Текст книги "Подводники атакуют"

Автор книги: Александр Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Получая от меня данные – пеленг и дистанцию, Михайлов и Митрофанов рассчитали боевой курс. Боцман Дмитриев и рулевые Корниенко и Корешков отлично вели лодку по глубине и курсу.

Последний подъем перископа; по расчетам до залпа осталась одна минута.

– Аппараты, товсь!

Вдруг «Нюрнберг» резко изменил курс. Командую:

– Право руль! Право на борт!

Но крейсер циркулировал быстрее лодки и показал нам корму. Пришлось спокойно и четко скомандовать: «Отставить товсь!» Необходимо было подчеркнуть слово «отставить», иначе торпедисты, ожидавшие совсем другую команду, сгоряча могли нажать на рычаги, и торпеды пронеслись бы мимо цели.

Я уже писал ранее, что такие срывы атаки больно отражаются на всех. Но приходится смириться и держать нервы в узде.

На другой день обнаружили те же корабли на большом расстоянии. Вся группа, придерживаясь генерального курса, шла коротким зигзагом. Началась классическая атака с большой дистанции. Но снова нас постигла неудача. Не успевали мы выйти на угол упреждения, как крейсер отворачивал. В некоторой степени это происходило потому, что маневренные элементы лодки сильно изменились из-за оснащения «Лембита» в этом походе специальными противоминными устройствами, находившимися на ее корпусе. Замедлилась циркуляция – и увеличилось время ухода лодки под воду. Возможно, сказалось и отсутствие у меня опыта торпедной стрельбы по быстроходным целям, идущим зигзагом.

Так эта крупная цель только подразнила нас, и я был в очень удрученном состоянии.

Следующая ночь была темная, изредка сквозь тучи проглядывала луна, море спокойное. Со мной на мостике, как и всегда, нес вахту командир отделения рулевых Корниенко. Он заметил на горизонте светящуюся точку. Сразу же я изменил курс, и мы пошли по направлению к ней. Вскоре вырисовался силуэт транспорта. Он был невелик, не больше 4 тысяч тонн водоизмещением.

На транспорте нас обнаружили, но, по-видимому, приняли за катер, включили ходовые огни и передали сигнальным фонарем какое-то слово. Не получив ответа и опознав в приближающемся корабле подводную лодку, транспорт изменил курс, увеличил скорость хода и выключил все огни.

Я объявил боевую тревогу. Полным ходом под дизелями пошли на сближение. На мостик вынесли ночной прицел. Из первого отсека Ошерович доложил о готовности выполнить двух-торпедный залп. Легли на боевой курс. Обычно на дизель-электрических подводных лодках торпедная стрельба в надводном положении производилась на ходу под электромоторами. Когда до залпа оставалось две минуты, я скомандовал: «Стоп дизели, перейти на электромоторы!» Моторной группе Грачева и группе электриков Тронова надо было действовать четко и быстро. От их работы во многом зависел успех атаки.

Шум работающих дизелей лодки на море слышен далеко. Как только перешли на электромоторы, сразу наступила необычная тишина. В это время из-за туч выглянула луна, стало видно, как на транспорте бегают люди, готовят шлюпки и спасательные плоты.

Форштевень транспорта подошел к нити прицела.

– Залп!

Две торпеды вышли из аппаратов в момент, когда нос лодки приподняло волной. Торпеда из левого аппарата пролетела несколько метров по воздуху и зарылась в воду, а из правого пошла хорошо, было отчетливо видно, как она шла к цели.

По всей вероятности, после того как заглох шум наших дизелей, на транспорте были настороже, и он стал быстро поворачивать влево. Мы ясно увидели, как торпеда прошла по его правому борту. Транспорт удалялся на юг, как нам показалось, с неимоверной быстротой. Запустили дизели, и я попросил Моисеева выжать из них все, что возможно, чтобы его догнать.

