Текст книги "Болезнь Богов"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Кого и где вы, не скажу, – ворчал дед. – Деревенские одно прознают. Особливо – летом. И сейчас пушное дело идет. За норками и соболями народ ходит. Когда волки воют, из избы не выходите.

– Дед, продай ружье.

– Ружье хорошее… Сколько дашь?

          Глеб дал пацану шоколадку:

– Вовка, помни, приезжай во вторник и пятницу.

– Запомнил уже, – Вовка развернул шоколадку и тут же начал есть.

        Когда дед с внуком уехали, братья оглядели заимку. Глеб растопил печку. Пантелей принес две кирколопаты и ломы.

– Пойдем. Схорон будем копать.

– Что за схорон? От кого?

– От друзей и врагов… Сдается мне, что дед – КосойКривой из моей ходки. С ним ПАЗик грабили.

         Отойдя от изб, били промерзшую землю.

– Чем они тут промышляют?

– Дед же тебе сказал: охотники. А еще они “черные”, то есть – не зарегистрированные старатели. Золото моют. Опасные и ненадежные люди.

        Яму долбили несколько дней. Проверили, чтобы поместились двое. Сверху накрыли сколоченной крышкой. Присыпали соломой из летней пустовавшей конюшни. Туристы летом и конные переходы делали.

         Братья не заметили, что когда рыли схорон, их труды заметил приехавший с продуктами в неурочный день Вовка.

                                                                              62

         Олег и Птусь ехали в поезде.

– Почему мне всего 10 % дали? – возмущенно спрашивал Птусь.

– Ольга делила. Она теперь за главного.

– А ты ей не голова?.. Ничего, дай только Звиров сыскать. Я им счетчик поставлю. Всю отдадут.

– Всё не надо. Стричь их нужно.

– И то верно.

         Птусь пошел в туалет. Напротив туалета на крышке мусорки сидела облезлая проститутка.

– Работаешь?

          Птусь привел проститутку в купе.

– Вот, девушка есть хочет.

         Угощали проститутку. Та жадно ела и пила.

          Птусь увел проститутку в туалет. В купе были еще двое пассажиров, подавленных присутствием Птуся и Олега.

          Не успел Птусь уйти, в купе заглянули два уголовного вида молодых человека.

– Вы нашу девушку не видели?

         Олег недоумевающе пожал плечами. Чета пассажиров – сибиряков молчала.

         Уголовники стучали в туалет. Птусь не открывал. Уголовники позвали проводника.

          Птусь открыл дверь.

– Что вы там делали? – спросил проводник.

– Нам вдвоем в туалете удобнее, – напряженно рассмеялся Птусь.

– Это наша сука! – сказал уголовник, грубо хватая проститутку за запястье.

          Птусь выразительно посмотрел на проводника. Схватил уголовников за шеи и со всей силы ударил лоб об лоб. Уголовники осели на пол.

– Что смотришь?! – Птусь вытолкнул проводника в коридор вагона, где стояли вышедшие размять ноги пассажиры.                                                                                                                66

           Уголовникам Птусь показал кастет с шипами.

            Проснувшись следующим утром, Птусь увидел, что ночью у него украли ботинки.

                                                                                 63

          Денис сослался на занятость. Сказал Константину, что может поговорить исключительно на ходу. Кинул тому белый халат. И взял с собой на вскрытие. Каждого умершего пациента в течение трех дней вскрывали в морге при психбольнице.  Держался раскованно, поскольку больной умер у его отца. Денис, оставляя Константина, стоявшего в белом халате в стороне, периодически подходил к столу, у которого, рядом с патологоанатомом, стоял отец. Беды Арнольду Оскаровичу не грозило. Он проставил патологоанатому две бутылки конька, поэтому клинический и патологоанатомический диагнозы должны были неминуемо совпасть.

        Патологоанатом доставал мозг, сердце, печень, почки, кишечник. Показывал Арнольду Оскаровичу, что – то тихо говоря, и бросал в таз. Когда отец подозвал, чтобы что – то показать Денису, патологоанатом швырнул в таз разрезанные легкие, едва не забрызгав халат Дениса.

