преследованию, казалось, были спокойны, только Паша не на шутку заволновался. Широко раскрыв свои круглые карие глаза, он озирался по сторонам, словно просил помощи.

– Что, струхнул немножко? – тихо посочувствовал ему Поедайло. – Ничего, это со всеми бывает... а потом проходит. Бомбы далеко падают... Вот рыбу жалко.

– Какую рыбу?

– Как какую? Треску. Они ведь ее глушат...

– А-а! – махнул рукой Паша. – Черт с ней, с рыбой!

Новая серия бомб разорвалась не ближе первой.

– Ближе! – вырвалось у Паши.

– А наш фотокорреспондент застрял в центральном? – сделал я вид, будто только сейчас заметил матроса.

– Вы почему не в своем отсеке? – набросился на Пашу Глоба.

– Меня... меня не пустили. Мешаешь, говорят...

Бомбы, очевидно, почти одновременно брошенные с двух кораблей, немного тряхнули корпус подводной лодки.

– Расстояние до бомбящих миноносцев превышает десять кабельтовых, – доложил Бордок. – По курсовому сто три и сорок левого борта удаляются быстро! Другие шумы не прослушиваются!

– Видишь, даже удаляются, – возобновил я прерванный разговор. – Ну а как твой снимок, Паша? Взрывы были хорошие!

– А-а-! – махнул он рукой и чуть не разрыдался. – Уронил аппарат за борт!

– Так ведь ты его на ремне носил!

– Когда взорвались торпеды, я не помню, что я сделал... Только аппарат вместе с футляром упал за борт...

– Ничего, ничего, это бывает по первому разу, – вмешался Поедайло, наклонившийся над журналом боевых действий, – потом проходит...

Кто-то прыснул. Вероятно, этот рассказ рассмешил бы и других, но новые и довольно близкие разрывы отвлекли наше внимание от матроса.

– Охотники! Приблизились неожиданно справа! Сейчас отвернули, удаляются по корме! – доложил Бордок.

– Здесь у них база, – вслух рассуждал я. – Пошли в сторону кормы, значит, они тоже бомбят наугад и считают нас где-то сзади...

Преследование длилось четыре часа. Мы отделались только несколькими разбитыми электрическими лампочками – этими первыми жертвами глубинных бомб.

Оторвавшись от врага, лодка с наступлением утра всплыла в надводное положение, и мы увидели густой слой нефти, расплывшийся на поверхности моря. Это было все, что осталось от транспортов.

Так закончили мы свой последний поход в годы Великой Отечественной войны.

Подводная вахта

Герой Советского Союза М. В. Грешилов.

Герой Советского Союза (1944 г.) капитан 3 ранга Михаил Васильевич Грешилов (ныне капитан 1 ранга в отставке) в годы Великой Отечественной войны был командиром подводной лодки М-35 Черноморского флота, которая под его командованием совершила 19 боевых походов, уничтожила 4 транспорта противника общим водоизмещением около 25 тысяч тонн. Весной 1943 г. М-35 была удостоена гвардейского звания.

В конце 1942 г. М. В. Грешилов вступил в командование другой черноморской подводной лодкой Щ-215, которая за шесть боевых походов потопила 4 вражеских транспорта с войсками и грузами и 2 десантные баржи. За героизм, мужество, отвагу и самоотверженность весь экипаж был удостоен высоких государственных наград.

В приводимых фрагментах из книги Героя Советского Союза М. В. Грешилова «Подводная вахта» (Курск, 1948) содержится описание некоторых торпедных атак героических экипажей подводных лодок М-35 и Щ-215 в годы минувшей войны.

С первой победой

17 октября 1941 года подводная лодка М-35 прибыла в прибрежный район для действий на коммуникации противника между портами Констанца и Сулина. Здесь мы оказались впервые.

К утру форсировали вражеские минные заграждения, определили свое место по береговым предметам. На следующий день маневрировали к северу от Констанцы. В 13 часов увидели дым со стороны порта. Через час увидели три буксира. Объявлена боевая тревога! Начали маневрирование для сближения с буксирами.

