Текст книги "Михалыч и черт"
Автор книги: Александр Уваров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Легенда о Красной Шапочке
или Теория шапкозакидательства
Был дивный весенний расстрел.
В. Суворов
(версия всем известных событий, изложенная в свете теории, разработанной Виктором Суворовым и описанной им в романах «Выбор», «Контроль», «Ледокол», «Последняя республика», «Очищение» и т. д.)
Рассвет яркий, солнечный.
Воздух свежий, смолою пахнет.
Пьянит воздух. Дышать полной грудью хочется. Песни петь. Социализм строить.
Но строга мать и серьёзна. Не до шуток теперь, не до песенок.
На важное задание дочку отправляет.
Ох, вернётся ли…
– Значит так, доченька. Карта у тебя в планшете. Оружие я тебе выдала. Пирожки в корзине. Схема маршрута – на карте. Двигаешься строго на север, до старого дуба, оттуда на северо-запад два километра по лесной тропинке, доходишь до моста, от моста ещё километр на северо-северо-запад…
– Знаю, мамаша, – отозвалась Красная Шапочка и бросила докуренную папиросу за окно.
– Знаешь – не знаешь, а маршрут повторяй и в голове прокручивай, – строго мать ей ответила. – В нашем деле дилетанты долго не живут. Сама понимать должна.! Самый опасный участок – лес. Возможные места появления волка отмечены на карте. При встрече использовать табельное оружие, в критической ситуации сигнал – красная ракета…
Всплакнув, мама продолжила:
– … Я тогда снова пирожки печь начну…
– … И другую дочку пошлёшь? – съязвила Красная Шапочка. – А если не успею из ракетницы отстреляться?
– Успеешь, – обнадёжила мама. – И до тебя люди по лесу ходили. И успевали! Один даже записку успел написать: «Вижу волка. Прошу считать меня коммунистом».
– Класс! – восхитилась Красная Шапочка. – И его в партию приняли?
– Посмертно, – сказала мама, и вновь смахнула набежавшую слезу. – Ну, доченька, повтори пароль напоследок.
– Какой ещё «последок»? – хмыкнула Красная Шапочка. – Я, может, мамаша, тебя ещё схороню.
– Повторяй, не выпендривайся! – стукнула мама кулаком по столу.
– Ну, пароль у нас такой… «Бабуля, я тебе пирожков принесла».
– Отзыв?
– «Шляются тут всякие!»
– Молодец, доченька. Если с охотниками встретишься – спецпропуск показывай. Белый шёлковый платок и метка у него в левом нижнем углу. Крестик зелёный вышит. Только быстро показывай, а то изрешетят на фиг – и останется бабуля наша без пирожков…
– Да ладно каркать, мамаша. Пора мне.
Встала Красная Шапочка. Карту в планшет засунула. Кобуру с маузером на ремне кожаном через плечо повесила, обоймы запасные – во внутренний карман.
Ракетницу – в другой карман.
Взяла корзину с пирожками, салфеточкой аккуратно прикрытыми.
Шапочку свою знаменитую поправила.
Вздохнула – и пошла к двери, шаг печатая.
– Ну, дочка, – мама ей вслед сказала, – ты у меня девочка взрослая, сознательная, пролетарского происхождения. Не зря тебя Красной Шапочкой зовут. Верю, что справишься. Благослови тебя Маркс!
– Служу Советскому Союзу! – ответила Красная Шапочка.
И вышла.
. . .
Долго готовился Серый Волк к этой встрече.
Много месяцев маршруты курьеров отслеживал, на карте отмечал.
Пунктир – маршрут, зелёный кружок – безопасное место перехвата, синий кружок – можно перехватить, но тут уже охотники близко.
Красным заштриховано – тут уж точно охотники ходят. Туда вообще лучше не соваться.
Не мог Серый Волк одного понять – куда именно курьеры идут. Конечную точку не мог вычислить. Они же, хитрые, следы путают. Прямо не ходят, петляют.
И догадался Серый Волк – главная пожива не курьер. Главная – тот, к кому он идёт.
Серый Волк другим волкам не чета. Не первый год на оперативной работе.
У Волка в логове – образцовая канцелярия. Все фотографии курьеров кнопками к стенам приколоты. Под каждой фотографией – краткая характеристика. Отдельная, на каждого курьера.
