Текст книги "Подводники атакуют"

Автор книги: Александр Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

А между тем вражеский сторожевик приближался. Через некоторое время он сбросил серию глубинных бомб. Они взорвались за кормой. Враг начал бомбить лодку точно по курсу, на котором ее обнаружил, но не заметил, когда мы внезапно отвернули, и взрывы стали удаляться, а затем прекратились вовсе.

На запасной позиции мы находились несколько дней.

Однажды в районе Штольпе – Банк обнаружили тяжелогруженый транспорт. Несмотря на мелководье, пошли в атаку. Но слишком большой курсовой угол не позволил лодке выйти в точку залпа. Не атаковали мы и сторожевые корабли противника, сберегая торпеды для груженых транспортов, представляющих гораздо большую ценность.

Наступил март. Близилась весна, но штормовая погода продолжала удерживаться. Мы по-прежнему вели поиск вражеских судов.

Как-то в полдень, когда в отсеках загремела посуда и кок Лихобаба начал раздавать обед, гидроакустик Козловский попросил вахтенного офицера передать команду о соблюдении тишины. Через некоторое время он доложил:

– Около девяноста градусов с правого борта шум винтов! Разобраться пока трудно, но, кажется, идет транспорт: слышны и еще какие-то посторонние шумы.

Разумеется, обед в сторону. По сигналу тревоги матросы и офицеры моментально разбежались по своим боевым постам.

Увеличив ход, К-52 всплыла на перископную глубину, но ее тут же подхватила волна и стала выбрасывать на поверхность. Лодка снова погрузилась.

Что же делать? Всплывать нельзя: наверху день, нас сразу же обнаружат и корабли охранения, и авиация противника. Удерживаться на перископной глубине не позволяет шторм. И тогда решили мы атаковать транспорт из подводного положения, по гидроакустическим данным.

– Приготовиться к торпедной атаке.

Нам удалось определить направление и дистанцию до противника. Акустик докладывал пеленги через каждую минуту.

Элементы атаки рассчитывали сразу трое: помощник командира, дивизионный штурман и штурман лодки. Я проверял их расчеты.

Все с нетерпением ждали момента залпа. Дистанция до транспорта, по нашим расчетам, была мала, и мы очень опасались, как бы не проскочить лишнего. В этом случае лодка могла оказаться под кораблями охранения, и тогда атака сорвалась бы.

А тут еще так некстати старшина Козловский доложил, что слышит работу винтов неприятельской подводной лодки, которая выслеживает нас. Мне сразу вспомнился случай со Щ-303, когда мы вынуждены были, атакуя транспорт, сами уклоняться от атаки вражеской лодки. Неужели история повторяется?

Наконец вражеский транспорт пришел на залповый пеленг.

– Аппараты, пли!

Лодка вздрогнула всем корпусом. Три торпеды пошли к цели. И теперь мы замерли в ожидании – последует ли взрыв? При этом каждый, кто определял элементы атаки, мысленно проверял свои расчеты. Ведь это была наша первая гидроакустическая атака.

Волнуясь, смотрели на часы. Прошло около минуты. Неужели промах?

И вдруг лодку сильно встряхнуло, послышался глухой взрыв. Акустик также доложил о взрыве.

Значит – победа! Хотя мы и не имели еще практического опыта в проведении атак из подводного положения по гидроакустическим приборам, но коллективное решение задачи принесло успех.

Экипаж К-52 нанес еще один ощутимый удар по врагу.

Сторожевые корабли противника, охранявшие транспорт, нас не преследовали.

Через несколько минут мы всплыли под перископ и осмотрели горизонт. Транспорт уже затонул. Вдалеке виднелись сторожевики, ходившие переменными курсами.

В течение всего дня нас преследовали подводные лодки противника. Гидроакустик Козловский прослушивал шум винтов сразу двух лодок. Они пытались приблизиться к нам и атаковать. Но каждый раз мы уклонялись, изменяя курс и глубину погружения.

