Текст книги "Средняя степень небытия (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Соня,– представилась она.

– Соня, – удивился он. – Это то же самое, что Софья?

   Какая-то болезненная гримаса пробежала по лицу дочери.

– Нет, папа. Соня, она и есть Соня. Софья – другое имя.

– Просто у меня дочь-Софья, – растерялся он

– Ты имеешь в виду меня?– спросила дочь.

     Внутренне он залился краской:

– Я совсем забыл, что ты тоже Софья…

– Меня как звать, ты не забыл? – съязвила бывшая жена, бросая взглядами знаки, которые обкладывали его, как волка красные флажки. Он стал отшучиваться:

 –  Давайте я между вами стану и загадаю желание …

 –  Чтобы мы встретились и посидели в нормальной обстановке, – сказала жена.

 –  Вот мой телефон, – протянул он дочери визитку.

Показался канал. Сразу за собором стоял шестисотый « Мерседес» и джип «Тойота» сопровождения, вокруг милицейские машины с включёнными мигалками, толпа зевак.

– Что это ты с сумкой? – бывшая жена кивнула на спортивную сумку у него за плечом, где раньше лежал мёртвый пудель. – В гастроном собрался?

– Ой, папа, ты весь в пуху, – дочь сняла с него комки чёрного собачьего меха. Он поглядел на ботинки, выпачканные в земле.

– Мне выходить.

– Папа, не забудь, как тебя самого зовут, – крикнула ему  дочь вслед.

Он бежал на место происшествия. « Ну и ну, – подумал он. – Назвал двух дочерей одним именем! »

« Тебе, Валера, действительно сильно в голову надуло, сколько раз говорил, не ходи без шапки…»– Данила склонился над трупом жертвы с оторванными ногами. В тазобедренном суставе обрубки утянули жгутами, но кровь всё равно сочилась, омывая бурое мясо и раздробленные белые кости с розовым костным мозгом.

С гладким, как бильярдный шар, черепом, криминалист вытащил из мышцы убитого взрывом киллера осколок бомбы, посмотрел на свет глазами затянутыми намечавшимися бельмами. Разрезая трупы, сам он смертельно боялся операций:

– Назвать двух дочерей одним именем – это сильно. В честь мамы называл?

       Валерий подошёл к парапету и рассеянно посматривал то на клокочущую воду канала, то на задержанного раненого киллера. Согнувшись,  киллер лежал на боку у колеса « Мерседеса». Содрогаясь от боли и холода, он вертел кистями в наручниках, пытаясь найти удобное положение.

– Когда мы расстались, дочери ещё не дали имя,– пробормотал Валерий. – Бывшая супруга назвала в свою честь…

– Честь?! – сказал криминалист.

– Заткнись, ущербный! – оборвал его Данила.

    Подошёл человек в форме майора.

– Данила Евгеньевич, место можно расчищать?

– А что?

– Мешаем движению.

Труп жертвы задёргался. Кровь побежала интенсивней. Криминалист придержал рукой в резиновой перчатке обрубки конечностей.

– Тише! Тише ты! Не волнуйся! Всё уже кончено.

    Неуверенно к оперативникам подвинулись охранники убитого, крепкие широкие ребята, однако не без жирка.

– Есть надежды? – спросил один из них, коренастый смуглый парень с умными начитанными глазами.

     Криминалист и Валерий посмотрели на Данилу.

– Отбегался ваш Царь, – сказал Данила. – Догадываетесь, кто сделал?

– Тут и догадываться не надо, –  ответил коренастый охранник.

– Никуда не расходиться, – приказал им Данила.– Сейчас едете в отделение давать показания

– А машины куда? – спросил огромный коротко стриженый блондин, тоже охранник убитого.

– Джип идёт своим ходом, а « мерседес» эвакуатором доставят на платную стоянку, – распорядился Данила.

– Кто же теперь за стоянку платить будет? – усмехнулся водитель.

    Санитары погрузили на носилки останки обоих тел.

– Царь? – спросил Валерий.

– Кличка у него была такая, – пояснил Данила.

– Седьмое и последнее покушение, – заметил криминалист.

    Включив сирену, отъехала скорая.

