Текст книги "Ужин в раю"

Автор книги: Александр Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– О, святой Говнилий! О, пресвятая, непорочная дева Фекалия! О, преподобный Засраний! О, пресвятой мученик Сортирий! Да ниспошлёт Господь тёплый понос вам на головы и свежую мочу в хлебало! Да снизойдёт говно легко по кишкам вашим! Да минуют вас запоры и вздутия! О, еттит твою!..

Ангел, слишком сильно качнувшись, слетел таки (увы, не в небо, а, подобно простому смертному, по направлению к земле) и, под треск и хруст веток, с громкими матюгами покатился вниз.

У самой земли он задержался, зацепившись ногой за сук, самортизировавший и приостановивший тем его падение, завис на мгновение вниз головой – и шлёпнулся, лишь по счастливой случайности не попав в собственные испражнения, столь щедро раскиданные им вокруг при ремонте луны.

Минуты две сидели мы в полной тишине, лишь изредка нарушаемой лёгким шелестом листьев.

– А ты теперь не простой ангел, – сказал я, поднимаясь.

Ангел молчал, ошалело хлопая глазами.

– Ты теперь падший ангел. Прямо таки Люцифер… обосраный.

Ангел встал, покачнулся – и выпрямившись, застыв в позе гордой и величественной.

– Чем луна пахнет? – торжественно спросил он.

– Говном, – честно признался я. – Им теперь всё пахнет…

– Вселенная спасена, – заявил ангел. – Теперь в машину и отсыпаться. Завтра с самого раннего утра и начнём…

– Чего? – спросил я (и предчувствие новых ангельских кошмаров зародилось в душе моей).

– Землю спасать! – заявил ангел и решительно двинулся вперёд.

– Пиздец… – пробормотал я и пошёл за ним.

Туман летел под колёса. Плавным и быстрым белым потоком.

Мы словно неслись на глиссере по озеру; большому, бескрайнему озеру, замершему в мёртвом штиле. Мы летели по его поверхности, не тревожа его глубин.

Мощный двигатель легко, без напряжения держал скорость. Он работал почти беззвучно и без вибрации, и если бы не туман, стремительно влетавший в жёлтые полосы света фар, то легко можно было представить, что мы стоим на месте и, охваченные полудрёмой, лишь представляем себе стремительный наш предрассветный полёт; лишь воображаем это движение, повинуясь импульсам освобождённого коротким, тревожным сном подсознания.

Ангел, стараясь не клевать носом, отчаянно таращил глаза и время от времени встряхивал то одну руку, то другую, пытаясь разогнать стылую утреннюю кровь.

– Могли бы и до обеда отсыпаться, – заметил я.

Честно говоря, поскольку я был всего-навсего пассажиром, и причём пассажиром, который не слишком то рвался продолжать этот странный и довольно опасный путь, то вполне мог бы просто заснуть, оставив ангела наедине с дорогой, туманом и его великой миссией (существование которой я в то время ставил ещё под сомнение).

Но все мои попытки уснуть ангел весьма жёстко пресекал, заявляя, что в таком случае и он непременно уснёт, в свою очередь оставив автомобиль наедине с дорогой, туманом, всеми возможными поворотами и встречным движением. И тогда даже в самом крайнем и печальном случае он просто вознесётся на небо, то есть прежде времени вернётся домой. А я, как человек, вступивший на путь духовного самосовершенствования, но по лености и склонности ко сну не завершивший его должным образом, попаду в Сад Младенцев; место поначалу приятное, но потом скукой своей вгоняющее всех в уныние и непреходящую депрессию.

Потому, убоявшись такой перспективы (хотя о Саде Младенцев у меня никакой достоверной информации не было, единственное, что было в то время мне точно известно – это не рай), я мужественно боролся со сном и, для поддержания бодрости, пытался время от времени завязать разговор (в глубине души надеясь, что ангел продолжит свой вчерашний рассказ и тем самым если и не объяснит, хотя бы отчасти, цели нашей поезди, то по крайней мере поможет мне прогнать сон).