На другой день мы возвратились в свой основной район. Всплыли на поверхность. Шторм достигал восьми баллов. На мостике невозможно было стоять. Через рубочный люк вода заливала центральный пост. Вода могла вывести из строя гирокомпас и затопить шахты перископов. Погрузились и ушли в район банки Южная Средняя.

На рассвете 3 марта мы получили из штаба радиограмму, в которой сообщалось о движении конвоя противника. Штурман нанес на карту место конвоя и рассчитал время, когда он должен пройти через нашу позицию.

Расчет показал, что если корабли противника по пути не зайдут в какой-либо порт, то мы встретим их в семнадцать часов.

Однако в тот день встреча с конвоем почему-то не состоялась. Только на следующие сутки акустик Козловский доложил:

– Неприятельский корабль справа.

Лица всех сразу стали серьезными. Всплыв под перископ, обнаружили облако дыма. Потом показались мачты. Увидев, что это сторожевик, немедленно убрали перископ.

Сторожевик приближался. Было странно, почему он шел прямо на восток.

Дали возможность неприятельскому кораблю пересечь наш курс, ибо атаковать его не имело смысла из-за малой осадки.

Когда стемнело, лодка всплыла. Я принял решение идти позади сторожевика. Может быть, он направляется встречать конвой, о котором мы имели известие, и выведет нас прямо к нему?

Шли за сторожевиком полным ходом. На горизонте отчетливо вырисовывался его силуэт. Ночью подошли к своему «проводнику» поближе, чтобы не потерять в темноте.

Я спустился на минуту в центральный пост взглянуть на карту, на которую заранее был нанесен возможный курс ожидаемого конвоя. Вероятно, он заходил в Гданьск, а теперь направляется в Свиноуйсьце.

Неожиданно в рубке раздался тревожный голос вахтенного офицера:

– Сторожевик идет перед самым носом подводной лодки.

Оказывается, он уменьшил скорость, и мы быстро его догнали.

Вражеский корабль был совсем близко. На его борту, в кормовой части, видимо, кто-то распахнул дверь, и наружу проник свет.

У меня замерло сердце. Неужели заметят? Хотел было уже дать сигнал срочного погружения, но сторожевик спокойно продолжал идти вперед. Огонь на его корме скоро затемнили, и корабль стало плохо видно. Мы следовали за ним и дальше, не упуская из виду.

Вскоре старшина радистов Горюнов передал на мостик, что в эфире слышны оживленные переговоры по радио. Судя по медленному темпу передачи и гудящему тону, переговоры шли между транспортами.

Неприятельский сторожевик действительно привел нас к конвою!

На мгновение вдали показался свет, и мы заметили с левого борта судно на дистанции около пятнадцати кабельтовых. Тут же вахтенный офицер обнаружил второй транспорт.

На лодке прозвучал сигнал боевой тревоги. Чтобы не подойти слишком близко к транспортам, сбавили ход – до самого малого. Определили скорость противника – одиннадцать узлов.

– Носовой трехторпедный залп, товсь!

Цель пришла на визирную нитку ночного прибора торпедной стрельбы...

– Залп!

Лодка резко повернула на контркурс с противником. А через минуту мы услышали и увидели сильнейший взрыв у борта транспорта.

Срочно погрузились. Акустик, прослушивая горизонт, докладывал:

– Справа на курсовом сто десять градусов шум винтов сторожевика.

– Слева на курсовом тридцать пять градусов шум винтов подводной лодки противника.

Чтобы избежать атаки вражеской лодки, повернули прямо на нее и увеличили глубину погружения. Через двадцать минут шум винтов лодки прослушивался акустиком уже с другого борта, дистанция до нее увеличилась.

Сторожевой корабль нас тоже не обнаружил.

После успешной атаки мы покинули район позиции и ушли на перезарядку торпедных аппаратов к северу от банки Южная Средняя.

На переходе наш Иван Лихобаба отличился: в честь новой победы он угостил нас таким вкусным обедом, каким еще никогда не угощал. Особенно хороши были знаменитые его пончики. По отсекам ходили слухи, что Веригин съел их два десятка и просил добавки.