– Были ещё? – спросил Валерий.

– Будто ты не знаешь, – отвечал Данила Евгеньевич: – В него не прошлой неделе снайпер стрелял.

« Мерседес» с вырванным колесом и обгоревшей боковиной забрал эвакуатор, джип поехал сам. Усевшись в «форды», « шестёрки» и «уазики» разъехались криминалисты и сотрудники милиции, оперативники. К месту преступления потянулись зеваки, большинство женщины, в основном пожилые. Выделялись три девушки. Вероятно они состояли в одной кампании, потому что переглядывались короткими знакомыми взглядами. Девушки ушли первыми, за ними судача, но не удивляясь, потянулись остальные. На тротуаре и проезжей части остались два багровых пятна и очерченные мелом силуэты отправленных в морг трупов. Дорожная служба открыла движение. Грязь и влага из-под колёс автомобилей постепенно смывала кровь и мел. Через час, вырванный из спешащей в обе стороны толпы прохожий вряд ли бы ответил на вопрос, что здесь произошло. Мираж города продолжал жить собственной, то есть не заботящейся о своих составляющих жизнью.

   Валерий вбежал по ступенькам невзрачного здания наркологического центра, и уже в коридоре сбавил шаг. Он нёс в себе темп суетной уличной атмосферы. Здесь же  не торопились. Заморённый калейдоскопом предыдущего Валерий не замечал катастрофического различия улицы и больницы. Страдая разновидностью познавательной слепоты, он видел, мгновенно и надолго запоминая индивидуальности, но придавал мало значения смене сообществ и сред. Для Валерия впопыхах дня подростки в коридоре были продолжением тех, кого он встречал вне. Из-за того, что эти дольше находились в помещении, краска сбежала  с лиц, как у растений в отсутствии солнца. Однако, повадки подростков не изменились. Подобно другим не пойманным, эти хотели бежать действительности, закрыться в искусственном   мире. Наушниками плеера они блокировали слуховой канал, через который не нравящаяся реальность прорывалась к ним. Они хотели изменить информацию, поступающую и через остальные органы чувств, но состояние науки ещё не открыло таких возможностей для кайфа.

Пройдя через групповку худосочных мальчиков и девочек, Валерий толкнулся в ординаторскую. Здесь он разыскал заведующую, с которой предстоял неприятный разговор.

