Текст книги "Машина неизвестного старика (Фантастика Серебряного века. Том XI)"

Автор книги: Александр Грин

Соавторы: Лев Никулин,Лев Гумилевский,Георгий Северцев-Полилов,Марк Криницкий,Александр Барченко,Николай Каразин,Василий Брюсов,Александр Ремизов,Вадим Белов,Игнатий Потапенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Александр Барченко
«ЭКСТРЕННЫМ РЕЙСОМ»

I

Дальше море было мутное, молочно-зеленое; к горизонту накрывалось лиловой пеленой, что на востоке свисала с неба. А здесь, возле борта, вода пряталась под плотной шершавой чешуей. Перепутавшись, липли к бокам парохода вялые водоросли, обломки тростника, золотые шкурки бананов и старые пробки.

С океана на рейд забирались шквалы, сдирали с воды блестящую скользкую кожу, расстилали длинные темные коврики ряби. И с ковриком вместе, будто припаянная, вползала на рейд крутозадая джонка под жестким костистым парусом.

Малайские «прау» сновали, протискивались между судами с видом озабоченных сплетниц, а тростниковые шатры на судах черномазых тамилов уже закурились дымом; готовят ужин.

Океанское судно сразу при входе облипают двуногие паразиты; не помогают ни брандспойты, ни ругань. От «москитов рейда» под тропиками застрахован только станционер, и то не всегда. Цепляясь Бог знает за что, туземные лодки липнут к корме парохода день и ночь напролет, густым веером, как стружки к магниту.

Надо видеть, как здесь заходит солнце. Солнцу надоедает за день еле ползти под зенитом. И будто лопается нить, что держит над горизонтом этот багровый сплющенный диск. Быстро – только следить успеваешь – диск падает на воду, полощет в воде широкую алую ленту и тонет.

И нет зари. Быстро сползает темнота, тушит краски.

Далеко, над городом, встало мертвое зарево электрических «солнц». А рейд весь иллюминован цветами живыми и теплыми.

Там, где с утра еще вытравил якоря белый лебедь, красавец почтовый лайнер «Messageries Maritimes»[4]4
  …«Messageries Maritimes» – крупнейшее французское пароходное общество, просуществовало с 1851 до 1977 г.


[Закрыть], в темноте протянулось и в воде опрокинулось по три длинных ряда огненных глаз. На борту звуки оркестра. Темная масса русского «Добровольца»[5]5
  …русского «Добровольца» – т. е. парохода российского судоходного общества «Добровольный флот».


[Закрыть] тяжело придавила сонную воду ближе к выходу в море.

В башнях-трубах жестко скрежещет. Поднимают пары. И, чудится, вся эта чудовищная железная громада трепещет и вздрагивает с тихим гуденьем.

Внизу визжат и стрекочут лебедки, с шаланд грузят последний уголь. Ночью дальше, на север…

II

– Надежда Семеновна! Что с вами?

Молодая женщина зябко встряхнула плетеными бабушами на крошечных ножках, настороженно выпрямилась в лонгшезе, отозвалась рассеянно:

– Со мной? Господи, абсолютно ничего!

– Но вы побледнели?

– Просто вздрогнула. Боялась, что он сейчас сорвется в воду, этот матрос… Кстати, Василий Степаныч, кто он? Или это юнга?

Толстый кубышка-штурман пыхнул жесткой манильской сигарой, развел рукой облачко пахучего дыма, пригляделся.

– Ну, уж… какой юнга! Четвертый десяток малому идет. Это Янсон, эстонец. Ловкая шельма… Идет первым рейсом, а с делом освоился, будто родился на нашей «Туле». Что он вас так интересует?

– Просто так. Разве не прелестная группа?

Под балкончиком расплющился на воде плоскодонный туземный дощаник, груженый плодами. На корме нагие фигуры сидят, охватив руками колени, вокруг очага. Огонь мажет кровью нахмуренные лица, подчеркивает белки влажных глаз. Длинные огненные руки ложатся на воду, гладят выпуклый борт парохода. И как раз в полосе света висит над бездной, над чем-то возится стройная фигура в матросской рубашке, с сильным загорелым затылком.