«Труслива. Ходит с оружием. Носит варенье в банках. Скрытна. В случае опасности – кричит, стреляет, лезет на дерево».
«Глупа. Ходит без оружия. Носит пирожки в корзине. Примета – шапка ярко-красного цвета. Любит петь. Невежественна, необразованна. Очень этим гордится».
«Пьёт. Ходит с оружием, но патроны всё время теряет. Носит алкогольные напитки в большой холщовой сумке. Любит спать в лесу. Перемещения хаотические, цель маршрута не установлена. Недержание мочи. Копролалия».
И ещё десятки таких характеристик.
И под каждой фотографией – номер. Со ссылкой на личное дело.
Всё выверено, систематизировано.
Всё отработано до мелочей.
И решил Серый Волк – пора.
. . .
Ветка хрустнула.
Чутьё не обманешь.
Поняла Красная Шапочка – близко он, близко подобрался.
Значит, решающая фаза операции наступила.
И решила Красная Шапочка – пора.
. . .
Серый Волк её на повороте лесной тропинки засёк. Потом она за кустами скрылась. Быстро скрылась, как будто спряталась.
Но Волк недаром все маршруты на карту нанёс.
Знал он, где перехватить.
Место вычислил.
И рывком, обходя курьера, туда кинулся.
Увидел он её мельком, но шапочку цвета красного разглядеть успел.
Понял – добыча лёгкая. Сразу характеристику вспомнил.
Но решил – курьера не брать.
Раскрутить, разговорить её надо.
Цель вычислить, информацию получить.
А взять успеем. Никуда не денется.
. . .
Красная Шапочка сообразила быстро, а сработала ещё быстрее.
Маузер сняла, в кусты выкинула.
Ракетницу – туда же.
Платок – спецпропуск в планшет положила. Карту из планшета вынула и в корзину положила, с пирожками вместе.
А сам планшет – в те же кусты.
Сама по тропинке – за поворот зашла.
На пенёк села.
Волка ждёт.
. . .
Еще раз ветка – хрусть.
А тут и волк появился. Собственной персоной.
Как и положено – серый, с голодным взглядом.
Дышит тяжело. Устал, бедняга.
– Здравствуй, девочка, – сказал, отдышавшись. – А я вот тут гуляю – смотрю, ребёнок брошенный. Без присмотра, понимаете ли, без защиты всякой. Я уж испугался.
– А чего бояться, дяденька? – спросила Красная Шапочка, округлив глаза.
– Да мало ли, – ответил Волк. – Лес глухой, тёмный. Вдруг волк встретится… Тьфу, о чём это я! Вдруг человек какой встретится с ружьём.
– Товарищ Ленин сказал: «Не надо бояться человека с ружьём!» – заявила Красная Шапочка.
И салфетку на корзине, будто невзначай, поправила.
– Ленин сказал? – недоверчиво переспросил Волк. – А ты сама-то Ленина видела?
– В гробу, – ответила Красная Шапочка.
И, подумав, добавила:
– Дважды.
«Чудо – ребёнок» подумал Волк. «Прямо сожрёшь такую – и садись мемуары писать. О работе с передовой молодёжью».
– А куда путь держишь, девочка? – с деланным безразличием осведомился Волк.
– Да у тебя, серый, мозги совсем заклинило! – ответила Красная Шапочка. – Сам, что ли, догадаться не можешь? Идёт девочка одна по лесу, пирожки у неё в корзинке. И родственников у этой девочки – только мать да бабушка. Идёт она от мамы. Ну, и куда несёт пирожки эта девочка?
– Ленину на могилку? – предположил Волк.
– Идиот! – взорвалась Красная Шапочка. – Бабушке я их несу! Ба – буш – ке! Кормить дуру старую, от маразма не долеченную!
«Заботливая девочка» подумал Серый Волк. «А уж добрая то какая».
– А не заблудишься? – с нескрываемой заботой спросил Волк. – А то, если надо, провожу…
– Не надо! – отрезала Красная Шапочка. – У меня карта есть.
– Да ну?! – поразился Волк. – Ну и грамотная нынче молодёжь пошла. А посмотреть дашь? Сроду карт не видел, ей-богу…
– Смотри, – махнула рукой Красная Шапочка и достала карту из корзинки.
Развернул Волк карту, в чтение углубился.
– Гм… н-да… Интересно, интересно… А что это, девочка, у тебя тут крестиками такими занятными обозначено?
