Текст книги "Средняя степень небытия (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Послушай, дорогой,– Япончик приблизил дышащее  пивом лицо  к валериному, – владеет казино, Петя Гришковец, не мальчик, он сам разберётся кому платить, чтобы не трогали. А Царь Липецкий – новый человек, он приехал к нам в Питер и стал всё заново делить. Липецкий многим на пятки наступал. Им тот же  Гришковец был не доволен, потому что мне он десять процентов за «крышу» отстёгивал, а Царь хотел с него пятнадцать снимать. На мойке Царь с хохлами Чистопольскоми столкнулся, они две новых кафешки не поделили. Притоны на обводном Царь делил с Цыганом Буачидзе. Ты к ним, следователь, обратись. Они тебе много чего полезного расскажут, – Япончик поднял палец и покачал перед носом Валерия, – а ко мне не лезь, у меня и без тебя проблемы. Я про то, кто хлопнул твоего Царя, знать не знаю, ведать не ведаю…

– А  всё-таки, Япончик, ты врёшь, – спокойно заметил Валерий. – Действительно многой братве Царь дорогу перешёл, но только ваши две бригады стрелялись на стрелке в ресторане Англитэр.

Япончик рассмеялся:

– Так это спор о музыке вышел. Мой Галчонок первое отделение концерта, кстати, посвящённого Дню милиции, должна была закрывать. Всё договорено было, а Царь в последний момент, стал птаху свою совать, у неё дар вдруг открылся, и переплачивать за место. Ну и возникла тут кутерьма. Я про разборку эту даже говорить не хочу.

– Тогда два человека погибли, один – твой боец, другой – случайный.

– Слушай, следователь, это твои ментовские дела, кто там у тебя погиб или под машину попал. Меня это не касается. Мои бойцы – бессмертны, в огне не горят, в воде не тонут… Раз уж ты такой центровой, давай я лучше тебе байку расскажу. В твоём хозяйстве бой-курица завелась.

– Что ещё за бой – курица?

– Сам не знаю, но если поймаю, шею сверну, – Япончик приоткрыл дверь в зал. Охранники встрепенулись. – Мулла, зайди для разговора с товарищем милиционером.

Мулла спокойно отложил палочки, вытер салфеткой губы и покорно направился в соседнюю комнату.

– Ну, Омар, выкладывай свою печальную историю, – сказал Япончик закуривая, – нет повести печальнее на свете, чем когда девушка перед азером в ответе.

Мулла переминался с ноги на ногу, краска залила его до ушей.

– Их было двое, – наконец выговорил он.

– Начинай по порядку, – приказал Япончик. – Парень недавно из медресе, – пояснил он Валерию.

– Сначала она была одна… Мы с Тимуром поехали на дискотеку, на площадь Восстания…

– Так и Тимур, мой племянник, там был,  вот кому ещё уши драть, – вставлял Япончик.

– Время уже было часа три ночи. Полно было пьяных, но мы всё ещё ни кому не решились подойти. Тимур предлагал одну, я другую. Мы так и стояли, толкая друг друга.

– Естественно, вы хотели русскую.

– Мусульманки этого не делают.

– Чего этого? … Ладно, продолжай!

– Так гремела музыка, что кричать надо было друг другу в ухо, непонятно как они друг друга понимали…

– Надо мало слов.

– Мы стояли уже часа полтора…

– То есть где-то до полпятого…

– Когда одна девушка, блондинка, подошла и пригласила меня. Танец был быстрый, я не знал, как танцевать и просто прыгал…

– Ты что в сутане был?

Омар побагровел до пунцовости:

– Я был в джинсах и свитере. Она не знала, что я мулла.

– А ты не знал, что она воровка, думал – только шлюха.

– Она сказала, дашь сто долларов и я твоя.

– Ты дал.

– Я обещал. У меня были те, что ты дал, фальшивые.

– Омар, сейчас получишь по губам!

– Извини, дядя.

– Продолжай!

– Она сказала, ну что поедем к тебе? А я, ко мне некуда. Она: тогда к нему, про Тимура. А я сказал, у него тоже общежитие закрылось.

– Мальчик у меня живёт, – грубо потрепал по шевелюре молодого муллу Япончик. – Если б к дяде привёл, она б живой не ушла.