Конвой из трех буксиров, каждый буксир тянет по две большие баржи. На баржах видны люди и пушки. Над буксирами летает гидросамолет и истребитель.

В 16 часов 33 минуты произвели залп одной торпедой по головной барже второго буксира с дистанции 4 кабельтовых.

Через шесть минут выпустили вторую торпеду по второй барже с дистанции 3 кабельтовых.

Однако мы допустили просчет: торпеды не попали в цель из-за малой осадки барж. Торпеды были установлены на глубину хода два метра, и в результате они прошли под килем барж.

С наступлением темноты всплыли в надводное положение, легли на курс в базу.

На мостик поднялся комиссар нашего дивизиона подводных лодок Колобаев Михаил Иванович, опытный уважаемый подводниками политработник. Глядя на мое хмурое лицо, сказал: «Не огорчайся, Михаил Васильевич, первый блин всегда комом, впереди у вас, я уверен, будут успешные атаки».

Разговор с комиссаром дивизиона ободрил меня.

На вторые сутки к полудню прибыли в Севастополь. В тот же день погрузили торпеды, пополнили запас топлива и продовольствия.

К рассвету 23 октября мы находились севернее Констанцы.

На третьи сутки обнаружили буксир на дистанции 30 кабельтовых. Затем в том же направлении увидели еще два буксира, все они идут в нашу сторону курсом, параллельным берегу.

Начали маневрирование для сближения с буксирами, легли на курс 280 градусов. Через двадцать минут сблизились с курсом буксиров до 4 кабельтовых. На перископной глубине касаемся грунта. Над буксирами летает самолет. Буксиры тянут по две небольших баржи, на палубе их видны бочки и доски, на корме немецкий флаг.

Начинает темнеть, самолетов не видно, буксиры идут впереди нас на расстоянии 20 кабельтовых.

Принимаю решение всплыть в позиционное положение, догнать буксиры, открыть артиллерийский огонь по концевым баржам и буксиру.

Мой помощник Юрий Бодаревский соглашается с моим решением. Приглашаю его взглянуть на буксиры. Затем вызываем в центральный пост артиллерийский расчет.

В 18 часов 22 минуты всплыли в позиционное положение.

В 18 часов 26 минут объявляю артиллерийскую тревогу!

Через минуту командир орудия Иван Миргородский докладывает: «Орудие к бою готово!»

У пушки стоят наводчик Николай Климов, установщик прицела Сергей Соловьев, подающий снаряды Леонид Шушманов.

На мостике установлен пулемет, у которого стоит командир отделения рулевых Максим Таран, рядом с ним Александр Морухов с ящиком запасных лент. На вертикальном руле в рубке стоит Виктор Ромашкин. Из центрального поста подают ящики со снарядами Александр Акинин и Виктор Мамаев.

Сближаемся с буксирами, увеличили обороты дизеля до полных. На последнем буксире нас заметили, дают проблесковые сигналы фонарем, мы не ответили.

В 18 часов 48 минут сблизились с последней баржой почти бортами на расстоянии 3 кабельтовых. Наводчик докладывает: «Вижу цель в прицеле!»

– Открыть огонь! – приказал Бодаревскому, управляющему артогнем.

Через секунду прогремел выстрел. Яркое пламя выстрела ослепило артрасчет и всех стоящих на мостике. Второй выстрел произведен с задержкой, ствол орудия откатился не полностью из-за густой смазки. Миргородский вручную открыл замок и вытащил пустую гильзу. То же повторилось после второго выстрела. После третьего откат ствола был нормальный, гильзы выскакивали сами и орудие начало стрелять с полной скорострельностью.

Заметили попадание одного снаряда в баржу, увидели черный дым, но баржа не загорелась.

Лодку качало волной, наводчику было трудно удерживать цель, наши снаряды падали с недолетом или с перелетом. Я подумал, что нашу стрельбу, очевидно, заметили в Констанце.