Но ангел большей частью отмалчивался. Иногда только бросал не вполне мне понятные фразы: «У нас не так много времени… Вас тут много, а я один… Мне ещё отчёт писать…Леность есть грех… У нас очень важная работа…»

– А ты вчерашний рассказ не закончил, – сказал я, весьма откровенно подбивая ангела на продолжение его историй (все остальные способы разговорить его я к тому времени уже использовал без всякого успеха).

– Мой рассказ бесконечен, – совсем уж напыщенным голосом заявил ангел.

– Да уж… Тема, конечно, глобальная, – пробормотал я, понимая, что с этим пришельцем из иного мира, зациклившимся на пустых и банальных фразах мне будет очень сложно совладать.

И тут… Конечно, самая подходящая тема!

– Слушай, – спросил я ангела, – а как тебя зовут? Ну, по настоящему?

– Это как это? – удивлённо переспросил ангел.

– На самом деле. Ведь не Кашин же твоя фамилия?

– А почему это ты думаешь, что не Кашин?

Мой вопрос явно попал в точку. Ангел явно начал заводиться и от его прежней холодной отрешённости не осталось и следа.

– Нет, почему ты так думаешь?

– Не бывает у ангелов таких фамилий. И вообще фамилий у них не бывает!

– Откуда ты это знаешь?! Кто тебе это сказал?! Кто такие сплетни распускает?!

Ангел начал крутиться и даже иногда подпрыгивать. Мне полагалось бы испугаться (ещё бы, не он ли ещё едва прошедшей ночью чинил луну методом высотной дефекации; вполне возможно, в состоянии возбуждения он мог бы приступить к починке Большой Медведицы… или созвездия Тукана… прямо на ходу). Но я не испугался. Наоборот, мне нравилось то, что парадоксальность моих вопросов (по крайней мере, в контексте ангельского восприятия) превзошла парадоксальность ангельской логики.

– Это в Библии сказано. Я читал. Там указаны имена ангелов…

– Так ты читал? И внимательно читал?!

– Я же говорил… в отрывках… урывках… Ты же и сам на неё ссылался…

Машина качнулась, наклонившись на борт. За рассеивающимися, исчезающими волнами туманами длинной, серой дугой проступал затяжной поворот, в который мы не входили – влетали на высокой скорости.

– Я говорил – книга забавная, – сказал ангел. – Но многие её положения спорны. Частью – ложны. А местами это просто бред!

И, неожиданно разъярясь, ангел хлопнул ладонью по приборной доске.

– Я не обязан анализировать сборники сказок! В каждой истории о борьбе рыцаря с огнедышащим драконом есть масса реалистических деталей. Например – много веков назад на земле существовали рыцари. Они были вооружены мечами и копьями. Защищены кольчугами, латами и щитами. Некоторые мастерски владели луком и арбалетом. Передвигались они верхом на лошади. Чем, собственно, и отличались от простолюдинов, которым запрещалось владеть оружием и обучаться верховой езде. Оттого простолюдины в сказках добираются до дракона пешком, а представители благородных сословий – на лошади. Удивительный реализм! И ни один!.. Заметь!.. Ни один рыцарь не пользуется автоматическим огнестрельным оружием! Ни один! Хотя, казалось бы, что тут сложного! Сказка – твори что хочешь… Но нет! Нет этого! Отчего же? Это особый, сказочный реализм! Сказочная достоверность! Но…

И тут ангел взял паузу. На полминуты, не меньше. За это время он успел успокоиться и далее продолжал говорить уже голосом спокойным, даже монотонным.

– Но в чём причина? А причина заключается в том, что создание сказки – это вовсе не процесс создания новой реальности. Нет. Это просто процесс некоего комбинирования, перемешивания элементов реальности в самом причудливом порядке… или беспорядке. Россыпь, калейдоскоп… Но набор элементов: во-первых, конечен; во-вторых, целиком и полностью заимствован из реальной жизни и использован без всякой модификации. Разница только в размере самих элементов. Сказочные истории, приближенные к реальности или (что самое опасное для сказки) претендующие на достоверность состоят, в основном, из крупных блоков информации, неких подисторий. И каждый из блоков внутри самого себя – абсолютно правдив, реалистичен и отражает реально произошедшее событие с минимальными искажениями. Но составленные вместе, в единой конструкции они образуют картину недостоверную. Лживую. Своего рода утончённая интеллектуальная аберрация. Кстати, идеология относится к сказкам подобного рода.