Штурман перегнулся через решетку, окликнул:

– Янсон!

– Есть!..

– Ты что там копаешься? Иллюминатор? Готово?

– Так точно.

– Поди-ка сюда.

– Есть!

Матрос подергал за невидимый линь, подтянулся, змеей пополз вверх, перемахнул на руках через фальшборт, вытянулся перед столиком.

– Вот, Янсон, барыня тобой интересуется.

Изящная собеседница укоризненно повернулась к штурману.

– Василий Степаныч! Я вовсе не хотела отрывать… молодого человека от работы. Просто испугалась… Вы работали в такой опасной позе.

Стройный матрос повел глазом на лицо говорившей. Ответил не сразу, странно-холодно, с заметным акцентом:

– Покорно благодарю, барыня. Эта работа ничего… Пустяки.

– Все-таки… Вы прежде не служили в цирке?

Матрос выдержал паузу, еще более долгую, вздрогнул углами резко очерченных губ, возразил спокойно:

– Никак нет, не служил. Я с детства на море.

Пассажирка с беспомощным видом повернулась к штурману. Видимо, не знала, чем кончить беседу с этим жилистым эквилибристом, вблизи таким заурядным и вместе странным; взялась было за неразлучный спасительный портфельчик, нерешительно порылась в нем. Внезапно встретившись взглядом с невозмутимым матросом, растерянно щелкнула замочком. Вдруг придвинула столик, потянула из бокальчика чайную розу с длинным стеблем.

– Вот вам… приз!

– Бери, бери, чего же ты… – поддержал штурман. – Ишь, лапы-то трясутся. Опять наханжился на берегу? Можешь идти.

– Шельма! – заметил штурман. – А золотые руки. Ему боцманская вакансия впору.

Звонкий голос окликнул с мостика над тентом:

– Господа! Можно?.. Не помешаю?

Младший помощник, красивый крепыш в ослепительном кителе, бронзовый от загара, спустился с лесенки. Щелкнул каблуками перед Надеждой Семеновной, повторил, вопросительно глядя обожающим взглядом синих глаз:

– Нет, в самом деле… Не помешаю? Вы не стесняйтесь!

– Господи! Вот несносный мальчик.

Мальчик с наслаждением обвис в камышовом кресле, вытащил носовой платок.

– Уф! Ну и вахта. Ночью всего на два градуса ниже.

– А скоро снимаемся?

– Слава Богу, сейчас. Вон и наш старик катит.

Со стороны города вылупились и росли светящиеся зрачки, разноцветные глазки моторного катера. Стало видно, как взгоняет он грудью пенистую гору впереди, как морщится за ним взбаламученная вода.

Капитан поднялся по трапу, тяжело отдуваясь, вытирая лысину взмокшей тряпочкой, быстро перебежал балкончик. Не подошел даже к столу, торопливо откозырял привставшим офицерам, не без тяжеловесной грации сделал ручкой по адресу дамы. Через минуту снова появился на пороге, рявкнул хриплым, школы старого флота, баском:

– Василий Степаныч! Пожа-алть!..

Штурман обменялся с собеседниками изумленным взглядом, поправил кортик и трусцой направился к начальству. Младший помощник покосился вслед.

– Старик штормует… Что-нибудь случилось на берегу! Вам, разумеется, нечего тревожиться. Скорее снимемся. Через неделю вы на берегу.

– И слава Богу! Меня этот переход страшно утомил. Хорошо на море, а на земле лучше.

Младший помощник прикрыл ресницами синие глаза, выдержал долгую паузу и сказал значительно:

– Для вас лучше… конечно. Но… Вы не хотите понять меня…

– Николай Константинович! Опять? А ваше слово? Смотрите, идет капитан.

Хозяин железного чудовища, широкоплечий крепыш в куцем кителе, с Владимиром в петлице, тяжело протопал кривыми ногами из рубки в сопровождении штурмана. Подошел к столику, блеснул крупными каплями пота на лысине.