Через полчаса лодка и транспорт шли параллельными курсами на расстоянии примерно 2 кабельтовых друг от друга со скоростью около 14 узлов. На мостик доложили, что подан слышал сигнал бедствия и принял радиограмму на немецком языке. Капитан передавал, что его преследует подводная лодка.

Вот так мы и шли, приближаясь к вражеским берегам. А как выполнить торпедный залп на параллельных курсах? Послал Михайлова в центральный пост, чтобы он рассказал о сложившейся обстановке и передал Моисееву и Грачеву, что от мотористов зависит исход атаки. Надо выжать из дизелей еще полузла хода.

...Молодцы мотористы! Мы начали обгонять транспорт. Вот лодка уже настолько впереди, что можно разворачиваться для залпа.

– Левый дизель полный назад! Правый средний вперед! Аппараты, товсь!

От такой работы дизелей враздрай корпус лодки затрясся так, что, казалось, развалится на части. Такая тряска могла повлиять и на выход торпед из аппаратов. Но раздумывать было некогда. Лодка начала медленно циркулировать влево. Дизели грохотали вовсю. Транспорт продолжал идти прежним курсом. Вскоре его форштевень показался на нити прицела...

– Залп!

Обе торпеды попали в цель.

Транспорт от взрыва переломился надвое. Через две-три минуты на поверхности воды остались только спасательные плотики с командой. С юга быстро приближались три катера. Они шли по направлению к огням плотиков транспорта. Не дожидаясь, пока катера заметят нас, полным ходом пошли курсом к выбранному мною месту покладки лодки на грунт для перезарядки торпедных аппаратов.

Этот боевой успех несколько улучшил настроение всего экипажа после неудачи с атакой крейсера «Нюрнберг».

До рассвета закончили зарядку аккумуляторных батарей и легли на грунт. Работа предстояла нелегкая. Надо было перенести торпеды со стеллажей в отсеке лодки на центральные направляющие и зарядить аппараты. На помощь торпедистам, как и всегда, пришли друзья из других боевых частей – мотористы, электрики, трюмные. Как и прежде, на торпедах писали слова возмездия. А на одной торпеде моторист лезгин Абдул Садыхов написал: «Адольфу от Абдула».

У командира минно-торпедной боевой части лейтенанта Якова Ошеровича, впервые после окончания училища участвовавшего в походе на подводной лодке, было праздничное настроение.

Сразу после залпа по транспорту Ошерович попросил разрешения выйти на мостик, но не успел к моменту взрыва торпед, и все же он законно чувствовал себя именинником. Оружие, приготовленное его боевой частью, сработало безотказно. Но надо отдать должное и группе мотористов Грачева: Шеханину, Бакулину, Шестакову, Садыхову. Они выжали из дизелей все возможное и даже невозможное, чтобы догнать транспорт и развернуть лодку для боевого залпа. Их действия решили исход атаки.

Через два дня. еще одна ночная атака увенчалась успехом. Торпедой с «дарственной надписью» Садыхова был потеплей фашистский тральщик.

В то время мы не знали названий и водоизмещения судов, потопленных торпедами и подорвавшихся на заминированном нами фарватере. После войны стало известно, что от торпед погибли бывший датский транспорт «Хельма Лоу» и тральщик. На минах, поставленных в этом походе, подорвались и затонули буксир и транспорт «Шванекс», подорвалось и получило большие повреждения пассажирское судно «Берлин».

18 октября мы вернулись в Хельсинки. Почти одновременно с нами возвратились с моря подводные лодки Щ-310 под командованием капитана 3 ранга Богорада и Щ-407 под командованием капитан-лейтенанта Бочарова. Они действовали вдоль побережья от Ирбенского пролива до Мемеля и потопили семь фашистских транспортов.

Лодки ошвартовались у причала торгового порта неподалеку одна от другой. Каждую лодку посетил член Военного совета КФБ контр-адмирал Смирнов. Он поздравил экипажи с благополучным возвращением, с боевыми успехами. Затем Смирнов и командиры лодок собрались на «Лембите». Мы доложили члену Военного совета о своих нуждах, о том, что нужно сделать, чтобы быстрее подготовить лодки к новому выходу в море. Надо было получить боеприпасы. Также мы считали, что, поскольку Финский залив форсировать не приходится, можно снять устройство против антенных мин: оно ухудшало маневренные качества лодки.