Когда лодка легла на грунт, я прошел по всем отсекам и поздравил личный состав с потоплением еще одного транспорта.

После перезарядки торпедных аппаратов экипажу был дан отдых.

В течение всего следующего дня мы слышали взрывы авиационных бомб. Это вражеские самолеты перед проходом конвоев проводили профилактическое бомбометание, пытаясь заставить советские лодки уйти с вероятных курсов следования транспортов. Знали мы и от нашей авиаразведки, что здесь должны пройти неприятельские суда.

От нас теперь требовалась чрезвычайная осторожность. Чтобы не обнаружить себя, следовало своевременно уходить из зоны радиолокационного обнаружения и не давать возможности дозорным кораблям атаковать лодку.

Во время этого боевого похода К-52 действовала исключительно ночью, в надводном положении, и прежде всего потому, что днем лишь отдельные быстроходные корабли противника совершали рейсы между Либавой и Померанской бухтой. Конвои же ходили только по ночам, с большим охранением.

В ночь на 7 марта лодка всплыла в том районе своей позиции, где находился узел коммуникаций, проходивший из Свиноуйсьце, Засница и с Борнхольма на Либаву и Гдыню. Вахтенные поеживались от холода. Едва заметная зыбь слегка покачивала корабль.

Ночь выдалась темная. Небо заволокло тяжелыми, свинцовыми тучами, и каждый, кто выходил на мостик, не мог удержаться от восклицания «Ну и потемки!».

– Такие ночи, как сегодняшняя, – задумчиво сказал стоящий рядом со мной на мостике лейтенант Бузин, – радовали нас в дни блокады. Темнота скрывала прекрасные здания города от фашистских снарядов и бомб. Помните, товарищ командир?..

К полуночи я совсем замерз. Оставив вахтенного офицера Бузина на мостике, спустился в лодку. Лихобаба подал кружку горячего кофе:

– Погрейтесь, товарищ командир.

Но не прошло и пяти минут, как с мостика доложили:

– Прямо за кормой миноносцы противника. Я бросился наверх: на дистанции двух-трех кабельтовов шли строем фронта три вражеских корабля.

Погружаться было уже поздно – миноносцы могли протаранить лодку.

Я подозвал механика к люку, приказал увеличить ход до полного и предупредил:

– Только смотрите, чтобы дизели не искрили.

Можно было надеяться на сообразительного и всегда невозмутимого главного старшину трюмных Перевозчикова, на спокойного, выдержанного главного старшину мотористов Андреева. Я знал: эти не подведут и выполнят задуманный маневр.

Каждую секунду нас могли обнаружить, так как расстояние между лодкой и миноносцами увеличивалось очень медленно. Хотелось как можно быстрее оторваться от противника, занять выгодную позицию и атаковать его.

Как назло, видимость стала улучшаться, и в разрывах облаков кое-где уже показалось звездное небо.

Напряжение возрастало с каждой минутой. Казалось, вот-вот на миноносцах заметят нас, увеличат скорость, откроют артиллерийский огонь, пойдут на таран. В какое-то мгновение я уже готов был произвести срочное погружение, но сдержался.

Наконец дистанция от противника увеличилась, появилась возможность самим атаковать врага. Мы развернулись на боевой курс.

Я подал команду приготовить носовые и кормовые торпедные аппараты. Как только первый миноносец пришел на прицел, скомандовал:

– Кормовые аппараты, пли!

И вдруг на мостик доложили, что торпеды из носовых аппаратов вышли. Почему из носовых?! Потом выяснилось, что в центральном посту перепутали команду, а в те мгновения на мостике некогда было удивляться, возмущаться, раздумывать. Надо было немедленно исправлять ошибку. Вновь подал команду:

– Кормовые аппараты, товсь!

Произвели необходимое маневрирование и снова выпустили торпеды, теперь уже из кормовых аппаратов.

Секунды казались долгими. Но вот раздался взрыв. Вражеский миноносец торпедирован!