Маленькие, холодные неприятные глаза, за геометрически правильными квадратами очков, сухой поджатый рот, впалые тонированные щёки, стареющая кожа шеи, перекрытая высоким воротником пуловера. Заведующая суицидальным отделением, она возглавляла клинику,  могла бы служить классическим примером убийцы Ламброзо. Валерий всегда не уютно ощущал себя у психиатра. Женщина в белом халате словно воспользовалась случаем, чтобы изучить его самого под предлогом беседы  о дочери. Беседа носила странный характер. Она говорила, он слушал, но знал, женщина внимательно наблюдает за всеми реакциями на то, что и как он отвечает. Он старался сохранять однообразное тревожно– внимательное выражение лица, внутри же бился необузданный страх, что он не контролирует себя, что лицо его не значительно, но всё-таки меняется, издаёт гримасы, по которым можно судить, что он думает, главное, что  лжет. Наверное, если бы он мысленно напал на неё, стал бы её хотя бы словами морально раздевать, как раздевала его она, она бы смешалась и отступила, но он был так потерян, что заботился не о нападении, а лишь о защите. Из-за плохих отношений с женой он давно не спал с ней. И теперь перед ним вызывающе-призывающе поблёскивали при повороте головы стёкла очков, шевелились губы, раскачивались и перебирались под белым халатом женские ноги. Всё одновременно возбуждало и останавливало, потому что, как и жена, испытывавшая его женщина говорила гадости. Рассказывала она про дочь, которую лечила. Он слушал страшные вещи, и в голове не укладывалось, как случилось, что они с женой просмотрели её. Виноваты они, что-то они делали не так, раз такое случилось. Вроде бы всегда они были внимательны к дочери. В детстве он гулял с ней, они играли в надувной мяч, бросая друг другу. Потом дочь ходила в сад. Они с женой работали. Однажды дочь заболела, её оставили дома. Он приехал на обед, жена обедая на работе практически не готовила, так что-нибудь на скорую руку, он готовил сам, яичницу или сосиски с салатом из замороженных продуктов, если в холодильнике им с дочерью не оставляли что-нибудь разогреть. В тот день, открыв дверь, он услышал ужасный крик. По полу полз огромный паук крестоносец. Пятилетняя дочь в страхе запрыгнула на диван. Он никогда не видел пауков в кулак, и сам боялся этой гадости, но пересилив себя, наступил на насекомое, выступив как освободитель. Как ни смешно, отношения с дочерью после этого случая сделались более доверительными, хотя она по-прежнему предпочитала мать. Потом дочь пошла в школу, появились подруги, увлечение музыкой, купили музыкальный центр. Стены своей комнаты дочь обклеила  фотографиями известных эстрадных исполнителей. Слушая через наушники музыку, она за полночь лежала в постели. Он мог судить об этом, замечая свет ночника в её спальни. Наконец она попалась. В бессознательном состоянии её обнаружили соседи на ступенях подъезда. Так он узнал, что она колется. До этого она пила, курила, глотала таблетки и нюхала. Он пытался спасти её, вырвать из среды, в которой она странным образом оказалась. Он вывез её на дорогой заграничный курорт. Он видел, как она страдает. Она уверяла его, что переборола себя. Они вернулись, и всё началось заново. Дочь поместили в клинику, из которой она сегодня сбежала. Нет, у него не укладывалось, как такое могло получиться. Сквозняк покачивал жалюзи на окнах, белые стены окутывали могильным саваном. Поблёскивали стёкла очков сухой сладострастной врачихи, раскачивались толстые ноги в колготках с лайкрой из-под полы белого халата. Врачиха взяла авторучку, зажала концы указательными пальцами обоих рук с длинными выкрашенными бесцветным лаком ногтями, и вращала ручку, вращала. Ручка блестела. Почему же в последнее время на локтях дочери не стало уколов? Она всегда носила длинные рукава, даже на море не загорала, чтобы не показывать в синяках локти. Всё очень просто. Она кололась в другие места, «ворота» – как они назывались. Чтобы увидеть, куда она колется, надо было снять трусы. Можете ли вы вылечить? Мы будем стараться. Наркоманами рождаются. (?!) Удовольствия, которые она у себя вызывает, тесно связаны с пищевыми и половыми инстинктами, тем более она колется под паховую складку, почти туда. Мы будем лечить, если вы её вернёте в стационар, главное чтобы она сама поняла настоятельную необходимость перемениться.

Он побрёл домой. Жена собрала чемоданы, ходила по квартире с головой, обвязанной полотенцем.

– Ты опять уходишь?

– Мы все уходим… Явился хозяин получать квартплату. Увидел кавардак. Всё вымазано в крови собаки, особенно стена в спальне. Выставил. Обозвал меня убийцей. Заставляет делать ремонт.

Зазвонил телефон. Голос начальника:

–Ты занимаешься расследованием?

– Конечно, я занимаюсь расследованием,– он бросил трубку.

  Бродя в сгущающихся сумерках по городу, Софья нетерпеливо ждала выхода вечерних газет, чтобы узнать, убит Государь или только ранен. На углу Невского она купила пирожок,  перешла улицу и, спрятавшись за колонну Казанского собора, жадно поедала сдобу, буравя глазами проспект, пытаясь по косвенным признакам определить, что происходит во дворце.

На площади появилось много конных гвардейцев, стремглав промчался отряд жандарм. В сторону Зимнего проехала одна золочёная карета, другая.

– Барыня, подайте! – вонючий нищий протянул Софье забинтованную разноцветными лохмотьями руку.

Она вздрогнула всем телом, торопливо зашарила по карманам дохи, ничего не нашла. Отрицательно закачала головой. Нищий подпрыгнул на одной ноге, навалился на костыль:

– Пирог дай!

Софья сунула ему пирожок и побежала вдоль фасада, стремясь смешаться с выходящей после богослужения из собора толпой.