Н. К. Смирнов сказал, что ремонт можно производить и на заводах Финляндии, боеприпасы доставят в Хельсинки, но снимать противоминное спецустройство лучше дома, и дал «добро» для следования в Кронштадт.

Лоцманы помогли нам пройти шхерными фарватерами на восток. На выходе из шхер встретили эскорт, в составе которого были плавбаза «Иртыш» и несколько лодок. Тральщики, освободившись от своих подопечных, приняли нас для проводки в Кронштадт.

Целый месяц мы пробыли дома. В спокойной обстановке отпраздновали 27-ю годовщину Великого Октября. Личный состав, хотя и был загружен работой, хорошо отдохнул. В отличном боевом настроении 27 ноября вышли из Кронштадта. Снова поход по финским шхерам, знакомый рейд Утэ, и мы в море.

Под напором Красной Армии гитлеровские войска откатывались все дальше и дальше на запад. Фашистские части интенсивно эвакуировались из Прибалтики морским путем. В нашу задачу входило, чтобы эти беглецы и отправляемое на судах добро, награбленное в Советской стране, не достигли портов Германии, а подкрепления для отступающих войск, подбрасываемые морским путем, не попали по назначению.

Опасаясь наших подводных лодок, фашистские конвои двигались вдоль берега по мелководью.

В боевом приказе подводной лодке «Лембит» предписывалось разведать пути движения судов противника в районе Мемель – мыс Брюстерорт, заминировать их, а затем уничтожить суда торпедами.

Придя в заданный район, вскоре обнаружили высокие черные и красные буи, которыми был обставлен фарватер, проходивший в полутора милях от берега. Глубины на нем оказались едва доступными для плавания на перископной глубине и предельно малыми для постановки мин из подводного положения лодки.

3 декабря обнаружили следовавший в Брюстерорт тральщик. Вошли на фарватер, и вот от буя к бую, от черного к красному, от красного к черному, зигзагами через определенный интервал поставили четыре мины, затем еще четыре... Всего выставили 20 мин и заминировали фарватер на большом протяжении. Штурман Митрофанов точно нанес на карту места постановки мин. Всплывших мин не было, – значит, они находились на заданной глубине.

Через сутки, маневрируя мористее поставленного минного заграждения, услышали шумы винтов и затем взрыв, второй, третий... И все стихло. Мины были поставлены не зря!

Прошло несколько дней. Движение судов в этом районе прекратилось. Мы обнаружили лишь отряд катерных тралыциков, идущих из Данцигской бухты. Получили сообщение от разведывательной авиации Балтийского флота об интенсивном тралении в районе минной постановки, но ни одного конвоя противника летчики не обнаружили. Хорошо оборудованная коммуникация врага была нами нарушена.

Ночами мы всплывали, чтобы зарядить батареи. Штормовая погода изматывала, кожаные регланы и плащи покрывались коркой льда. Глаза, иссеченные ветром и солеными брызгами, слезились. Все ночи сигнальщики, вахтенные офицеры и я, а частенько и лейтенант Можаренко, помощник начальника политотдела по комсомолу, пошедший с нами в боевой поход, напрягали глаза, вслушиваясь, но море было пустынно, как будто все корабли попрятались в базах. За ночь палуба и надстройки сильно обледеневали. Образовавшийся ледяной панцирь создавал дополнительную плавучесть, и загнать лодку под воду было непросто. Приходилось сразу же после окончания зарядки аккумуляторных батарей погружаться, не дожидаясь рассвета, чтобы лодка успела оттаять и получить после поддифферентовки нормальную плавучесть и маневренность при плавании на перископной глубине.

