Текст книги "Средняя степень небытия (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Девушки разделись до бюстгальтеров и трусиков. Валерий разделся полностью. Сопровождаемый казашкой, он пошёл по выстланному ковром коридору мыться. В зале он заметил оставшуюся девушку, которой прежде отдал деньги. С пустым ничего не выражавшим лицом она курила, наклонившись к пепельнице. Мимика лица её соответствовала той, что была у казашки десять минут назад. Валерий почему-то подумал, что девушки напоминают заводных кукол, вернее, лживых заводных кукол.

С нервной двусмысленной улыбкой на узких устах казашка помыла Валерия. Он сидел в пенистой чугунной ванне, казашка – на краю. Валерий смотрел на ржавый кран, слушал журчание воды в сливе. Он пытался расслабиться. Обмотав полотенцем вокруг бёдер, казашка снова повела его в так называемый кабинет. По дороге он увидел, что курившая девушка отгородилась от коридора широкой тёмной занавесью, ходившей в петлях по леске у серого пыльного потолка.

Валерий улёгся лицом вниз на высокий кушет. Из магнитофона зазвучала медленная музыка релаксации. Валерину спину девушки смазали маслом, молча начали делать общий массаж. Довольно сильными кистями казашка мяла спину, стройная катала деревянной скалкой по стопам. Горел ночник. Валерий наблюдал отражения девушек в мутном широком зеркале на стене с драными обоями в цветочек.

– Хорошо делаете массаж, – похвалил Валерий, склонив голову на руки.

– Стараемся, – откликнулась стройная.

– Есть медицинское образование?

Девушки засмеялись.

– Я раньше работала медсестрой… в урологии, – призналась казашка.

– Масло пахнуть не будет?

– Оно не пахнет. Проверено. Мы берём масло без запаха… Повернитесь – попросила стройная.

Казашка перевернула кассету. Зазвучала  другая музыка, томная, со вздохами. Девушки перешли к эротическому массажу; изгибаясь, скользили по телу Валерия своим телом.

– Как вас зовут?

– Меня – Надя, – отвечала стройная.

– Меня – Софья, – сказала казашка.

Валерий вздрогнул:

– Софья – странное имя.

– Почему странное. У нас многих так зовут. Это немецкое имя, – сказала казашка, ползая по груди Валерия развитой грудью в просвечивающем чёрном бюсгалтере.

– Нет, оно не немецкое. Это греческое имя, – заметил Валерий.   Просто это имя будто преследует меня. Сегодня ты уже четвёртая Софья.

Казашка надула губы. Она не хотела ничего слышать о других Софьях. Валерий чувствовал, что скоро кончит.

– Кстати, ты не знаешь, Соня – это уменьшительное от Софья?

Из коридора донёсся душераздирающий вопль, потом ещё один, другим, визгливым старческим голосом. Валерий вскочил. Завернувшись в полотенце, вслед за девушками он выбежал из комнаты.

В коридоре они застали такую картину. Поперёк порога входной двери лицом вниз лежала миниатюрная девушка. Полы короткого халата раскрылись, обнажая ноги. По желавшему лучшей чистоты полу раскинулись мокрые волосы. Когда Валерий, Надежда и Софья зашли в массажный кабинет, а старуха скрылась на кухне, миниатюрная Олеся отправилась мыть голову в освободившуюся ванную. Каждый занятый своим делом, девушки и Валерий массажом, сопровождаемым музыкой, старуха приготовлением обеда с обязательным шипением сковороды и бульканьем кастрюль, они не слышали звонка в дверь. Его расслышала за шумом воды склонившаяся над ванной Олеся. Она распахнула дверь, не позаботившись о цепочке.

