Текст книги "Болезнь Богов"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

                                Серафима онемела. Лицо ее перекосилось.

– Найдется мальчик.

– Вы, вы его забрали! Вам это выгодно! Вы боитесь, что мой сын станет наследником Пантелея, а вам ничего не достанется.

– Мне уже досталось, и еще достанется, если на то пошло. В любом случае. Вы, Серафимушка, в сердцах. Такое горе!.. Кто забрал вашего ребенка, установит следствие. Ребенка обязательно найдут и вам вернут. Кому он, кроме вас, нужен?

                                 В кабинет вбежал Пантелей:

– Фима, тебе нужно в больницу. Ты не в себе!

           Серафиму  привезли в психиатрическую больницу имени Н.А. Алексеева, в отделение к рекомендованному Пантелею Звиру врачу, заведующему того же отделения.  Арнольд Оскарович считался опытным психиатром. Серафиме назначили лечение, от которого она не просто успокоилась, из сосков ее, несмотря на возраст, потекло молозиво. Анализ показал высокий пролактин. И кормить грудью было некого. Серафима ждала результатов другого “анализа”: кто совершил преступление, жив ли, и где ее ребенок.

             Измученная неизвестностью, оглушенная успокаивающими препаратами, Серафима пришла к Арнольду Оскаровичу проситься на выписку. Разговор происходил в просторном кабинете с письменным столом и огромным аквариумом со стайками  тропических рыбок. Серафиму удивило, что в лечебном учреждении можно держать аквариумы, но еще большим ее удивлением было то, что у Арнольда Оскаровича Серафима встретила Дениса, который общался с доктором совсем по-домашнему. Денис дружески улыбнулся Серафиме.

              Арнольд Оскарович выговаривал Денису:

–  Денис, сынок, достоишься ты на дороге, что, как – ни будь,  декан подъедет. Ой, не испытывай терпения! Отправлю в армию!

                Заметив заглянувшую в ординаторскую Серафиму, врач кивком указал Денису выйти. Серафима спросила о выписке. Арнольд Оскарович любезно и почти игривоотвечал, что лечение сугубо добровольное. Он как специалист рекомендовал бы продолжить лечение в стационаре, а перед выпиской сделать пролонгированный укол, который следует повторять сначала раз в две недели, потом – раз в месяц, потом сменить пролонг на тот, который делается один раз в три месяца. Как поняла Серафима, можно было и настаивать, но лучше поговорить о выписке со Звиром. Ее поразило внешне какое – то несерьезное отношение Арнольда Оскаровича к ее госпитализации и лечению. Серафима решила, что долго работая в психиатрии, Арнольд Оскарович эмоционально выгорел.

                  Вечером Серафима попросила мобильный телефон, хранившийся, вместе с телефонами других пациентов, в сейфе старшей сестры. Разрешали звонить один раз в день.

– Ребеночка нашего нашли?

– Нет, – отвечал Пантелей.

– Есть надежда?

– Всегда.

– Надо запросить  интернаты, не сдали ли ребенка до года.

– Ты не можешь говорить?

– На встрече.

– Я тут с мальчиком познакомилась. Хороший мальчик из мужского отделения. Счастлив, живя на Вторую группу инвалидности.

– Здоров?

– Как и все здесь… Параноидная шизофрения… Пантелей, я соскучилась.

                      Серафима не лгала. Ее влекло к Пантелею. А он, разговаривая с Серафимой, лежал на Анне Сааковой.

– Узнай у отца, кому он паи “Восточно – европейской “ предлагает?

– Как?

– Скажи, что сама купить хочешь. Ты Гундерману дочь или кто? Он тебя в три месяца бросил. Пусть откупается.

– Мне оптимально, чтобы папка с мамкой сошелся, а он не хочет, – задумчиво сказала Анна .-Папкина новая мне в младшие сестры годится.    Папка – хороший. Он меня в детстве каждое воскресенье брал. Покупал, что хочу. Я и на фигурное катание ходила и в драмкружок, в языковую школу. Журфак папа тоже оплатил.

– Ну – ну! – поморщился Пантелей.