– Грибные места, дяденька, – с ясными глазками заявила Красная Шапочка.
– А почему именно крестиками? – удивился Волк.
– А потому что там грибов ни фига нету, – ответила Красная Шапочка.
– Да? Любопытно, – задумчиво сказал Серый Волк и протянул ей карту обратно. – На, девочка. Смотри, не потеряй. А то заблудишься ещё. Хорошая карта, и так понятно всё нарисовано. А ждёт тебя бабушка то?
– Ещё как ждёт! – радостно закивала головой Красная Шапочка. – Я как к избушке подбегу, как постучу в дверь! Как крикну: «Бабуля, я тебе пирожков принесла!» А она как ответит: «Шляются тут всякие!» Легко запомнить, правда?
– Правда, – согласился Волк. – Да, о старших надо заботиться, пирожки им носить почаще… Ну, заболтался я с тобой девочка. Пора мне, дела ждут. Прощевай!
– Пока, дяденька, – ответила Красная Шапочка. – Удачи тебе! Береги себя! Смотри, охотникам не попадись!
«Типун тебе на язык, дура» подумал Серый Волк.
И рванул через лес. Напрямик. По одному ему ведомым тропам.
«Только бы добежал, Серый, только бы ты добежал» с трепетом и надеждой подумала Красная Шапочка.
И, развернувшись, пошла обратно.
За маузером, пропуском, планшетом и ракетницей.
. . .
Стук в дверь
Короткий, но громкий.
Требовательный.
Так любящая внучка стучит, если бабушку надо из постели поднять.
Подошла бабушка к двери.
Замерла. Прислушалась.
За дверью – дыхание тяжёлое, кто-то слюну шумно сглатывает.
«Запыхалась, внученька» подумала бабушка. «Проголодалась, родимая».
– Бабуля, я тебе пирожков принесла, – гаркнул за дверью бас грозный.
– Шляются тут всякие! – радостно ответила бабуля и распахнула дверь
Опа! Волк!
В ступор бабуля впала, только глазками хлопает.
Важен Волк, серьёзен.
Дело ответственное, суеты не терпит.
– Значит так, бабушка, – сказал Волк тихо, но внушительно. – Рассмотрели мы тут с товарищами ваше поведение. Линию вашу политическую обсудили. И пришли к выводу: неправильная у вас, бабушка, линия. Вредительская. Внучку опять таки эксплуатируете, ребёнка одного по лесу гоняете. Буржуазный эгоизм проявляете. Так что, постановили, бабушка, вас съесть!
– Очень правильное и своевременное решение, – заявила бабушка.
И, назад отпрыгнув, кинулась к шкафу.
Запрыгнула в него. И дверцу за собой захлопнула.
Бросился Волк за ней, дверцу рванул – не идёт. Изнутри закрылась, ведьма старая.
Не иначе, как заранее в шкафу внутренний замок оборудовала.
Шкаф крепкий, из толстых досок сбит. Сразу не расколешь.
«Ничего» подумал Волк. «Девчонка не скоро подойдёт. Да и не помеха она гастрономическим-то радостям. Скорее добавка. Посижу, подожду… А там и решу: сначала шкаф ломать, а потом девчонку есть, или наоборот».
– Бабушка, – сказал Волк, – тебе там не темно? Не страшно?
– Ничего, ничего, касатик, – ответила бабушка. – Я привычная. Лишь бы у тебя всё было хорошо.
– Да у меня-то всё в порядке, – успокоил её Волк.
Потом сел на стул. Достал трубку. Вынул из картонной коробки папиросу «Герцеговина Флор». Разломил её, медленно и аккуратно набил трубку душистым табаком.
Чиркнул спичкой. Закурил, колечки фигурные выпуская.
– Слышь, бабка, – обратился к шкафу Волк. – А внучка-то дура у тебя.
– Дура, родимый, ох дура! – охотно согласилась бабушка. – Я ей так, бывало, и говорю: «Ой, дура ты, девка, ой дура! И в кого ты такая дура уродилась! Да я тебя, дура!..»
– Ну ладно, довольно! – прервал бабушкину исповедь Волк. – Не надо так грубо о детях. Они – наше будущее. А для тебя, между прочим, ещё и прошлое.
– Ты с другой стороны к проблеме подойди, – продолжал Волк. – У внучки твоей неправильное воспитание…
– Материнское, – вставила бабушка.
