Текст книги "Святослав"

Автор книги: Александр Королев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Итак, в ходе второго похода Святослав отступил от договоренностей, достигнутых между ним и императором ромеев Никифором Фокой. Русский князь вышел за пределы Добруджи, захватил столицу Болгарского царства, заключил союз с Борисом II и дошел до болгаро-византийской границы, разорив город Филиппополь. Все его действия носили явный антивизантийский характер. Ромеев не могли не обеспокоить русско-болгарский союз, переход Болгарии под контроль русов и русская активность в пограничных районах. Это был решительный поворот в русско-византийских отношениях. Объясняется он тем, что накануне описанных событий ушли из жизни три государя, стоявшие у истоков тогдашнего конфликта на Балканах: 11 июля 969 года в Киеве умерла княгиня Ольга, 30 января 970 года умер болгарский царь Петр, а перед этим, в ночь с 10 на 11 декабря 969 года, заговорщики, возглавляемые императрицей Феофано и полководцем Иоанном Цимисхием (ставшим новым императором), убили императора Никифора Фоку. Гибель Никифора окончательно изменила положение дел на Дунае.

* * *

Многое из происходившего в то время в Империи ромеев способствовало возникновению заговора против императора. Уже три года продолжался голод. Среди жителей Константинополя и его окрестностей Никифор Фока был крайне непопулярен. Внимание народа более уже нельзя было переключить на вопросы внешней политики: войны с арабами, пусть и успешные, казались бесконечными, а слухи о нападении русов на Болгарию внушали ромеям страх по поводу неминуемо наступающего конца света. Подданные не забыли, что Никифор захватил власть силой, женился на вдове Романа II Феофано, отодвинув на второй план законных наследников – внуков Константина Багрянородного Василия и Константина, ставших соправителями мужа их матери. В столице никак не удавалось пресечь разговоры об опасности, которая якобы угрожала мальчикам со стороны отчима. Укрепившийся в своем дворце император, превращенный общественным мнением в чудовище, мрачно смотрел в будущее. Его не обрадовало даже известие о взятии в конце октября 969 года Великой Антиохии.

Никифор лично осаждал Антиохию дважды (в 966 и 968 годах). Для него захват этого арабского города стал первостепенной задачей. То упорство, с которым василевс добивался падения Антиохии, породило поверье, что Никифор умрет сразу после взятия города. Истощенные осадой арабы держались из последних сил, а император не торопил командующего, патрикия Петра, со штурмом крепости. Василевс считал, что идти на приступ бессмысленно, измученный город все равно падет, к чему лишние жертвы среди осаждающих. Но злые языки говорили о страхе императора – ведь с падением Антиохии скорая кончина Никифора станет неизбежной. Между тем патрикий Петр отправил таксиарха (тысяцкого) Михаила Вурцу разведать обстановку в городе. Тот решил проявить инициативу и, подойдя с несколькими храбрецами вплотную к крепости, обнаружил в стене удобное место для того, чтобы проникнуть в Антиохию. Вернувшись назад в лагерь, Вурца приказал соорудить лестницы, соответствующие высоте стен, и в середине ночи с отрядом отчаянных головорезов вернулся к крепости. Приставив лестницы к стене, ромеи бесшумно взобрались по ним и перерезали спавших сторожей. Затем воины Вурцы вошли в ночной город и подожгли его со всех четырех сторон. В Антиохии началась паника. Не растерявшись и не желая упустить удобный момент, патрикий Петр с основными силами ворвался в горящий город через ворота, которые ему открыли люди всё того же Вурцы. Арабы не смогли оказать никакого сопротивления. Антиохия была опустошена, ее население обращено в рабство. Никифор Фока устроил по этому поводу празднество, но под предлогом неисполнения приказания не брать город штурмом и в наказание за последующее жестокое обращение с населением Антиохии вместо награды подверг Михаила Вурцу опале. И опять злые языки посчитали причиной неблагодарности василевса страх смерти, которая теперь казалась неотвратимой. А в начале ноября какой-то монах-отшельник сумел приблизиться к императору и вручить письмо следующего содержания: «Провидение открыло мне, червю, что ты, государь, переселишься из этой жизни на третий месяц по прошествии сентября» ^{473} . Найти письмоносца не удалось – монах исчез так же внезапно, как и появился. Император стал одержим мыслью о смерти. В эти трудные для Никифора дни у него нашелся новый повод для скорби – скончался его отец, девяностолетний Варда Фока, когда-то славный военачальник. Всё вокруг, казалось, наводило на размышления о неизбежности конца. Василевс беспрестанно молился и истязал плоть. Он даже спал на полу, правда, предварительно положив на него шкуру барса и пурпурный войлок.