– Тогда она сказала, можно ко мне, но у меня квартира без мебели. Я отвечал, это ничего, только как мы будем? Она сказала, в этом проблем нет, если ты согласен. Я сказал, что согласен. Тогда она сказала, что время терять, едем. И прямо посреди танца мы пошли. Я спросил, нет ли у нее девушки для Тимура. Она сказала, что нет, но в следующий раз будет. Она может и с двумя за двести. Но мне было жалко денег, хотя они и фа…

– Омар!

– А Тимуру вдруг стало обидно, что она не его выбрала, он не хотел платить свои. Машина была Тимура, и он был сильно недоволен, что ему нас  ещё надо везти. Тогда она сказала, что она девушка скромная, но видит что мы ребята хорошие, поэтому согласна с двумя за те же сто, только из скромности просит, чтобы один из нас по очереди в машине сидел. Ну мы и подъехали к этому дому.

– Тимур нашёл бы этот дом? – спросил Валерий, до этого молча слушавший.

– Я думаю, да. Старый дом под снос на Фонтанке.

– И чего вы там делали?

– Она пошла мыться. Я остался ждать. Уже светало. Она долго мылась. Потом вышла, голая, брюки и кофточку держала в руках, прикрывалась. Я хотел к делу, а она сказала, что я тоже должен помыться.

– И ты?

– И я пошёл в ванную. Ржавая такая, вся в плесени. Но вода была и горячая и хоожная.

– А Тимур?

– Как мы и договорились, в машине остался… Когда я вышел, она чайник поставила электрический, со свистком. Он так мерзко пыхтел и свистел. А она в одной кофточке и джинсах, подвязанных как набедренная повязка вокруг обнажённых бёдер, подъехала ко мне на роликах.

– На роликах? – вырвалось у Валерия.

– Ну да, на роликовых коньках. И сказала мне: « Убегай!».

Япончик захохотал, показывая, что он не в первый раз заставляет молодого муллу рассказывать неприятную историю:

– Представляешь, следователь, «картину, забавную на вид…». Молодой олух, голый, ведь так было а?! убегает, а за ним гоняется в одной кофте девка на коньках.

Мулла из пунцового сделался как помидор:

– Она сказала, что это игра.

Япончик хохотал так, что у него выступили слёзы:

– Комнаты в этих домах большие, и вы по ним носились, а?! Ты впереди, она за тобой!!

Мулла, стоявший перед сидевшими на диванах Япончиком и Валерием, места себе не находил, главное не знал куда девать руки, держать, как футболист, впереди или прятать за спину.

– Потом она сказала, выпьем ещё чаю. Я сказал, что уже не хочу, мы и перед тем пили. Меня стало так в сон клонить, что ничего не хотелось. Потом меня замутило.

– Тимур нашёл балбеса спящим голым на полу, – сказал Япончик без смеха. – А теперь, балбес, покажи, чем ещё тебя шлюха наградила, кроме того, что украла паспорт и деньги.

– Деньги были фа…

– Заткнись, я тебе сказал. Спускай штаны!

Омар поднял полы рясы, зажал концы её подмышкой, спустил брюки. На левой ягодице пылала огненно-синяя татуировка в виде печати с достаточно чётко читаемой надписью «Женский легион».

– Ты хоть помнишь, как она это сделала?

– Помню через сон, было больно, но не мог проснуться.… Вот что я нашёл возле чайника, –  в потной ладони муллы лежала пластмассовая ёмкость для альбуцида на 5 миллилитров.

– История известна. Там был клофелин.

– Вот видишь, следоватёль, что у тебя в Центре твориться, как моих пацанов опускают…Если ты эту шлюху не найдёшь, я сам её на штырь тупым местом посажу… Иди, – Япончик отпустил вспотевшего Омара.

Валерий встал.

– Япончик, что ты мне голову морочишь?! Убийство человека равнять с мутной историей, куда твой племянник по собственной глупости влип.

– А Царь не на свои вилы напоролся? Так про любого можно сказать, что он в своей глупости виноват. Вашему лицемерному правосудию, господин следователь, пора  бы разбираться, главное не то, что убили, а за что убили. За некоторые трупы надо премию давать.