– Небожительница, ручку… Простите старика, пробежал невежей. Такая история… Разрешите присесть? Так, Василий Степаныч, с Богом, прокладывайте… Да! Классных Гринберг оповестит, а вы переселенцев успокойте. Спуститесь и объясните.

– Но в чем дело, капитан? Вы меня пугаете…

– Голубушка, Надежда Семеновна! Кабы я сам знал, в чем дело. Не знаю, не знаю… А догадываться боюсь. Мы куда вас поручились доставить?

– Во Владивосток.

– Ну-с, а теперь не ручаемся. Мой совет, перебирайтесь сейчас же на «Бонапарта». Он вас к китайцам доставит, а оттуда как-нибудь.

– А вы разве?..

– Мы, голубушка, через час тоже снимаемся. Да, да. Обратно, в Россию, а уж каким путем – не имеем понятия. В океане получим директивы.

Пассажирка встревоженно расширила глаза, сделала движение подняться с лонгшеза, нерешительно спросила:

– Но, ведь… в таком случае, я рискую совсем не попасть во Владивосток? Скажите, по крайней мере, почему… Ах… Неужели?..

– Ни за что не ручаюсь. Да вам-то горюшка мало. Вас и Китай и Индия с распростертыми объятиями примут.

Пассажирка укоризненно покачала головой.

– И вам не совестно? Я русская или кто?.. Не двигаюсь с места. Назад, так назад!

Капитан изумленно воззрился, пошевелил пальцами:

– А ваш несчастный импресарио?

Пассажирка презрительно выпятила нижнюю губку.

– Какие глупости! Разве нет телеграфа?

III

– Целый час до восхода… Ну, а я уже засыпаю.

– Надежда Семеновна! Одну маленькую минуточку… Вы увидите восход солнца в Индийском океане!

– Но вы понимаете, я хочу спать…

Младший помощник умоляюще таращил глаза.

– Николай Константинович, я до сих пор не могу добиться у вас, куда же мы, собственно, идем сейчас?

Младший помощник развел руками и голову свесил набок с выражением крайнего отчаяния.

– Сами не имеем понятия. С минуты на минуту ждем указаний.

– Неужели… война? Но ведь это такой ужас! А что будет с нами, если уже… объявлено? Нас… утопят?

– Н-ну, это, положим, – помощник обиженно встопорщился, – не так-то легко. Мы зайдем, очевидно, в порт союзной державы, вооружимся. С момента войны наша «Тула» – легкий крейсер.

– В таком случае, вам придется покинуть вашу службу. Ведь вы моряк… коммерческий?

– Мне? Я прапорщик флота. Останусь начальником той же вахты, по всей вероятности.

– И вам не страшно, скажите откровенно?.. Ах, как красиво!.. Вы видели?..

Высоко над трубой парохода сумрак разорвала зеленая молния.

Недвижно на миг стали в воздухе клубы пересыпанного искрами дыма. Тяжело нависла над головой вымазанная отсветом корма большой шлюпки, как раз над лонгшезом Надежды Семеновны.

Порвала синюю дымку новая искра.

Помощник насторожился.

– Кому-то отвечают…

Неожиданно близко раздался мужской сиплый голос, кто-то перегнулся сверху, с командирского мостика.

– Николай Константиныч! Как бы вы, батюшка, старика побудили? Телеграфист вызывает. Требует самого. Звон-ком-то неохота тревожить.

– Надежда Семеновна, одну секундочку.

Надежда Семеновна откинулась на упругую спинку лонгшеза, закрыла глаза. Над головой, на командирском мостике, снова настойчиво застонал вызов из телеграфной рубки. Постепенно оформилась, овладела сознанием новая мысль, погасила улыбку, заставила нахмурить красивые, чуть подправленные карандашиком брови.