Непопулярный в народе, раздавленный страхом правитель утратил всякую привлекательность для императрицы Феофано, Брак с этим стариком, навязанный ей силой обстоятельств, и без того был для молодой красивой женщины испытанием. Теперь же Никифор в восприятии вдовы Романа II окончательно превратился в старого смердящего карлу (таким он виделся недоброжелателям, вроде епископа Лиутпранда). Энергичная мать пятерых детей решила подыскать замену надоевшему супругу. Ее выбор пал на относительно свежего вдовца Иоанна Цимисхия (он был моложе ее второго мужа на 12 или 13 лет). Иоанн приходился Никифору дальним родственником по матери, но, в отличие от смуглого императора, имел белое лицо со здоровым румянцем на щеках, белокурые волосы, несколько жидковатые повыше лба. Но эта намечающаяся лысина нисколько его не портила, напротив, в сравнении с императором Никифором, заросшим несимпатичной черной и густой шерстью, Иоанн даже выигрывал в глазах Феофано. У него были тонкий нос и рыжеватая борода, которую Цимисхий стриг на щеках и отпускал на подбородке. Пронзительный взгляд его голубых глаз как будто проникал в самое сердце много повидавшей на своем небольшом веку императрицы. Вполне возможно, этот взгляд навевал воспоминания о безвременно ушедшем супруге – Романе II, хотя у внука Зои Карбонопсины (Огнеокой) цвет глаз был явно другой. Не походил Иоанн Цимисхий на него и фигурой: в отличие от высокого и великолепно сложенного Романа он был коротышка (как и второй, надоевший муж – Никифор Фока). Само прозвище любимца августы «Цимисхий» подчеркивало этот его недостаток: ведь в переводе с армянского языка оно означает «туфелька» (Иоанн Цимисхий, как и Никифор Фока и Роман Лакапин, имел армянские корни). Но зато он обладал колоссальной физической силой, ловкостью и бесстрашием. Феофано, должно быть, слышала рассказы о том, как Цимисхий один без боязни нападал на целый отряд и, перебив множество врагов, с быстротой птицы возвращался к своему войску целый и невредимый. Не было ему равных и в игре в мяч, метании копья и стрельбе из лука (посланная им стрела попадала в отверстие величиной с кольцо). А как он прыгал! Говорят, выстраивал в ряд четырех скакунов и, птицей перелетев над тремя из них, садился на последнего. О его щедрости ходили легенды, и ко всем окружающим Иоанн обращался с открытым сердцем. Правда, злые языки доносили, что Цимисхий сверх всякой меры напивался на пирах и был жаден к телесным наслаждениям. Но этим Феофано было не удивить, таким же был ее молодой муж Роман II, и теперь она точно знала – подобный супруг гораздо привлекательнее, чем зануда и святоша, вроде ненавистного Никифора. А этот старый негодяй посмел сместить такое чудо, как Иоанн Цимисхий, с должности командующего вооруженными силами империи на Востоке и загнал своего несчастного родственника в ссылку! И за что же?! Иоанн повздорил с братом императора Львом Фокой! А ведь именно Иоанну Цимисхию Никифор был обязан престолом – говорят, именно он убедил своего тогдашнего командира после смерти Романа захватить трон. Какая неблагодарность! И что станет с молодым и цветущим, но склонным к алкоголю и излишествам мужчиной в ссылке?! Феофано, взывая к гуманизму готового к всепрощению Никифора Фоки, начала хлопотать, просить, убеждать и добилась-таки возвращения Иоанна Цимисхия в столицу.