– А мать у неё кто? – спросил Волк весьма ядовито. – Твоя же дочь. Ты её и воспитывала. А она свою дочь воспитала. Наивной и доверчивой. Как может победить девочка у которой такие родители? Вот ты, например, какие советы ей давала?
– А такие давала, – с готовностью ответила бабушка. – Если, дескать, человек тебе какой в лесу встретится – то ты его стороной обходи. И не верь ему никогда и ни в чём. Людям верить нельзя! А вот если волка в лесу встретишь – верь ему сразу и без всяких сомнений. Волкам верить можно! Волка в лесу встретить – это к большой удаче…
– Ну и конец тебе настал через такие советы, – резюмировал Волк и сделал последнюю, самую глубокую затяжку. – Знал я, бабка, одного охотника. И у охотника этого своя теория была. Теория шапкозакидательства. Если, дескать, и ружьё у тебя плохое и патроны – дрянь откровенная, или, скажем, ружья вообще нет – то это всё не беда. Это всё связано с качеством охотничьего оснащения, а качество нужно только тому, у кого недостаёт количества. А вот если, скажем, при всём при этом у тебя шапок много – то их количество свободно компенсирует недостаток всего остального. Ты тогда на охоте элементарно можешь любого зверя шапками закидать. А когда зверю при этом плохо станет – тут мы жирную черту подводим и смело заявляем, что качество перешло в количество.
Волк встал и, вытряхивая пепел, постучал трубкой об угол шкафа.
– Плохая это теория, бабка. Вредительская. Сожрал я этого охотника.
– Очень правильное и своевременное решение, – отозвалась бабушка из глубин своего убежища.
– Вот и внучка у тебя, как видно, из той же породы, – задумчиво заметил Волк.
И сказал, деликатно постучав в дверцу:
– Выходила бы ты, что ли, старая? А то шкаф подпалю, жаркое из тебя сделаю… Ты о такой старости мечтала? Выходи – больно не будет. У меня опыт, квалификация… А народ песни о тебе слагать будет. Может даже, бюст поставят.
– Зачем мне эти почести на старости лет? – заскромничала бабушка. – Может, о внучке что-нибудь споём? Геройская ведь девочка растёт…
И тут – в дверь постучали. Трижды. Медленно, отчётливо. И даже, как будто, с какой-то тайной, невысказанной надеждой.
– Ой, внученька пришла! – радостно запела бабушка. – Легка на помине, красавица! Пирожков принесла!
– Без глупостей, – отрезал Волк. – Операцию я провожу лично, так что сиди и не рыпайся. Посидишь тихо – на час дольше проживёшь… Пока я твою внучку буду переваривать.
– Приятного аппетита! – любезно пожелала бабушка и затихла, замерла.
– Бабуля, я тебе пирожков принесла, – донёсся из-за двери голосок Красной Шапочки.
«Пароль… Пароль вспоминай» зашептал Волк и несколько раз звонко хлопнул себя по лбу.
– Катись… Нет, не то! Пошла ты!.. Не то, не то…
И морда Волка внезапно просветлела.
– Шляются тут всякие!
И открыл дверь.
– Здравствуй, вну…
Опа! В живот Волку упёрся ствол маузера.
– Тихо, Серый, – сказала Красная Шапочка. – Лапы вверх, три шага назад.
Ошарашенный Волк покорно поднял лапы вверх и отступил в глубину комнаты.
– Где бабуля? – спросила Красная Шапочка. И голос у неё от волнения чуть дрогнул.
– Здесь я, здесь, внученька, – подала голос бабушка. – Стреляй его, милая! Не тяни – пирожки остынут.
«Вот бездарь!» подумала Красная Шапочка в крайнем раздражении. «Ничего ему доверить нельзя!»
И сказала голосом нежным:
– Выходи, бабуля. Я его на прицеле держу.
– Пристрелишь – выйду, – заявила бабуля и вновь затихла.
«Хитрая, стерва» подумала Красная Шапочка и пальцем Волка подманила.
– Чего? – шепнул Волк, сообразив, что дело тут нечисто.
– Значит так, Серый, – зашептала в ответ ему в ухо Красная Шапочка. – План у нас с тобой будет следующий. Я стреляю в потолок. Старуха выходит…
Бам!
Окно разлетелось вдребезги, осколки внутрь комнаты посыпались.