Валерий, придерживая спадавшее с бёдер полотенце, перевернул девушку на спину. Кожа молодого лица её вспузырилась от выплеснутой в глаза кислоты. Под грудью на полу лежала брошенная опасная бритва, которой перерезали горло. Хлещущая из сонной артерии кровь заполняла коридор, впитываясь в ковёр. Казашка Софья отступила, чтобы не замочить кровью босые ноги. Тело Олеси агонизировало. Валерий подумал, какую дикую картину, наверное, представляли они все вместе. Истекающая кровью с лицом выжженным кислотой проститутка на пороге притона, две другие проститутки – в лифчиках, едва прикрывавших соски, в трусах – спереди листочек, сзади ленточка, врезавшаяся в попу, безобразная расплывшаяся бандерша – сутенёрка с мочалкой седых волос на голове и половником супа в руке, наконец, он сам, оперуполномоченный и клиент в одном лице, со спадавшим махровым полотенцем, обёрнутым вокруг бёдер. « Если меня застанут здесь, мне конец, – подумал Валерий. – Как пить дать, выпрут из органов. » Тем не менее, он спокойно сказал:

–Надо вызвать милицию.

Старуха бросила на Валерия косой взгляд. Нравом видно она обладала скандальным.

– Помогите мне! – сдержано приказала старуха девушкам.

Ухватив за ноги, она с девушками втащила кровоточащий труп глубже в коридор.

– У нас тут своя милиция, объяснила старуха. – Софья, возьми тряпку и ведро, замой пол. Надя, позвони  Эльдару Измаилычу!  А вы одевайтесь, нечего тут стоять, – распорядилась бандерша, оператор на телефоне, владелица блат-хаты, кто там она была.

Валерий возвратился в массажный кабинет. Он посчитал за лучшее послушаться старухи и быстро оделся. Из невыключенного магнитофона лилась расслабляющая музыка. Валерий вышел в коридор. Там его ждала старушенция.

– Вот ваши деньги.

– Зачем они мне?

– Вас же не довели до полного удовлетворения, – сухо резюмировала старуха.

– Ждём вас снова, – произнесла дежурную фразу Надя. Осознав, что сказала глупость, она замолчала.

Чтобы добраться до двери, пришлось перешагнуть через труп. Валерий боялся браться за ручку, чтобы не оставить отпечатков. Старуха открыла ему, тоже перешагнув через труп.

– Это женское преступление. Проверьте девушек, что работали у вас раньше, – пробормотал Валерий.

В ответ он услышал молчание. Дверь хлопнула. Казалось, лифт движется бесконечно долго. Валерий застучал ногами по лестнице, моля бога не встретить ни кого, кто мог бы засвидетельствовать его пребывание здесь.

Стрелка часов приближалась к восьми вечера, домой ехать было рано. Валерий решил заскочить к любовнице, которую не видел пару недель. Наташа, пышнотелая кустодиевская красавица  с пустыми волоокими глазами, шапкой золотистых длинных волос, трудилась продавщицей в одной из булочных на Адмиралтейской набережной. Валерий направил потрёпанный фрегат шестой модели «Жигулей» туда. Моросил мелкий дождик, грязь от встречных машин летела на стёкла. Неистово с отважным скрипом работали перевязанные изолентой щётки. Разглядывая от пыли, копоти, городской нечистоты стёкла, Валерий гадал не пора бы помыть машину. Хотелось явиться к Наташе при минимальном автомобильном параде. Отсутствие времени, мысль,  что непогода может усилиться, а в дождь машины не моют, отодвинули его санитарную инициативу. Перед Троицким мостом Валерий свернул налево. Наташу он обнаружил стоящей на пороге с сигаретой в зубах. Она жадно затягивалась. Плотную Наташину фигуру вульгарно облегал мятый халат работницы сферы обслуживания. Под левым глазом Наташи семафорил фингал.

–Наташа, бог ты мой, что с тобой?! – воскликнул Валерий.

– Пустяки… Отдыхали… Надо очки надеть. Не обращай внимания,– коротко без волнения отвечала Наташа между затяжками.

– Как у тебя сегодня со временем? – спросил Валерий. Его влекло к этой тяжелой монументальной человеческой скульптуре, соединявшей в себе дитя, мать, женщину и тотальное отсутствие добродетелей.

– Могу, – отвечала Наташа, бросая окурок и кобылкой топча его ногой. – Подожди до полдевятого, выручку в магазине посчитаем.

Валерий ждал у магазина условленного часа. Как обещала, в срок впорхнула Наташа. Пассажирское кресло грузно затрещало под Наташей.

– Тётю Аню возьмём?

– Кто такая?

– С работы. Познакомишься. Очень интересный человек.

Подошла тётя Аня, маленькая пьяная женщина под шестьдесят, села на заднее сиденье. От Наташи и тети Ани пахло свежим перегаром.