С буксира начали стрелять из винтовок, услышали свист пуль над мостиком.

– Открыть огонь из пулемета по буксиру! – приказал пулеметчикам.

Сначала пулемет заедало, потом стрельба наладилась, трассирующие пули летели на мостик буксира, выпущена первая лента, заправлена вторая. Стрельба с буксира прекратилась, он начал разворачиваться влево в сторону берега. Таран выпустил вторую ленту.

В 19 часов 15 минут прекратили стрельбу.

Заряжающий Шушманов крикнул: «Катера противника по корме!»

– Все вниз! Срочное погружение!

Артрасчет выбросил за борт стреляные гильзы и ящики от снарядов, спустился в лодку.

Мне некогда рассматривать катера, нужно быстрей погружаться.

Артиллерийская стрельба продолжалась двадцать семь минут. Мы выпустили по противнику сто десять снарядов и две пулеметные ленты, видели четыре попадания в концевую баржу, но она, к сожалению, не загорелась и не утонула. Нашей прицельной стрельбе мешала волна, артрасчет ослепляли яркие вспышки выстрелов.

По данным противника, буксир с баржами после обстрела ушел к берегу на мелкое место. Одна из барж водоизмещением 160 тонн, поврежденная артогнем, была разбита волной, а вторую удалось снять с мели.

На рассвете 27 октября мы погрузились в 5 милях от берега и в 15 милях южнее Сулины.

В 17 часов 10 минут Бодаревский заметил в северной части горизонта дым и доложил мне. Я быстро направился в центральный пост, поднял перископ. Увидел слабый дым на сером горизонте. Решили, что транспорт на ходу, ложимся на курс сближения с ним 110 градусов, увеличили скорость.

Прошел целый час, пока мы выяснили, что транспорт стоит на месте. Вероятно, в момент обнаружения он шел по сулинскому каналу и, выйдя на рейд, начал разворачиваться для постановки на якорь. Некоторое время двигались с опущенным перископом, так как слева был близко берег противника. В ходе маневрирования для сближения с противником определили, что транспорт стоит на месте на внешнем рейде перед входом в порт. Это было судно водоизмещением более 6 тысяч тонн.

Теперь каждый думал одно: «Поскорей бы сблизиться с транспортом! Как бы он не ушел от нас...»

До наступления сумерек оставалось недолго. Мы идем в подводном положении, поднимая время от времени перископ на несколько секунд.

– Не ушел? – с тревогой спрашивали меня из отсеков.

– Стоит, ждет нас, – отвечал я, опуская перископ.

Все мысли – как бы не пропустить транспорт. Всплыть в позиционное положение опасно, близко берег, на нем видны наблюдательные вышки, оттуда нас непременно заметят и тогда сорвется атака.

Мы находимся вблизи мола, ограждающего сулинский канал. Видимость ухудшилась, над водой висят дождевые облака, по корме видны на берегу здания и слабые огни.

Нам необходимо отойти от берега и мола, затем развернуться и лечь на боевой курс. Передаю торпедистам:

– Приготовить торпедные аппараты к выстрелу!

Увеличили скорость до 4 узлов, чтобы быстрей отойти от берега. Нужно торопиться, транспорт может уйти.

Лодка легла на заданный курс. Погружаемся на перископную глубину, чтобы не заметили нас с транспорта и сигнального поста на молу. Проходим под водой семь минут. Командую:

– Всплывать в позиционное положение! Дать малый ход!

Поднимаюсь в рубку, за мной Бодаревский. Открываю люк, выхожу на мостик. Прямо по носу виден большой транспорт.

– Торпедные аппараты, товсь!

Лодка идет на боевом курсе, до транспорта три кабельтовых.

– Пли!

Лодка чуть вздрогнула. Вижу след торпед в сторону транспорта. Дело сделано, нужно уходить.

– Лево на борт!

Лодка начала поворачивать влево.

– Дать полный ход! Всем вниз, погружаться на перископную глубину!