Один из оставшихся миноносцев повернул на лодку. Теперь скорее на глубину. Прозвучала команда «Срочное погружение», и подводная лодка мгновенно исчезла с поверхности моря. Перевозчиков обеими руками ухватился за маховики клапанов. Стрелка глубиномера двигалась вправо. А я думаю: продул ли Перевозчиков цистерну быстрого погружения? Если нет, лишний балласт не даст нам удержать лодку на нужной глубине.

С дифферентом на нос лодка продолжает стремительно погружаться. Еще мгновение – и она форштевнем врежется в грунт, но злое шипение сжатого воздуха прозвучало в ушах чудесной, чарующей музыкой. Перевозчиков своевременно продул цистерну быстрого погружения, а сейчас успел дать пузырь в носовую балластную, облегчил нос, и лодка стала выравниваться.

Павел Петрович вынул из кармана клок чистой ветоши, вытер с лица капли пота и сказал с улыбкой:

– Вот бешеный корабль! Молнией уходит под воду, не удержишь!

Я спустился из боевой рубки в центральный пост, крепко пожал руку Павлу Петровичу (его весь экипаж звал по имени и отчеству) и поблагодарил за смелость, находчивость и мастерство.

Миноносцы беспорядочно сбросили несколько глубинных бомб. Вслед за тем акустик доложил, что слышит шум еще нескольких кораблей. Это подошли сторожевики, которые, по-видимому, сопровождали транспортные суда.

Я приказал уходить. И как раз вовремя – неподалеку стали рваться бомбы. Сторожевики атаковали лодку строем фронта, старались вытеснить ее из района позиции к северу. Однако бомбы рвались все время за кормой. Должно быть, корабли не обнаружили нашу лодку.

Вскоре нам удалось от них оторваться. А приблизительно через полчаса акустик доложил:

– На курсовом сто десять градусов правого борта слышу шум винтов многих транспортов!

Идет конвой! И большой конвой! Так вот почему фашисты провели такое сильное профилактическое бомбометание 6 марта, вот почему сторожевые корабли старались вытеснить нас из этого района.

Сейчас бы только и атаковать врага. Но, к величайшей нашей досаде, в торпедных аппаратах не осталось ни одной торпеды. В таком случае, раз уж мы сами не имели возможности уничтожить вражеские транспорты, надо было немедленно сообщить об их движении командованию.

Мы знали, что в феврале советские торпедные катера и авиация, перебазировавшиеся в район южнее Либавы, развернули активные действия на морских сообщениях противника в Балтийском море. Они-то и перехватят этот конвой.

Проведя разведку и установив, что идет шесть тяжелогруженых транспортов, мы дали об этом радио командующему флотом, а сами тут же ушли в сторону с вероятных курсов дозорных кораблей противника. Нам требовалось перезарядить торпедные аппараты и определить точно свое место.

В подводном положении прошли около трех часов, затем всплыли на поверхность и взяли курс на север. Определили свое место по маяку Хоборг и легли на грунт.

Торпедисты перезарядили торпедные аппараты, и на следующую ночь лодка вновь вернулась в свой район.

Ярко светила луна, видимость была хорошая, море около трех баллов – самые благоприятные условия для атаки.

На мостике верхнюю вахту вместе со мной несли вахтенный офицер лейтенант Бузин, сигнальщики старший матрос Шведенко и матрос Климов.

Шведенко долго молча наблюдал за горизонтом, а потом повернулся ко мне:

– Товарищ командир, вы не забыли, что сегодня восьмое марта? Хорошо бы преподнести боевой подарок нашим женщинам. Торпедисты уже написали на торпедах: «За славных советских женщин».

– Помню, Шведенко, о празднике, помню. Если найдем противника, то уж подарок нашим труженицам обязательно преподнесем. Зорче наблюдайте – от вас ведь очень многое зависит.

Рулевой Шведенко, высокий, статный парень, был у нас одним из лучших вахтенных сигнальщиков. Обычно он замечал силуэты вражеских кораблей раньше других. Товарищи подшучивали над ним:

– У тебя, Шведенко, не глаза, а локаторы.