– Япончик, твоя воровская философия мне известна. Все преступники, чтобы оправдаться, себя на место бога ставят, убивают злодеев, грабят богатых, потому что у бедных нечего взять и, ограбивши богатых они почему-то потом бедным не раздают.  В общем, позиция твоя понятна, знать не знаю, ведать не ведаю, но именно твои интересы наиболее остро в Центральном районе сталкивались с интересами Царя.

Япончик крякнул. Больше ничего не говоря, он последовал в зал. Валерий пошёл следом.

– До свидания, – насмешливо поклонился Валерий.

Блондинка с тяжёлыми бёдрами поднялась из-за стола, подошла ближе и, сверкнув белками на Япончика,  подставила Валерию щёку. Валерий же галантно взял её руку и поцеловал тыл  костистой кисти.

– Творческих успехов, Галчонок!

– Пойдём, я тебя провожу, – предложил Валерию Япончик.

– Эльдар Измаилыч, – подскочила пожилая женщина с янтарём на шее, – вы на мячи обещали дать.

– О футболе же обещали поговорить, – протрубил лысый череп.

– Я не убегаю, я вернусь! – отрицал Япончик. Видимо, присные знали его манеру выходить на минуту и исчезать на дни.

– К тамбовским поезжай, – порекомендовал Япончик Валерию и автоматом следовавшему за ним Дику в коридоре. – Один строительный хитрец, племянник члена администрации, подряд на реконструкцию домов на Грибоедовском получил. Так вот он, когда на Английской набережной сидел, тамбовским платил, на Грибоедовском же к Царю Липецкому переметнулся. Царя тамбовские и хлопнули… – Япончик протянул Валерию руку, но тот сделал вид, что не заметил. Не мешкая, Япончик обнял Валерия: – Целую.

–  До скорой встречи.

–  До свидания, – сказал Дик.

–  Хочу в Америку,– подмигнул ему Япончик.

Валерий и Дик собирались уже подняться по лестнице, когда Валерий, убедившись, что коридор пуст, внезапно схватил нагло провожавшего их глазами охранника у гардероба за предплечье, вывернул лопатки. Охранник взвыл от боли. Валерий затащил его в одноместный туалет, нагнул лицом к бачку унитаза:

– Где вчера был Япончик с часа до трёх?!

– В теннис играл, – прохрипел охранник.

Валерий сделал ещё больней.

– В теннис…

Валерий бросил охранника, вымыл руки в бачке, вышел.

– Ты что ему права читал? – спросил Дик, не знавший, что происходит за закрытой дверью.

– Почти, – процедил сквозь зубы Валерий.

    В годовщину смерти сына он с женой всегда ездил на кладбище. И хотя отношений уже не было ни каких, обычаю своему они не изменили. С гулким карканьем между крестами летали вороны. Жена бубнила:

– Я от тебя не ухожу только потому, что уйти некуда. Как только появится куда, я уйду.

– Ну и уходи.

– А ты думаешь не уйду?

–  К маме уходи.

– Могу и к маме уйти, но я её больше трёх дней не выдерживаю.

– К подруге уйди.

– Могу и к подруге.

– К любовнику.

– К любовнику уйду.

– Мы что сюда ругаться пришли?

Замолчали. Кроме как ругаться, говорить было не о чем. За кладбищенской оградой меж крестами появилась фигура девушки. Пришла дочь. Валерий сразу набросился на неё:

– Ну и где ты была?!!

– Папа, успокойся, я тебя не трогаю.

– Что значит, ты меня не трогаешь? Имею я право знать, где проводит время моя дочь?

– Во-первых, папочка, я совершеннолетняя; во-вторых, если ты считаешь, что я должна проводить время в психушке, куда ты меня поместил, то глубоко ошибаешься, я себе там друзей не нашла.

Валерий схватил дочь за руку, куда-то потащил, куда он и сам не знал.

– Дрянь, но ты же колешься!

–Оставь её!! – закричала жена.

– Папа, твоё время прошло. Ты выжил из ума, – резюмировала дочь.

– Я в сорок лет выжил из ума?

– Да ты просто дремучий! Ты не догоняешь, папа.

– Так, показывай вены. Нет, не локти, теперь я знаю, куда ты колешься.

– Что мне прямо на кладбище раздеваться?

– Это всё гнусно! Гнусно!! – кричала жена. – Прекратите это делать на могиле Артёма.