В долю мгновения голова у Волка вздулась словно шар – и лопнула, обдав Красную Шапочку тёплыми ошмётками мозга и колкими обломками костей.
«Всё, финиш» подумала Красная Шапочка.
И, повернувшись к шкафу, крикнула:
– Выходи, бабуля! Отмучился кобель наш лесной. Выходи, охотников встречать будем.
. . .
Красная Шапочка высунула платок из-за двери, уголком с меткой.
Махнула пару раз.
Затем вышла, ноги от горя и усталости подволакивая.
Села на ступеньку. Вынула папиросу, закурила.
Зашевелись кусты и на поляну перед домом вышел охотник.
На голове у него была будёновка с крупной алой звездой.
В руках он держал противотанковое ружьё, переделанное в охотничье. С большим оптическим прицелом.
– Здорово, Шапка, – сказал охотник.
– Здорово, – отозвалась Красная Шапочка.
– Кранты волку?
– Кранты. Отбегался.
Помолчал охотник. Потом спросил:
– Шкуру-то дашь?
– Отвали, – отбрила его Красная Шапочка. – Башку зверю снёс, садист, а теперь ещё шкуру требует. Иди отсель, ты своё дело сделал.
Хотел было охотник правоту свою доказать.
Поспорить хотел.
Но заметил маузер у девочки. И пальчик у неё заметил, что курок, будто невзначай, поглаживает.
Сообразил – у него ружьё мощное, но однозарядное. Пока он перезаряжать будет – девчонка решето из него сделает.
Вздохнул горько охотник. Отошёл обратно в кусты.
И исчез.
«А трубку у Волка забрать надо» решила Красная Шапочка. «Ни к чему она ему теперь».
. . .
– Спокойной ночи, матушка.
– Спокойной ночи, Красная Шапочка.
Матушка в халат запахнулась. Вечера холодные стали. Хоть камин в гостиной и горит, но в дальних комнатах и холод и сырость донимают.
Взяла свечку матушка. Наверх поднялась, дверку скрипучую за собой прикрыла.
Красная Шапочка окурок в камин бросила и растянулась блаженно на безголовой шкуре волчьей, у камина широко расстеленной.
Хорошо так, тепло.
И думается легко. И мысли такие ясные становятся. И текут рекой непрерывной, чистой, незамутнённой.
Дрова потрескивают. Искорки вверх взлетают. Пламя лижет кирпичный свод, в горло трубы заглядывает.
Отблески на стенах багровые.
Революционные.
«Какой план накрылся!» думает Красная Шапочка. «Сколько времени на подготовку ушло. Сколько же времени за Волком следить пришлось. Привычки его изучать, маршруты отслеживать. Логово раза четыре пришлось обыскивать. Все его досье скопировать. Столько разных вариантов действий отработать пришлось! И впустую всё, впустую. Выследил Серого кретин в будёновке – и амба. Всё сорвал! Обломал всё к чёртовой матери. И пироги теперь снова бабке таскай. И бабка какая-то подозрительная стала. Коситься начала. Того и гляди завещание перепишет. Кому тогда домик достанется? Нет, спешить надо, спешить! Дожимать надо бабулю, и немедленно. Может, в лес старуху заманить, грибы собирать? И на охотников её вывести… На охоте всякое случается, да и люди разные попадаются. Вот этот, к примеру, с будёновкой… Очень, очень ценный кадр. При хорошей постановке работы… Да, завтра же надо по лесу прогуляться, рекогносцировку сделать. И над картой поработать».
Красная Шапочка встала.
Зевнула устало.
На кресло перебралась. В плед закуталась. На ощупь нашла на ночном столике трубку трофейную Ладонью по ней провела. Теперь так всегда делала, перед сном.
И, уже засыпая, подумала:
«Массам нужны не факты. Массам мифы нужны. Отмазки. Тогда и про труп спрашивать не будут. Так что надо будет заранее сказочку для детей придумать… Хорошую, добрую сказочку… О трусливой, глупенькой девочке, которая совершенно, ну просто совершенно не была готова к встрече с Серым Волком».
Рассказы:
Александр Уваров
Некрофильское счастье
История эта произошла не в мире. А в таком, знаете ли, маленьком мирке…
Да там и жителей то почти нет. Так, трое… Нет, вру. Четверо.