Закрываю люк, спускаюсь в лодку и слышу отзвук сильного взрыва. Во всех отсеках прозвучало «Ура!». Команда ликовала. Первая победа!

Мы уклонялись от транспорта в сторону моря. Пройдя под водой четыре минуты, всплыли в позиционное положение, осмотрелись, поблизости ничего не обнаружили. Пустили дизель, развернулись на юг, стали уходить вдоль кромки минного заграждения противника.

Над транспортом стоял черный столб дыма, в его сторону с поста передавались сигналы белым фонарем.

С берега протянулись световые щупальца прожекторов, зарыскали по поверхности. Луч приближался к нам с правого борта, но, к нашему счастью, прошел под нашими головами, не осветив борт лодки, ограждение мостика и тумбу перископа. Луч прожектора коснулся только верхушки тумбы, мы думали, сейчас нас заметят, но размеры освещенной поверхности были очень малы. Прожекторы долго освещали горизонт. Мы успели разглядеть сторожевой корабль, вышедший из порта в южном направлении. Нас ищут.

Вскоре мы увеличили скорость до полной, продолжаем идти на юг.

Заметили, что корабль стал приближаться, у него была больше скорость.

Через час после залпа мы находились в 7 милях от места атаки.

Вражеский миноносец продолжает идти вдоль берега.

Спросил Юрия Бодаревского, не пора ли нам ложиться на восток, чтобы оторваться от берега и миноносца. Он сообщил, что поворот на восток должен быть через десять минут. Наконец он докладывает:

– Товарищ командир, пришли в точку поворота!

– Лево руля! Ложиться на девяносто градусов!

Благополучно прошли на полной скорости полосу минного заграждения противника и в 22 часа оставили за кормой опасный район.

Объявляю боевую готовность номер два. После этого все с облегчением вздохнули. Приятно было передать Бодаревскому текст радиограммы, которую отстучал радист Наумов. Он передал в эфир: «В районе Сулина атаковал двумя торпедами транспорт противника водоизмещением шесть тысяч тонн. Возвращаюсь в базу».

Это был наш вклад в защиту Севастополя.

Стоя на мостике, вслушиваясь в ровный гул дизеля, подумал о том, что комсомольская путевка, проложив прямой, ясный курс моей жизни, привела меня на защиту Родины и я приложу мои знания, опыт и усилия для достижения победы над врагом. Вероятно, о том же думали и мои соратники, возвращаясь в осажденный Севастополь.

В полдень наша «малютка» подошла к Севастополю. Только что кончился очередной налет немецких бомбардировщиков. Вдали еще грохотали зенитки, отгоняя немцев от городских кварталов.

На пирсе нас встретил командир бригады. Он протянул мне руку.

– С первой победой! – поздравил он, приняв мой рапорт.

Девять раз возвращались мы в базу с рапортом о потопленных вражеских кораблях, но слова «С первой победой!» остались для меня и для экипажа лодки самой памятной и дорогой наградой...

Командование флота приказало эвакуировать из Севастополя все подводные лодки и базовое хозяйство.

В течение недели трудился экипаж «малютки» на береговой базе над демонтажом оборудования и погрузкой его на плавбазу «Львов».

Мотористы и электрики во главе с Семеном Билецким и Борисом Сергеевым разбирали дизели и генераторы базовой электростанции и грузили их на борт плавбазы. Трюмные Александр Акинин и Александр Морухов разбирали базовые компрессоры, им помогал весь экипаж.

Под вечер 5 ноября вышли из базы. У нас на борту был командир бригады капитан 1 ранга Михаил Григорьевич Соловьев.

Мы шли совместно с плавбазой «Львов» и подводной лодкой М-60.

Наш курс был проложен к кавказским берегам.

Трудный поход

Сентябрь сорок второго года... Фашисты рвались к Сталинграду и на Кавказ. Бои шли под Туапсе. Красная тесемка, обозначающая линию фронта на нашей карте в кают-компании, ежедневно передвигается вправо... Радист приносит мне ночную сводку Совинформбюро, и каждое ее слово жжет сердце, как раскаленная сталь.