– Покупай ”Восточно – европейские “! Что отец сократится в “Восточно – европейской “ до 31 %, биржевые новости сообщат лишь завтра. Бумаги на торгах стопудово вверх пойдут.

– Денег свободных нет. Возьму с  “плечами “. Но мне интересно, кто, кроме государства войдет в “ Восточно – европейскую“? Не Мороз ли?

– По – любому, завтра бешеный рост.

– Ежу понятно… Благоверный пусть тоже купит. Сама купи.

– Благоверный для меня  уже купил.

– Ревную. Ты мужу про рост раньше, чем мне сказала?

                        Звир поехал в управляющую компанию при своем банке.

                        Саакова звонила отцу:

– Звир купился!

                                                                                                                             20

                                                              20

                     Забирать Серафиму из психбольницы приехала Анна Саакова.

– Пантелей попросил, – пояснила она. – Ты же, Фима, – безлошадная. В метро тебе ездить не по рангу, коли ты нынче с Пантелеем… По пропавшему ребенку – прими соболезнования, – добавила она между прочим. – Найдется, никуда не денется. Кому он нужен? Алексей никакие письма с указанием выкупных сумм не получал. Да он шантажу и не поддастся… Не возражаешь? В IKEA заскочим. Мне надо плитку для ванной купить. Меняю. Подскажешь как архитектор.

                     Серафима тяготилась обществом Анны Сааковой, которая, наоборот, держалась вызывающе непринужденно.

– Пантелея я тебе, Фима, не отдам. С чего я должна тебе его отдавать? Потому что ты одинока, а я замужем? Вот еще! Я тебя моложе, и значительно. Не с мудростью  же ему спать?.  Пантелей на двоих умен и удачлив. Вообще, Пантелей  Звир –  мужчина – достойный уважения. С независимой точкой зрения. И похороны какие своим родителям закатил! Я своим, прежде всего – отцу, такие хотела бы! За что родители легли рядом с Высоцким? За то, что мать его отбросами со школьной кухни кормила? За то, что за школу всего один раз в детском лагере был? Что за школьные годы его один раз на лето к тетке в Урюпинск отвезли! Он до сих пор сносно английского не знает! На сборе и сдаче цветного металла поднялся! А потом пошли невозвраты кредитов. Всю жизнь то за судом, то около! А старший брат, Глеб, ему помог?! У того своя история! Депутат – одно название!

                          Серафима схватилась за голову:

– Вы можете помолчать?! Просто – помолчать?!

                           Анна окинула Серафиму презрительным взглядом. Пошли по строительному развалу. Взгляды Анны на фактуру и цвет плитки был самый вульгарный. Она не учитывала другие цвета обстановки ванной, цвета обоев и мебели в комнатах квартиры. Ничего не понимала в общем фоне объекта. В результате, ответив на вопросы Серафимы относительно других цветов в ванне т квартире, Анна согласилась с ее выбором. Далее начался ожесточенный торг по цене плитки. Т.к. находились в магазине, а не на рынке, пришлось приглашать старшего продавца. Анна сказала, что она с телевидения, обещала “бесплатную“, или со значительной скидкой, рекламу. Анне подарили накопительную карту скидок. Анна расплатилась картой, чтобы получить cash back. Договорились о доставке плитки.

                       Снова сели в машину.

– Фима, я на ТВ передачу “К барьеру” возрождаю. Я – ведущая. Тебя секундантом Пантелея Евстахиевича  на передачу приглашаю. Вопрос, который задашь, тебе на почту пришлю, – Анна говорила со значением, гордясь работой, которую любила: – У меня много проектов!

                     Серафима молчала, оглушенная потерей ребенка, не оправившаяся.

– Тебя, Фима, здорово подставили с психушкой… Больница скинет, что ты там была, в ПНД по месту регистрации. Будут проблемы со справками на работу, вождение, сделки с недвижимостью, усыновлением, опять же… Тебе надо было посоветоваться с подругой. Что ты в психушке делала? С параноиками знакомилась? Они – эмоционально холодные. Вылечили тебя там?

– Мой дом. Не надо заезжать за шлагбаум. Я пройдусь.