Религия относится к сказкам иного рода. Религия претендует на сотворение новой реальности. Нового пространства. Оттого элементы бытия, прежде чем пойти на строительство пространства религиозной сказки, дробятся на мельчайшие элементы и перемешиваются особо тщательно. Оттого не сразу становится понятно, что никакого «нового пространства» в религиозных сказках нет, как нет его и в сказках вообще. А есть всё та же серая, скучная, бессмысленная ваша жизнь, причудливым образом разрезанная на кусочки – и потому ставшая вдруг какой-то новой, неузнаваемой и вроде даже привлекательной. Ах, скучны вы бываете иногда до невозможности! Зануды бестолковые… А интересны вы лишь тогда, когда пытаетесь просто и без затей описать самый пустой и серый день самой бездарно прожитой жизни. Вот где кошмар то начинается! Ибо что может быть кошмарней зрелища гибнущей в скуке и обыденности души, даже не предпринимающей никаких попыток к своему спасению…

– Так как насчёт имён? – напомнил я.

– Ах да… Имена… Какие там имена в Библии у ангелов?

– Гавриил, – начал я перечисление, – Михаил, Рафаил, Уриил… Даниил…

– Это пророк! – поправил меня ангел. – Ты ещё Автандила назови! Нет, ты точно Библию в отрывках читал!

– Но Кашина там точно не было, – уверенно заявил я.

– Естественно, – сказал ангел. – Авторы Библии использовали привычные для себя имена. Вот если бы в Библии был ангел по фамилии Кашин… Согласись, три тысячи лет назад в Палестине подобная фамилия не была распространённой. Сильно подозреваю, что тогда вообще ещё не было людей с такой фамилией. Более того, тогда и фамилий то не существовало. По крайней мере, в современном понимании этого термина. Разве только имена и прозвища. Так что если бы тебе в тексте встретилось такое вот существо, то…

– Я бы решил, что досталось бракованное издание, – закончил я его фразу.

– Верно, – ответил ангел. – А почему? Да потому что все эти ваши «священные тексты» – произведения сугубо земные, ни единой буквой, ни единым знаком, ни единым символом своим не выходящие за рамки всё той же вашей примитивной, обывательской логики. Ангелы – белые, черти – чёрные, Бог – творец, Дьявол – разрушитель, правда – одна, сахар – сладкий, соль – солёная, вода – ужасно мокрая…

Солнечный луч, такой резкий и стремительный, каким он может быть только в такое раннее утро, ударил в ветровой стекло – и, словно размазавшись от удара, растёкся по нему жёлто-белыми бликами, почти ослепив нас и закрыв дорогу.

– … Машину надо будет помыть, – заметил ангел, жмурясь от яркого света. – Стёкла в пыли все, чуть солнце – и не видно ни черта.

– Где мыть то будем? – спросил я. – И куда вообще едем?

– Вперёд, – ответил ангел. – Я – посланник небес, ты – мой помощник. Чего тебе ещё?

– Что, вот так всё время ездить будем? – честно говоря, ответ ангел нисколько меня не интересовал; мне вполне достаточно было бы его заверения в том, что я вполне ещё смогу протянуть на этом свете несколько ближайших дней, а на большее я и не рассчитывал.

Но ответ его (даже после всего того, что я о нём узнал) был для меня совершенно неожиданным.

– Нет, почему же… Все миссии, даже самые важные, когда-нибудь заканчиваются. Наша миссия, скажу откровенно, вполне рядовая. Самая что ни на есть заурядная.

– Луну ремонтировать не буду! – категорически заявил я. – Дерьмо предпочитаю спускать в унитаз, а не тратить его на ремонт небесных тел…

– Дьявола кормишь, – заметил ангел.

– Чего? – переспросил я.

– Каждый, кто спускает дерьмо в унитаз – кормит дьявола, – наставительным тоном заметил ангел. – Дерьмо то идёт в преисподнюю и питает дьявола и воинство его.

– А ангелы что едят? – спросил я, несколько озадаченный новым откровением ангела.

– Розовые какашки, – ответил ангел.