Здесь деятельная императрица и не менее деятельный Цимисхий быстро наладили контакт. Любовник проникал во дворец к августе через тайные ходы. Вскоре он начал приводить с собой или просто присылать к Феофано своих людей, имевших вид отчаянных рубак. Тех проводили в специальную потайную комнатку в покоях императрицы. В заговор было посвящено уже достаточно людей (одним из самых энергичных помощников Иоанна в этом деле был, между прочим, еще один обиженный Никифором Фокой военачальник – Михаил Вурца). Правда, возникла опасность разоблачения заговорщиков. У Никифора Фоки нашлись и доброжелатели. 10 декабря 969 года, вечером, во время молитвы, один из клириков царского дворца вручил Никифору записку, в которой сообщалось следующее: «Да будет тебе известно, государь, что этой ночью тебя ожидает жестокая смерть. Для того чтобы убедиться в этом, прикажи осмотреть женские покои; там спрятаны вооруженные люди, которые собираются тебя умертвить» ^{474} . Никифор приказал осмотреть комнаты Феофано, но посланные то ли не заметили вход в потайную каморку, где засели убийцы, то ли не заглянули в нее. Все это подтолкнуло заговорщиков к решительным действиям. Зайдя перед сном в покои мужа, Феофано обнаружила василевса за его привычным занятием – Никифор молился, изредка прерываясь для чтения Священного Писания. Супруга сказала, что пойдет проведать болгарских принцесс – невест юных императоров Василия и Константина, незадолго перед тем прибывших в Константинополь, и попросила не запирать дверь. В пятом часу утра Иоанн Цимисхий с отрядом заговорщиков приблизился к комплексу Большого императорского дворца и свистом подал знак своим сообщникам, уже вооружившимся и покинувшим комнатку, служившую им убежищем. Всех вновь прибывших при помощи корзины, к которой была привязана веревка, втащили наверх. Когда заговорщики ворвались в спальню императора, они поначалу не нашли свою жертву (ведь василевс спал не на постели) и испытали несколько неприятных мгновений, но потом обнаружили Никифора и принялись избивать его ногами. Когда император попытался подняться, его ударили мечом по голове. Несчастного Фоку таскали за бороду по комнате, безжалостно били рукоятками мечей по лицу. И хотя ему уже выбили зубы, истерзанный старик продолжал окровавленным ртом бормотать молитвы, взывать к заступничеству Богородицы, до тех пор, пока Иоанн самолично не расколол ему мечом череп надвое. Затем все убийцы по нескольку раз ударили мечами по мертвому телу.

Иоанн Цимисхий прошел в Хрисотриклин – великолепный дворцовый зал, тот самый, в котором в далеком 957 году Константин Багрянородный и его сын Роман пировали с русскими послами. Здесь убийца императора надел на ноги пурпурную обувь, воссел на трон и объявил себя императором. Вскоре его признали таковым телохранители Никифора, подоспевшие на шум с некоторым опозданием (а чего еще им оставалось теперь делать?), придворные, а затем в известность поставили и ошеломленных жителей Константинополя. Более всего последних волновал вопрос, не приведет ли убийство прежнего императора к волнениям на улицах, грабежам и убийствам. Этого не произошло, и все успокоились. А вскоре щедрыми дарами Иоанн снискал симпатии своих подданных – все свое имущество он приказал распределить между окрестными и соседними земледельцами, а также пожертвовал на больницу для прокаженных. По приказу нового императора брат Никифора Фоки Лев с сыновьями были арестованы и отправлены в ссылку. Со своих должностей были смещены возможные сторонники убитого василевса, а на их место назначены приверженцы Иоанна. Заменили и всех топархов областей. Как и ранее Никифор Фока, Иоанн Цимисхий был провозглашен соправителем сыновей Романа II, но в отличие от своего предшественника он не женился на Феофано. Красивая, но весьма опасная женщина была обманута своим коварным сожителем. Ее сослали на один из Принцевых островов, близ столицы. Этим, а также тем, что Иоанн «покарал» кое-кого из убийц Никифора Фоки, он успокоил патриарха Полиевкта, который не мог не отреагировать на расправу, пусть и с ненавистным, но все-таки василевсом ромеев. Вскоре взбешенная Феофано пробралась в Константинополь и попыталась укрыться в храме Святой Софии. Когда ее вытаскивали оттуда, она сопротивлялась и громко ругала вероломного любовника, а заодно и своего юного старшего сына Василия, не вступившегося за мать. На этот раз ее заточили в монастырь в далекой феме (провинции) Армениаки – на родине Иоанна Цимисхия. 25 декабря 969 года состоялась коронация нового императора. А спустя без малого год – в ноябре 970 года – император женился на дочери императора Константина Багрянородного Феодоре, которая, как пишет Лев Диакон, «не слишком выделялась красотой и стройностью, но целомудрием и всякого рода добродетелями, без сомнения, превосходила всех женщин» ^{475} . Этот брак позволил узурпатору породниться с василевсами Македонской династии.