– Что делать, мама? Мы не трахаемся, – съязвила дочь. – Я тоже пришла на могилу брата. Я что его меньше вас любила? Я не виновата, что пришла сюда, когда и вы здесь. Дайте мне спокойно помянуть.

Жена достала печенье, покрошила его на могилу. Слёзы текли по дрожащим щекам.

– Сынок, они все сволочи, сволочи!! Они не любят тебя, – рыдала жена.

– Одна ты его любишь! – сказала дочь. – Ты и загнала в могилу брата.

– Я загнала? Как ты смеешь?

– Ты же вызвала « скорую помощь», на которой приехал тот врач, что и убил брата своим уколом.

– Врач не знал, что мой сын пьян.

– Тогда он не врач, а дурак! Он мог, по крайней мере знать, что аминазин с алкоголем не смешивается.

– Это гипертония… – начала мать, голос её осёкся; Валерий со всего размаха ударил дочь по лицу:

– Заткнитесь вы все!!

Валерий пошёл к машине. В кресле пассажира его ждал Дик.

– Что там за крики? – спросил он.

– Русская вендетта, – пояснил Валерий. – Поехали к «тамбовским».

Густая промозглая ночь спустилась на город. Тротуары пустели, транспортная суета замирала. Осколок луны вынырнул из-за туч, высветил одинокую фигуру, идущую по Литейному.

Софья сознавала, что внушает подозрение, любой околоточный может остановить её, и тогда беды не избежать. Приходилось лихорадочно думать о приюте. Прошло изрядно времени с момента покушения, Рысаков или Геля могли дать показания. Если так, жандармам раздали её карточки, и идти в освещённое многолюдное место равносильно самоубийству. Пришлось отказаться от мысли пойти на вокзал и уехать куда-нибудь, скажем, в Москву, на Урал, на Кавказ, в Псков или Варшаву. Спрятаться в парадной и переждать ночь, тоже не дело. Не факт, что не заметят жильцы, прислуга, консьерж, и тогда дело плохо.  У неё есть браунинг и шесть патронов, длительную перестрелку она не выдержит, бежать в длинной юбке не удобно, последнюю пулю придётся оставить себе. И во что она  превратиться внешне, если на корточках проведёт ночь в парадной, на чердаке, в подвале? На следующий день по пришедшему в негодность туалету, мятой прическе, неумытому неухоженному лицу её примут за падшую женщину. Вдруг её осенило. Да, да, да, падшая женщина. Вот под кого ей необходимо замаскироваться. Испорченная дворянским воспитанием она полагала, что женщиной из общества быть сложно, опять же языки, манеры надо знать, музицировать, а падшей куда проще. Одно слово чего стоит. Нужно пасть. Подобно заряженной частице с одного уровня перейти на другой,  ниже, упроститься, забыть условности, а не чему-то научиться. Из активной стать пассивной, отдать тело на поругание, пусть, оно всё равно принадлежит Движению. Её душа или то, что как материалистка, она полагала вместо неё, функция матери, останется нетронутой. Избегнув опасности, обретя спасение, она продолжит борьбу. Софья подошла к тому месту  тротуара, что называют панелью, и довольно долго стояла там, ожидая, что какой-нибудь подъехавший экипаж или извозчик подхватит её и отвезёт в уютное натопленное место, где она сможет поесть, выспаться, отдохнуть, принять ванную или душ, и заработать ещё денег, у неё были, но лишние не помешают. Даже ей, профессиональной революционерке, принять решение продать  себя, переспать с первым выбравшим её мужчиной, давалось не легко. Обдуваемая промозглым ветерком, забрызгиваемая мелким дождём и грязью проносившихся экипажей, она ёжилась в промокшей насквозь дохе, на лице её блуждала напряжённая отчаянная улыбка, рука сжимала ледяную сталь браунинга. Она полагала, что надо улыбаться и улыбалась, но кареты, пролётки и ландо проносились мимо не останавливаясь. А она улыбалась, выставляла обтянутую юбкой ногу и ненавидела сытых царских сатрапов, мерещившихся ей за тёмными стёклами экипажей. Никто не останавливался, зато на противоположной стороне улицы появился человек в штатском, в котелке и с тросточкой, и ненавязчиво, что-то жуя, наблюдал за ней. Сначала она приняла его за потенциального клиента, но потом её словно заморозила мысль, что это шпик, выследивший её. Она несколько минут стояла без движения. Человек на противоположной стороне ничего не предпринимал. Он смотрел на неё и грыз семечки, Софья подняла руку и сделала вид, что ловит извозчика. Как бы убедившись в бесполезности найти свободную карету, она опустила руку и с деланной целью снова пошла по улице.