– Злится, что лишний человек на вскрытии, – пояснил Денис Константину.

– Патологоанатом кишки на место вставит?

– Откуда я знаю? Может вставит, а может нет. Может вставит, да не на то место. Я первый раз на вскрытии. Не люблю.

– А кто любит?

– Может, патологоанатом любит.  Патологоанатомы все горькую пьют… Чего тебе надо?

– Чего меня в психушку второй раз зафурычили?

– Первый раз ты вроде как откашивал. А теперь – для уверенности. Тебе типа осинового кола в грудь воткнули. Больной, ты и есть больной.

– Шизофреник на всю жизнь?

– А тебя жмет? Группа инвалидности есть, образования нет. Иди билет в кинотеатр надрывать.

– А ты, Денис, не можешь помочь диагноз снять?

– Диагноз ВК с профессором может снять. В платной клинике. Я – не профессор. Хотя сейчас одному кандидату на докторскую материал собираю. Он – доктором, я, в благодарность, кандидатом наук.

       Константин думал:

– В частной клинике диагноз снять?

– Можно и в частной. Что толку? В частной снимут, а в Серпах останешься с Sch. За покушение на жизнь Пантелея Евстахиевича с тебя же уголовную ответственность сняли. Как больного отправили на больничку.

– Там еще хуже было!

– Извини.

– Чего извини?! Ты ствол притащил.

– Когда это было? Что было, то травой поросло. Я образумился. Студенческое озорное прошлое лишь куражу в научной работе придает.

– Конечно, с таким отцом!

– Твой еще круче! И мать, болтают, родная сестра его. Ты, вроде как из семьи фараонов, а наследство профукал. Сумасшедшему ничего не дадут. А если с родичами будешь жить, станут в больницу засовывать на Новый год, день рождения, в отпуска, чтобы от твоего общества избавить. Прятать будут.

– Мое общество ненавязчиво.

– Это ты так считаешь. Оговорят. Скажут, “голоса” у тебя. Угрожал. И в больницу. Не докажешь. “Голоса” у тебя есть?                                                                                             67

– Нет. Только озвученные мысли. Что думаю, в голове проговариваю.

– Мысли приказные? Убить? Суициднуть?

– Нет.

– Твои мысли за идеаторные автоматизмы сойдут.

– Что это?

– Долго объяснять. Если по – проще тебе сказать, практически – “голоса”.

– Денис! – позвал отец к столу.

– Извини, – Денис пошел к столу. Константин невольно потянулся к столу. Он увидел, как патологоанатом вытащил из груди трупа пулю. Выброшенная пуля звякнула в почечнообразном лотке.

           Денис оттащил Константина от стола.

– Это чего? Огнестрел?

– Ничего ты не видел. Не ожидал я, что на такого кадавера нарвусь. Уходи! Отец с патом недовольны, что я тебя на вскрытие притащил.

– Что это за человек?

– Человек родственника твоего – Птуся. Кто такой, у  матери спроси.

– Вы людей с огнестрелом в психбольнице прячете? И они у вас еще здесь умирают! Это преступление!

–  “Преступление”! – передразнил Денис. – Жить – преступление.

– Скажи своему папаше: : ь мне на глаза не попадается. Встречу – убью! Он меня еще загипнотизирует! Внушит, что я дедушку с бабушкой убил. Я дедушку и бабушку люблю! И ты на глаза мне не попадайся. Бывший друг. Предатель! Тебя тоже убью!

       Денис вытолкнул разъярившегося Константина за дверь. Вернулся к столу.

– Что там?

– Константин в психозе. Надо госпитализировать.

– Сынок, ты его специально на вскрытие притащил?

– Нужен пациент, чтобы новый препарат попробовать.

         За моргом слышались крики. Санитары “вязали” Константина.

         В приемном отделении ему оформили третью, недобровольную, госпитализацию в психиатрический стационар.

                                                                               64

         Дед с внуком привезли из деревни уголь и еду. Дед внес в избу мешок. Вовка – сумки с продуктами.