– Какие ещё какашки?

– Розовые, – повторил ангел без тени улыбки.

Честное слово, оставайся у меня ещё хоть капля здравомыслия, я бы и её довольно быстро растерял, общаясь со столь загадочным и возвышенным существом!

– Но откуда они в раю? – спросил я.

– Праведники их туда приносят, – пояснил ангел. – В своих кишках. Для того праведников возносят во плоти. Чтобы потом питаться их святыми розовыми какашками. Вот к примеру пророк Илия…

– Ну их, пророков этих, – прервал я ангела, опасаясь, что он начнёт слишком уж подробно описывать райские пиршества и доведёт меня тем самым до рвоты.

Хотя, честно говоря, даже в моей безмозглой голове как-то не очень здорово сочетались описанные днём ранее картины райской роскоши, неги и безмятежности и эта небесная копрофагия. И как они это самое дерьмо добывают? Неужели…

– Да им и не больно совсем, – сказал ангел. – У нас в раю анестезия – высший класс. Да и операция – ерунда сущая. Так, брюшную полость вскроем, кишки прочистим… Им и самим потом легче. Эх, видел бы ты наших хирургов!

– Представляю, – ответил я и поёжился, вспомнив вчерашние события. – Если вы тут на земле так веселитесь – представляю, что вы там на небесах творите…

– Ничего особенного, – сказал ангел. – Что ж я тут такого сотворил, что могло показаться тебе странным или пугающим? Разве за всё время нашего знакомства произошло что-то дурное? Честно говоря, я лично не припомню.

– Да это так… – пробормотал я. – Обывательская логика… Мещанство, знаешь ли… Ничего плохого… Непривычно… В смысле – не привык я пока. Так как же звать тебя? Кашин? Сидоров? Авимелех?

– Как хочешь, – ответил ангел. – Как тебе удобней. Я то в любом случае всегда буду знать, что ты обращаешься именно ко мне.

– Скажи, – спросил я и губы мои в тот момент почему-то пересохли, – а Бог… он тоже… знает?

– Конечно, – ответил ангел. – Уж он то знает лучше всех.

– Он?

– Ну, она, – и ангел пожал плечами. – Оно, они… Какая разница? В общем, он всегда знает, когда к ней обращаются. Как ни назови…

– А если я Бога… ну, скажем… Дьяволом назову?

Нет, подобное святотатство ангела нисколько не смутило. И, похоже, даже и не показалось святотатством.

– А по фигу!

– Но ведь горе тем, кто свет называет тьмой… – начал было я.

– Значит, Библию в отрывках читал? – спросил ангел и явно помрачнел. – Большими, я вижу, были те отрывки. До Евангелия, я смотрю, добрался. Богослов хренов… Запомни – горе тем, кто болтает много! И читает глупые книжки, написанные психопатами, вообразившими себя учениками того, кто вообразил себя Сыном Божьим. Бог бездетен! Запомни это, хорошо запомни. У Бога детей нет!

– Но ведь мы… сотворил нас… – мне и самому противно было слушать своё бормотание, какое жалкое и вымученное (оттого, видно, вымученное, что сыпавшиеся непрерывно одно за другим откровения ангела изрядно меня уже утомили, да и от бессонной ночи клонило более ко сну, а не к богословским диспутам).

Но ангел снова завёлся.

– Не сотворил! – заявил он. – Никто вас не творил.

– А как же…

– Вас сконструировали! – сказал ангел.

Как отрезал.

– А любовь? – совсем уж слабым голосом спросил я.

– Это способ питания.

– Охренеть, – резюмировал я.

Нет, всё таки для моей пустой головы его речи были уж очень утомительны.

– Так как всё таки звать тебя? Подскажи уж.

– А зови меня…

Он секунд на десять задумался. Но я готов поклясться, что ответ свой он придумал заранее. Как и заранее предвидел мой вопрос.

– Зови меня Ангел. Ведь я единственный ангел, которого ты знаешь. Не так ли? Так что вряд ли произойдёт какая-нибудь путаница. А вот если повстречается ещё один… Тогда мы и подумаем о каком-нибудь другом имени.

– А что, может и ещё один повстречаться?