Совсем стемнело. Туман усилился. Размазанными пятнами рисовались рожки газовых фонарей. Софья успокоилась. Обострённые чувства вернулись в привычные пределы. Больше не мерещились ни гигантские выкачивающие волю насосы по краям города, не бесцветные безмолвные улицы, наполненные человекоподобными автоматами. Мучал неутолённый голод, Софья хотела отдыха, тепла, сна. Появились мальчишки с вечерними газетами. « Смертельно ранен Государь!» – кричали газетёры. Она купила наугад несколько изданий. В одних утверждалось, что Император при смерти, в других, что убит. Нечто похожее на раскаяние обволокло Софью. Ей сделалось жаль Царя.  Она рассуждала о бессмысленности убийства: нация рабов неумолимо спродуцирует нового повелителя. Рабы стремятся думать, желая подчиняться, исполнять. Им легче жить не напрягаясь. Вдруг она подумала об арестованом Андрее и других товарищах. Наверное, всё-таки они не ошиблись. Кровь за кровь. Всё одно убьют его и их, так пусть смерть не останется без возмездия. Они предупредили возмездие.

Софья перебирала явочные квартиры, выбирая куда отправиться. Организация была поделена на тройки. Один член знал ещё двоих. Связной передавал поручения одному из тройки, сам входил в другую. С этой другой тройкой, связывался новый агент. В период расцвета организация насчитывала до семидесяти троек.  Бомбисты, участвовавшие в покушении, состояли в разных тройках и достоверно не знали о существовании друг друга. Задержанный бомбист входил в тройку, оба других члена которой был арестованы. Один из них застрелился при аресте, другого (подозревая в предательстве) убьют в тюрьме сами товарищи. Существовало осведомлённое руководство. Сюда входили Желябов, Софья,  Геля и ещё двое, так называемый запасной комитет, бравший на себя руководство в случае провала остальных. « Запасных» знал только Желябов.

       Софья дружила с Гелей ещё с гимназии. « Не разлей вода» называли их пару одноклассники. Кому, как ни Софье было знать слабости подруги. Геля боялась боли, Софья боялась, что Геля предаст. Геля жила с мужем, Гельфманом. Тот вместе с Гелей входил в одну тройку, но не руководил организацией, в отличие от своей гражданской жены. Гельфман знал о существовании некоторых товарищей вне тройки. Иногда сходки проходили на квартире Гели и Гельфмана, и хотя мужа выставляли на улицу охранять собрание, он не мог ни видеть приходивших. Гельфман обладал тщедушной конституцией, страдал чахоткой. Софья полагала, что вследствие телесной слабости под пытками тот способен выдать. Софья твёрдо решила переночевать у Гели и Гельфмана, а под утро убрать и мужа и жену.

      Софья подошла к дому Гели, но не стала заходить сразу. Она долго ходила по противоположной стороне улице, осторожно поглядывала на освещённые окна четвертого этажа, на людей, скользящих по тротуару. Горшок с высоким кактусом, выставляемый на подоконник на случай опасности, отсутствовал. Никто из прохожих не вел себя подозрительно, все проходили мимо дома не останавливаясь. Никто не ходил взад-вперёд. Замерзая на верху, плотнее набрасывая полы дохи, крепко укрывшись шалью, Софья походила на проститутку. Явный минус, у неё не имелось дамской сумки,   дамы ходят с сумками, у проституток сумок нет. Выходя на охоту, они не берут с собой лишнего, чтобы, попав в переплёт, не отобрали. Софья подумала, что хорошо бы у Гели взять сумку, куда, кстати, она могла бы переложить и бомбу, которую всё ещё сжимала через карман. В дальнейшем от бомбы следует избавляться, при задержании она послужит уликой.