Наконец после штормовой погоды заштилело, наступили дни с плюсовой температурой, и над морем повис густой туман. Целыми сутками, днем и ночью, мы плавали как в молоке. И вот 11 декабря, когда «Лембит», закончив зарядку аккумуляторных батарей, ушел на глубину, акустик Сергей Гипп доложил, что слышит шум винтов целого каравана судов. В перископ ничего видно не было. Туман. Шумы винтов приближались. Наиболее сильные из них стали различимы даже без специальной аппаратуры. По гидроакустическому пеленгу пошли на сближение с транспортами. Но из-за множества шумов выйти в торпедную атаку по какому-либо одному определенному объекту было невозможно. Акустик не мог добиться четкости пеленга. Идя на определенный риск, решил всплыть.

– Боевая тревога! Торпедные аппараты к выстрелу приготовить!

Из первого отсека командир минно-торпедной боевой части Яков Ошерович доложил, что аппараты готовы. Прошли секунды, и мы на поверхности... Мертвая зыбь спокойно катит свои валы. Ничто не говорит о том, что где-то здесь, поблизости, идут вражеские суда, с которыми возможно прямое столкновение, и нам тогда не поздоровится.

Пройдя несколько минут малым ходом на сближение с караваном по пеленгу, данному акустиком, и не обнаружив судов, погрузились. И опять, но на этот раз в непосредственной близости, сплошной шум винтов. Но как в этом хаосе звуков выбрать объект атаки? Поднимаю перископ. Ничего не видно, хотя уже утро – 8 часов 45 минут. Всплываем. По-прежнему туман, как молоко. Однако на волнах мертвой зыби появилась рябь. Потянул ветерок. Туман стал рваться в клочья... В нем появились просветы с хорошей видимостью. Сигнальщик Корешков и я, находясь на мостике, чувствовали, что противник близко, рядом, но вражеских судов так и не видно.

Однако каждую секунду какое-либо судно могло внезапно вынырнуть из тумана, и мы даже не успеем выпустить торпеды, как столкнемся с ним. Снова срочное погружение. Через какое-то время поднимаю перископ. Идем в полосе тумана. Так недолго попасть под таран. Командую: «Торпедные аппараты в исходное положение?»

Затратить много сил и энергии на поиск и преследование кораблей и отказаться от атаки, когда противник рядом, очень обидно.

Решил поднять перископ в последний раз. Вот неудача! Вижу на большом курсовом угле правого борта удаляющиеся два транспорта, два тральщика и сторожевики. Секунды, перископ влево, и на курсовом угле 45 градусов транспорт. Он загружен до предела, палуба забита боевой техникой – автомашины, стволы противотанковых и зенитных орудий... Команды следуют одна за другой. Я не могу даже ждать доклада о выполнении.

– Приготовить торпедные аппараты! Ход три узла!

Рулевому Корниенко, управляющему вертикальным рулем, командую: «Лево руля!» Перископ не опускаю. На глаз установил угол упреждения.

– Так держать!

Корниенко точно выдерживает курс.

– Торпедные аппараты, товсь!

В центральном посту, да и на всех боевых постах лодки, люди стояли как наэлектризованные. Форштевень транспорта подошел к нити прицела...

– Залп!

Лодку встряхнуло.

– Торпеды вышли, – доложил Ошерович из первого отсека. Рулевые умело удержали лодку на перископной глубине.

– Лево на борт!

Залп был произведен с предельно близкой дистанции – около 3 кабельтовых. Прошло 35 секунд. Взрыв, второй. Как будто чем-то тяжелым ударило по корпусу лодки. Что-то трещит в надстройке и в ограждении рубки. Лодка так клюнула носом, что пузырек дифферентомера отклонился до предела. Мы нырнули на порядочную глубину, но рулевые-горизонтальщики боцман Дмитриев и матрос Корешков быстро вывели лодку под перископ. Осматриваю горизонт. Транспорта на поверхности нет. Плавают лишь деревянные обломки и ящики, среди них крутится катер, а по направлению к нам мчится сторожевик.

– Опустить перископ! Курс триста двадцать! Боцман, ныряй на глубину тридцать метров!