– Как знаешь!... Догадалась, подруга, что плитку я для ванной в квартире твоего дома подбирала. В квартире Пантелея, где ты была!

– Еще бы! Я же – архитектор.

– Вот именно, ты – простой архитектор. А я ведущая из телевизора. Я Пантелею нужна, чтобы его по ящику показывали. Это поднимает рейтинги, доверие к его банку, что способствует доверию значимых людей государства, когда идет финансирование проектов, доверию вкладчиков. Курсы на бирже растут.

– А я Пантелея люблю просто так! И он меня любит просто так. Это и есть любовь.        21

– Как мы старомодны! Любовь, дорогуша, имеет свою структуру, как купорос… Ладно, не дуйся. Я к тебе в подружки навязываюсь.

– Не нужна мне такая подруга!

– Есть и похлеще!.. Хочешь быть с Пантелеем, держи конкуренцию!

                                                                         21

               Пантелей Звир внушал “детям”:

– Константин, если ты за пример берешь Дениса, то он на подготовительные курсы мединститута ходит. А ты что? Не поместил ли я тебя в элитную частную школу, а толк. Звонила классная: ты пропускаешь занятия. Что ты о своем будущем думаешь?

– Что мне думать, когда ты у меня, папа, есть.

– Ну, а институт? Ты хочешь  с аттестатом средней школы остаться? И за аттестат мне придется заплатить. Почему ты СМСки мне не присылаешь, а только наговариваешь. Боишься, что орфографические ошибки увижу? Так у тебя в телефоне есть автокорректор.

– Наговаривать мне проще… О будущем я думаю. Денис, кончно, в мединститут поступит. У него отец в приемной комиссии. А я огляжусь и бизнесом займусь.

– Каким бизнесом?

– Еще не знаю. Огляжусь, сказал!

– Вот и оглядись… Кто тебе денег на бизнес даст? Стартовый капитал?

– Ты.

                Пантелей Звир вздохнул.

– А ты, что молчишь?! – набросился он на Дениса. – Говори! Ты же для него авторитет.

– Что я?.. Не доставайте Константина!

               У Звира запотели очки. Снял, протер фланелькой из футляра. Чистота стекол не удовлетворяла. Звир отбросил фланельку. Повернулся к детям спиной. Пошел в ванную, на ходу глотнув таблетку из коробки.

– Давление поднялось. Пойду – умоюсь.

                Звир вышел. Дети переглянулись. Денис со значением поглядел на пиджак Звира, висевший на спинке стула. Константин подскочил к костюму, быстро обшарил.

– Yes! – Константин победно показал бумажник. Заглянул внутрь. Содержимое наполнило его еще пущей радостью.

               Подростки бегом, через две ступеньки, спускались по лестнице. Радостное возбуждение переполняло обоих.

– Почему ты отцом его называешь? Он же тебе – дядя?

– Я думал, ему это льстит.

– По– моему, его это бесит.

– Как я мечтаю отделать его. Так бы и врезал по башке. Когда мы у него, меня подмывает, зайти сзади и врезать ему сифоном по голове!

– Дойных коров не убивают!

– Ненавижу! Ненавижу его!

– Почему?

– Потому что притворяться надо. Льстить, угождать ему за бабло.

– Твое дело – угождать дяде или нет.

– Ему все угождают! Все его боятся, и ему угождают. Не только в семье… Я его убить готов!

– Сядешь!

– Надо, чтобы на меня не подумали, а бабло забрать! Красиво жить станем! Нюхать и курить траву станем каждый день. Заграницу поедем! На Сардинию, где там круто?!

– Она тебе минет уже делала?

– Ты же девушками не интересуешься?

– Я – всеядный!

                    Мальчишки задорно рассмеялись.                                                          22

                    Пантелей Звир смотрел на опустошенный, брошенный на середину стола бумажник:

– Вот дурачье! Потратят деньги, опустошат карточки, а дальше что?!  Новые деньги не заработают. На животе приползут новые деньги просить. Уметь зарабатывать деньги – это в крови. Либо это есть, либо – нет.

                     Пантелей Звир проверил карманы:

– И телефон свистнули!  Бандиты!