     Софья ещё раз просчитала варианты. Геля была на канале, Геля знала бомбистов, но не один из них не знал её. Желябов, другие арестованные ещё не давали показаний. Софья знала арестованных как стойких товарищей, они не могли выдать. Здесь риска не существовало. Единственное, наутро надо не забыть убить Гелю и Гофмана. Геля будет благодарна за такой исход, Софья была уверена. Часто в глазах Гели Софья читала страх. Геля жалела, что ввязалась в дело. Софья знала, как бывает. Сначала товарищ из страха или боли предаёт, потом ему стыдно, он проклинает себя, винит, что не умер. На этапах, в ссылке, тюрьме он не может смотреть в глаза товарищей. Жизнь его превращается в ад. Если не больная совесть напоминает ему, о его предательстве всё равно узнают. Продлив жизнь на несколько месяцев, два-три года, он находит учительную смерть. До Гели и её мужа полицаи неминуемо дойдут. Если Геля умна, она её поймёт. Если бы Гелю убить так, чтобы дух её некоторое время жил и мог смотреть на случившееся объективно, он остался бы доволен, оценил, понял. Сначала Софья переночует, придёт в себя, отдохнет, а наутро избавит подругу от возможности предательства. Софью мало интересовал муж Гели – Гельфман, для неё он существо исключительно как аппендикс, продолжение Гели. На собраниях Гельфман больше молчал. И тоже наверняка жалел, что впутался через жену во все эти дела. Слабовольная бесцветная личность. Его жизнь вообще не имела ни какой цены, он только коптил небо при Геле. Где его Геля откопала? Зачем Гельфману жить, если не станет Гели? Личность Гели, её борьба, как свет солнца, наполняла смыслом его жизнь.

     Софья вступила в подъезд доходного дома. Темно, узкая лестница со стёртыми ступенями, справа на этажах едва поблёскивают таблички с фамилиями владельцев. Горя глазами, с визгом и шипением пронеслись мартовские кошки. Пахло постными щами, табаком и ещё чем-то. Уже на первом этаже, на всякий случай, Софья выложила бомбу и браунинг, спрятала в пыль выступа на стене. Утром она зарежет спящих Гелю и её мужа столовым ножом, так будет тише и гуманнее. Держась за перила, чтобы не упасть в темноте, Софья поднялась до четвёртого этажа. Только из квадратного окна на лестничную клетку падал синий свет. На его фоне резко очерчивался силуэт терпеливо ожидавшего её жандармского офицера. Она не могла отступить и неумолимо поднималась, как кролик к удаву.

      Офицер вытащил из-за спины прикрытую ладонью папиросу, глубоко затянулся. Огонь высветил тонкие черты лица, пронзительные чёрные глаза, лёгкую щетину, рамкой стелившуюся по щекам.

 – Заблудились? – насмешливо спросил офицер.

    Чтобы лучше разглядеть Софью, рукой в лайковой перчатке, он выкрутил фитиль, тлевший у входа квартиры газового рожка.

– Нет, я шла… – мысли Софьи лихорадочно работали в поисках правдоподобной версии пребывания в доме. Ноги горели от желания броситься вниз, схватить бомбу и браунинг,       выстрелить, взорвать, спастись. Но чтобы достичь оружия, необходимо преодолеть четыре лестничных пролёта. Молодой сильный мужчина       успеет помешать, неминуемо догонит. Оставленное  из предосторожности оружие лишило Софью силы. Всё-таки она не могла ошибиться. Она оставила оружие именно потому, что в одном шансе из тысячи предполагала, произойдёт то, что произошло, оружие станет уликой. Спокойно, только спокойно. Нужно создать правдоподобную версию, и всё будет хорошо.

– Так что? – сказал офицер, снова затягиваясь, – Вы шли к Геле Гельфман?

– Нет… – лицо Софьи скрывалось тенью стены. Она старалась     говорить ровным голосом. –  Я шла на третий этаж. Там никого не было. Я поднялась этажом выше, чтобы     подождать.

 – Я стою здесь долго, насмешливо продолжал жандарм, – но не слышал, чтобы  кто-нибудь                                                                                                                                                                                          стучал или звонил этажом ниже… К кому вы шли?

     Таблички. Когда она шла,  справа блестели таблички владельцев. Смирнов? Неужто там была написано Смирнов?

 – Я шла к Смирновым.

 – Зачем?

 – Я их приходящая прислуга.

  Жандарм бросил на пол папиросу, затушил носком сапога.

 – Входите! – он толкнул дверь Гелиной квартиры. Дверь распахнулась. В ослепительном свете ламп Софья увидела сидящих посреди комнаты на стульях Гелю и Гельфмана, стоявших около них или рывшихся в вещах жандармов.