– Это вряд ли… В этом мире наши пути редко когда пересекаются. Да и встретив его, без моей помощи ты едва ли ты догадаешься, что это ангел…

– Приму за сумасшедшего? Психопата? Преступника?

– Возможно… Или просто пройдёшь мимо и не заметишь. Так тоже бывает.

– Но на небе то у тебя имя есть?

– Есть. Но оно тебе не понравится.

– Слишком сложное?

– Слишком непристойное. Я же говорю – обывательская логика. Слабость души, цепляющейся за кроватные пружины и обоссанный матрас, вместо того, чтобы легко и свободно возносится…

– К вашим небесным хирургам?

– Я же говорю, у нас анестезия. И полная стерильность.

– А миссия у нас какая?

Ангел ткнул пальцем в стекло. Я посмотрел вперёд. В том направлении, что он указал, словно вырастая из засыпанной хламом земли придорожных пустырей, потянулись вверх жёлто-коричневые, обшарпанные, вечные окраинные пятиэтажки провинциального города. Число их росло, они лепились всё тесней и тесней друг к другу и мне показалось, что осмелев от столь большой своей численности, они подбираются всё ближе и ближе к дороге, обступают, окружают нас. И окна их открыты вовсе не от быстро нагревающегося под утренним солнцем воздуха.

Нет.

От голода. Собачьего голода.

И когда их станет совсем много – они решатся. И бросятся. И вцепятся. И не отпустят.

Одна такая пятиэтажка однажды уже вцепилась в меня. И грызла, и рвала меня на куски много лет подряд. Пока…

– Что, воспоминания начались? – спросил ангел.

Похоже, он не издевался. В его голосе мне послышалось сочувствие. Сострадание. Ведь не мог же он всё время притворяться?

– И разума уже вроде нет, а память всё остаётся… Страшная штука – память. И в раю достать может. Уж поверь мне. Неплох город, да? Поищем гостиницу какую-нибудь. Хоть одна то должна быть. Машину помоем, заправимся. Отдохнём. И снова за работу.

– За какую, Ангел? Со вчерашнего дня одни намёки у тебя.

– Всё то тебе объяснить надо… Людей будем на небо отправлять. Возносить. Восполнять, так сказать, энергетический ресурс.

– А столбы… нам потребуются?

Ангел засмеялся.

– Столбы, верный помощник мой, везде есть. Как же без столбов. Где есть любовь – там уж без столбов нельзя. Такой, знаешь ли, порядок во Вселенной.

И сбавил скорость.

Мы подъезжали к перекрёстку.

Нет, я не могу вспомнить название этого города.

Кажется, первая буква его имени – «З». Вторая, по моему, «а». И заканчивается его имя вполне традиционным сочетанием букв «ск».

Прямо кроссворд какой-то, да? Зареченск? Зарайск? Заозёрск? За…

Господи, да какая разница!

Все эти города, городки, деревни, придорожные кафе, парковки – всё давно уже слилось для меня в единый поток до зевоты однообразных картин среднерусского бытия. Картины эти похожи на выцветшие чёрно-белые фотографии, наклеенные на подсвеченный прозрачный круг, ровно и безостановочно вращающийся прямо перед моим носом. Иллюзионист – с уголка его губ свисает, покачиваясь при каждом движении, потухшая сигарета.

Он вращает ручку гипнотического своего аппарата. Потрескивая, горит свеча – и огонёк её то подпрыгивает вверх (и тогда на чёрно-белых картинках на миг проступают вдруг контрастно линии, формы, контуры, фрагменты, ровно нарезанные кусочки призрачного, иллюзорного мира; моего мира, в котором протекла моя жизнь), а то пламя задрожит и станет совсем маленьким (и тогда наступает ночь, и в наступившей полутьме вращение это я принимаю за собственный сон и думаю, что один иллюзорный мир сменился другим, разве только более загадочным и таинственным… но, увы – это тот же круг и та же свеча, только фитиль заливает воск).

И липкий сон, охватывавший меня от этого монотонного кружения, лишь иногда прерывался яркой вспышкой… Нет, это не поломка. Не пожар в старом, пыльном балагане.