Точно, четверо! Он, она, мамаша её (ох, характерец у неё! впрочем, и хуже бывает…), да ещё и сынок их приёмный. Ну, то есть, его сынок и её…
Впрочем, начну рассказывать по порядку. А то ещё запутаюсь окончательно.
Когда такие истории пересказываешь – запутаться очень легко.
Это вот если история какая-нибудь незамысловатая и вполне обычная, и в правдивости её ни один слушатель (или, скажем, читатель), даже самый недоверчивый, сомневаться не будет, то и пересказывать её одно сплошное удовольствие.
Знай себе рассказывай… Только прибавляй время от времени: «А дело то было в таком то году… ну тогда ещё лето такое жаркое было… леса прямо все посохли… ну, вы же помните, правда?»
А прибавлять для чего? Ну, это чтобы и самых малых сомнений не оставалось в том, что история эта и впрямь самая что ни на есть правдивая и такая гладкая и ровная, что и зацепиться за неё негде.
В общем, слушай да поддакивай.
И истории такие происходят в большом мире. Я бы даже сказал, в Мире с большой буквы «М».
А вот эта история произошла в маленьком мире. Соответственно, и писать его следует с маленькой буквы «м» (кстати, обратите внимание, какая это маленькая и беззащитная буква… особенно по сравнению со своей большой, рослой, внушительного вида соседкой… ну той, что чуть выше написана).
Истории, случающиеся в этом мире, подчас весьма запутаны (я потому и предупредил, что в этом деле запутаться – ну просто раз плюнуть), невероятны, неправдоподобны…
И рассказывать их подчас тяжело до крайности.
И тут уж никакого слушателя, даже самого доверчивого, не убедишь в правдивости рассказа.
«Э, брат» скажет слушатель (даже самый доверчивый). «Да ты, поди, врёшь всё… Разве такое бывает? Или бывало когда? Не припомню что-то… Вот в прошлом году… Ну, тогда лето ещё жаркое было… Вот тогда точно… В Тибете йогов откопали… шерстью обросли… оттаяли… мясо из рук рвут…оголодали, видно. Да об этом ещё в газетах писали! Точно, точно!»
Да разве с этим поспоришь? В большом Мире только такие вот правдивые истории и происходят. И о них пишут в газетах. Очевидцы пишут, должно быть.
А в малом мире нет очевидцев, которые могли бы подтвердить правдивость рассказа. Потому что мир уж больно маленький.
Ни один очевидец, будь он даже самого маленького роста, в этом мире просто не помещается.
Но, честное слово, имеет мир этот свой запас историй.
Итак…
У каждого человека есть маленький личный мирок. С личной маленькой Вселенной (это ничего, что я это слово с большой буквы написал? я ведь с приземлённых позиций, человеческих, так сказать… с таких позиций даже маленькая личная Вселенная кажется огромной и необъятной). С маленькой личной Солнечной системой, аккурат в самом центре которой светит маленькое личное Солнце (периодически выбрасывающее в окружающее пространство маленькие, очень личные, но огненные (и при том весьма опасные) протуберанцы).
Природа этого мира – это природа человеческая. Слабая, неуравновешенная… Без гармонии и порядка…
В этом мире некоторые звёзды, например, гаснут просто так… От скуки.
Представляете?
Планеты, конечно, там тоже есть. Летают они кое как, орбиты их искривлены и растянуты… Внешне, в большинстве своём, они скучны и безжизненны.
И покрыты толстым слоем пыли.
Некоторые планеты давно застыли недвижно, никуда не летят и даже уже не вращаются. И потому поросли паутиной и она свисает с них длинной, серой бахромой. Словно борода от старости выросла у этих планет.
Любое уважающее себя светило в большой Мире плюнуло бы с отвращением, едва завидев подобную загаженную планету.
А в маленькой Солнце ничего… Греет, как может…
Может, потому греет, не брезгуя, что знает тайну маленьких этих миров.
Ведь хоронит та пыль… Боже, что она подчас хоронит!
Да вот, кстати. С похорон мой рассказ и начнётся…
Героя моего зовут Иван Петрович.
Фамилию говорить не буду, он просил не называть.
Жил он в маленьком мире. Совершенно одиноко.
Большой Мир он не любил – его там часто обижали (сейчас не любит ещё больше, а почему – сами потом поймёте).
В большом Мире он работал ветеринаром. Лечил коров.