     Геля медленно повернула голову, и теперь глаза в глаза смотрела на Софью. Ни один мускул на её тонком бледном лице не дрогнул, глаза не вспыхнули, ничем она не выказала ни знакомства, ни удивления. Положив худые длинные руки на округлый живот восьмимесячной беременности, Геля всем видом выражала апатию, полное безразличие к происходящему. «Гелька сломалась», – подумала Софья. Гельфман же в то время попросивший у жандармов воды, не мог от волнения удержать стакан. Он схватил его другой рукой, но вода расплёскивалась, текла по пальцам, зубы стучали о стекло. Гельфман потерял контроль, глаза его скакали с лица на лицо, с предмета на предмет. « Что же они с ними сделали?! Как же я не успела?» – снова подумала Софья.

        Она бросила короткий взгляд на верхний ящик комода у окна, там под шитьём должен был лежать гелин револьвер. Нашли ли его жандармы? Броситься к комоду, схватить револьвер? А если его там нет?

– Знаете ли вы эту женщину? – спросил жандармский офицер, пытавшийся, всматриваясь в лица, найти признаки знакомства Гели и Гельфмана с Софьей.

 – Я прислуга Смирновых, – торопливо проговорила Софья, желая предупредить Гелю и        Гельфмана.

Не успела она договорить, как офицер широко шагнул и с размаха ударил тыльной         стороной ладони её по щеке.

 – Замолчи, дрянь! Тебя не спрашивают!

Глаза Гельфмана расширились. Он поставил стакан с водой и с дрожащим подбородком вместе с ничего не выражающей Гелей смотрел на Софью.

– Это прислуга Смирновых, – монотонно повторила Геля.

– Постоянная прислуга? – спросил офицер.

– Не знаю, – отвечала Геля.

– Как её зовут?

– Не знаю.

– Откуда же вы знаете, что она прислуга?

– Видела в парадной.

       Офицер повернулся к одному из жандармов: –  Пойди, позови соседей снизу.

Гремя саблей, жандарм вышел. Офицер обратился к Софье:

– Ваш паспорт, мадемуазель.

– У меня нет паспорта.

– А если я попрошу вас обыскать?

– Ну, если я случайно взяла его с собой, обычно я не беру, – Софья расстегнула доху, полезла во внутренний карман.

Гельфман безумными глазами смотрел то на Софью, то на офицера. Внезапно он дико закричал и бросился к окну. Софья прочитала в его взгляде отчаяние загнанного зверя.    Послышался звон битого стекла. Согнувшись, Гельфман выпрыгнул на тротуар. Растерявшиеся жандармы склонились над подоконником. Кто-то выстрелил. Софья развернулась, ринулась в открытую дверь вниз по ступенькам. Последнее, что она запомнила в комнате, безучастно сидевшую посередине на стуле со скрещенными на беременном животе руками Гелю.

Софья стремглав бежала по ступеням подъезда. На третьем этаже она оттолкнула сильного громоздкого не успевшего соорентироваться жандарма, стучавшего в тёмную квартиру. Где силы нашлись! На пыльном выступе она нащупала браунинг и бомбу, схватила их и выскочила на улицу. Под окном корчился сломавший ногу Гельфман. Он привстал, попытался прихрамывая бежать. Софья пронеслась мимо. Два жандарма и офицер выскочили из парадной. Вот они поравнялись со скакавшим на одной ноге Гельфманом, Софья повернулась и метнула бомбу. Страшный грохот сотряс дома, пламя осветило стены, фонарный столб, проезжавшую пролетку. Жандармы упали. « Эх, Гельку не успела! Гелька выдаст»,– пожалела Софья, выбрасывая как улики из карманов свёрнутые газеты, возвещавшие о кончине Государя.

Валерия вызвал в кабинет начальник.

– Езжай в бригаду Япончика, допроси его людей на причастность к убийству Царя.

– Прямо сейчас?

– Слушай, Валера, договоришься ты… Да, прямо сейчас ехай… езжай. С Диком поедешь.

– С каким ещё Диком?

–  С американцем. Он к тебе по обмену опытом будет приставлен. С лос-анжелесской криминальной полиции.