Мы готовимся к выходу на коммуникацию противника. На рубке лодки белеет единица. Только один потопленный корабль записан в вахтенный журнал. Нам кажется, что мы сделали еще очень мало для победы. Каждый раз, возвращаясь с позиции без рапорта о потопленном корабле, мы говорим про себя: «Вот еще один поход, не принесший никакой пользы защитникам Сталинграда...»

Перед заходом солнца мы вышли из небольшого порта на Кавказском побережье и легли курсом на запад, на позицию. Предстояло пересечь все Черное море. Шли в крейсерском положении ночью и днем со скоростью 10 узлов. Небо плотно заволокло тучами, видимость отвратительная, ни один самолет не показывался над морем.

Мы находились почти в центре Черного моря между крымским и турецким берегами.

На мостике стоит первая боевая смена, заступившая в 16 часов. Я, как вахтенный командир, сигнальщики, боцман Николай Хриненко, командир отделения штурманский электрик Виктор Мамаев.

Предупредил сигнальщиков о возможности появления вражеских самолетов с аэродромов Крыма, чтобы внимательно следили за морем и воздухом.

– Слева на траверзе под облаками летит орел, – доложил Мамаев. – Не к добру это, товарищ командир.

– Не будьте суеверным, товарищ Мамаев, лучше следите за самолетами, – ответил ему.

С левого борта в сторону Турции облачность высокая с голубыми просветами неба. Впереди по носу – низкая, горизонт темный, на море барашки.

– Прямо по курсу на малой высоте самолет! – доложил Хриненко, стоявший слева от меня. Бросаю взгляд в сторону самолета и командую: «Срочное погружение».

Мамаев и Хриненко бросились в лодку, я еще раз взглянул на самолет в бинокль, успел разглядеть у него за хвостом шлейф черного дыма, подумал, что летчик заметил нашу лодку и дал газ. Это был Ю-88.

Мигом бросаюсь в лодку, закрываю рубочный люк, командую:

– Заполнить цистерну быстрого погружения, нырять на глубину сорок метров!

Вахтенный трюмный Александр Морухов, услышав команду, дал ряд протяжных ревунов, открыл кингстоны средней цистерны быстрого погружения. После доклада из пятого отсека о готовности к погружению открыл клапаны вентиляции цистерн, и лодка начала погружаться.

Боцман Хринеико уже сидел у горизонтальных рулей, переложив их на погружение.

Пока я спускался по трапу в центральный пост, лодка с небольшим дифферентом на нос погружалась и была уже на глубине 6 метров.

Срочное погружение проходило нормально, нам нужно побыстрей уходить от самолета на глубину.

Морухову сказал:

– Цистерну быстрого погружения будем продувать на глубине двадцать метров.

Хриненко докладывает глубину погружения через каждые 10 метров. Достигли двадцатиметровой глубины.

– Продуть цистерну быстрого погружения, не допуская выхода воздушного пузыря на поверхность! – скомандовал я Морухову.

Засвистел воздух высокого давления в цистерну.

– Продута цистерна быстрого погружения, – доложил Морухов. Лодка стала легче на одну тонну.

– Глубина тридцать метров! – доложил Хриненко.

С левого борта разорвались две глубинные бомбы на большом расстоянии.

«Значит, не заметили немецкие летчики точного места нашего погружения», – подумал я.

– Глубина сорок метров!

– Так держать! – скомандовал я.

Вижу, боцман перекладывает рули на всплытие и создает небольшой дифферент на корму, чтобы удержать лодку на заданной глубине.

– Глубина пятьдесят метров!

Решил, что мы проскочили по инерции из-за позднего продувания цистерны быстрого погружения, это наша рабочая глубина, ведь мы погружались с большой скоростью, и цистерну быстрого погружения нужно было продуть на перископной глубине, как требовала инструкция. Поступи мы по инструкции, лодка задержалась бы с уходом на глубину на полминуты и нас бы засекли вражеские летчики.