– Валер, давай тётю Аню завезём, – попросила Наташа.

Тётя Аня жила у Банковского мостика. Зашли к ней. Наташа достала бутылку водки.

– От  стола осталось у заведующей юбилей.

В маленькой опрятной кухне тёти Ани, со множеством цветов, развешанных на стенах в аляповатых агрессивных обоях, разместились вокруг стола. Тётя Аня нарезала салат. Валерий не пил ничего, тётя Аня пила мало, Наташа набралась быстро. Тётя Аня ругала мужчин, долго рассказывала отвратительные истории о последнем муже.

– Какая вы прекрасная пара! – потом воскликнула она, глядя на совершенно пьяную Наташу и трезвого Валерия. Тётя Аня погрозила Валерию кулаком. – Береги Наташку! Она мне как дочь. Обидишь – убью!!

– Он не обидит. Он хороший, – уже не модулировано сказала Наташа, допивая водку и прижимаясь к Валере. Щёки и скулы её раскраснелись, за краснотой синий фингал почти исчез.

– Ты ещё глупая Наташка! Мне б твои восемнадцать лет… Ой!..

– А вот мать моя никак Валеру не признаёт, – севшим голосом рассказывала Наташа.

– Мать твоя его знает?

– Он у меня на дне рождения был. Восемнадцать роз подарил… Мать говорит, не нашей породы, не пьёт. А он за рулём! – Наташа горячо чмокнула Валерия в подбородок.

– Мать как? Не пьёт?

– Куда там? Опять в запое. Не говори, тётя Аня, это боль моя, – Наташа вытряхнула бутылку. – Сейчас матери инвалидность оформляю.

Наташа положила горячую ладонь на внутреннюю часть Валериного бедра.

– Валер, поедем в баню…

Валера быстро встал. Поехали.

В сауне, поскользнувшись, Наташа упала. Она никак не хотела вставать, пьяно просила оставить её в покое. Валерий позвал банщицу. Вдвоём они подняли Наташу, усадили на скамью, одели. Наташа заплетающимся языком просила извинить их, что с ней  так. Наташа икала.

По дороге из сауны Валерий купил Наташе пива и сигарет. Подъехали к наташиному дому. Наташа не выходила из машины, курила, просила Валерия не бросать её сегодня, предлагала ехать ночевать в гостиницу. Наконец, Наташа ушла.

Валерий с мобильного телефона позвонил жене:

–  Супруга, ты где?

– Сняла квартиру у Александро-Невской Лавры.

– Что так далеко?

– Так получилось.

– Софья не вернулась?

– Нет.

– Еду.

– Можешь не приезжать!

Найдя по адресу новую квартиру, Валерий позвонил в дверь. Открыла жена.

– Явился!! Как от тебя воняет? Если хочешь есть, готовь себе сам…

Жена ушла в спальню. Валерий разглядывал необжитую квартиру. В коридоре стояли чемоданы, сумки, лежали неразобранные, неразвешанные вещи.

Валерий приготовил себе яичницу, выпил чаю. Принял душ, лёг в постель. Чтобы избежать близости, жена спала в пижамных брюках и сорочке.

   Наутро на летучке Данила Евгеньевич строго изучил потрёпанное лицо Валерия:

– Плохо спал, Степанов?... Переживаешь, что в тебя стреляли?

– Да – нет…

– Да или нет, Степанов? В обиду тебя не дадим! Хотя товарищи склоняются, по ошибке ты под пули подвернулся. Кому ты нужен?! – Данила Евгеньевич мрачно хохотнул.

Криминалист Евгений одиноким тенорком поддержал шутку начальника. Данила Евгеньевич строго кинул в него взглядом. Евгений умолк.

– Извини, охрану тебе, Степанов, приставить не могу. Мы охрану лишь гражданским даём.