– Что за имя такое – Дик? Собачье какое-то…

– Не нравиться? Свое-то знаешь, что на их языке означает?

– Что?

– Ничего хорошего. Дуй немедля немудрствуя.

Дик оказался хрупким молодым человеком с худыми белыми кистями, выглядывавшими из рукавов дутой спортивной куртки, с атрофичными кривыми ногами, обтянутыми джинсами. Затылок Дика прикрывала синяя с коротким, как хвост бульдога, помпоном кепи, подбородок лежал на цветастом платке. Почти девичье лицо его глядело наивно и усиленно молодцевато. Валерий и Дик вместились в замызганную служебную «шестёрку». Чтобы она завелась, Валерию долго пришлось копаться под замком зажигания, соединяя искрившиеся провода. Подтрясываясь, машина принялась греться. Валерий лазая по салону выкидывал во двор банки и бутылки от воды и пива, вытрясывал пепельницу. Поехали. Шёл дождь, грязь летела на ветровое стекло. Валерий периодически высовывал из окна руку с заблаговременно припасённой бутылкой воды, поливал стекло, чтобы разглядеть дорогу. Хорошо ещё щётки работали. Русский словарь Дика был невелик, но те слова, что он знал, произносил без акцента. На Валерия он смотрел со скрываемым за вежливой приветливостью ужасом.

– Куда мы едем, Валерий?

– На малину одну.

– Что есть малина?

– Где бандиты собираются.

Валерий чувствовал себя не в настроении.

– Ты мне дашь пистолет?

– Зачем тебе пистолет? Ты что стрелять собрался?

– У тебя есть пистолет?

– И у меня его нет. Вот чудак-человек! Действительно иностранец!

– Ты же сам сказал, мы едем к бандитам, на  «малину».

– Вот именно на «малину». На малину в России оружие нельзя с собой брать.

– Почему?

– Бандиты могут отобрать!

– И ты бандитам предъявишь обвинение?

– Ни чего я им не предъявлю. Потолкуем и разойдёмся. Не пойман – не вор!

– Что значит, не пойман – не вор?

– Пословица русская такая, – Валерий резко повернул авто.

Япончик обычно обедал в ресторане, расположенном в подвале пивоваренного завода. Поговаривали, что завод входил в состав объектов, которые «охраняли» его парни. Валерий сбежал по ступенькам, у гардероба наткнулся на слонявшегося охранника Япончика.

– Япончик здесь? – спросил Валерий.

      Охранник неопределённо пожал плечами. Отстранив его, Валерий, а вслед за ним и Дик, вошли в зал.

 У камина в окружении нескольких разношерстных людей сидел маленький подвижный человек с проворными чёрными глазками, живой мимикой на скуластом лице. Это и был Япончик. Поглощая при помощи палочек  «мраморное» мясо, запивая свежим пивом, Япончик давал интервью журналисту одной из газет. Журналист, малокровный, оспенный человек в очках с белобрысой чёлкой набок, поставил на стол диктофон, и с усиленным вниманием и тактичным умеренным подобострастием внимая разглагольствованиям респондента, двигая колким кадыком, вежливо кушал «мраморное» мясо из той же тарелки, что и Япончик. Двум охранникам сидевшим за тем же столом «мраморное» мясо не дали. Они довольствовались куриными окорочками. Общую трапезу украшали: крашенная, плоская в груди и толстая в бёдрах, блондинка, ковырявшая ложкой в мороженном; приличная дама в летах, джемпере и с янтарём на шее, мелкими глотками цедившая тыквенный сок; и совсем юный, казавшийся подростком молодой человек в чадре и одеянии мусульманского священнослужителя, угощавшийся зелёным чаем из пиалы;  и, похожий на быка, обритый субъект, не пивший и не евший ничего, украдкой облизывавшийся.

 Кисть Япончика с печаткой в тридцать грамм играла в воздухе:

–Напиши так: почему я хочу стать депутатом Городской Думы? Потому что, блять, извини, это вырежи, что надоел беспредел. Он никому не нужен, ни папе твоему, ни маме, ни братве. Вот ты спроси, Косой, тебе нужен беспредел? – Япончик посмотрел на охранников. – Нет, скажет Косой. И Марья Ивановна скажет – нет, и Володя. Всем нужен порядок

– Эльдар, но вот ты говорил, что можешь найти дополнительные источники финансирования городского бюджета? – скучным голосом спросил журналист. – Расскажи поподробнее.