Аппарат работает исправно. Иллюзионист, прикрыв глаза, всё так же исправно вращает ручку. Круг вращается…

Но после вспышки – я уже не сплю.

Я встаю со стула. Тихий скрип. Половицы едва заметно прогибаются под ногами.

Навстречу мне по коридору идёт Ангел.

– Ты, я вижу, уже на ходу спишь. Прямо на пять минут оставить нельзя.

Я согласен с ним. Полностью.

– Извини, Ангел. Расклеился…

– Склеим. Пойдём.

– Куда?

– Ну ты даёшь! Мы вообще то куда с тобой приехали?

Действительно, куда?

Мы идём по коридору. Двери. Двери справа, двери слева. Потёртый ковёр – он не пружинит, не проминается, а собирается в складки под нашими подошвами, и носки ботинок задевают эти складки, выбивая из них лёгкие облачка пыли.

Запах белья и казённых шкафов… Как это привычно!

– Еле администратора нашёл. Хотя это она. А как правильно – администратор или администраторша?

– Администратор…

Я почти проснулся. Шаги мои становились всё быстрее, я уже почти не отставал от Ангела.

– В конце коридора… Так вот, насчёт комнаты я договорился, – продолжал Ангел. – Честно говоря, по моему это вовсе никакая и не гостиница. Самое натуральное общежитие. И хорошо, если удобства в комнате, а не где-нибудь на этаже. Триста сороковая… Ещё комнаты три, не больше…

– А руководство в этом городишке где останавливается? – спросил я, вполне уже придя в себя и осознав, о чём именно Ангел успел договориться с администратором женского пола и оттого искренне удивляясь желанию Ангела остановится в столь убогом месте.

– Начальство, наверное, в этом городишке и не появляется… А если появляется – у них тут какой-нибудь особый вариант на этот случай припасён. Спецдача или, скажем, номер «люкс» в местном доме отдыха. Ведь есть тут, наверное, местный дом отдыха… Всё, пришли!

И только тут я заметил, что он держит в плотно сжатой ладони ключ, привязанный бечёвкой к грубо вырезанной деревянной груше, на толстом боку которой фломастером были жирно выведены цифры «3», «4» и «0».

Выписаны были эти цифры коряво и неровно, но толщина линий делала их вполне различимыми и читаемыми даже в полумраке коридора.

Нет, всё таки странные вещи он творил!

– А, может, и нам эту спецдачу поискать? Теперь за деньги куда угодно пустят…

Ангел загремел ключом, дёрнул ручку – и открыл дверь.

– Ваш мир, друг мой, одинаково мне противен, независимо от того, нахожусь ли я в пятизвёздочной гостинице или в грязном общежитии…

– Но тогда обо мне бы подумал. Я то в раю не был, мне и приличная гостиница подошла бы.

– … И кроме того, – строгим голосом продолжил Ангел, – скромность украшает служителей Господа.

– Знаем мы вашу скромность, – пробормотал я, заходя в комнату.

И добавил:

– Ездил бы тогда на «Жигулях». Или вообще на велосипеде.

– Машина, между прочим, служебная, – заявил Ангел.

Воздух в комнате был тяжёлый и затхлый.

Пропитанные пылью шторы были наглухо задёрнуты, отчего в комнате было не намного светлей, чем в коридоре. Разница была только в том, что коридор при всей своей простоте, а точнее сказать – простоватости, всё таки не оставлял столь гнетущего впечатления, как эта комната, с тёмно-жёлтыми обоями, местами покрытыми расплывшимися бурыми пятнами, с провисшими на металлических кольцах зелёно-коричневыми шторами, наглухо загородившими эту комнату от солнца и только лишь по самым краям своим пропускавшим жиденькие рассеянные лучи.

Откровенно говоря, едва я осмотрел временное наше пристанище, как сразу же захотел вернуться на покинутый мною стул и отоспаться хотя бы там. По крайней мере, там, в вестибюле, у самого выхода, дул лёгкий ветерок, донослся с улицы шум проезжающих машин, шаги, обрывки чьих-то разговоров и самое главное – там было светло. Там на окнах лишь прозрачные, лёгкие занавески. Там не страшно закрыть глаза. Там не сжимается горло от приступов удушья. Там…

– Боишься умереть во сне? – спросил Ангел, подходя к окну и отдёргивая занавески.