Валерий напряжённо ожидал, что начальник заговорит об убийстве в массажном кабинете. Субпроституционная блат-хата в их районе. Однако Данила Евгеньевич об убийстве на блат-хате молчал. Он говорил о другом: на Фонтанке обнаружили труп замерзшего бомжа, на Литейном  пьяный упал под трамвай, на площади Восстания ночью сожгли палатку, владелец которой отказывался платить дань рэкетирам, на стадионе « Зенит» случилась большая драка между болельщиками, перекинувшаяся на Невский. Каждому из оперуполномоченных Данила Евгеньевич давал задание… Возможно массажистки укрыли труп. Как обмолвилась старуха-бандерша, девочки работали под крышей Эльдара Измаилыча, Япончика. Что сделали девочки и старуха с трупом? Расчленили, вывезли за город, бросили под лёд? Ещё одна мать не дождётся дочь-хохлушку, отправившуюся на заработки в Питер.

– Степанов!

– Я, – вздрогнул Валерий, погружённый в свои мысли.

– Бери практиканта и дуй в больницу, там киллер Царя Липецкого показания давать начал.

– Есть!

– Ешь… Практикант за дверьми дожидается.

Дик, которого из псевдокоректности не допускали на оперативки, сидел в коридоре, опустив нос в книгу на английском языке.

– Про любовь читаешь? – поинтересовался Валерий.

– Немножко, – смутился Дик.

    В больнице  смертельно пахло манной кашей и какао, заканчивался завтрак, когда Валерий и Дик поднялись в палату. Киллера охранял молодой заспанный сотрудник. Заметно было, что сотрудник действительно часто бодрствовал всю ночь, он еле держался на ногах. В десять утра ему обещали прислать замену. Вместо замены приехал Валерий с Диком.

– Ну что, заговорила роща золотая? – спросил Валерий у дежурившего сотрудника. Перед молодым милиционером и Диком Валерий чувствовал себя начальником.

– Заговорил, – сонно промямлил сотрудник. – Я кое-что записал, не всё, … в диктофоне батарейки сели.

Валерий достал служебный диктофон, щёлкнул кнопками. Кассета не крутилась. Валерий высыпал батарейки на ладонь:

– Дуй! – Что за чёрт! У меня тоже не фурычит!!

– Товарищ старший лейтенант, разрешите сбегать перекусить, раз вы здесь? – попросился сотрудник. – Как заступил, с вечера не ел…

–Дуй!– согласился Валерий, поймав себя на мысли, что невольно перехватил манеру выражаться и лексикон Данилы Евгеньевича. – Купи нам с Диком по беляшу и воды…Дик тебе с газом или без? – уже проще продолжал он.

– Без газа.

– Слушай, подожди… Как ты с ним общаешься?– Валерий смотрел на мертвенно-бледное лицо киллера. Из носа раненого тянулись трубки к банке с мутной жидкостью на подставке.

– Его растолкать надо. Только врачи ругаются, если увидят. Говорят, не жилец он.

– Тебе его он сказал?

– Главного просил. Сказал, надо сделать важное заявление.

– Когда это было?

– Часов в шесть утра. Тогда он проснулся, сейчас опять ему поплохело…

– Не забудь батареек купить. Как купишь, мы братка растрясём…

Сотрудник убежал. Валерий оставил у постели киллера Дика. Сам вышел побродить по коридору.

В больнице царило утреннее оживление. Больнёе шли с завтрака. Медсёстры разносили по палатам термометры. Процедурная раздавала утреннюю порцию таблеток. В конце коридора появилась группа врачей, совершавших обход. Валерий зашёл в туалет, там топором висел табачный дым. Жадно курили астматики и два или три в белых халатах врача, то ли студентов мединститута.

Валерий сделал маленькое дело, вышел в коридор и скорее почувствовал, чем понял, что что-то произошло, и сразу побежал. Метнулся  поперёк движения сестринский халат. В палате выщипывала глаза пороховая гарь. Около кровати киллера  лежал на полу оглушённый Дик. По шее и груди киллера растекалось кровавое пятно. Выхватив пистолет, Валерий выскочил из палаты.