Огромная светящаяся вывеска «Весёлое заведение баронессы Элизабет фон Гроденберг» всплыло и запылало прямо перед её глазами.

Сморщенная, как  печёное яблоко старуха, в парике цвета Навваринской победы, сидя на стуле за столом с самоваром, отхлёбывала чай, запах которого изрядно перебивался густым ароматом рома, и допрашивала стоявшую перед ней Софью.

– Ну и что ты умеешь?

Софья молчала, краснела, румянец стыда сменялся пламенем гнева, жегшим до корней волос.

– Ты не будешь рассказывать мне сказки, что никогда не спала с мужчиной и не знаешь, что это такое? – старуха перехватила жилистой рукой в митенках горячий подстаканник. – Что молчишь? Не хочешь работать у меня – достопочтенной баронессы Элизабет фон  Гроденберг!.. Что язык проглотила? Я тебя суда не звала. А если намылилась поступить  в благородное заведение, то потрудись отвечать на вопросы.

– Принесла рекомендации?

– Какие рекомендации?

– Что работала в подобных заведениях Вены, Парижа или Москвы. Без подобных рекомендаций не берём.

– Я не захватила с собой подобных рекомендаций, – уклончиво отвечала Софья. – Я не знала, что потребуются рекомендации.

– Милочка, у меня конкурс шесть человек на место… Есть справка от врача?

– Нет.

– Ты что прямо с улицы ко мне ввалилась? – старуха откинулась на стуле. Надела, взяв со стола пенсне на шнурке, водрузила на горбатый нос и две минуты с гротескным изумлением рассматривала Софью. Но совершенная внешность её с большими ясными глазами, чувственным ртом, развитыми бёдрами и узкой талией, произвели на неё известное впечатление, и она решила продолжить расспрос. Не часто в заведение баронессы обращались в поисках работы дамы благородных кровей. Софья ничего не говорила о своём происхождении, но старуха почувствовала, что у кандидатки на поступление в заведение имеется редкий дар, способный привлечь определённую публику, хотя большинство посетителей предпочитали скорее опускаться в удовольствиях, чем подниматься.

– И что ты умеешь делать?

– Я готова… спать.

– Как спать? Так – хр-хр-хр, – старуха изобразила спящего человека. Она захлебнулась от смеха и вставная челюсть чуть не упала в стакан. – Ладно, иди под… – помойся, потом поговорим, – сжалилась старуха, глядя на дрожащую от холода и унижения Софью. Сделав большой глоток чая, баронесса позвонила в колокольчик.