– Тьфу ты! Да когда ж их стирали то?!

Не облако – целый поток густой, лежалой пыли сорвался вниз, клубясь и расплываясь в воздухе и усыпая голову и плечи Ангела сплошным серым покровом, отчего тот сразу же стал чихать, трясти головой и хлопать по плечам ладонями.

– Боюсь, – ответил я. – Я вообще боюсь умереть глупо… и незаметно.

– Незаметно – для кого?

Зачем он спрашивал меня? Неужели он заранее не знал, что я ему отвечу? С его то способностями? Играл? Прямо божественная комедия какая-то…

– Для самого себя.

Отчихавшись, Ангел кинул портфель (да, да, то самый; он и в гостиницу его с собой притащил) на стоявший у стены стул (один из двух, что были в той комнате, второй стоял у стола) и, потянувшись, присел на кровать.

– Ну и ладно… Умрёшь умно и заметно… Для самого себя… Да, скромно тут, конечно… Но место тихое, да и будем мы тут недолго. Так что рекомендую не зацикливаться на временных бытовых трудностях, а просто пока отдохнуть. Часа, я полагаю, тебе хватит. А я тем временем кое-что приготовлю.

– Что за спешка то? – спросил я. – Почему бы и не два часа? Или три?

– Мы на работе, – напомнил Ангел.

– А я никаких контрактов не подписывал, – ответил на это я.

– Но вроде бы и не отказывался мне помогать, – парировал Ангел.

– Да уж… Просто мне ничего другого не остаётся, как…

– …Служить Господу, – закончил за меня Ангел и, расстегнув рубашку чуть ли не до живота, прилёг на покрывало, вытянув ноги и сбросив ботинки.

Я осмотрел комнату. Теперь, при ярком свете, она казалась просто обшарпанной и выцветше-бледной, хотя уже и не столь мрачной, как три минуты назад, когда я только вошёл в неё.

Обстановка, как я и ожидал, была спартанской. Впрочем, насколько я могу судить, спартанцы хоть и жили скромно, но вещи делали вполне добротные, иначе мы вряд ли бы узнали что-нибудь достоверное об обстановке их жилищ. Мебель же в этой комнате явно не готовили к длительным путешествиям во времени.

Два стула и стол. Две кровати, расставленные у стен под прямым углом, почти в стык друг к другу. И небольшая тумбочка на коротких, толстых ножках с двумя выдвижными ящиками. Видимо, одна на двоих.

Низко подвешенная посередине комнаты тяжёлая, старомодная люстра с тремя большими, белыми плафонами. Пол – изрядно потёртый паркет. Две розетки – по одной у каждой кровати. Коврик у двери, стёртый множеством подошв под стать паркету.

И единственная деталь в обстановке, обрадовавшая меня – дверь у самого входа. Дверь в ту самую комнату с удобствами, наличие которых избавляло меня от утомительных и унизительных хождений по всему зданию в поисках…

– Да, душ и туалет тут есть, – сказал Ангел. – И то хорошо…

Я заметил, что голос его стал сонным и вялым.

Сначала мне показалось, что он и впрямь засыпает. Но зевота его была уж очень демонстративной. Конечно, будь он человеком я без малейших колебаний поверил бы в то, что он сейчас уснёт. Возможно даже, мгновенно отключится. После короткого и неглубокого, прерывистого сна (да и спал ли он вообще?) и довольно долгого сидения за рулём логично было бы ожидать от любого человека и усталости и готовности немедленно уснуть при малейшей к тому возможности.

Но он то не был человеком! И необыкновенные его способности (к примеру – способность искусно притворяться или способность манипулировать людьми, навязывая им свою волю, почти всегда – незаметно для них) были мне очень хорошо известны. Кроме того, с потерей разума я утерял и способность логически мыслить, оттого вещи, очевидные для человека здравомыслящего (например, логическая связка «усталость – сон») для меня перестали быть очевидными и потому утеряли всякую власть надо мной.

– Ты собирался чем-то заняться? – спросил я Ангела.