Япончик заметил вошедших Валерия и Дика, кивнул им, широким жестом пригласил к столу. Официант принёс стулья. Валерий и Дик  сели. Официант положил перед ними меню. Валерий отрицательно покачал головой.

Япончик продолжал:

– Ну, вот взять таможню. Все знают, что там воруют, – собравшиеся за столом осуждающе закивали, –  и сколько там таможенников не смени, всё равно воровать будут. Что делать? Не менять их надо, а заставлять делиться, часть вырученных денег пустить на городские нужды… Выключи диктофон, – приказал Япончик.

      Журналист выключил.

– Кто это? – спросил Япончик Валерия, имея в виду Дика.

– Полицейский из Америки. Практику у нас проходит.

Лицо Япончика расцвело добродушной улыбкой, щелчком он позвал официанта:

– Давай салат из гребешков и фирменное блюдо, два!

– Я только пиво буду, – сказал Валерий.

Дик посмотрел на Валерия.

– Два пива,– сказал Япончик официанту.– Здесь очень прилично кормят, – обратился он уже к Дику.– Я заказал ассорти, рекомендую попробовать.

Не зная, как реагировать, Дик во все глаза глядел на Валерия. По Валерию было видно, что он здесь не первый раз.

– Ну что нового в Америке? – спросил Япончик,  меж тем как Дик уставился в принесённую тарелку с рыбой. Валерий отхлёбывал пиво.

– В Америке всё хорошо, – отвечал Дик.

– Из какого ты города?

– Из Лос-Анджелеса.

– Большой город, знаю.

– В Соединённых штатах не приходилось бывать?– вежливо спросил Дик.

– Ещё не доехал… В Турции отдыхал, в Андорре,  на Мальдивах жопу грел… – Япончик спохватился, строго оглядел окружающих.– Как у вас в Лос-Анджелесе с преступностью?

– Есть ещё, – уклончиво отвечал Дик. Он развернул палочки для еды,  вертел, не прикасаясь к суши.

– Значит тоже ещё встречается,– сказал Япончик,  глаза его не добро блеснули. – Мы с Валерием Павловичем и Данилой Евгеньевичем тоже здесь боремся… с беспределом.

– Только методы у нас разные, – заметил Валерий.

– Дорожки действительно иногда расходятся, – согласился Япончик. –  Вот хочу представить, – продолжил он: – Галчонок – певица, сейчас готовим её к гастролям в Америку, – он подмигнул тощей крашеной блондинке с тяжёлыми бёдрами.

– В Мейдисон-холл? – поинтересовался Дик.

– А? Туда тоже. Мария Ивановна, – продолжал играть Япончик, теперь он указал кружкой с пивом на пожилую даму,– представительница ДЮСШ… знаешь что это?

– Нет.

– Детская Юношеская Спортивная  Школа. В Америке есть такая?

– Бойскауты.

– Почти. Я детям помогаю. А вот Феликс Арнольдович,  – крепкий лысый мужчина вздохнул,– уже взрослый спорт, футбол. Играешь?

– Я играю в бейсбол.

– Я тоже люблю мяч погонять. Футбол я спонсирую. Это мула…Омар…из Казани, – представил Япончик мусульманина, – мой, так сказать… исповедник. Католик? – спросил Япончик Дика.

– Нет.

– Англиканин?

– Методист.

– Понятно… Ну я это так – друзья, – палочками Япончик указал на охранников, те хмыкнули.

Валерий допил пиво.

– Выйдем, поговорим, – предложил он Япончику. Тот посерьёзнел.

– Я сейчас, – встал он из-за стола. Охранники, продолжая есть, на смену окорочкам им принесли пельмени, насмешливо проводили взглядами Валерия и Япончика, ушедших в смежную комнату.

– Ты убрал Царя? – осведомился Валерий у Япончика, когда они остались вдвоём.

– На хер… зачем он мне нужен? – вскочил Япончик.

– А казино на Литейном кто делил?