Вошли две одинаково одетые служанки, обе в красных платьицах, синих чулках и посыпанных бисером кокошниках, одна брюнетка, другая – русая. Брюнетка повела Софью в ванную, а русая выкатила из-за ширмы инвалидное кресло, с массой предосторожностей перевела туда баронессу, усадила, накрыла клетчатым пледом. Старуха нажала зелёную резиновую грушу, соединённую с бронзовым рожком. Рожок издал протяжный ноющий звук, напоминающий те, что производят карпатские трембиты. Сей знак означал, что наступила пора объезда владений, проверки чистоты комнат, туалетов и внешнего вида сотрудниц. Перерыв заканчивался и через сорок минут заведение открывалось на вечер, последний продолжался до утра. По красному с золотыми шнурами ковру; устилавшему паркетный пол, старуху везли по коридору, куда выходили комнаты. Подъезжая к комнате, баронесса трубила в рожок, дверь открывалась и показывала себя сотрудница.  Вид ей следовало иметь бодрый, улыбку милую и широкую, рапортовать о готовности к труду и здоровье в свободной манере, о проблемах и пожеланиях высказываться ненавязчиво без нажима. Старуха интересовалась делами наперсниц, их привязанностями, семьёй, если таковая была, желаниями обновить гардероб, переменить комнату или уйти в отпуск, график его, как и кривые месячных, вывешивались в коридоре на видном месте. Баронесса, женщина образованная, посвящавшая свободное от работы время не только разбору ссор и интриг воспитанниц, но и чтению, как любовных романов, так и утопистов, установила в заведении некую коммуну, провозвестник будущего. « Девочки» за труды не получали ничего, клиенты проплачивали в кассе, на которой не доверяя ни кому сидела сама хозяйка. Отказавшись от зла в виде ничего не значащих кредитных бумажек, курс которых как в доказательство постоянно падал, баронесса солидарно с предложениями лучших умов планеты открывала сотрудницам возможность получения множества бесплатных услуг и удовольствий. « Девочки» бесплатно четыре раза в день ели, при чём на каждую позицию, будь то первое, второе или третье, выставлялся ассортимент из двух-трёх вариантов. Пробу снимал врач, прикреплённый к заведению, ему баронесса тоже не хотела платить, но после закатанной истерики, угроз уйти, отказа вместо денег принимать любовь сотрудниц, что как справедливо отметила Элизабет фон Гроденберг, тоже стоило не мало, она вынуждена стала платить врачу тайно, чтобы не портить сотрудниц. Девочки бесплатно получали медицинскую помощь доктора, бесплатно баронесса читала им по вторникам лекции, содержащие основы гигиенических и социально-утопических знаний, проще – как не забеременеть и почему вредны деньги. Бесплатно они проживали, скрывались от полиции, мылись, без их затрат фон Гроденберг их одевала, считаясь с внешностью и всегда справляясь о вкусах, которые к сожалению, нередко у девочек отсутствовали. Деньги  выдавались, исключительно при расчётах, уходе из заведения, при этом нередко наблюдались скандалы, доходившие до рукоприкладства с тасканием за волосы. В подобных случаях вызывался околоточный, неизменно встававший на сторону баронессы. Понятно, что выбрать подобную жизнь могли лишь девушки отчаянные. Контингент баронессы составляли скрывавшиеся от правосудия воровки, мошенницы,  попрошайки, детоубийцы, сироты, отставленные содержанки, не нашедшие места, потерянные или просто неумные. Оценив Софью, баронесса поняла, что и та явилась в весёлый дом не просто так.

Проехавшись в инвалидном кресле, поприветствовав девочек, убедившись в их трудоспособности и послушании, до лета ещё было далеко, лишь Лизонька попросилась в отпуск  в Рязань по семейным обстоятельствам, старуха подкатила к последней двери по коридору, толкнула колесом коляски. Незапертая дверь раскрылась. Содой доктор, осматривавший Софью, высунул голову над гинекологическим креслом, пальцем в резиновой перчатке приблизил очки к носу, что бы сфокусировать выражение лица баронессы.

– Что новенького? – спросила старуха.

– Невинна, – недоумённо пожал плечами доктор.

– Невинна? – протянула старуха, рот её осклабился в невразумительной улыбке.

Софья села в кресле, поджав ноги.

– Вот и славненько! – сказала баронесса. – Сегодня к нам ожидаются офицеры. Получишь боевое крещение… Тебя как зовут-то?

– Зовите меня Мариной.

    Обещания баронессы не сбылись. Офицеры в тот вечер не пришли. Никому другому Софью тоже не предложили. Её оставили в покое. Остаток ночи она провела в постели, глядя в лепной с розовыми толстяками-амурами потолок, размышляя, что делать дальше. Странное дело, хотя Главный Враг был убит, она не испытывала удовлетворения, скорее  – усталость, разочарование, опустошение. Уничтожение Царя являлось целью, с исчезновением цели сделалась бессмысленной сама жизнь. То, что после разрушения следует непременно строить  – атавизм консервативного ума. После применения насилия новое должно вырасти на развалинах ненасильственно, что будет, то будет, чего достойна почва. Так учили товарищи. Желябов? Может быть её опустошало его отсутствие? Мнение фарисеев соединит их в любовники, но их связывали другие, новые отношения, которые передать так же сложно, как описать то чудесное общество, что возникнет после серии совершённых её товарищами убийств. Организация делилась на тройки, но помимо троек существовала ещё одна сверхсекретная защита. Трое руководителей,  она, Желябов и Кибальчич, имели двойников. Похожих людей специально подыскивали и тщательно проверяли. Они должны были служить не за деньги, а разделять убеждения тех, дублёрами которых являлись. Двойник Кибальчича погиб при облаве подкопа на Гороховой улице, когда хотели взорвать министра внутренних дел. Под следствием находился сам Кибальчич. Арестован был настоящий Желябов. Двойник его, верный товарищ, оставался на свободе… А вот дальше мысли Софьи путались, и она то ли от усталости, безразличия, навалившегося на неё, не могла решить возможно самого главного. Софья Перовская была арестована вскоре после удачного покушения на Государя. Но она, Софья, лежала в постели публичного дома, баронессы Элизабет фон Гроденберг, не могла определиться, арестована она подлинная или её двойник. Как ни парадоксально, здесь тоже вступали в действие новые мысли, новые отношения людей, как надеялась Софья, будущего. Её отождествление с двойником. С которым она дружила и которого любила, наступило настолько полно, что она путала, где она, и где та. Вернее, её терзали сомнения, казалось, она знала истину,  но во уже опять сомневалась в ней. Софья сжала пальцами голову. Шальные больные мысли метались там. Я устала, это пройдёт,   твердила она себе. Мысли о самоубийстве, бессмысленности жизни овладевали, охватывали, хотелось подойти к окну, встать на подоконник, броситься вниз. Пусть её труп найдут у фасада публичного дома. Софья засыпала. Сквозь сон она, наконец, определилась, она решила, что следует найти двойника Андрея, а там станет видно, что делать дальше.