– Чего же у вас так холодно, дедушка? – жаловался Глеб. – Думали полгода в тайге пожить, а тут – и трех месяцев не выдержишь. Зима, бесконечная зима. Зуб на зуб не попадает.

– А вы ближе к печке садитесь.

– Так мы лишь у печки и сидим. Отойти невозможно – леденеешь. И днем и ночью думаешь только, что холодно. В идиота в избе превратишься.

– Так вы, молодые люди, так и отдыхаете! Иные мысли уходят. Мы, в сибирских деревнях, думаем лишь о насущном. Излишние мысли к нам в головы не едут.

– Вовка, как дела? – подхватил мальчонку Пантелей. – Бери шоколад. У меня еще остался… Айда в ца-ца играть! Деньги есть?.. Нет?.. Я тебе займу.

           Пошли в пустую по зиме конюшню. На пол меж стойл поставили кон по рублю.  Стали от черты бросать подшипник. Чей подшипник ближе ложился к кону, тот разбивал. Били по краю рассыпавшихся монет, стремясь перевернуть. Тот, кто переворачивал монету, ее забирал. Братья Звиры чувствовали себя детьми с мальчишкой. Впадали в детство. Резвились, забыв обо всем. Отличие от детства: не нужно было прятаться, закрывать ногами кон, когда проходили взрослые, косясь на запрещенную детям игру на деньги. Впрочем, взрослые вца-ца играли только в Сибири. Они – Глеб и Пантелей.

            Во дворе послышался шум. Выскочили из конюшни. КосойКривой накинул на плечи мясом наружу шкуру застреленного и неумело освежёванного братьями оленя. В руки дед  взял голову оленя. Бросился по двору. Ездовые собаки, жравшие в углу внутренности оленя, подняли голову. Большинство собак осталось у кишок, остальные бросились за дедом. Дед увертывался, хохотал. Забава зашла далеко. Деда пришлось отбивать от собак жердями.

            Пришло время уезжать. Дед и внучок сели в сани. Поехали по речке, где не надо было бороться с сугробами. Накаленный весенний солнцем лед сверкал, слепил. У поворота реки трещавший лед раздался, и сани соскользнули в воду. Дед соскочил, а мальчишку намотанные на руку вожжи потянули в воду. Дед стоял и смотрел, как течение утащило Вовку под лед.

              Подбежали Глеб и Пантелей.

– Окончательно ослеп, Кривой?! – закричал Пантелей . – Мне твой внук по х.. Он твой внук, не мой! Мне больше, как игрушка. Не больше. Но стоять и смотреть, как тонет мальчишка, которого можно спасти, это за гранью…

               Пантелей сбросил с себя зимнюю одежду, разделся.  Откинул очки.

– Вовку не спасешь, – сказал дед. Губы его дрожали.

– Ты бы мозг включил, Кривой. Прокрутил варианты. Парня можно спасти. Раньше, когда золотодобытчиков грабили, ты был храбрее!

               Пантелей соскользнул в промину. Глеб через прозрачный лед отслеживал  движение брата.  Пантелей  плыл с раскрытыми глазами. Видно было плохо из за мутной воды и близорукости . Глаза щипало от холода. Метнулся в одну сторону, повернулся в другую. Подхватил захлебнувшегося Вовку за пояс. Увидел тонкий столб света сверху, разрезавший воду. Пробил тонкий, расплавившийся под солнцем снег головой, и вынырнул в другом месте, игнорируя стук верши Глеба, направлявшего его к той промоине, где он нырнул, и где свалился Вовка.

             Глеб выволок бесчувственного Вовку на лед, потом подал руку Пантелею. Глеб осуждающе посмотрел на деда. Замерзший Алексей на него не смотрел.

                                                                         65

           Оксана писала ответы в Госдуму и Кредитный банк. Отвечала на запросы, куда делись Пантелей  и Глеб. Приехала Елена Владимировна, свояченица Смирновых. Елена Владимировна предлагала бездетной Ольге родить для нее ребенка. Матка Елены Владимировны была проверена. Она шесть раз рожала на заказ.