                                                                     22

                   Анна привела в квартиру Серафимы молодого шизофреника, с которым та общалась в психбольнице. Милый, робкий двадцатилетний мальчик.

– А это – Гена. Он хотел увидеть тебя. Я и привезла. Гена еще лечится. Его отпустили в пробный отпуск.

                   Серафима в больнице болтала с Геной во время прогулок в зимнем саду, но она недоумевала, зачем Анна приволокла душевно больного из психбольницы.

– Я заезжала узнать, не удастся не информировать ПНД, что ты в психбольнице лежала. Но Арнольд Оскарович сказал, что выписка уже пришла. Диагноз тебе поставили тяжелый -

F 20. Возможно приглашение из ПНД.

                Гена застенчиво улыбался. Он взял из вазы мандарин. Очистил, съел. Потом задумчиво стал пожирать корки.

                В открытую дверь вошел заранее предупрежденный и приглашенный Анной Пантелей Звир.

– А это Гена – друг Фимы по психбольнице. Счастливо живет на пособие по инвалидности в триста долларов.

– Я – богатый, – подтвердил равнодушно Гена, тянясь за следующим мандарином.

– В Камбодже он мог бы быть принцем, – Пантелей  переглядывался с Серафимой и Анной, негодуя на тупую ревность последней.

                 Вошел Глеб. Из-за его спины выглядывал его, Глеба, охранник и Митрохин, следователь, второй муж Анны Сааковой..

– Господин депутат, – насмешливо протянул Алексей при виде брата. – Какими судьбами? Вы зал заседаний перепутали?

– Нашли твоего сына. Он мертв. Вам с Серафимой надо поехать на опознание.

                  Серафима упала в обморок.

                                                                 23

                  Когда Глеб с Пантелеем, будучи подростками, воровали в бане, Глеб стоял на стреме, а  Пантелей вскрывал шкафчики и шарил по вещам. Если заходил посетитель, оба изображали, что они не при чем, торопясь уйти. Один раз вышел помывшийся мужик, принявшийся одеваться из недавно обчищенного шкафчика. Подростки онемели, но мужик оделся, не заметив, что из карманов исчезла мелочь.

                Еще они любили играть в ца-ца. Это когда проводилась черта. На кон ставились монеты. От другой черты, в десяти шагах, бросали подшипник. Первым разбивал стопку монет бросивший подшипник ближе к черте,  на которой стояли деньги. Те монеты, что от удара перевернулись решкой, он забирал. Бил по краешку других монет, норовя перевернуть. Как только монета не переворачивалась, ход переходил к тому, кто по точности броска был на втором месте. И так далее. Выигрывалось тем больше денег, чем больше переворачивалось монет. Для игры, преимущественно, использовались деньги, украденные в бане, куда ходили раз в неделю. Часть денег экономили на школьных обедах. Отец, врач, принес домой аптекарские весы с гирьками. Ольга, сестра, не игравшая в ца-ца, предпочитала что-нибудь взвешивать на аптекарских весах. Иногда она использовала мелкие монеты, подаренные братьями. Оксана любила играть в продавца в гипермаркете.

                     Глеб поступил в университет, и уехал в Москву. Как-то на каникулы он приехал к родителям посоветоваться, стоит ли ему жениться на известной женщине – экстрасенсе, ранее передававшей психическую энергию, лежа в постели с известным политиком, или на телеведущей, подруге  Сааковой. Родители были ошеломлены. Всех этих людей они лишь по телевизору видели. Как сын их сыскал? Отец с матерью предложили Глебу выбрать самому. Глеб женился на телеведущей, “чтобы чаще по телевизору показывали “ (он уже тогда собирался заняться политикой). Но жена скоро умерла от “передоза “. Совместных детей, как ни старались, у них не было.

                     Братья встречались редко, но когда собирались, шутливо обсуждали необходимость последующих женитьб. Обоим было за пятьдесят, и пора пришла, если не прошла. Хотелось жены богатой, молодой, к которой и сердце бы лежало, и помочь мужьям могла бы в бизнесе, банковском деле и депутатской деятельности. Красота не стояла на первом месте. Оба сменили столько женщин, что научились включать воображение. Перебирали возможных невест. Замужество женщины не останавливало. Предстоящую невесту можно было рискнуть развести. Встречались, конечно, упертые – возрастные, замужем за состоятельным, обремененные детьми.