Около полуночи мимо нас прошел на восток небольшой корабль. Мы уклонились от него, а минут через пятнадцать сигнальщик Шведенко доложил:

– Товарищ командир, на курсовом сорок градусов правого борта вижу силуэты кораблей.

Это новый конвой. Мы подкрались к нему поближе, оставили его на лунной дорожке, а сами зашли в темную часть горизонта.

В составе конвоя шли три тяжелогруженых транспорта в охранении четырех сторожевых кораблей. Я выбрал цель – головной транспорт водоизмещением четыре-пять тысяч тонн.

Чтобы произвести верный выстрел, нужно определить скорость и курс конвоя как можно точнее. Поэтому мы некоторое время двигались параллельно конвою на предельной видимости и с такой же скоростью, как противник.

Помощник командира занял свое место в запасном командном пункте. Я приказал приготовить трехторпедный носовой залп. Еще раз проверил все расчеты и установки на ночном прицеле. Приказал дать средний ход. К-52 стремительно шла в ночной темноте, временами чуть зарываясь во встречную волну.

Знаю: лейтенант Бузин в носовом торпедном отсеке приник сейчас к переговорной трубе, его подчиненные замерли у торпедных аппаратов.

Огромное судно приближалось к залповому пеленгу. Я отчетливо видел высокий бурун у его форштевня.

– Носовые аппараты, товсь!

Нить ночного прицела прошла через нос транспорта и поравнялась с фок-мачтой...

– Носовые аппараты, пли!

Через одну минуту и семнадцать секунд раздался грохот взрыва, и в ночной тьме полыхнуло огненное зарево. Яркое пламя взметнулось к небу.

– Лево на борт, ложиться на курс ноль градусов!

Это значит строго на север.

На полной скорости в надводном положении мы пытались оторваться от кораблей охранения, и это нам удалось.

– Товарищ командир, – радостно крикнул мне Шведенко, – транспорт тонет!

Теперь можно было погружаться. Глубинные бомбы, сбрасываемые сторожевиками, рвались на большом удалении от нас. Но нужно было все-таки быстрее уходить из зоны действия гидролокаторов, этих зловещих щупальцев, пытающихся схватить лодку. Мы увеличили скорость. Однако скоро взрывы загрохотали недалеко от нас. Очередная серия глубинных бомб сильно встряхнула лодку.

И в этот момент начал быстро расти дифферент – пять, десять, пятнадцать градусов. Все предметы, оказавшиеся плохо закрепленными, покатились по палубе. Больше всего я боялся, что две торпеды, подготовленные для зарядки в аппараты, ударят всей своей тяжестью в переборку дифферентной цистерны и пробьют ее. Это была бы тяжелая авария. Но старшина торпедистов Крестин и Тарасенко успели закрепить торпеды, и это спасло нас от катастрофы.

А дифферент нарастал, В голове мелькнуло: «Ударимся о грунт, и сорвутся дизели с фундамента».

– Пузырь в нос! Оба полный назад!

Мичман Перевозчиков открыл клапан.

Дифферент начал убывать. А потом нос лодки потянуло вверх.

– Снять пузырь с носовой группы цистерн!

Причина катастрофического дифферента на нос заключаюсь в том, что носовые горизонтальные рули заклинило на погружение. Рулевой-горизонталыцик Морозов теперь перевел рули на ручное управление и с большим усилием установил их в нулевое положение, а кормовыми рулями мастерски удержал лодку в горизонтальном положении на глубине сорока пяти метров.

Сторожевики долго не успокаивались. Они то быстро приближались к лодке, то удалялись. Но нащупать нас враг так и не смог.

Вскоре взрывы бомб затихли. Корабли противолодочной обороны противника покинули этот район.

По переговорным трубам я сообщил экипажу о потоплении транспорта водоизмещением четыре тысячи тонн, поздравил всех с новой победой. Позже, проходя по отсекам, задержался возле Гусарова.

– Помните, Гусаров, как после первого похода вы сокрушались, что мы идем в базу ни с чем? Ну а теперь как настроение?

– Отличное, товарищ командир! Крепко мы дали фашистам. Надолго нас запомнят, – ответил подводник, улыбаясь.