          На запросы об исчезновении ее братьев Оксана Евстахиевна отвечала одинаково: “Пропали без вести”. А Елене Владимировне она сказала:

– Лена, спасибо за предложение родить нам мальчика. Мы с Олегом обсудим. Возьми на комоде сладости для своей девочки, Яночки.

          Анна Саакова с мужем и дочерью везли подарок Станиславе Ходченко, родившей дочку.

                                                                           66

         Олег с Птусем на лыжах отобранных у охотников, добрались до заимки.  Птусь стволом ружья постучал в окно. Олег указал на раскрытую дверь конюшни, где мелькнула чья – то тень.

         Посередине конюшни подвешенные за нижние лапы висели туши крупных медведя и медведицы Братья резали им животы, вынимая внутренности. Кровь стекала в ведра.

        Заметив Птуся и Олега, братья вышли во двор.

– Здравствуй, свояк! – сказал Птусь, приближаясь. Он протянул бумаги: Тут кое – что надо подписать: доверенности на перевод средств, дарственные.

         Из избы вышла женщина с тазом, наполненным мыльной водой. За ней – восьми – десятилетний мальчишка.                                                                                                                69

– Это кто? – насмешливо спросил Олег.

– Это моя мама – Наиля. Я – ее сын, Вовка.

– Наиля, значит, – сказал Олег. – Идите в дом!

– Оксанка послала?

– Все  послали.

         Олег протянул авторучку:

– На чурбане распишитесь.

         Пантелей  ударил Олега по лицу. На близком расстоянии Олег и Птусь не могли воспользоваться ружьями. Дрались на ножах и топорах. Встав на четвереньки, Вовка подставил Птусю спину. Птусь споткнулся и упал.  Пантелей  ударил Птуся  прикладом вырванного ружья.

      Олег сдался. Глеб склонился над Птусем:

– Кажется, Птусь мертв.

     Тело  Птуся сбросили в выкопанный ранее схорон. Закрыли крышку.

– Документы из карманов брата вытащил? – спросил  Пантелей  Олега.

     Олег кивнул.

                                                                              67

             Возвращались поездом.

– Или в этом омуте надо жить, я имею в виду Москву, или убьют, – сказал Пантелей.

– Неужели Серафиму не хочется увидеть? Сына Александра? – спросил Глеб.

– Нет. Не хочу видеть не Серафиму, не сына. Никого.

– А я вот скучаю по Станиславе. Она родила? – спросил Глеб Олега.

– Родила.

– Кто?

– Девочка.

– Как назвала?

– Без вас не называла.

     За перроном показалась большая надпись с названием города.

      Первой Пантелея обняла Серафима, потом – Оксана, оторвавшаяся от Олега.  Настала очередь Александра и Константина. Пожали руки Денис и Арнольд Оскарович, Елена Владимировна. Глеба обнимали и целовали Святослава и другие родственники. Пантелей и Глеб обнимали и целовали своих, но по – разному. От Пантелея допытывались, чем он расстроен. Он не отвечал.

                                                                               68

     Глеб и Пантелей  приехали к родителям, по возрастной слабости не присутствовавших на вокзале. После поцелуев, обниманий Глеб протянул родителям бумаги.

– Что это? – спросила Элла Леонидовна.  – Уж больно напоминают бумаги, которые Олег к вам в Сибирь повез.

– Он и вам те бумаги показывал?

– А как же! У всей семьи согласие брал, кому и сколько после вашей смерти останется, если вас не спасет.

– Олег нас спасать в Сибирь ездил?

– Еще бы! Он сказал: вам грозит смертельная опасность… Не один поехал. С братом. Они с вами вернулись?

– Олег вернулся. Насчет его брата, ничего не знаю. Пантелей, ты знаешь про Олегова брата?

– Первый раз слышу. У Олега был брат?

– Ты дурачка из себя не строй! – мать выразительно посмотрела на Пантелея. – Что за бумаги?

– Мама, ты знаешь, я наукой увлекаюсь, – говорил Глеб. – Конечно, дилетант, любитель. Сейчас… Пап, ты тоже извини. Может, глупость скажу. Сейчас появилась возможность не умирать.