Каждый будний день Иван Петрович вставал в пять утра, умывался, брился, завтракал (как правило, яичницу себе делал и заваривал дешёвый, давным-давно купленный ещё в городе чай, щедро сдобренный самолично собранными в лесу душистыми травами) и уходил потом на ферму.
Возвращался к обеду, примерно к полудню. После обеда снова на работу уходил. И работал часов до трёх.
И опять домой возвращался.
А потом уж – по разному бывало.
Когда вызовут, если скотине какой занеможется. А если всё нормально – так чего лишний раз ходить?
Как правило, спал Иван Петрович часов с трёх-четырёх и до десяти часов вечера.
По вечерам… Об этом потом расскажу.
Жил Иван Петрович одиноко. В маленьком домишке, на отшибе села, что выделил ему когда-то колхоз в далёкие теперь уже времена, когда был Иван Петрович молодым специалистом-ветеринаром, завидным женихом (ещё бы! не пьёт ведь, представить только!) и вообще – личностью видной и незаурядной.
Ветеринар в колхозе был один (да и сейчас он один и есть). Талантом Господь Ивана Петровича не обидел, и в профессии своей был он на высоте.
В холодные зимы, скажем, телят буквально с того света вытаскивал.
А на ферме их, бывало, морозили… Ой, да чего вспоминать!
Так что был Иван Петрович на самом высоком счету.
Бабы местные в те времена непрестанно судачили – когда он женится, да на ком.
И в самом деле – дом есть, участок тоже имеется, профессия, можно сказать, самая что ни на есть интеллигентная…
Какой следующий шаг?
Правильно.
«Горько!»
А вот и ничего подобного!
Не женился Иван Петрович. Так и не женился.
Потому что живых женщин Иван Петрович не любил. Они были из большого Мира.
И в маленьком мире ну никак они не помещались.
То ли большие были… То ли просто маленького мира не видели, потому и лезли в него не глядя, да так, что не только планеты, но и звёзды маленькой Вселенной испуганно от них шарахались.
А женщины того не замечали. Ведь они сами были большим Миром, и творили его так же, как и он когда то сотворил их.
Потому и не любил их Иван Петрович. Боялся. Ненавидел даже.
Потому так и не женился.
За замкнутость, трезвость и любовь к одиночеству на селе Ивана Петровича в конце-концов сильно невзлюбили. Один раз побили даже.
После чего и мужиков Иван Петрович возненавидел. Лютой ненавистью.
Ни с кем Иван Петрович не общался. Разве только по работе, на ферме…
Итак, вечерами…
Вечерами сидел он в домишке своём, совсем один.
Сидел за столом, у плотно завешенного окна (не хотел Иван Петрович, чтобы кто-нибудь с улицы в дом его заглядывал), при свете настольной лампы вырезал из бумаги и склеивал разные забавные фигурки.
Кенгуру (что видел он по телевизору, я въяве не видел никогда, потому объёмными они у него никогда не получались, плоскими только), коров (которых складывал он из листов толстой обёрточной бумаги с соблюдением всех необходимых пропорций и раскрашивал потом чёрным грифельным стержнем, так что бурёнки получались у него почти как живые, только роста, конечно, небольшого), гусей и кур (с этими он особо не мудрил, поскольку никакого уважения к домашней птице не испытывал), а также (из самой чистой и белой, альбомной бумаги) красавцев-лебедей с длинными, сухо шуршащими шеями.
Коровы паслись на столе, бродили где-то между подставкой для карандашей и кипой прошлогодних газет (Иван Петрович к краю стола их не подпускал, боялся, что упадут да и потеряются потом).
Лебеди плавали по большому куску синего стекла, что возле самого окна. Это был пруд.
Когда на улице шёл дождь, Иван Петрович прятал лебедей в верхний ящик стола. Он считал, что плавать в дождливую погоду совершенно незачем.
Гуси и куры бродили где попало и часто терялись. Но по этому поводу Иван Петрович нисколько не огорчался.
Небольшое стадо кенгуру паслось прямо под лампой (и на виду они были, да и полагал Иван Петрович, что под лампой им будет теплее, почти как в родной их Австралии).
Но особенно Иван Петрович любил вырезать из разноцветной бумаги разноцветных человечков.
У каждого человечка был свой пол (миниатюрные гениталии Иван Петрович грубоватыми пальцами своими сложить так и не смог, потому просто их подрисовывал шариковой ручкой на подходящих для того местах). И был свой характер. И своя судьба.