Через четыре часа после атаки лодка всплыла. Я послал командованию бригады радиограмму: «Потоплено пять транспортов противника. Торпедирован миноносец. Боеприпас израсходован. Прошу указаний».

Вскоре мы получили ответ с поздравлением и разрешением возвратиться в базу.

Определив свое место по маяку Хоборг, взяли курс на север. В темное время суток шли в надводном положении, заряжая аккумуляторную батарею.

По нашим расчетам, к финским шхерам, где нас ждали тральщики, лодка должна была подойти с рассветом.

Наступило утро 11 марта, чудесное утро, когда уже чувствуется приближение весны. Только что взошло солнце, и лучи его заискрились на гребнях волн.

Мы уже приближались к маяку Чекарсэрн, как вдруг вахтенный сигнальщик Гусаров обнаружил на курсовом углу 30 градусов правого борта рубку подводной лодки. Это мог быть только вражеский корабль.

Увеличив скорость, резко развернулись на противника.

И тут Гусаров, а потом и все, кто находились на мостике, заметили, как от фашистской лодки протянулись в нашу сторону две пенистые нити – враг выпустил торпеды. Мгновенно оценив обстановку, я приказал переложить руль вправо. Торпеды проскользнули вдоль нашего борта.

Все обошлось благополучно. Мы вошли в финские шхеры. На корабле полным ходом шла приборка. До блеска вычистили все механизмы, матросы брились, приводили в порядок одежду, словно готовились к празднику. Да это так и было. День возвращения в базу после успешных боевых действий – для моряков настоящий праздник.

Солнце стояло уже высоко, когда мы приблизились к Хельсинки.

После торжественной встречи и двухдневного отдыха меня вызвали в Кронштадт на доклад к командующему флотом. Владимир Филиппович Трибуц выслушал мой рассказ о походе и поздравил с большой победой. Засчитав нам потопление четырех транспортов и одного сторожевого корабля, приказал вывести на рубке нашего корабля цифру «5».

Весь экипаж лодки был награжден орденами.

Последние атаки

В середине апреля 1945 года мы снова получили приказ выйти в южную часть Балтийского моря.

Район, куда мы прибыли без особых задержек, был нам хорошо знаком – мы не впервые выполняли здесь боевые задачи. Через этот район проходили важные коммуникации гитлеровцев.

На этот раз удача сопутствовала нам с первого дня поиска.

В полдень 21 апреля гидроакустик Козловский услышал шум винтов надводного корабля. Тотчас же всплыли под перископ, я взглянул в окуляр и увидел транспорт водоизмещением приблизительно шесть тысяч тонн. Он шел курсом на запад. Сопровождали его два сторожевых корабля. Чтобы не обнаружить себя во время сближения, ушли на глубину. Торпедисты быстро изготовили аппараты к стрельбе.

Через несколько минут снова всплыли на перископную глубину, определили все элементы движения транспорта: скорость – примерно десять узлов, курсовой угол – 28 градусов левого борта, дистанция – 30 кабельтовов. Развернулись на боевой курс. Увеличили ход, стали всплывать для уточнения элементов движения цели. На глубине 14 метров лодку подхватила волна и начала выносить на поверхность, но Василий Морозов удержал корабль. Мне удалось взять пеленг и определить дистанцию до противника. Все стало ясно: мы оказались между транспортами и кораблями охранения. Выйти в атаку в такой обстановке трудно. Шумы винтов слышны уже совсем рядом.

– Всплывать выше!

Вся надежда на рулевого-горизонтальщика. Я прижимаю глаз к резиновой раковине окуляра и крепко схватываю рукоятки, чтобы при всплытии иметь возможность быстро поворачивать перископ. Вода зеленеет, становится светлее и прозрачнее. Вижу воздушные пузыри, ослепительный блеск – и предо мной серый борт сторожевого корабля. Мы его тараним или он нас? Долго раздумывать некогда: быстрее на глубину! Лодка, обычно в шторм плохо слушающаяся рулей, на этот раз вела себя удивительно покорно. Это потому, что на горизонтальных рулях наш лучший рулевой Морозов. С исключительным мастерством, а главное, быстротой, он увел лодку на безопасную глубину. Через несколько минут, когда мы снова всплыли под перископ, транспорт уже пришел на залповый пеленг.