– Это как? – спросил Евстахий Николаевич.

– После физической смерти в течение пяти часов труп перевозится в специальную лабораторию. Там кровь заменяют “антифризом”. Замораживают до 200 градусов ниже нуля, и хранят тело до тех пор, пока наука не научится людей воскрешать. Раньше такие фирмы были только заграницей, а теперь появились и у нас в России.

– Внутренние органы они должны вынимать, – сказал Пантелей.

– Не вынимают. Не мумии! – отрезал Глеб.

        Старшие Звиры испуганно переглянулись.

– Глеб, ты нам предлагаешь воскреснуть? – спросила мать.

– Такими же старыми и больными, как сейчас? – спросил отец.

– Я бы воскресла, – сказала мать, – но хотя бы пятидесятилетней.

– А по – человечески нас нельзя похоронить? – болезненно сжавшись, интересовался отец. – В гробах, а не в целлофане и голыми, как при коронавирусе.

– Можно. Но я думал, вам интересна будущая жизнь.

– Больших денег стоит, – поддержал брата, правда, неуверенно, Пантелей.

– На кладбище в землю ляжем, – сказал отец.

– В землю вы, папа, можете лечь лишь под теми фамилиями, которые у вас сейчас в паспортах. А заморозить на частной фирме вас можно было бы под вашими настоящими, прежними фамилиями.

– Мы, сынок, не махинировали. Мы честно жили! Врач и учительница!

– Извини, отец. На наши, как ты называешь, махинации вы с матерью в Москве живете.

– А что вы видим в твоей Москве. Из окна – спину памятника Маяковскому. Мы же никуда не ходим.

– Ходите!.. Папа, ты меня бесишь. Вас хотели обрадовать, а у вас с матерью всегда все наоборот.

– Отвезите нас назад.

– Куда? В Жмеринку? В Волгоград?

– В Волгоград вам нельзя. Там вас знают. Нельзя с новыми паспортами, с измененными фамилиями и именами жить по старым адреса.

– Верни нам старые паспорта!

– Я – не паспортный стол.

– Мы сами заявим, вернем.

– Куда вы заявите?

– Ты знаешь, куда!

– Погубить хотите?

– Глеб, они нас не погубят, но кровь попортят… Я Олегу скажу, чтобы отвез, куда хотите. Но лучше вам, мои родные, жить при нас, детях. Возраст у вас не тот.

– А часто вы приезжаете?

– Зульфия же за вами смотрит.

– Ну, Зульфия!

– Папа, мама, мы побежали!

– Плохие вы, дети! Плохие!

         Элла Леонидовна вытирала слезы.

         Когда спустились из квартиры к машинам с охраной, Глеб обиженно сказал:

– Действительно: им хорошее предлагаешь, а они не понимают. Я же не плохое предлагал?!

От всего сердца. Не смерти же мы родителям желаем!

– Дорогую операцию ты родителям, Глеб, предлагал. Считай, что сэкономил, – мрачно пошутил Пантелей.

        Глеб дал Пантелею подзатыльник.                                                                                      71

                                                                             69

                  Пантелей  с Серафимой выясняли отношения.

– Я  с тобой больше, Пантелей, спать не буду.

– Что так?

– А ты ко мне лишь спать и приезжаешь. Хочешь секса, женись! Я не требую венчания. Аня с Глебом, твоим братом, повенчались и развелись. Я хочу просто официально расписаться.

– Что это тебе даст?

– Нам даст. Ты будешь приезжать домой и спать со мной, а не только спать. Я хочу быть твоей женой, а не любовницей. Мы уже десять лет встречаемся.

– Ты прямо, как трудовой стаж, считаешь.

– Пантелей, я была замужем. Потом долго жила одна. Детей до тебя у меня не было. Но, поверь, я так долго жила одна, что привыкла жить одна. Я обойдусь без тебя. Тем более, что у меня есть сын.

– Это наш сын. Я оформил его усыновление. Признал.

– Вот и женись. Не нужны мне твои миллионы.

– Многие так говорили.

– Я – не многие. Женись, или уходи. Забудь дорогу к моему дому. Не звони. Не звони.