Мы были уже на безопасной глубине, когда свистящий шум винтов сторожевика пронесся над лодкой. Все ждали, что сейчас раздадутся взрывы глубинных бомб, но их не последовало. В этот момент мы услышали сильный глухой подводный взрыв. Сторожевик помчался по направлению этого взрыва. Но вскоре он развернулся и пошел в нашу сторону.

– Боцман, держать глубину сорок пять метров.

Сторожевик медленно прошел по правому борту, и мы услышали четкие щелчки гидролокатора. Значит, он решил уточнить наше местоположение, чтобы сбросить глубинные бомбы наверняка. В лодке все по-прежнему стояли по боевой готовности. Невольно мы с Моисеевым посмотрели на места, где размещен аварийный инструмент. Ведь, может, через какие-то мгновения придется им воспользоваться. Шум винтов сторожевика затих, затем он прошел по левому борту лодки, вновь осыпав нас щелчками гидролокатора. Потом остановился на небольшом расстоянии впереди по курсу лодки.

– Товарищ командир, он «пишет», «пишет»! – доложил акустик Сергей Гипп. – Он передает: курс 323, курс 323.

В это время мы шли курсом 320 градусов со скоростью 2,5 узла.

Решил курс не подправлять, идти прежним курсом и скоростью. Поведение неприятельского корабля было непонятным, по-видимому, он принял нас за свою лодку. Прошел час, и снова: курс 323, курс 323! Оба курса – наш 320 и курс 323 – вели лодку от берегового фарватера у мыса Брюстерорт в открытое море. Сторожевик подпускал лодку на 1–2 кабельтовых, давал ход, уходил вперед и снова поджидал нас. Видно, идти со скоростью 2,5–3 узла ему было неудобно. Сложилась удивительно «мирная» обстановка, как будто мы отрабатывали задачу по выводу лодки в заданную точку.

Время шло. Обычно мы обедали утром, уйдя под воду после ночного плавания. Было уже 12 часов. Пора и пообедать. Отменить боевую готовность? Но, может, тут какой-то подвох? Кока Пантелеева, по боевой готовности – санитара, я приказал послать готовить обед. Через час обед был разогрет. Обедали все на боевых постах. Общее напряжение несколько спало. Отпустить людей на отдых, оставив только ходовую вахту? Нет. На это я не мог решиться. Рулевых и людей на посту у электромоторов сменили, оставив на отдых тут же, у боевых постов.

Так мы шли весь день. Очень хотелось подвсплыть под перископ, получше рассмотреть своего «сопровождающего» и выпустить по нему торпеду. Но для торпедного залпа это была слишком малая цель. Вступать в артиллерийский бой. Однако, увидев рубку лодки с красной звездой, сторожевик успеет открыть огонь раньше нас. Наступило время сумерек. И вдруг наш провожающий передал по звукоподводной связи какую-то краткую фразу, увеличил ход и начал удаляться. Мы тут же всплыли на перископную глубину. Шум винтов сторожевика был уже едва слышен, когда я осматривал горизонт в перископ.

Было почти совсем темно и, кроме белых гребней волн, ничего не видно. Акустик Гипп еще и еще раз внимательно прослушал горизонт, никаких посторонних шумов не было слышно.

– По местам стоять к всплытию!

Свежий юго-западный ветер срывал с гребней брызги, сквозь густые облака проглядывали звезды. Когда запустили дизели, мы услышали какое-то дребезжание в ограждении рубки. Штурмана Митрофанова я послал осмотреть надстройку. Оказалось, что тонкие листы палубы носовой части лодки и обшивки ограждения рубки вмяты внутрь и в нескольких местах разорваны. Вот что значит торпедный залп с предельно малой дистанции.

После войны по иностранным источникам установили, что потопленный нами транспорт водоизмещением около 5 тысяч тонн назывался «Диршау». На минном заграждении подорвались и затонули транспорты «Эберхард», «Лютьехорн» и тральщик М-421. Подорвались и получили большие повреждена транспорты «Элие» и «Эйхеберг».