Наутро похолодало. Софья ёжилась под стёганым одеялом. Её никто не будил. Она встала, чтобы поплотнее задвинуть шторы, от непроклеенного окна сильно дуло. Софья тронула штору, ненароком взгляд её упал на улицу. Там внизу стояла та Третья, появление которой столь поразило её на канале. Придерживая тонкой кистью шаль у горла, Третья расспрашивала о чём-то господине в котелке. Лица его Софья не могла рассмотреть. Мужчина в плотном темном пальто стоял спиной, неслышно говоря, показывая на дом баронессы Гроденберг, что-то пояснял, не поворачиваясь, как это обычно делают гиды. Страх парализовал Софью. Ухватившись за штору, чтобы не упасть, она замерла у окна. Ей не было бы страшно, если б она знала, кто эта женщина, столь похожая на неё, что их можно назвать взрослыми двойняшками, не просто близнецами, потому что дети похожие как две капли воды в младенчестве, часто рознятся в зрелости в силу ли заложенных отличий, ещё не проявившихся в детстве, разности в питании или среде, где они выросли. От ужаса, страха, охватившего её, она уже сомневалась, нет ли у неё неведомой сестры. Третья не была двойником. Подлинный двойник Софьи находился в изоляторе. Там его ожидал суд, а потом повешение. Кто же эта третья, не двойник, но тройник? Софье стала казаться, что она сходит с ума. Может этот двойник– тройник продукт расстроенного ума, возбуждённых до предела человеческих возможностей в последние два дня нервов? Схватившись за виски, Софья села на постель.

   Валерий сидел в своём кабинете на втором этаже управления, когда послышался звук разбитого стекла. Валерий вздрогнул всем телом, замер и лишь потом бросился на пол,  под стол. Почти мгновенно в кабинет вбежали сотрудники, вошёл Данила Евгеньевич. «  Что? Что случилось?!» – громко спрашивали в коридоре ожидавшие приёма люди. Данила Евгеньевич торопливо делал распоряжения. Сотрудники побежали. Раздался лязг автоматов, выхватываемых из ячеек оружейной комнаты. Какая-то женщина пронзительно закричала. За окном завыли сирены машин, отправившихся в погоню за показавшимся подозрительным автомобилем. Топот ботинок прогремел по лестнице и стих в направлении дома напротив, где предположительно мог находиться стрелявший.  Валерий поднялся. Его охватило возбужденное неосознание опасности. Начальнику и товарищам он рассказывал чем занимался, когда началась стрельба. Все с каким-то недоверием смотрели на него, будто он совершил нечто предосудительное, нарушил общий покой. Никого не задержали, но через полтора часа принесли снайперскую винтовку, найденную на чердаке соседнего дома. Придерживая двумя пальцами, чтобы не стереть возможные отпечатки пальцев, Данила Евгеньевич повертел винтовку, внимательно рассматривая:

– Большими делами занимаешься, Валера, раз удостоился чести, такую дорогую винтовку на тебя выделили!