В коридоре визжали. Пробираясь между плеч, спин и колясок больных, возвращавшихся с завтрака, Валерий  видел впереди себя то появлявшийся то исчезавший белый халат. Вот из-за поворота вышла группа студентов, и халат затерялся в толпе. Валерий опрокинул тележку с лекарствами, отодвинул полную медсестру, выскочил в поперечный коридор, соединявший два здания, новое и старое.  Коридор был пуст. Валерий повернул к тому месту, где последний раз видел белый халат,  принадлежавший, по его мнению, стрелявшему.   Он открывал одну за другой двери, попадавшиеся на пути. Везде его встречало безразличие или недоумение. Врачи, занятые заполнением историй болезни, памятками в процедурных листах, вскидывали удивлённые глаза, бросали недовольные беспокойством взгляды.  То строго. То кокетливо смотрели медсёстры, сортировавшие утренние порции лекарств и инъекций. Суматоха улеглась, и едва кто мог вспомнить её причину. Валерия принимали за одного из больных.

Валерий возвратился в палату. На кровати рядом с мёртвым киллером сидел Дик. Он вытирал носовым платком багровое потное лицо, уголки слезящихся глаз.

– Это была женщина, молодая девушка, блондинка. Я не уверен, что она была не в парике. Она вошла с капельницей, будто поменять…Внезапно из-под полы халата выхватила пистолет, выстрелила два раза мне в лицо, потом тому в грудь.… В меня промахнулась, а в него…

Валерий сел на кровать рядом с Диком и трупом, провёл ладонью перед глазами киллера. Зрачки на свет не реагировали. Валерий понюхал воздух.

– Дик, девушка не промахнулась. Тебе повезло, что она в тебя выстрелила два, а не три  раза. Первые два заряда были с перцем, остальные – боевые.

В палату вошёл молодой сотрудник. К груди он прижимал бутылки с водой и пакет с беляшами.

– Я батарейки купил, – сказал он.

Из расспросов юного сотрудника Валерий узнал, что киллер перед гибелью успел сообщить следующее. Операцией по устранению Царя Липецкого руководила женщина. Вела она себя осторожно, на общей « стрелке» появилась лишь раз, конкретно описать её киллер не мог. Подробную информацию он собирался дать в обмен на гарантии безопасности, снижение срока возможного наказания и перевод денег, которые он получил за участие в убийстве, с его  счета на банковский счёт матери.

Офицеры не пришли  в ту ночь. Не пришли они и в следующую. Трое суток их продержали в дежурстве из-за убийства Государя. Только когда основные злоумышленники были задержаны, и один из них, Рысаков, начал давать показания, называя товарищей, помогая следствию распутывать слаженную сеть конспирации, офицеров усиления распустили, оставив на службе обычное количество. Третье отделение по причине  ли скорби по усопшему правителю, по поводу ли  радости по восшествию нового государя, от которого ожидали, как водится на Руси, жёсткой руки и наведения порядка, сопровождаемых повышением жалованья жандармам, просто так ли от безделья – загуляло. Офицеры пили в трактирах, пили дома. Разгульные толпы наполняли сомнительные и дозволенные публичные дома.  Дом баронессы Элизабет фон Гроденберг открыл двери. Предоставив празднично украшенный зал для всех способных платить.

Наряженная в белое атласное платье, с пунцовыми розами по подолу и груди, алым бантом на шее, россыпью фальшивых брильянтов в высокой причёске, Софья сидела на стуле среди других проституток, с ужасом ожидая, что её выберет кто-нибудь из куражащихся полицейских.  Веселье принимало всё более болезненную форму. Шампанское и водка лились рекой. Непрерывно поднимались тосты  за Александра Александровича, великих князей и полицию.  Едва стоявший на ногах безусый поручик  прокричал про судьбоносность русского народа. Майор с бакенбардами почти кулаками играл польку на белом фортепиано. Капитан-малоросс плясал под польку гопака.  Офицеры выбирали проституток, поили их, тащили на танец, не стесняясь друг друга, отпускали сальности, пощипывая девиц за зады, вели по винтовой лестнице на второй этаж в номера. У лестницы вертелась расфуфыренная баронесса Гроденберг в лиловом платье, огненном парике, серьгами как у цыганки, с копейку мушкой у рта. Баронесса выдавала ключи от комнат и собирала плату. Незаплативший в рай не допускался.