«Неужели, в самом деле, война? Кто бы мог думать? Соседи… Сегодня – враги, злые убийцы. Давно ли Надежду Семеновну принимала Германия? Ее выступление в королевском театре… Цветы, гром рукоплескании, овации… Ее успех, почитатели. Выходка этого гвардейца, барона фон-Эберса…

Впрочем, нет ничего удивительного… Сравнить эту нацию с нами? Смешное, но трогательное обожание милого юноши с наглым домогательством перетянутых лейтенантов?.. Ее сердце, она помнит отлично, на минуту даже не дрогнуло, когда сообщили, что барон Эберс пустил себе пулю. У нее даже мысли не мелькнуло навестить его в клинике. И это не жестокость, а просто уверенность, что лейтенант останется жив. Разве она не права – с него, как с гуся вода? „Прусские офицеры не имеют права умирать от любви“ – не от него ли она слышала эту фразу?..»

Надежда Семеновна встряхнула головкой, отгоняя тяжелое воспоминание. Вдруг с легким криком выпрямилась в лонгшезе, вздрогнула, пугливо-зябко подобрала ноги.

Прямо ей на лицо лег пристальный, страшно знакомый взгляд светлых прозрачных холодных глаз. Тот же изгиб бровей, та же складка на лбу…

Сверху стучат торопливые молодые шаги. Потом залязгали ступеньки, грузно ступает толстяк-капитан.

– Надежда Семеновна! Объявлена… Минуем Аден. Франция с нами, Англия ожидается… Ради Бога, что с вами, на вас лица нет?..

– Ах, не, ничего… Просто почудилось. Мне показалось, будто кто то вошел, вон оттуда…

– Оттуда? Да это же наш матрос… Ты чего, Янсон?

– Кнехты почистить, ваше высокоблагородие, поручни протереть…

– Барыню напугал. Сгинь!

Капитан грузно спустился по лесенке, долго вытирал вспотевшую лысину, отдувался. Присел рядом в плетенку, потряс головой.

– Да, мать моя, вот… Стало быть, воюем…

IV

– Чур меня, чур! Думал, русалка, привидение… Голубушка моя, этак вы себя вконец изведете. Которую ночь глаз не смыкаете?

– Разве можно уснуть в такую жару? А на меня еще страшно действует эта обстановка, напряженность, отсутствие огней…

Толстяк-капитан оторвался на минуту от бинокля.

– Матушка, не взыщите. Теперь уж не про огни думать. И то, не сглазить, мимо Малединских-то как прошмыгнули. Николай Константиныч! Пожа-алть!..

Младший помощник отстаивал вахту и потому издали лишь осмеливался пожирать взорами пассажирку.

– Поглядите-ка, юноша, вы… Слеза, что ли, набегает?

Младший помощник взялся за свой бинокль. Оба долго передвигали бинокли вправо и влево, отрываясь от окуляра, поверяли глазом и снова прицеливались в одно и то же место на горизонте. Там, кроме мутной дымки туманного утра, на взгляд Надежды Семеновны ничего не было.

Потом младший помощник оторвал от бинокля глаза и отозвался негромко:

– Так точно!

– А? В самом деле? Позвоните-ка Василь Степанычу.

Штурман бочонком вкатился на мостик, на ходу застегивая китель. Приняв из рук капитана бинокль, будто казак в седле, подался вперед, впиваясь в горизонт. И, когда оторвался, в голосе его протиснулись зловещие нотки.

– Д-да-с!.. И знаете что? Много ближе, чем кажется.

Капитан спросил коротко:

– Сколько, по-вашему?

– Троих насчитал… по огням. А сколько потушено…

Капитан покрутил головой, пощелкал языком.

– Ce-эли! Выход один: попробуем спрятаться. Как раз на траверсе Адена. Василий Степаныч, проложите на Аден. Николай Константиныч, к повороту!.. Жарь без отсечки! Механику – чтобы чище сахара уголь!

Штурман обронил осторожно:

– Солнце скоро взойдет.

– Дудки! Под горизонтом будем.