– Но я имею право с сыном встречаться.

– У Саши есть телефон. Сам с ним договаривайся и встречайся. Мне ты, не женатый на мне, не нужен. Хватит!

– Не любишь меня совсем?

– Люблю! Не в этом дело, – Серафима заплакала.

                                                                         70

            Анна Саакова разговаривала с  Пантелеем:

– Пантелей, если тебе и стоит на ком жениться, то – на мне. Я тебе оптимально подхожу по характеру, возрасту и имущественному статусу. Ты – Дума, я – СМИ. Депутат и журналистка – симбиотическая пара. Иногда я думаю, что ты – это я в юбке. Ты практически всегда поступаешь, как в предлагаемой жизнью ситуации, поступила бы я сама. Чувствую, и наоборот. Что это у тебя за пластырь на лбу?

– Серафима в гневе сигарету мне об лоб потушила.

– Психичка! Зачем ты с ней вообще встречаешься?! Встречи с ней опасны для здоровья и жизни. А эти ее заходы, когда она малолеток, Дениса и Константина, привечала. Неизвестно, что она с ними делала! Константин в тебя стрелял! Чудом не убил. Бросай ее! Завязывай!  И ребенок, что будто бы от тебя, не факт. Результаты генетической экспертизы она могла подделать. Ты знаешь, что в нашей стране. Заплати врачам, или кому, как тебе надо, так и будет, – Анна задумалась: – Единственное: мне нельзя так часто выходить замуж. Неприлично! Это меня и останавливает. Митрохин – не то. Сааков – сидит. Когда я была замужем за твоим братом, я тебя, вместо него, представляла. Бросай Серафиму. Бросай!

– Загалдила: бросай! Надо разобраться. Ты, Аня, смешиваешь одно с другим. Психологию с моралью, дело с досугом. Я – человек дела, и я – неважный любовник…

– Нормальный ты любовник. Для брака не так важно, кто какой любовник. Это тебе Серафима должна была объяснить.

– Я уезжаю в Читу.

– Бред! Чего тебе там делать? Не насмотрелся на кривые улицы? Не натрясся без ночного света по мостовым?

– Я хочу идти от Читы. Скоро выборы.

– В Чите достаточно своих кандидатов. Людей, которых местные знают. Ты рискуешь провалиться. Договорись с лидером фракции идти по федеральному партийному списку.

– У меня не хватает денег.

– У богатых их никогда нет. Пусть Глеб выведет из оборота Кредитного банка. Займи у моего отца. Уверена, речь идет о чем – нибудь смешном.

– Куда – смешном!

– Я не знаю, что ты за депутат, если за пять лет не можешь отбить затраченные деньги.

– К северу от Читы такая природа! Поля грибов. Свежий ветер. Озера прозрачные, как стекло. Летом по ним бродят, сняв туфли. По щиколотку в пощипывающей прохладой воде…

– …Не знаю, что там к северу от Читы. Сама Чита – помойка. Не была, но представляю. Азиаты, китайцы, полукровки.

– Китайцев там много…Читинская область – хороший избирательный округ.

– Чукотка еще лучше. Несколько десятков тысяч избирателей. Дашь всем избирателям по сто долларов, и они твои.

– Сверху отмашка должна быть.

– А по Чите тебе дадут?

        Вошла Маша, дочь Анны от Глеба, удивительно похожая на отца. Печать Звиров ложилась на их детей намертво. В руках  Маша держала портреты деда, Гундермана, и Глеба.

– Тебе чего?

– Мама, можно я портреты дедушки и папы перевешаю?

– Перевесь, куда хочешь.

         Маша замешкалась.

– Еще что – нибудь?

– Можно попить?

– Возьми – попей… Пей у себя… И никогда не вламывайся, когда взрослые разговаривают.

– Маша, ты на золотодобывающей фабрике когда – нибудь была?  В шахтах? – спросил Пантелей.

– Нет.

– А мама?

– Смеешься? Что мне там делать? А, если репортаж редакция пошлет снимать про олигарха.  Владельца  “Полюс – золота “. Мол, снять в реалиях.