Между тем дифферент на корму возрос до 20 градусов, чувствую, что лодка тяжелеет.

– Дать самый полный! – Морухов репетует мою команду в шестой отсек.

Стрелка глубиномера показывает 60 метров, это наша предельная глубина погружения, на ней мы не раз бывали.

Глубина 65 метров, дифферент увеличился до 30 градусов.

– Продуть кормовую цистерну главного балласта аварийно! – приказываю Морухову.

Засвистел воздух высокого давления по трубам. Глубина достигла 70 метров. В центральном посту раздался треск, из визира уравнительной цистерны вырвалась струя воды, ударилась в подволок, в отсеке образовался водяной туман.

Командир отделения трюмных Александр Акинин и командир отделения радистов Дмитрий Наумов кинулись за аварийным инструментом, нашли деревянную пробку и быстро забили в трубу уравнительной цистерны.

Через несколько секунд течь прекратилась.

Воздух свистит по трубам. Глубина 80 метров. Корпус лодки начинает потрескивать, но падение ее замедлилось, хотя все еще продолжаем медленно погружаться.

Морухов чувствует, что давление в магистрали падает, он самостоятельно подвключает вторую группу баллонов, свист в трубах усилился, корпус продолжает зловеще трещать.

Держусь руками за приборы на подволоке. Лодка стала особенно вибрировать от увеличенного хода, начали тускнеть лампы освещения в отсеке, догадываюсь, что садится аккумуляторная батарея от сильной перегрузки электродвигателя.

Вижу, стрелка прибора приближается к цифре 90 метров. «Как глупо погибаем!» – пронеслось у меня в голове.

Стрелка прибора медленно движется к 100 метрам, дифферент лодки достиг 35 градусов на корму. Прошла секунда, стрелка остановилась и начала быстро передвигаться вправо.

Глубина 76 метров! Кажется, остались живы. Дифферент выровнялся на глубине 60 метров, затем начал идти на нос.

– Заполнить частично кормовую цистерну, – сказал я Морухову. – Держать глубину двадцать метров!

Лодка быстро подвсплыла до перископной глубины, а затем погрузилась на 20 метров. Хриненко уверенно удерживает заданную глубину.

Прошло не более пяти минут после сигнала «Срочное погружение», а они нам показались вечностью.

Стал размышлять о случившемся, никто нам ничего не доложил из кормовых отсеков. По поведению лодки у нас была тяжелая корма, но от чего же?

Меня волнует причина случившегося, и чтобы окончательно во всем разобраться» вызываю в центральный пост инженера-механика Ивана Валикова, старшин Билецкого и Сергеева, они подробно рассказывают о происшедшем.

Основным виновником оказался курсант пятого курса инженерного училища, отдыхавший после вахты за дизелем. Он находился с нами во втором походе, участвовал в погружении лодки по срочному. Услышав сигнал ревуна, он кинулся закрывать газоотводный клинкет, который уже был закрыт Соловьевым за две секунды после остановки дизеля. Курсант начал вращать маховик клинкета на закрытие, но тот не поддавался. Курсант растерялся, начал вращать маховик в другую сторону, на открытие, в результате чего в лодку попало более 3 тонн забортной воды.

Благодаря умелым действиям личного состава и особенно Александра Морухова, лодка была спасена от гибели. Он и в дальнейшем отличался не раз. В 1944 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Уточняю у подчиненных, сможем ли мы продолжать движение на позицию? Они отвечают: серьезных повреждений дизеля и электрооборудования нет, необходимо около двух часов на уборку пятого отсека, замены масла в дизеле, приведения в порядок аккумуляторных ям.

После заслушанных докладов принял решение продолжать следовать на позицию.