Капитан разом помолодел, засигналил в телеграфную рубку:

– Гартвиг, алло! Немедленно начинайте вызов… Да, да, по секретному. Начинайте вызов наших судов. Начинайте сигналить: «Заметили эскадру… Три вымпела. Не решаемся идти на Аден. Ска-ти-мся к Мадагаскару». Поняли? Разумеется… Ну, пускай теперь перехватывают, колбасники!

Надежда Семеновна бледно улыбалась, пряча прерывистый вздох, пыталась шутить.

– Вот… А вы смеялись вчера над приметой?..

– Типун вам! Мы, слава Богу, ко дну еще не пущены. Коли на такие приметы в этих широтах глядеть… Дайте срок, подойдем к Адену: там на рейде этих ваших примет, как червей после дождя. Уха настоящая!

За пароходом второй уже день увязалась акула.

Капитан уверял, что этих страшных спутников парохода за сутки сменилось, наверное, не меньше десятка. Но, когда бы суеверно настроенные пассажиры ни заглянули за корму, постоянно в хвосте взбаламученной винтами пены острым пером маячил зловещий треугольник плавника. И всем начало казаться, что одна и та же акула гонится за пароходом сотни миль, ожидает, предчувствует добычу…

В рубке штурвальные быстро переталкивали рукоятки штурвала. Палуба на минуту ушла из-под ног Надежды Семеновны, и тяжко перевалилось набок чудовищное туловище парохода. Через минуту выпрямилось снова. Лишь крутой излом пенистого следа за кормой да вспухшая с правого борта водяная морщина говорили о лихом повороте. С новой силой, с высшим напряжением устремилась вперед железная масса.

Капитан вышел из рубки довольный, помолодевший. Вытер лысину, цепко расставил на мостике толстые ноги в позе лихого отца-командира старой школы. Подмигнул Надежде Семеновне на корму в сторону страшных огней и снова прильнул к окулярам. Медленно поворачивал вокруг оси свой грузный торс, обыскивая горизонт. Опять повернулся к корме и… Надежда Семеновна чуть не свалилась с лонгшеза от внезапного, зверского, оглушительного рева:

– Дья-а-аволы!.. Ис-карио-оты!..

Мячиком запрыгал по мостику брошенный капитаном с размаху бинокль. Сам капитан, с видом помешанного, широко разевая рот, простирая руки к корме, завопил, заплясал на месте.

– Искариоты! Зарезали!.. В двадцать четыре секунды подлеца на нока-рею!!..

В ужасе Надежда Семеновна увидела, как, вместе с криком, штурман и один из подручных штурвальных кубарем покатились с мостика, как схватился за голову бледный младший помощник, как сам капитан, сломя голову, кинулся к рубке, с лихорадочной поспешностью принялся передвигать какие-то рычаги, ежеминутно, с настоящим страхом, озираясь в сторону кормы.

Младший помощник простонал с отчаянием:

– Прожектор… Кормовой прожектор. Кто? Когда?..

И, обернувшись, Надежда Семеновна увидела, что за пароходом тянется длинный голубой вуаль, и там, где ложится он на воду, волны вспыхивают тысячами бликов в лучах ослепительного света.

– Но… кто же зажег его?

В ту же минуту прожектор погас.

Капитан, спотыкаясь, вышел из рубки. Прохрипел в сторону младшего помощника:

– Под суд-с, молодой человек-с… под суд!.. Выключатель не действует-с… Вахтенный начальник…

Снизу затопали шаги. Шариком вкатился на мостик штурман, красный, облитый потом, с выражением не только изумления, но и настоящей таинственности на прыщавом круглом лице.

Потом поднялись на мостик матросы-подручные. Дальше затопали беспорядочные шаги нескольких людей. Кто-то топтался на лестнице, протискивался.

Было впечатление, будто что-то тащили наверх.

Надежда Семеновна вздрогнула, с криком отшатнулась.