– Я бы женился на Сааковой, – рассуждал Глеб. – Барышня, бесспорно, избалованная.  Вышла за следователя Митрохина из-за его внешней привлекательности. Познакомилась, когда по заказу конкурентов, он бизнес ее отца – Гундермана – чистил.

 прокуратуре?

– Какая разница?! Митрохин Анне надоел. Совместных детей у них нет. Девочка у нее от Саакова.  К девочке она, как королева: “приведите, уведите”. Нянька с ней сидит. Я как-то к дому на Николиной горе подъезжал, мы с Сааковой соседи, видел, как ее нянька в приоткрытое окошко курит.

– Где Саааков?

– В Германии от “новичка” лечится.

– Хорошо, что Аня от политики отошла.

– Папа мог вставил… К Гудерману хорошо бы через дочку подобраться. Банк его куда моего круче!

– Ты с Анкой спал?

– Кто с ней не спал? Ленивый?

– Как она в постели?

– Как резиновая, гуттаперчевая, что ли. Ей все равно с кем. Она в постели сосредоточена на своих ощущениях. Кончить любым путем. Но, когда Анна трезвеет от секса, то есть, удовлетворяется, немедленно включается ее тщеславие – желание делать карьеру, стремиться все выше, оставаясь в центре максимального внимания.  Опять же – мужчин. Она страшно жадна до мужчин. Станет дочь постарше, она и ее к своим мужикам приревнует.

– И все – таки, Анна – опасный и одновременно – лакомый кусочек.

– Отец ей не очень доверяет.

– В этом и интрига.

– С ней спать, как с черной вдовой тарантула. С Анной не расслабишься. Жениться на ней, жить с ней – это работа и работа тяжелая. Позволь третье сравнение: с ней в постели, как со шпионкой или серийной себялюбивой убийцей, готовой на все ради эгоизма и удовольствия убийства.

– Страшный человек! Убийственная женщина! Она гордится, когда мужиков, как мертвых бабочек, в альбом собирает.!

                                                             24

        Мертвого младенца Серафимы заподозрили среди детей, лежавших в морге больницы. Но она отказалась его признать. С ее слов, “не хватало любимых родинок “.                  24

        Глеб с сочувственным лицом повернулся к Константину:

– А эта операционистка, Станислава Ходченко, у тебя в банке еще работает?

– Твой персональный менеджер? Конечно, работает. Ты предпочитаешь по финансовым вопросам ко мне на прямую обращаться, а так, конечно, можешь и через нее бизнес – вопросы решать. Твое право.

– Она смешно репрезентуется в соцсетях. Все фрифольнее и фривольнее позы принимает. Сфоткалась в три четверти, будто по мобильному телефону говорит, а попку в брюках игриво оттопырила.

– Каждый презентуется на Whats Upе, как хочет.

– Я ее в купальнике видел. У нее на крестце над трусиками какой-то слоган на санскрите. Надо бы перевести, для интереса.

– Глеб, тебе персонального менеджера не заменить?

– Оставь. Она все равно ничего не делает. Как – нибудь приеду к тебе в банк, приглашу Станиславу на чай.

– Приезжай. Наши операционистки и менаджеры любят за состоятельных клиентов замуж выходить. Решишь матримониальный вопрос. Перед выборами политическую партию не меняешь?

– Шутишь? На переправе коней не меняют. Я – в партии власти. Глядишь, с твоими кредитами в двенадцать “бессмертных “ войду. В благодарность за три – четыре сессии деньги твои отобью. Пролоббирую.

         Вышли из морга. Серафима отстранялась от Пантелея.