Возвращаясь в базу, получили предупреждение о том, что в районе встречи с нашими катерами обнаружена подводная лодка противника. Мы сообщили о времени подхода к точке встречи. Из предосторожности курс проложили западнее обычного, рассчитывая подойти к опушке шхер, а затем лечь на курс 90 градусов и следовать до фарватера, ведущего в шхеры. Когда в перископ была отчетливо видна линия прибоя и до момента поворота на курс 90 градусов оставалось 2–3 минуты, а эхолот показывал большую глубину под килем, внезапно лодка стукнулась о какой-то подводный предмет. Было такое ощущение, что она на мгновение остановилась, образовался дифферент на корму, под килем заскрежетало, эхолот показал «0», затем дифферент стремительно пошел на нос и лодка как будто отцепилась от какого-то податливого предмета. Эхолот продолжал непрерывно работать и показывал 30–32 метра под килем.

– Стоп моторы! Продуть среднюю!

Как только рубка показалась из воды, я моментально отдраил рубочный люк и выскочил на мостик. Вслед за мной вышли на мостик штурман Митрофанов и сигнальщик Корниенко. По корме лодки мы увидели большое масляное пятно и невдалеке две короткие ломаные доски. На курсовом угле 90 градусов правого борта в нескольких кабельтовых лежал в дрейфе военный катер, а вдали почти на траверзе маяка Утэ виден был второй такой же катер. Заметив лодку, катера двинулись к нам. Мы дали ход и легли на сближение. Как впоследствии мне говорили сигнальщик и штурман, лицо мое было белым, как бумага. А мне в то время думалось, что, может быть, мы ударили свою подводную лодку, которую катера выводили в море.

Сблизившись с первым катером, увидели на нем нашего переводчика лейтенанта Палкина. Митрофанов прокричал:

– Кого выводили?

– Никого не выводили, вас встречаем, – ответил Палкин.

Тут кровь прилила к лицу и я обрел дар речи. Значит, то была фашистская лодка. Катер послали прослушать и осмотреть место, где произошло столкновение. Вскоре он вернулся. На поверхности воды, кроме масляного пятна, покрывавшего большое пространство и сгладившего гребни волн, и двух обломков досок, похожих на палубный обрешетник немецких подводных лодок, ничего не обнаружили. Акустика на катерах была далека от совершенства, крупная волна, идущая с моря и опушки шхер, создавала такой шум, что никакие посторонние звуки не прослушивались. Вслед за катерами мы пошли в базу. О случае столкновения записали в вахтенный и навигационный журналы. На мостике собрались лейтенант Можаренко, старпом Михайлов, Ошерович, Митрофанов, все высказывали свое мнение о случившемся.

Мы не сомневались, что столкновение произошло с неприятельской подводной лодкой, о которой получили предупреждение.

Она, по-видимому, ходила вдоль шхер, и наши курсы пересеклись.

Много лет спустя, анализируя опубликованные списки потерь гитлеровского подводного флота и сопоставив время, место и указание о причине гибели, установили, что мы потопили подводную лодку У-479. У нашей лодки был крепкий стальной форштевень и литой чугунный киль. Удара столь мощного тарана оказалось достаточно, чтобы подводная лодка противника не смогла больше всплыть. У «Лембита» в то время никаких видимых повреждений мы не обнаружили, для этого требовался доковый осмотр.

16 декабря у причала в Хельсинки нас встретил недавно вступивший в должность начальника политотдела капитан 2 ранга Жамкочьян. До этого он был начальником политотдела охраны водного района Кронштадта, корабли которого постоянно участвовали в эскортировании подводных лодок. Новый начпо встречал каждую подводную лодку, приходившую с моря.