Из-под нахмуренного бледного лба, под спутанными прядями рыжеватых волос человека, крепко опутанного линем, с руками, грубо вывернутыми за спину, холодные глаза кинули прямо в лицо ей взгляд бесконечной презирающей ненависти. Глаза, что так напугали ее ночью недавно…

Штурман взволнованно докладывал капитану, и глаза у того таращились все более. Подошел к пленнику, кинул коротко:

– Развязать! Как фамилия? Янсон?

Пленник с наслаждением размял ноги, освобожденные от веревок, сразу выпрямился, отозвался спокойно, с достоинством:

– Флота Его Величества лейтенант фон Эберс.

– А!.. Гм… Ну, что ж? Вам мне говорить нечего. Будете доставлены в Аден, если… если ваше предприятие не увенчается успехом. В противном случае… не взыщите… Николай Константиныч! Сдать вахту. Нарядите караул.

В память Надежды Семеновны навсегда врезалась картина, как в рамке. На фоне синего неба, белая брезентовая стенка мостика; к ней прислонена скамейка, спасательная, пловучая; видна сутулая спина переднего конвоира-матроса. Он уже начал спускаться по лестнице, за ним стройная прямая фигура…

И вдруг, будто в кинематографе, разом меняется картина. Крик. Беспорядочное движение… Сразу исчезает спина переднего матроса. Задний от неожиданного удара растянулся на мостике. Через поручни, вместе с скамейкой, что-то летит в океан… Испуганный голос сигнальщика:

– Человек за борто-ом!!

Тишина. Тот же голос с оттенком недоумения повторяет протяжно:

– Человек за бортом. Челове-эк!..

Вспыхнула суета. Тревожно застучал вдоль балконов дробный топот бегущих людей.

С мостика было видно, как перила кормовых балконов облепили целые гроздья белоснежных спортсменок и разноцветных дамских блуз.

Железный гигант не замедлил хода. Рука вахтенного начальника замерла на рычаге машинного телеграфа, взгляды матросов, бросившихся к гребным судам, пристыли с нетерпеливым вопросом к нахмуренному лицу капитана.

Тот тяжело отдувался, мерил главами расстояние.

– Отставить!.. Из-за одного прохвоста не дарить немцам крейсер… Жарь без отсечки!

Капитан передвинулся на правое крыло мостика, куда кинулась Надежда Семеновна, пытаясь отыскать за кормой, среди водяных, разрисованных пеной складок знакомую фигуру.

– Вы, того, успокойтесь, драгоценная… Малому, небось, и не улыбается наше спасение. Этак он, все-таки, надежду какую-нибудь имеет, что его заметят с эскадры, когда подойдут. А уж ежели мы… никаких шансов. А-ах… П-подлая!..

Рука капитана, державшая бинокль, судорожно вздрогнула. Сам он порывисто шатнулся, будто перед ним из-под мостика выросло привидение. Вцепился свободной рукой в поручни, напряженно поддался вперед с биноклем у глаз.

– Ай!.. Господи!..

Это кричал Николай Константинович. На миг он оторвал глаза от бинокля, снова припал к окулярам, снова порывисто, с видом брезгливого ужаса, отдернул бинокль.

Пассажиры внизу заголосили еще беспорядочнее. Махали руками, на что-то указывали…

Надежда Семеновна, еле держась на ногах, переводила глаза с помощника на капитала, силилась сама разглядеть простым глазом то, что привлекало внимание за кормой.

И мутной инстинктивной догадкой в памяти осветилась картина, еще вчера встревожившая пассажиров. Скользкий зловещий треугольник плавника акулы, то исчезавший, то выраставший из моря опять, за кормой, в ключе пены…

Толстяк опустил бинокль, повернул к пассажирке изменившееся, ставшее иссиня-серым лицо. Хотел было ответить, челюсть непослушно задрожала и стукнула.

Подхватив Надежду Семеновну под руку, мягко, но настойчиво повлек ее к сходням. Сказал с видом няньки, боящейся за ребенка:

– Ничего, ничего, голубушка. Ничего… В порядке вещей-c… Вот мы сейчас с вами кофейку. Не тревожьте себя напрасно. Мы уж, того, под горизонтом. Ушли. Спрятались…