На нового императора свалилась целая гора забот: голод, жаждавшие реванша арабы, непрекращавшийся конфликт с Оттоном I и, наконец, засевшие в Болгарии русы ^{476} . Вскоре Цимисхию удалось наладить подвоз продовольствия в Константинополь и тем самым успокоить по крайней мере жителей столицы. К счастью, и попытка арабов вернуть Антиохию окончилась для них неудачей. С немцами ромеи помирились только в 972 году, после заключения брака между Оттоном II и византийской принцессой Феофано, племянницей Цимисхия. А вот с русами после убийства Никифора Фоки отношения ухудшились донельзя. Никифор не предпринимал против Святослава враждебных действий. Его вполне устраивало хозяйничанье русского князя в Северо-Восточной Болгарии. Хитрый император ждал, когда плод дозреет и сам упадет в руки. На просьбы болгар о помощи он отвечал военными демонстрациями вроде показного укрепления столицы, вел переговоры и т. д. Возможно, его несколько насторожило известие о смерти Ольги, но все происходившее в отношениях с русами и болгарами вполне соответствовало характеру достигнутых со Святославом договоренностей и было не более чем дипломатической игрой. Правда, в науке уже давно высказано предположение о том, что печенегов, напавших на Киев весной 969 года, нанял тот же Никифор Фока с целью выманить Святослава из Болгарии. Василевса ромеев якобы смутили успехи русского князя в Болгарии, он понял, что ошибся, предложив русам напасть на болгар и т. д. ^{477} Как известно, еще Константин Багрянородный писал о том, что в случае необходимости ромеи могут использовать печенегов против русов, а потому это предположение на первый взгляд выглядит весьма вероятным. Впрочем, не более вероятным, чем другие предположения – будто печенегов натравили на Киев болгары ^{478} или хазары ^{479} . И тем и другим было, кажется, нужнее избавиться от русов, воевавших в их землях. Что же касается Византии, то ее владениям Святослав в тот момент не угрожал, его войска действовали слишком далеко от византийской границы, а в Преславе умирал царь Петр. Важно учитывать и то, что ни один византийский автор, писавший о войне на Балканах, не упоминает о подобной операции Константинополя. Конечно, переговоры с печенегами, если бы они велись, происходили бы в тайне. Но ведь сообщили же источники о том, что Святослав направился в Болгарию после переговоров с Калокиром! Наконец, если бы Никифор Фока натравил печенегов на Киев, это стало бы еще одной его неудачей, поскольку большая часть русского войска все равно осталась в Болгарии. Не слишком ли много предполагается ошибок и неудач для императора? Никифор имел репутацию одного из самых осторожных и расчетливых правителей своего времени. То, что его погубила женщина, вовсе не повод делать из него простака. Тем более что печенеги могли напасть на Киев и безо всяких уговоров со стороны, просто из желания опустошить окрестности города.