Ужасу Софьи не стало предела, её выбрал  бывший в публичном доме тот самый офицер, что проводил обыск  у Гели Гельфман. Софья его узнала сразу, как он вошёл. Она всячески отворачивалась, прикрываясь веером, чтобы не встретиться с офицером глазами. Он же не обращал на неё никакого внимания. Разговаривал с офицерами, смеялся, много пил. Ещё когда он вошёл в компании товарищей, Софья заметила, как он хмелён. После добавленных нескольких рюмок взгляд его сделался совершенно мутным, и он вряд ли что уже соображал отчётливо. Выбор им Софьи произошёл случайно. Товарищ офицера, полный коротконогий с залысинками капитан лет тридцати пяти, схватил Лизу из Рязани, сидевшую в голубом платье рядом с Софьей, пустил Лизе леща и указуя на Софью крикнул сослуживцу:

– А ты бери эту! Держи, а то убежит!

Офицер, не глядя, схватил за платье Софью и поволок наверх за собой. Баронесса у лестницы успела снять с обоих товарищей плату. Хитро подмигнув Софье, она высказалась аллегорически:

–  Сегодня рухнут мосты!

Но прежде рухнули не мосты, а сам жандармский офицер. Едва войдя в комнату, он упал на постель и пару минут лежал без движения. Хмель одолел его, Софья решила, что он уснул. Не тут-то было. Офицер зашевелил ногой, потом рукой, приподнялся и тупо посмотрел на Софью, расположившуюся на оттоманке у туалетного столика.

– А-а-а…– невнятно бормотал офицер. Он встал, схватил Софью за талию и повалил на кровать. Чувства Софьи бушевали, она искала глазами подсвечник, чтобы ударить офицера.

Офицер выпрямился, сел на кровати подле Софьи, стал раскачиваться так, что заскрипели пружины.

– Вот видишь, я пьян, и ты думаешь, я пьян, – тяжело заговорил он. – Но я не так пьян, чтобы не понимать… Ты полагаешь, я пьян из-за.. каких-то государственных причин, Государя…– последовал выразительный жест, – а его сына… – офицер поднял указательный палец вверх, хрипло засмеялся и стиснул талию Софьи до боли. – Нет! Меня бросила любимая женщина. Ты знаешь, как больно, неприятно, когда тебя бросает любимый человек? Ты, проститутка?! Ты торгуешь собой, тебе может всё равно, а у меня душа болит. Не за Россию, чёрт с ней, а за любимую женщину. Она вот такая, как ты. У неё есть руки, ноги, грудь. Лицо, и там, – офицер провёл влажной ладонью по подолу Софьиного платья, – всё как у тебя, и других. Различие, как говорится, в нюансах. Парле франсе? И всё-таки, она любимая, а ты так. Ты можешь полюбить меня, стать мне верной, а я одно буду любить ту, которая отказала. Она выбрала барона, ей маменька сказала, а меня – к чёрту! Я был не прав, я напивался, но я пил меньше, чем буду пить сейчас. Я был груб, я назвал её…сукой. Я. Русский офицер, дворянин, небедный, нет, назвал любимую сукой и …ударил, да, потому что любил, а она меня нет. Она играла мной, требовала подарков, которые не ценила… И я отвергнут. Что делать мне? Застрелиться? – офицер неслушающимися пальцами неловко вынул из кобуры револьвер и бросил рядом на постель, – или жить так, без любви?  – офицер  захныкал, заплакал, уткнув лицо в ладони. – Я турок не боялся, а теперь плачу из-за женщины. Так обидно…

– Мне кажется, что ты плачешь не оттого, что любил, а от оскорблённого самолюбия, – нерешительно подала голос Софья. Момент близости отдалился, и она осмелела.

– Какая разница? Когда любишь не всё ли равно, что в основе любви, любовь, ненависть или честолюбие? У тебя нет шампанского?

– Тебе не нужно больше пить, ты итак пьян.

– Ты ещё не видела меня пьяного… Дай мне воды.

Софья налила из графина воды. Офицер пил, проливая себе на грудь.

– Тебя как звать?

– Марина.

– Марина, будем веселиться!! – офицер вскочил с постели, насколько это способен сделать чрезмерно выпивший, потащил Софью в какой-то дикой несуразной пляске вокруг кровати, занимавшей середину комнаты. Офицер притопывал, вёл себя как маленький ребёнок, скачущий у ёлки. Софья мягко сопротивлялась. Период возбуждения кончился, офицер снова упал на кровать, и уснул теперь уже надолго. Софья села в кресло у окна. Она смотрела на спящего, всё более проникаясь к нему отвращением. Нет, она не готова, отдать офицеру свою честь.