         Через некоторое время, гуляя в одиночестве по парку около  дома, Серафима столкнулась с мужчиной, гулявшим с собакой и ребенком в коляске. Ребенка звали Яночка. Собаку звали  Джек, а мужчину – Арнольд… Оскарович.                                                    24

         Арнольд Оскарович жил с семьей неподалеку. Арнольд Оскарович  пригласил бывшую пациентку к себе, когда жена была на работе. Младенец спал в соседней комнате, пес – на коврике у двери.  Серафима отдалась Арнольду Оскаровичу, испытывая болезненное удовольствие воскресшей памяти. Серафима пыталась забыться несчастий.   Как женщина она готова была по сто раз входить в одну воду.

                                                                  25

         Глеб и Пантелей приехали на заснеженное кладбище проконтролировать установку надгробного памятника родителям – двух скорбящих ангелов. Целый год их вытачивал модный скульптор. По периметру стояли охранники. Малый кран поднимал памятник. Около надгробного памятника суетились рабочие.

– Неправильно, Пантелей, мы живем! – сказал Глеб.

– Почему неправильно? Воруем? – усмехнулся Пантелей.

– Дело не в том, что воруем, а вообще – неправильно. Это глубже и проникновеннее. Вот мы стоим на кладбище, а мне кажется, что сама земля источает неправильность.

– Становишься сентиментальным, Глеб… Как твоя предвыборная кампания?

– Выходит, нельзя ее вести по-другому, чес ведется. Помнишь, мы как – то с тобой вздумали ради моих выборов  в Гольяново по квартирам ходить. Так это невозможно: зазывают в квартиры, усаживают за столы, угощают, наливают. Задают сотни вопросов. А ты, как уж на сковородке.. Обещаешь, обещаешь, зная, что не выполнишь, а если выполнишь, убыток случится в другом месте. Они слепые, не понимают. Им крикни: воруют! И они поверят. А громче кричит обманщик и вор. За два часа один подъезд обошли. Ходить по квартирам избирателей – абсолютно не эффективно. Нужны телевизор, реклама и обязательно – скандал.

        Пантелей поморщился, показав рукой, как развернуть скорбящих ангелов над могилой.

– Все плохо тебе. Везде грязь. Но для цветов нужен навоз. Когда было, по – твоему, хорошо?

В детской скудости? Когда куртка была велика и подпоясывали?  Когда бегали на лыжах с мягким креплением? Играли в снежки?

– Хотя бы и так. Но точно не сейчас. В прошлом или будущем.

– Или когда яблоки мы с тобой воровали, а сестра, Оксана, за соседским забором на тасе стояла? – продолжал ёрничать Пантелей.

         По заснеженной дорожке бежала припоздавшая Оксана с мужем Олегом и “детьми “ – Константином и Денисом.

         Глеб жестом указал оператору “заснять “  торопящуюся родню. Глеб с детства увлекался видеосъемкой. Когда-то мечтал стать режиссером. В детстве он снимал на подаренную дядькой крошечную видеокамеру, напоминавшую авторегистратор. Потом перешел на телефон. Теперь за ним ходил оператор. Если к депутату подходил гражданин с вопросом или за автографом, оператор снимал. Кадры, при необходимости, можно было передать на телевидение или использовать в рекламных роликах при переизбрании. Особенно оператору следовало стараться, если депутат делал что – нибудь “полезное “ для народа, решал вопрос.

Пантелей Звир считал съемкой целесообразной. При покушении на жизнь или здоровье в кадр могли попасть нападавшие.

                Позже сидели в загородном доме Глеба. Поминали родителей. На большом экране смотрели видеокадры детских шалостей, домашней работы родителей, семейный досуг. Собравшиеся умилялись. Ольга плакала, вспоминая детство.

– Если ты так сниматься любишь, чего во ВГИК не пошел? – подкалывал Пантелей.

– В кино просто так не пробьешься. Нужны связи, деньги?

– А у нас денег нет?!. Ты – Глеб, человек талантливый, пробивной. Стал бы режиссером, руководителем кинообъединения. Меня бы продвинул возглавить Госкино, ФК. Я бы тебе призы за фильмы давал, финансировал. Как у нас и принято, брат брату.

– Тебе в Госкино нельзя. Не только непотизм, коррупцию разведешь.