В то время на лодках было много командиров и личного состава, справивших свое боевое крещение. Командир С-4 капитан-лейтенант Клюшкин, командир Щ-309 капитан 3 ранга Ветчинкин, командир Щ-407 капитан 3 ранга Бочаров прибыли с других флотов. На первых порах им были непривычны условия плавания на Балтике, да и в боевых походах они были новичками, однако к Новому году все вернулись с моря с хорошими боезыми успехами.

Командиры Щ-318 капитан 3 ранга Лошкарев, Щ-307 капитан 3 ранга Калинин, Л-3 гвардии капитан 3 ранга Коновалов и Щ-310 капитан 3 ранга Богорад, в недавнем прошлом помощники командиров лодок нашей бригады, в первых же самостоятельных боевых походах добились отличных результатов, каждый потопил по нескольку судов противника. Экипажи всех подводных лодок бригады были хорошо технически подготовлены, проникнуты боевым духом и желанием нанести фашистскому флоту наибольший урон, чтобы помочь нашим войскам на сухопутном фронте в Прибалтике.

Итог боевых действий к Новому году был неплохим – за 1944 год около 30 разных судов противника потоплено торпедным оружием и артиллерией. Кроме того, на минах, поставленных подводными лодками «Лембит» (40 мин), Л-3 (20 мин), как было установлено после войны, подорвались и затонули девять разных судов, а три транспорта получили повреждения и были выведены из строя.

Есть основания считать, что фактические потери врага от минного оружия лодок были значительно большими.

Успех подводников Балтики в 1944 году был несомненен. Правда, некоторые лодки получили повреждения в боях с противником, но все вернулись в базы – Турку и Хельсинки.

После возвращения с моря личному составу давали несколько дней отдыха, проводили необходимый ремонт лодок, принимали боеприпасы и снова в поход. Боевая служба была организована так, что на коммуникациях противника постоянно находились наши лодки. Когда одна покидала свой район действия, ей на смену уже приходила другая. Многим подводникам пришлось встречать Новый год в море...

Последний боевой поход

13 марта нам доставили приказ наркома ВМФ, в котором объявлялось, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 марта 1945 года за выдающиеся успехи в борьбе против немецко-фашистских захватчиков подводная лодка «Лембит» Краснознаменного Балтийского флота награждена орденом Красного Знамени.

Эта высокая оценка нашего ратного труда воодушевляла на новые боевые дела. Нам хотелось выйти в море как можно скорее, не дожидаясь, пока в шхерах взломается лед. Командир бригады контр-адмирал Верховский рассказал нам об обстановке в прибрежных районах южной Балтики и о задачах подводников в период окончательного разгрома войск фашистской Германии. Комбриг обещал обеспечить вывод лодки в море мощным финским ледоколом. Из дока лодку вывели самостоятельно, а к причалу удалось подойти только с помощью ледокольного буксира. Как только ошвартовались, сразу же начали принимать боеприпасы, топливо, продукты. Неожиданно наш фельдшер Куличкин, который обычно ведал приемкой продуктов, вынужден был лечь на операцию аппендицита. Выходить в море без медицинского работника не полагалось, но я заявил командованию, что обойдемся и без медиков, – экипаж весь здоров и чувствует себя отлично. Однако флагврач Кузьмин вызвал из Кронштадта врача береговой базы лодок Оглы, который еще ни разу не выходил на подводной лодке в боевой поход. «Пусть оморячится и вам поможет», – сказал Кузьмин. Оглы оказался молодым, очень живым человеком, он энергично принялся за дело. Быстро проверил наличие медицинского снабжения, включился в приемку продуктов, скрупулезно проверяя их качество. Продукты закончили принимать одновременно с приемкой боеприпаса.

23 марта отошли от причала порта Хельсинки. На рейде лед был взломан, в шхерах толщина, гладкого льда была 55 сантиметров, а в местах наторошений достигала полутора-двух метров. Ледокол «Сису» взял лодку на короткий буксир так, что форштевень лодки уперся в кранец кормовой выемки ледокола. Временами подрабатывая своими дизелями, мы безостановочно продвигались по фарватерам. Иногда приходилось отдавать буксир, лодка оставалась на месте, а ледокол с ходу форсировал тяжелые ледовые перемычки. Потом возвращался, подавал буксир и мы двигались дальше.