Оглядываясь на спящего офицера, Софья выдвинула ящики комода, достала оттуда постельное бельё, стала связывать в канат. Крайнюю простынь она привязала к трубе водяного отопления, подобное новшество уже существовало в Санкт-Петербурге. Скрипнуло отворяемое окно. Порыв  мартовского воздуха влетел в комнату, зазвенел в горлышке графина. Софья порывисто следила за офицером, по телу которого прокатывался сквозняк. Офицер невнятно забормотал во сне, не просыпаясь. Софья испытывала жутчайшее искушение взять брошенный на постели револьвер, но не решилась. Она полагалась на браунинг. Он лежал в ящике комода под бельём. Софья достала браунинг, спрятала на груди. Натянув простыни, Софья попробовала прочность каната. Узлы затянулись, должен выдержать.

Перекинув тело через подоконник, Софья, отталкиваясь ногами от стены, спускалась с четвёртого этажа. Ей казалось, никто не заметил, тёмную фигуру, проскользнувшую между освещённых окон борделя. Софья не догадывалась, что в ту  минуту, когда она посчитала себя спасённой, дверь  её комнаты в публичном доме открыла отмычкой женская рука в серой перчатке.

В шляпке с вуалью, в редингтоне в комнату Софьи вошла та женщина, которую Софья именовала Третьей. Осмотревшись, убедившись, что Софья бежала, а офицер спит сном мертвецки пьяного, Третья на секунду скрылась в ванной. Скоро она вышла оттуда, сжимая опасную бритву. Позавчера Софья брила этой бритвой ноги. Третья склонилась над офицером, одним движением перерезав ему горло.

    О случившемся Софья узнала из утренних газет и сразу почувствовала себя больше, чем вне закона. Любой добропорядочный гражданин обязывался указывать на преступницу пальцем, при задержании ничего не возбранялось тому, кто прибил бы её до смерти.

Подремав остаток ночи на Московском вокзале, делая вид, что ожидает поезда, Софья, как только рассвело, отправилась на розыски человека, которого полагала единственным, способным ей помочь. Это был некий мелкотравчатый писатель, служивший смотрителем пушкинского мемориала на Мойке. Там же неподалёку он жил. Писатель вышел из врачей,  и Софья хотела посоветоваться, есть ли возможность через знакомых докторов переменить внешность, а так же – достать необходимые паспорта. Писатель этот краем участвовал в революционном движении. Внешностью он походил на Андрея Желябова и считался его двойником. Однако никаких серьёзных дел ему до сих пор не поручали, он находился в запаснике, во втором эшелоне.

Софья поднялась на второй этаж обычной тёмной петербургской пахнущей щами и мочой лестницы, дёрнула за шнурок звонка рядом с медной табличкой, содержащей надпись – Аристарх Титыч Истомин, музейный смотритель.

Софья давно не виделась с Аристархом Титычем. С последней встречи около года назад он похудел, высох. И ранее Истомин отличался сильной субтильностью, сейчас подкожножировая клетчатка покинула его совершенно. Кожа натянулась на кости, мышцы и сухожилия. Аристарх походил на подвижную куклу. Помимо собственных быстрых движений, управляемых мозгом, некие аутохтонные импульсы периодически прокатывались по его нервам, сводя судорогой пальцы рук, шеи, угла рта. С Андреем Желябовым Аристарха вряд ли можно было спутать, и Софья удивилась, почему организация выбрала именно его на роль двойника. После того, как он похудел и сбрил бороду, остатки похожести совершенно улетучились. Что-то неуловимо напряжённое задумчивое и вместе с тем экзальтированное осталось от Андрея, не больше. Любой человек, перед которым поставили бы задачу отличить Андрея и Аристарха, посчитал бы подобное задание странным. Если Андрей был русым в рыжевизну,  волосы Истомина выглядели почти белыми, льняными. Строение аристархова черепа, как  грудного и тазового костяка, отличалось узкостью, изящностью, не желябовской деревенской широтой и плотностью.

На смотрителе была одета коричневая тройка с чётным галстуком-ленточкой. Своим звонком Софья оторвала Аристарха от работы. На бюро лежали разбросанные бумаги, лежало перо, стояла склянка с чёрнилами.