Характер, как правило, зависел от цвета бумаги. Жёлтые были весёлые. Красные – деловые, энергичные (но сними ухо востро держать надо было!). Белые – строгие, серьёзные, шуток не понимали (их Иван Петрович старался держать подальше от жёлтых). Чёрные – плуты и проказники, и очень в прятки любили играть (ещё бы, с таким то цветом да в тёмной комнате!), но ребята были добрые и отзывчивые.
Из розовой и голубой бумаги Иван Петрович вырезал и складывал замужних дам (розовые дамы ходили гулять в Австралию и смотрели там на кенгуру, а голубые любили сидеть у пруда и кормить проплывавших мимо лебедей).
Из зелёной бумаги складывал Иван Петрович девиц на выданье. Гуляли они с жёлтыми человечками. Но замуж выскакивали за белых (а одна девка отчаянная и за красного замуж вышла, да только из-за командировок почти его и не видела). Ивана Петровича практицизм такой огорчал, но в личную жизнь человечков он никогда не вмешивался.
А когда вечер заканчивался и ходики на стене первый час ночи показывали – вставал Иван Петрович, одевался, брал лопату, в мешковину завёрнутую, моток верёвки, фонарь, скатку ткани прорезиненной – и уходил из дома.
Он шёл в гараж. Заводил старенькие, лет восемь назад купленные «Жигули», и, не включая фар, ощупью почти выбирался на дорогу.
Объезжая село, выбирал он всегда грунтовую просёлочную дорогу (крюк, конечно, приличный, но так ему было спокойней). И только отъехав километра на три от дома, включал он фары и переходил на третью скорость (а по просёлку больше и не дашь).
Ехал он долго, минут сорок. А то и больше.
Это всё оттого зависело, где именно кладбище расположено…
При чём тут кладбище? А я разве вам ничего не сказал? Нет?
Ах да, правильно! Забыл совсем. Самое главное забыл!
Дело в том, что был Иван Петрович некрофил. Ну это термин такой. Так людей называют, которые к мертвецам неравнодушны.
Чего, чего… Трахают они их, вот чего!
Нет, не маньяк он был, Иван то Петрович. Никакой не маньяк.
И не циник вовсе. Чего вы так на него?
Оправдываю? Да нет же, объясняю просто.
Дело в том, что Иван Петрович сделал однажды открытие. По крайней мере, он так полагал, что сделал открытие. Исключительно путём рассуждений.
Думал Иван Петрович, что люди после смерти своей не в рай какой-нибудь переселяются и не в ад сходят. Остаются они просто один на один с маленьким своим миром. Потому что большой Мир уходит от них. Бросает их на кладбище и уходит.
И лежат они, одни одинёшеньки, на этом самом кладбище. И маленькие солнца их светят тускло над их могилами, словно сомневаясь даже – греть ли кого теперь или просто зашипеть да и погаснуть к едрене матери. И планеты их, рассевшись рядами на тёсаных лапах крестов, ёжатся от подступающего холода вечернего и, глядя на холмики окрестные (свежие, с сырыми глинистыми боками, и старые уже, ветром иссушенные и травой поросшие) всё приговаривают: «Вот, дескать… Доигрались… Допрыгались…»
И ездил на кладбище Иван Петрович не просто кого-нибудь из могилы выкопать. Он словно на свидание ездил к тем, кто, подобно ему, время коротал в одиночестве… Разве только без бумаги, без клея, без лампы настольной. Без кенгуру, лебедей и разноцветных человечков.
У кладбищ деревенских редко когда забор бывает. Так, ограда, в лучшем случае. А то и просто место неогороженное. Хорошо ещё, если деревья или кусты какие-нибудь высажены. А одно кладбище Иван Петрович видел – вообще в чистом поле, на бугорке.
Подъезжал к кладбищу Иван Петрович, глушил двигатель. Вынимал инструмент свой из багажника и шёл на свидание, с дамой новой знакомиться…
Да нет, правду говорю! Честное слово, так оно и было.
Когда Иван Петрович женщину какую откапывал (а он всегда знал, куда идти надо, к какой могиле; он едва ли не на всех похоронах присутствовал, венки иногда даже помогал нести, ленты на них поправлял… на поминки, правда, никогда не ходил, не хотелось ему с родственниками слишком близко знакомиться), то всегда и непременно он ей представлялся.