Надо отдать должное финским ледоколыцикам: работали они умело, уверенно и вместе с тем осторожно, чтобы не повредить проводимый корабль.

По мере нашего продвижения на запад лед становился тоньше, слабее. Почти до Ханко продолжалась буксировка, а дальше пошли своим ходом. На рейде Утэ встали на якорь. Проводка лодки в тяжелом льду дала о себе знать. На легком корпусе появилось много вмятин, тросовое ограждение кормовых горизонтальных рулей было начисто срезано. Вся краска в районе ватерлинии полосой до полутора метров была содрана, и корпус блестел, как серебряный. Через правую дейдвудную трубу в трюм пятого отсека вновь стала поступать вода. Лодка пришла в такое состояние, что, по правилам технической эксплуатации, выходить в море было нельзя. Посоветовавшись с инженер-механиком Моисеевым и секретарем парторганизации Ченским, я пригласил офицерский состав и старшин групп.

– Считаю, что выход в море без тросового ограждения горизонтальных рулей является риском, но в данное время риск возможен, так как не придется форсировать минные поля Финского залива. В море встреча с минными заграждениями противника маловероятна, о своих же мы знаем. Серебряный блеск бортов через два-три дня побуреет и не будет так заметен. Главная неприятность – поступление воды в трюм пятого отсека. Придется поддифферентовывать лодку и периодически откачивать воду за борт. Военная обстановка на сухопутном фронте такова, что гитлеровцы спешно эвакуируют морем военную технику, оборудование заводов, личный состав и вывозят награбленное добро из Кенигсберга, Пиллау, из портов Данцигской бухты. Перед подводниками Краснознаменного Балтийского флота поставлена задача открыть фашистским судам только один путь – на дно моря! Главной задачей нашей лодки является минирование прибрежного фарватера на выходе из Данцигской бухты в районе маяка Риксхефт. Думаю, вы согласитесь, что эта задача и при сегодняшнем состоянии лодки выполнима.

Детально обсудив техническое состояние лодки, мы единодушно решили: риск есть, но на войне отступление от правил и канонов допустимо. Боевое задание надо выполнить во что бы то ни стало.

Итак, пренебрегая всеми недостатками в техническом состоянии лодки, мы снова идем к южным берегам Балтики.

Днем 30 марта погода была пасмурная и ветреная, удерживать лодку на перископной глубине при крутой волне было трудно. Мы подошли к прибрежному фарватеру в западной части косы Хела, развернулись и, следуя по глубинам 16–20 метров, пошли вдоль берега в направлении к маяку Риксхефт. На этом фарватере выставили пять минных банок. Определялись по маяку Риксхефт. Штурман Митрофанов точно фиксировал место постановки каждой минной банки.

Не прошло и часа после минной постановки, как акустик Гипп доложил:

– Товарищ командир, шум винтов военного судна в западном направлении.

Через некоторое время я увидел в перископ сторожевой корабль. Он шел в сторону Риксхефта. Место было открытое, волны высокие и крутые, сторожевик зарылся в них, белая пена взлетела у его форштевня, ветер подхватывал ее, создавалось впечатление, будто по воздуху неслись мыльные пузыри. За первым сторожевиком показался второй. Гипп доложил, что со стороны Данцигской бухты приближаются транспорт и миноносец. Смеркалось, и на фоне берега не было видно никаких кораблей.

Вдруг сильный взрыв потряс лодку, за ним второй. В перископ увидел, что первый сторожевик, которого мы не обнаружили, погружается в воду. «Шумы винтов не прослушиваются», – доложил Гипп. Прошло четыре минуты, снова сильный взрыв. Стали отчетливо слышны медленные обороты винта транспорта, их легко можно было сосчитать. Транспорт шел самым малым ходом. Внезапно возник резкий свистящий шум винтов миноносца. Сначала он приближался к нам, а затем быстро пошел на удаление.