Возможно, самым лучшим вариантом было бы притвориться спящим и подсмотреть, чем мой неземной спутник станет заниматься во время показного этого сна. На первый взгляд, этот нехитрый приём мог бы показаться весьма эффективным для определения, скажем, степени искренности или безопасности (безопасности для меня, естественно) этого небесного создания.

Но даже не имея ни капли разума можно было догадаться, что не так прост Ангел, не так прост, чтобы творить что-то, что мне знать не положено на виду у меня. Он же видел меня насквозь со всеми моими нелепыми и убогими хитростями. Да и что бы я смог увидеть? Чудесное преображение? Явление херувимов? Или мгновенное появление крыльев у него за спиной?

К тому же чувствовал я, что стоит ему только захотеть – и я покорно надену чёрные его очки и протяну вперёд руки. И сам вложу их в наручники.

Нет, хитрить со мной ему совершенно ни к чему.

– А я надеялся, ты хоть поспишь немного…

Он встал. Подошёл к портфелю. Чуть слышно щёлкнул замок.

– Ты всё-таки поспи. Потом пойдём пообедаем. А до обеда мне кое-что сделать надо будет.

Конечно, я устал. Ноги распухли и ступни горели так, словно тёрли наждачной бумагой. Поспать… Спать…

– А вот в машине…

– В машине? – переспросил он. – Если бы ты в машине заснул, я бы тебя, пожалуй, разбудить бы уже не смог. Пришлось бы тебя на себе тащить. А так ты хоть до комнаты сам дошёл.

Логично… У него всегда всё так логично. А у меня пустота… усталость…

Я присел на кровать. И почти сразу же упал на бок, едва не ударившись виском об деревянный её край.

И, уже в тумане и кружении, успел спросить:

– А что… за дела… то?

«Машину заправить… «донеслось откуда то издалека. «… да и в городе…»

Что именно «в городе» – я уже не услышал.

Тьма. Абсолютная тьма. Она схватила меня, сжала коротко и сильно – и почти сразу же отпустила. Видно, с разумом умерли и все мои сны. Завеса снов, невесомая, но неодолимая для Великой Тьмы, исчезла – и с Тьмой я остался один на один. И вся сила небытия освобождённой пружиной, тугой и резкой, ударила в костяную коробку черепа, разнося его на куски.

Лишь разум отделяет сон от смерти. Мой сон превратился в смерть.

Пока я был мёртв, Ангел уходил. По делам.

Потом он вернулся. Чтобы воскресить меня.

И я проснулся.

Шаги. Он спускается.

Я в подвале. Определённо, в подвале. Как это банально. Можно было бы даже сказать, обыденно… Но разве ритуалы обыденны? Разве это – ежедневная рутина? Едва ли это рутина даже для убийц.

Убийство не надоедает. Это то же совокупление. Единение плоти. Это каждый раз – что-то новое, необычное, особенное.

Маленькие ежедневные открытия.

Нож входит в горло. Это оральный секс.

Лезвие разрезает гениталии. Полосует хуй. Отсекает яйца.

А если это женщина? Лезвие погружается в пизду. Медленно. Миллиметр за миллиметром. Останавливается. Идёт вверх. Медленно. Движение плавно и непрерывно. Под его напором расходится ткань. Расползается плоть. Разрез всё больше и больше. Такой сексуальный разрез!

Кровь. Это тоже сок любви. Его всё больше и больше. Возбуждение нарастает.

Лезвие останавливается. Разворачивается. Идёт назад. Не останавливаясь. Упирается в промежность. Замирает на долю секунды. И продолжает свой путь. Ткань промежности рвётся. Генитальный секс переходит в анальный. Плоть преображается. Любовь преображает плоть. Плоть раскрывается как цветок. Огромный, алый цветок. На нежном стебле, наполненном густым, пьянящим соком. Края разрезов расходятся как лепестки.

… Нет, не пчёлы. Мухи полетят собирать тот нектар.

Он склонился надо мной. Я почти ослеп от яркого света ламп. Я не могу разглядеть его лицо. Мне больно. Очень больно.

Моя кожа мертва. Она онемела. Она не кричит, не чувствует боли.

Боль внутри. В каждой клеточке внутренней плоти, туго завёрнутой в кожу.