Подводная лодка шла на безопасной глубине. В пятом отсеке производилась приборка. На помощь Билецкому и Самородову пришел моторист Шушманов, они начали убирать разлившееся по отсеку масло, затем приступили к осушке дизеля от воды и прокачке его свежим маслом. Электрики в это время производили протирку аккумуляторов и доливали их дистиллированной водой. Электрикам помогали Мамаев и Наумов, а также рулевые Ромашкин и Климов.

В центральном посту трюмные Акинин и Морухов производили уборку попавшей воды в отсек.

Через полтора часа Валиков доложил о готовности дизеля к пуску.

Мы начали всплывать в позиционное положение. Следом за мной на мостик поднялись Хриненко и Мамаев. Мы внимательно осмотрели горизонт и небо. Оно было сплошь покрыто плотными облаками.

Обстановка вокруг была спокойная, передал в центральный пост приступить к завтраку. После пережитых волнений и усталости у подводников был неплохой аппетит, и они благодарили торпедистов за хорошую пищу.

На мостик поднялся наш новый штурман лейтенант Александр Милов. Он идет с нами в первый поход. До этого он служил на подводных лодках Щ-208 и М-120, имеет опыт кораблевождения.

Я передал ему обязанности вахтенного офицера, а сам опустился в лодку. После завтрака прошел по отсекам, побеседовал с матросами и старшинами, сказал, что идем на коммуникацию противника к северу от Сулины. Предстоит форсировать минные заграждения противника и нужно быть всегда начеку.

Подводники слушали и в их глазах была уверенность и желание продолжать поход и искать врага.

Снова поднимаюсь на мостик, вместе с вахтенным командиром веду наблюдение за обстановкой.

После полуночи прямо по носу заметили чуть видимые очертания низкого острова. Я обрадовался тому, что мы так точно вышли к острову, и остался доволен работой нашего нового штурмана Александра Милова. Однако никому не сказал об обнаруженном острове, подумав, что мне показалось. По прокладке нашего курса движения на позицию, прочерченного Миловым на карте, я видел, что он ведет прямо на остров. Через пятнадцать минут спросил Хриненко, видит ли он что-либо прямо по носу?

– Нет, ничего не вижу, – ответил он.

– А вы посмотрите внимательнее чуть правее носа лодки.

– Вижу темный силуэт, похожий на остров.

Мое зрение меня не подвело. Говорю Хриненко, что я этот остров обнаружил вот уже как четверть часа и веду за ним наблюдение.

Через полчаса остров стал хорошо виден.

Милов взял пеленги на мысы острова и определил наше точное место. Мы продолжали двигаться уверенным курсом к коммуникации противника.

С наступлением рассвета мы погрузились и форсировали минное поле под водой. И на этот раз курс был проложен удачно, мы не касались минрепов.

Шли пятые сутки нашего маневрирования на позиции.

После полуночи на вахту заступил Милов. Стою вместе с ним на мостике. Лодка в позиционном положении, палуба лодки находится в воде, над водой торчит небольшой островок-мостик, ограждение рубки и тумба перископа, возвышающаяся над крышей мостика на полтора метра. Мы стоим без хода, ведем акустическое наблюдение, которое дает нам возможность обнаружить шумы кораблей дальше, чем мы заметим их визуально.

Спустился в лодку, спросил у акустика Александра Краснова, как прослушивается горизонт.

– Слышу слабые шумы справа на траверзе, – ответил акустик.

Из центрального поста мне передают:

– Командира срочно на мостик.

Бегом поднимаюсь по трапу, с зажмуренными глазами выхожу на мостик. Милов мне докладывает:

– Справа на траверзе вижу силуэт транспорта.

Я дал малый ход, ложусь на курс атаки. Приказал торпедистам приготовить правый торпедный аппарат к выстрелу.

Всматриваюсь в сторону транспорта, но ничего не вижу.

– Товарищ командир, – докладывает Милов, – я установил ночной прицел на скорость транспорта десять узлов. – Затем он командует: – Аппарат, товсь!

Только теперь я разглядел низкий борт транспорта, а впереди по носу нашей лодки силуэт катера-охотника, заметил бурун за его кормой.