– А вот и Софьюшка пожаловала! – закричал Аристарх, бросаясь навстречу вошедшей. – Давненько нас не баловали посещениями высочайших революционных особ.

–Тише, тише, Аристарх, – отвечала Софья, улыбаясь и подставляя для поцелуев щёки. Ей нравился этот подвижный экспансивный человек.

– Давай свою доху, поухаживаю за тобой, – тараторил Аристарх, помогая Софье раздеться. – Чаю?

Ничего другого у Аристарха не водилось. Софья кивнула, прошла по квартире, положила ладони на горячие изразцы русской печи.

– Ну что разгромили вашу организацию? Доигрались? – спрашивал Аристарх, устанавливая на поднос стаканы, наполняя густой заваркой.

– Когда-то эта организация была и твоей, – нахмурилась Софья.

– Сколько лет, сколько зим! Я теперь в другие игры играю…– Аристарх подошёл ближе, всмотрелся Софье в лицо: – Ты ли это, Софьюшка?

– Кто же ещё?

– Не двойник ли твой?

– Двойник мой в тюрьме.

– Готовится…? – Аристарх сделал жест, изображая повешение. – Хитра и отважна ты, Софьюшка, нельзя тебе поверить. Вот все газеты полны твоими фотографиями, стала ты знаменитостью…

Софья краем взгляда скользнула по первой полосе листка, положенного перед ней Аристархом.

« Задержана Софья Перовская, дочь отставного министра внутренних дел, против воли родителей вставшая на путь революционного террора, выдвинувшаяся в руководители запрещённой организации «Земля и Воля». Мстя за арест своего гражданского мужа Андрея Желябова, Перовская устроила гибельное покушение на Государя. Арест Перовской совершён благодаря показаниям, данным полиции Николаем Рысаковым, бомбистом участвовавшим в преступлении…»

Софья отодвинула газету, отхлебнула чаю:

– Я не читаю газет. Там пишут о преступлениях, которые я не совершала.

– Конечно, всё чёрное ты полагаешь белым. Ты же, Софьюшка, с полицией антиподы. По их мнению, ты грабишь и убиваешь, а по твоему – защищаешь униженных, а если и воруешь, то у воров…

– Сильно ты переменился Аристарх. Раньше ты по-другому судил.

– Я тебе говорю, что переменился. Я новую книгу творю.

– О чём?

– Это отдельная тема. Я про другое с тобой, Софьюшка, хочу говорить, про то, что ты сейчас не понимаешь, а я раньше не доходил. Про игру.

– Какую такую ещё игру?

– Вот то-то меня и прояснило, что если смысл жизни бедных, богатыми стать, а богатых – богатства приумножить, для нас средних, более-менее довольных положением своим имущественным, главное – поиграться во что-нибудь. При чем, играя в одно, мы частенько недопетриваем, что играем в совсем другое.

– Сложную мысль ты, Аристарх, завернул.

– А мысль такая, ты и Андрей в революцию играли, не ради революции, а чтобы жажду признания свою удовлетворить, стать начальниками, командовать, полагаться самыми умными, учителями человеков, не без вытекающих материальных последствий; потом, играя в эту самую революцию, вы не заметили, как в иную игру заигрались…

– В какую же, Аристарх? – иронично поинтересовалась Софья.

– А вот в ту, по поводу которой ты и пришла ко мне.

– Сейчас уйду.

– Сиди-сиди. Я любя. Так вот, вторая игра, самая главная, незамеченная, но играемая. Игра в двойницизм, своеобразную иерархию.

– Двойницизм. Интересное слово какое.

– Ещё бы. Из-за нужд конспирации, я все заблуждения создаёт жизненная необходимость, вы поделили организацию на тройки, чтобы никто из одной тройки другую не знал, и выдать не мог, а для руководства придумали ещё двойников, верно?

– Аристарх, что у тебя с головой? Я перед тобой сижу.

– А вот если бы в тюрьме сидела не настоящая Софья, её что определить бы не могли? Что и Геля Гельфман, и Рысаков, и Михайлов, и другие могли бы спутать? Не бред?

– Нет, они не могли бы спутать, задумчиво сказала Софья, отхлёбывая чай.