– А в Роскосмос мне можно… Нет, я хочу, чтобы за роли мне артистки отдавались…

– Пантелей! – остановила брата Оксана. Она подняла полную рюмку: – Давайте родителей помянем.

              Выпили. Пантелей посмотрел на пылавший камин:

– Меня соседка беспокоит. Совсем с панталыку сбилась.

– Серафима Ангелантьевна?

– Она.

– Малолеток к себе водит. От вкусов Анны Сааковой не отличишь.

– Все они одинаковые!

– А вы, кобели?! – вступилась Ольга. – Серафима забеременеть хочет.

– Похоже, ей уже все равно от кого. Крышу, вообще, сорвало. И Константин к ней ходит.

– Где он?

              Глеб прислушался:

– В бильярд с Денисом играет.

– Олег, позови!

             Явился Константин.

– Костя, ты к Серафиме Ангелантьевне ходишь?

– Кто это?

– А ты не знаешь? Соседка моя.

– Фима, что ли?

– Фима!.. Что ты у нее делаешь?

– Чай пьем!.. Мы с Фимой сдружились, когда она меня из интерната забирала. Школьные контрольные мои Фима проверяет.

– А мать не может?! – возмутилась Оксана.

– Мать не предлагала!

            Зашел Денис. Услышал разговор:

– Вы Константина хуже кормите, чтобы он к тете Фиме в гости не ходил. Чтобы сил у него не было.                                                                                                                       26

               Оксана хлопнула ладонью по столу.

               Глеб отвел Пантелея в сторону:

– Тебя старые – то не беспокоят?

– Какие старые?

– Смотрящий  – Птусьи иже с ним.

– Тише, тише.

– А кто не знает?

– Дети.

– Мне тут фээсбешники по депутатскому запросу интересную инфо подкинули. Вон тот пидор, – Глеб указал глазами на Дениса, евшего ложкой черную икру из розетки, – вроде как, сын смотрящего, пившего тебе кровь на зоне, откуда мы тебя еле вытащили, а потом для светской жизни отмыли.

– Так его отец – Арнольд Оскарович?

– За кого и как при нашей жизни можно порeчиться? Денис живет у Арнольда Оскаровича с малолетства. Денис Арнольда Оскаровича папой называет. Тот его сыном.

– Константин тоже меня папой называет!

– Арнольд Оскарович – муж свояченицы, сестры жены, старшего Смирнова, которого ты укокошил…

– Я никого не убивал!

– Да ладно! Мы тут свои. В то, что ты не убивал старшего Смирнова, никто не верит. Ни родные, ни чужие. Ты сам не веришь. Вернее, ты знаешь, как было на самом деле. Ну, не за некорректное ведение банковской документации ты сидел? Не за нецелевое же использование? Потом – твой дурацкий побег. Дружки – мелкие бандиты, с которыми ты инкассаторскую машину под Магаданом, или в Якутии, все путаю, ты брал. “Черные “ золотоискатели под Читой. Замарал ты себе биографию. Если б не либеральное время, не быть бы мне депутатом.

                 Пантелей отдувался, как рыба, выброшенная на берег. Глаза его бегали:

– Продолжай!

– Не факт, что Арнольд Оскарович – отец Дениса. Он с супругой – бездетен. Они усыновили Дениса – сына Смирновской свояченицы и среднего Смирнова. Есть информация, и с достаточной уверенностью, могу это предполагать. Средний Смирнов. Петр или Птусь, и есть смотрящий, который унижал тебя на зоне, где ты отбывал. Что говорить, ты все прекрасно знаешь!  Не знаю, как Птусь не заказал тебя…

– Был случай в ПКТ, потом – массовая межнациональная драка на общем режиме.. И что?

– Что средний Смирнов, смотрящий, возможно,повторяю, и есть биологический отец Дениса.

– Можно генетические пробы сделать.

– Это дело добровольное. Согласится ли на это средний Смирнов?

– Птусь еще сидит?

– Птусь по моей инфо  еще сидит. Ему не плохо в одноместной камере с телевизором. Если наскучит, по его выбору сокамерника подселяют. Он – человек властный, неуступчивый. Сокамерники у него типа денщиков…

– Откуда у тебя все это?