        Маша вышла из кухни.

– Во дворе фабрики – золотой песок, – продолжал Пантелей. –  Горы песка.  Сероватый такой песок. Цедишь его меж пальцев, а там крупицы золота на солнце блестят

– Сентиментальщина, Пантелеюшка!  Родился и вырос ты в Волгограде, жил у тетки в Урюпинске, покорил Москву, а теперь собрался ехать умирать на север Читинской области. Какая блажь! Все вы, богатеи, чудаки, сумасшедшие.

– Что делать, если тянет?

– Был ты там что ли?

– Была.

– Представляю, какие там клуши. Все, наверное, в Москву просятся или во Владик?

        Пантелей мечтательно улыбался.

                                                                           71

         В аэропорту Пантелей  с ревнивой завистью приглядывался к обнимавшимися Станиславой и Глебом. Станислава говорила, что готова назвать новорожденную дочь по выбору Глеба, только – не Анной.  Глеб шутил, что здорово жить с персональным менеджером, которая по любви всегда подсунет по дешевке  чей – то заложенный в банк ОФЗ. Оксана провожала Олега.

         Оксана  обняла Пантелея. Станислава пожала ему руку.

         Братья прилетели в Читу. Посетили администрацию края, где встретились с губернатором и представителем Президента по Дальневосточному округу. Сели в машины. Поехали на золотодобывающее предприятие. Директор пригласил в кабинет.  На здании, в коридорах и даже в кабинете директора висели свежие предвыборные портреты Пантелея, а рядом старые содранные плакаты Птуся – Петра Смирнова..

– Бастуют мои рабочие, – сказал директор Звирам.

– Как долго бастуют?

– Торпидно – три года. Цены на золото колеблются. Добыча часто нерентабельна. Они не понимают. Полагают, раз золото добывают, зарплата должна быть высокой. Зарплата достойная, им мало… Пойдемте, добычу покажу, пока народ собирается.

        Директор вывел во двор. Лежали кучи золотосодержащего песка. Это были отвалы с низкой концентрацией металла. Директор пошутил:

– Насыпайте песок в карманы. В гостинице золото вымоете.

         Олег, смеха ради, насыпал в карман рядом идущему Семёеычу целую горсть.

         Пантелею, Глебу, охране выдали каски с фонариками. Сели в клети. Поехали под землю. Мелькали лампочки. Под землей было тесно, душно, пугающе.

          Вернулись к собравшемуся народу. Братья выступили перед рабочими. Обещали повышение зарплаты, расширенный социальный пакет. Глеб записывал в блокнот пожелания.

          Когда поехали назад, из леса раздались выстрелы. Кортеж понесся на максимально возможной скорости по бетонке. Шуршали шины, стучали бетонные плиты. За поворотом дорогу перекрыл грузовик со щебнем. Выскочили из машин. Семёныч велел рассредоточиться. Звучали выстрелы. Свистели, ударялись о камни пули.

          Пантелей  лежал с братом в пыли у дороги.

– Представляешь, – говорил Пантелей  брату, – почти в этом же самом месте я попал под обстрел двадцать лет назад.

– Кто на тебя напал?

– На нас напали. Конкурирующая организация.                                                                            

– Всегда удивляюсь, как тебе судимость удалось снять? Мне бы так.

– Олег, дай пистолет! – прокричал Пантелей  отстреливающемуся Олегу.

– Куда вам, Пантелей Евстахиевич! Ваш толстый палец между скобой и курком не пролезет.

– Уволю!!

 – Мне кажется, или так оно и сеть, – сказал Глеб,  – среди нападающих – Птусь.

– Воскрес, тварь! И дед – КривойКосой. Они нас на золотодобывающем предприятии пасли.

         Братья бежали по лесу.. В листве негромко зашумел осенний дождик.

          Совпадения имен и жизненных ситуаций в  настоящем произведении случайны.

Sorokinas2013@ gmail.com, Whats up + 7 (903) 728 -67 – 47. Убедительная просьба, при заинтересованности, прежде звонка напеисать.

Сорокин Александр Сергеевич

                                                                                                                                                       74