Чувствуя себя виноватым, Валерий понурил голову, уставившись с пол. Криминалист Евгений,  выковырнувший пули из стены и теперь бережно державший их на листе бумаги, хлопнул Валерия по плечу:

–Да, старичок. Всё это неспроста.

Валерия отпустили домой, чтобы он отдохнул. Он шёл по коридору и чувствовал на спине взгляды, будто говорившие: парень, ты совершил  нехорошее, ты повязан, ты кого-то прикрываешь, ты кого-то выпустил или обманул, кинул, так просто стрелять не будут. Никаким другим образом  покушение на Валерия  объяснить было нельзя. Он не вёл в прошлом ни одного большого дела, за которое с ним следовало поквитаться. Сейчас, ведя расследование убийства Царя, Он не нашёл мельчайшую зацепку, неясный след, способный провести к заказчикам преступления. За что же его хотели убрать?

Валерий шёл по улице, и теперь везде ему мерещилась опасность. В мимолетных взглядах прохожих  ему чудилось отношение, словно они знали про него то, чего не знал он сам. Купив в киоске газету, Валерий пробежал глазами заголовки, дошёл до объявлений. Увидел знакомый телефон-массаж. Скоро он поднимался по широкой лестнице старого дома.  Но здесь в полумраке парадной, слышны собственные  гулкие шаги, ему сделалось ещё неприятнее. Если за ним охотились, знали привычки, где  как не в притоне удобно было устроить ловушку.

Дверь на цепочке открылась. Безобразная крашенная расплывшаяся старуха выставила в щель крючковатый нос и часть глаза. Настороженный взгляд информационно-оптический щуп её, направленный за спину Валерия, опасливо прощупывавший пространство подъезда. Преобразился в приторно ласковую гримасу. Старуха скинула цепочку, впустила пришельца в тёмный коридор с ободранными обоями. Из полумрака зала выступали три девушки, они смотрели на Валерия, улыбались. Но лишь у двух приветливость походила на искреннюю. Третья, казашка, держалась совершенно отчужденно, раскосые глаза её не светились, по тонким губам бегало нервное тревожное выражение, менявшееся короткой еле уловимой судорогой, кривившей угол рта.

Валерия пригласили в большую комнату, служившую гостиной или залом. Он сел на мягкий без подлокотников пуфик. Девушки в неглиже, под совсем короткими халатами расположились на диване напротив. По просьбе Валерия старуха принесла ему кофе и напомнила условия работы. Массаж одной девушкой, в две руки, стоит шестьсот рублей, двумя – в четыре руки – семьсот, тремя – в шесть рук – восемьсот. Валерий давно не посещал подобные заведения. Последний раз более года назад. Хорошо помнил эту тёмную квартиру, с зачатками мебели. Кроме пуфиков, дивана, маленького стола и узкого  серванта с пустыми полками, мебель тут отсутствовала. С потолка отвалилась часть лепнины, толи амура с трубой, толи пионера с горном. Белая краска на подоконниках и рамах осыпалась. Серые от пыли окна сомнительно мыли ли лет пять назад. Помнил Валерий и запах сырости и раздавленного куриного белка, который наполнял воздух. Девчонки же помнили его или делали вид, что помнили. По крайней мере, одна сказала: давненько вы к нам не заходили. От этих слов, произнесённых самой бабкой, высокой  с хорошей фигурой серыми глазами, девушкой ему сделалось приятно и боязно. Пугала неправда, он не верил, что его могли запомнить по единственному приходу год назад. Валерий признался, что был здесь один раз и давно. Девчонки отвечали, что им кажется, он приходил чаще. Он якобы признавался, что работает  в строительном бизнесе. Валерий не стал разуверять. Беседу вели славянки, казашка молчала. Валерий думал, не от того ли казашка грустит, что её редко заказывают. Он решил взять её, вдруг его выбор, его деньги поднимут ей настроение. Валерий спросил, куда делась ещё одна девушка, совершенно некрасивая, с толстыми руками и ногами, и головой как мяч. Ему отвечали, что она ушла. Сами девушки тоже уходили, но потом вернулись. Валерий встал. Он заплатил за казашку и стройную бойкую. Её подруга миниатюрная хохлушка, та якобы узнала его, показалась не привлекательной. Деньги забрала оставшаяся. Валерия провели в кабинет.