– Аппараты, пли!

Три торпеды одна за другой устремились в сторону судна. А теперь погружаемся! Мощный взрыв донесся до нас, когда мы были уже на 30-метровой глубине.

Через некоторое время всплыли и осмотрели в перископ горизонт. Транспорт уже затонул. Над водой торчали только его мачты. Сторожевики сбрасывали глубинные бомбы в противоположной от нас стороне.

Мы незаметно ушли. Вражеские корабли и авиация до самого вечера искали нас и вели ожесточенное бомбометание района. А мы, доложив командованию о потоплении транспорта, легли на грунт для перезарядки торпедных аппаратов. Ночью надо было встретить врага во всеоружии.

Перед обедом во втором отсеке, по обыкновению, собралось много народу. Лица у подводников были довольные и радостные.

– Ох и везет же нам за последние два похода, – шумно восхищался Тарасенко, – не то что в первом.

– Дело не в везении, а в умении, – отозвался Середин. – Если бы Морозов сегодня замешкался, то перерезал бы нас сторожевик на две части и загорали бы сейчас на дне.

Я вышел из своей каюты. Пригласил к столу Василия Морозова и поблагодарил его за отличную работу.

У Морозова солидная морская биография. Еще до войны он плавал на Каспии рулевым танкера «Комсомол». Зимой 1942 года друзья проводили его на Балтику. И стал он рулевым-сигнальщиком на нашей подводной лодке. Лучше его никто не несет вахту на горизонтальных рулях. И во время атак я всегда его вызываю к штурвалам.

В конце войны морские перевозки врага из портов Либава и Пиллау в порты Померании значительно возросли. За один март было отмечено около двадцати пяти конвоев.

Врагу все труднее было обезопасить свои суда. Два-три транспорта шли теперь в охранении шести-восьми боевых кораблей. Охранение, как правило, состояло из миноносцев, сторожевиков и больших тральщиков. Конвою придавалось также до пяти самолетов прикрытия даже в темное время суток.

22 апреля, с рассветом, К-52 всплыла на перископную глубину. Погода стояла тихая и солнечная, видимость была хорошая.

На вахту в центральном посту заступил лейтенант Бузин. Он выше среднего роста, молчаливый. На вид кажется немного флегматичным, но в нужный момент стремителен и энергичен. Кажется, Бузин специально родился для службы на подводных лодках – зоркий, внимательный, требовательный.

Около девяти часов утра вахтенный офицер обнаружил в перископ самолет противника. Не успела подводная лодка погрузиться, как раздались сильные взрывы. Однако повреждений они нам не причинили.

Через час опять всплыли под перископ. Самолет противника снова атаковал лодку. Вражеские бомбардировщики преследовали нас до самого вечера. При каждом подъеме перископа мы получали очередную порцию бомб.

Возможно, за лодкой тянулся след соляра, выдававший наше местонахождение, но в перископ мы этого не замечали.

В половине десятого вечера акустик доложил, что по пеленгу 257 градусов слышит шум винтов большого конвоя, дистанция приблизительно 35 кабельтовое.

Красный диск солнца провалился наконец за горизонт. Начинало темнеть. В небольшой дымке я разглядел в перископ очертания кораблей. Невдалеке кружили самолеты.

Предложил посмотреть своему старпому, который поспешно подошел к перископу, взглянул в окуляр и сказал:

– Транспорт в охранении миноносца и нескольких сторожевиков! Превосходный подарок червонного заката.

Прозвучал сигнал боевой тревоги. Подводники разбежались по боевым расчетам. Транспорт шел вдоль берега на восток. Дистанция до него кабельтовов 30. Легкая суета людей, занимавших свои посты и готовивших технику, прекратилась. Все было приведено в боевую готовность.

Выстрелили тремя торпедами.