– Я тебе сказал, от фээсбешников. Большая часть, чего донес, мне было сказано устно с изъятым на входе мобильным телефоном.

– Петр Смирнов – “апельсин “.

– Ну, это ты так говоришь. Он утверждает, что звание вора в законе не покупал. Признавался на сходке.

– “Апельсины“  тоже на сходках признаются.

– Я этих, ваших, тонкостей не знаю. Не сидел. Ты бы поосторожнее с Олегом. Он – младший Смирнов, а у тебя – в охране.

– Америки не открывай! С Олегом у меня отдельные договоренности.

– А с Петром Смирновым нет у тебя договоренностей?                                                27

– Ты что?!

– А что ты Дениса привечаешь? Ты, Пантелей, двойную игру с братом не веди!

– Я с тобой честен. Вот думаю, как против Петра  Смирнова использовать, что предполагаемый его сын – нетрадиционал. Для вора в законе – это позор, западло.

– Ну – ну…  Сына он сам убьет…Заканчивай вечеринку!

              Олег с Оксаной задержались внутри дома. Воспользовавшись этим, когда вышли во двор, Пантелей подозвал к себе начальника охраны. Это был плотный, коренастый человек, чем – то напоминавший ростом и осанкойПантелеяя. Семеныч ранее он служил в ФСБ. Охранял Президентский отель. Вышел на пенсию. Перешел в охрану патриарха. Потом, как и большинство охранников Пантелея, к нему. Пантелей знал Семёныча и его семью достаточно хорошо. Бывал у него в гостях в трехкомнатной квартире в сталинском доме на Кутузовском проспекте. Семёнычевой дочери, которая училась на экономическом факультете ВГИКа, Пантелей одалживал золотые часы для съемок персонажа, изображавшего богатого человека  в учебном фильме.

– Семёныч, ты больше мне Олега Смирнова в смену не ставь.

– Хорошо, Пантелей Евстахиевич… А что так? В охранном агентстве, что Олега в  не ставят,  спросят.

– Просто не ставь в смену, и все. Я так хочу.

             Семёныч прекрасно знал, что Олег – зять Звира.

– А с зарплатой его как?

– Контракт с ним не разрывайте. Зарплату пусть получает по-прежнему.

– Олегу что сказать?

– Придумай! Скажи: пусть отдохнет… Не говори, что я приказал.

– Понял, – Семёныч задумчиво поглядел на Пантелея.

             Ни Семёныч, ни Пантелей Олегу ничего не сказали.

             Глеб и Пантелей сели вдвоем в одну машину, на заднее сиденье. За их лимузином потянулся кортеж. Выехали на Рублево – Успенское шоссе и почти сразу же попали под обстрел. По кортежу стреляли из трех припаркованных джипов. По капоту лимузина чиркнула неразорвавшаяся граната. Сработал второй гранатомет. Граната ударилась в надкрылок переднего колеса. Лимузин подбросило и перевернуло. Шоссе заволокло черным дымом. Из припаркованных джипов выскочили какие-то люди.

         Отстреливавшийся Олег выволок Пантелея из лимузина. Ведя к другой машине, закрыл телом. Олег вздрогнул. Пуля попала ему в плечо, слева от бронежилета.

                                                                26

         В целях безопасности Глеб предложил, до выяснения ситуации, “отсидеться “ в Государственной Думе. Глеб вошел в Госдуму вместе с охраной первым. Скоро остальным оформили пропуска. Оружие оставили в сейфах ФСО.

         Журналисты уже знали о покушении. С видеокамерами и микрофонами они толпились от лестницы, по коридору между новым и старым зданием. Подозревали, что покушение связано с политической деятельностью Глеба, организовано “несистемными маргиналами”. Отнекавшийся журналистам Глеб на ходу заметил группу азиатов, прижавшихся к стене у входа в столовую, поскольку коридор заняли журналисты.

– Не хочешь этого курда у себя на даче спрятать? – тихим голосом, смеясь, предложил он Пантелею. – Его Интерпол ищет. Предложи Анатолийскому ТВ, от меня, его интервью за миллион долларов.