Но взрыва их не дождались. Едва успели опустить перископ, как лодку атаковал самолет, сбросив бомбы. Гидроакустик предупредил, что миноносец и сторожевики также идут на нас. Шум их винтов быстро приближался. На дистанции около семи кабельтовов они сбросили две серии глубинных бомб.

Все же через 20 минут мы всплыли на перископную глубину. Осмотрели горизонт.

Транспорт, тот самый, который мы только что атаковали, спокойно шел в охранении миноносца и сторожевиков курсом на восток. Видимо, самолет успел показать ему на следы торпед, и транспорт вовремя отвернул от них.

Самолеты снова обнаружили нас и загнали на глубину.

Только к полуночи мы получили возможность всплыть на поверхность. Пошли вдогонку за ушедшими кораблями. Но настигнуть их нам так и не удалось. Наверное, они резко изменили курс, чтобы скрыться от подводной лодки.

Когда на востоке заалело небо, нам пришлось погрузиться.

22 апреля тоже выдался трудный день. Нас преследовали и яростно бомбили авиация и корабли противника. Люди вымотались, но в полночь пришла радиограмма, которая заставила нас позабыть об усталости. Военный совет флота сообщил о награждении нашего корабля орденом Красного Знамени.

Я прошел по отсекам и поздравил боевых товарищей с высокой государственной наградой. Вся команда с ликованием встретила радостную весть.

Утром гитлеровцы снова отчаянно бомбили район нашей позиции. Мы понимали, что они неспроста тратят столько бомб. Наверное, снова готовятся провести здесь конвой.

И действительно, к вечеру гидроакустик Козловский услышал в отдалении шум винтов нескольких кораблей. Решаю всплыть в надводное положение.

Когда отдраили крышку рубочного люка и я вышел на мостик, было уже совсем темно, но видимость довольно хорошая, волна небольшая.

Увеличив скорость до 14 узлов, начали погоню за конвоем.

Из рубки послышался голос лейтенанта Желтовского:

– Товарищ командир, радиограмма на ваше имя. Вас поздравляют с присвоением звания Героя Советского Союза.

Бинокль дрогнул в моих руках, перехватило дыхание. Я не находил слов, чтобы ответить штурману. Еще хорошо, что темнота скрывала лицо. В этот момент почему-то вспомнился скрежет минрепов о борт корабля, грохот первых глубинных бомб... Вспомнился Ленинград в страшные дни блокады и маленькие дочки – худенькие, ослабевшие, с припухшими от голода веками...

Все это пронеслось в мыслях мгновенно, затем все захлестнула волна радости.

Но порадоваться по-настоящему было пока некогда. Я не мог даже спуститься в отсеки, старший помощник доложил, что матросы хотят поздравить меня с высокой наградой. Каждую минуту ожидалась встреча с противником.

И действительно, вскоре сигнальщик Климов обнаружил на дистанции 15–20 кабельтовых с левого борта три транспорта противника, шедших в кильватер в охранении пяти сторожевиков и нескольких катеров-охотников.

Один из транспортов был водоизмещением около десяти тысяч тонн. Он находился в середине конвоя.

Атаковать нужно было как можно быстрее, пока нас не обнаружили и не загнали под воду противолодочные корабли.

– Боевая тревога!

На большой скорости лодка пошла в атаку. Цель выбрали, конечно, самую заманчивую – то огромное судно, которое выделялось из всего конвоя.

– Залп!

Под гладкой поверхностью моря торпеды пошли прямо, как по нитке.

Мы развернулись на курс отхода. Минуты через полторы раздался сильный взрыв, а за ним через несколько секунд второй. В цель попали обе торпеды.

Что же, не буду скрывать, этим залпом мы особенно гордились. Он стал как бы ответом на ту высокую честь, которой удостоила нас Родина, наградив нашу лодку орденом Красного Знамени.

Погрузились. Противолодочные корабли беспорядочно сбросили несколько глубинных бомб, но нас не преследовали. Они, видимо, не хотели оставлять без охранения уцелевшие транспорты или же спасали людей с атакованного торпедами судна.