Не осталось без внимания исследователей и сообщение Льва Диакона о том, что Калокир во время переговоров со Святославом затеял собственную игру и стал уговаривать нашего князя начать наступление на болгар еще и для того, «чтобы после победы над ними подчинить и удержать страну для собственного (Святослава. – А. К.) пребывания, а ему помочь против ромеев в борьбе за овладение престолом и ромейской державой». За это Калокир посулил Святославу «огромные, несказанные богатства из царской сокровищницы». В довершение всего византийский посол соединился со Святославом «узами побратимства» (ромей с варваром!), что в Византийской империи могло трактоваться однозначно, как измена ^{480} . Из этого сообщения, кажется, следует, что Святослав с самого начала был враждебно настроен не только по отношению к Болгарии, но и к Византии, и, одновременно с болгарской, начал войну с ромеями. Но какие же он тогда преследовал цели? Размышляя над этим, некоторые историки согласились с Львом Диаконом, решив, что Святослав, еще отправляясь в поход на болгар, хотел завоевать Болгарию целиком ^{481} . Кому-то даже померещилось, будто и завоевание Византии входило в планы нашего князя – Святослав, оказывается, грезил о некой «империи на юге» ^{482} . А как же договоренность с Калокиром? Да мог ли Святослава сдерживать какой-то Калокир, если он не побоялся выступить против самого императора ромеев?! Некоторым авторам вообще казалось, что появление Калокира было только поводом для Святослава разграбить как можно больше богатых соседних земель, невзирая вообще ни на какие соглашения, и никакими «государственными видами» отчаянный «вождь дружины» не руководствовался ^{483} .

Все эти предположения не находят подтверждения в источниках. Святослав, явившись в Болгарию, не стремился поначалу выходить за пределы Добруджи. А это явно противоречило его гипотетическим планам захвата всей Болгарии, и уж тем более Византии, – разумеется, будь у него таковые. Кроме того, та скорость, с которой Иоанн Цимисхий в 971 году очистил от русов болгарские города, свидетельствует о слабости русских войск сравнительно с византийскими. Вряд ли Святослав задумывал завоевание Византии, зная о том, что соотношение сил не в его пользу. И, наконец, та неторопливость, с которой наш князь продвигался на юг Болгарии, и то, что само это движение началось лишь в 970 году, доказывают: Русь до этого времени твердо соблюдала заключенные с Византией договоренности. Но вот поменялся состав правителей стран – участниц конфликта: на Руси – после смерти Ольги, придерживавшейся линии союза с Византией, в Болгарии – после прихода к власти молодого царя Бориса, разочаровавшегося в болгаро-византийском союзе, в Византии – после смерти Никифора, пригласившего русов на Балканы и проводившего в отношении их своеобразную политику умиротворения. Тогда и произошли изменения в политике этих стран. Согласно «Повести временных лет», столкновения между русами и греками начались сразу же после возвращения Святослава из Киева, то есть после смерти Ольги. И по мнению византийских хронистов, активные боевые действия ромеев против русов относятся к правлению Иоанна Цимисхия. В связи с этим интересно замечание уже неоднократно упоминавшегося Яхъи Антиохийского относительно войны Цимисхия со Святославом: «И дошло до Цимисхия, что русы, с которыми Никифор заключил мир и условился насчет войны с болгарами, намереваются идти на него и воевать с ним и мстить ему за (убиение) Никифора. И предупредил их Цимисхий и отправился против них» ^{484} . Другой автор XI века, на этот раз армянский, Степанос Таронский, в своей «Всеобщей истории», рассказав о мятеже против Иоанна Цимисхия, который поднял племянник Никифора Варда Фока вскоре после убийства дяди-императора, пишет далее, что «потом он (Иоанн Цимисхий. – А. К.) отправился войной на землю булхаров, которые при помощи рузов вышли против Кир-Жана (Иоанна Цимисхия. – А. К.)» ^{485} . Яхья прямо говорит о том, что конфликт русов и греков связан с изменениями, произошедшими на византийском престоле, а Степанос ставит войну Цимисхия с русами в ряд событий, вызванных убийством Никифора Фоки (вроде мятежа Варды Фоки). Лев Диакон и Скилица косвенно подтверждают это, отмечая, что основной причиной войны Иоанна Цимисхия со Святославом явился отказ последнего принять мирные предложения императора, несмотря на то, что Иоанн Цимисхий обещал свято соблюсти все условия договора, заключенного русами с Никифором ^{486} .

А как же быть с сообщением об «антивизантийской» деятельности посла Никифора Фоки Калокира? Учитывая недовольство Никифором Фокой, существовавшее и среди знати, и среди духовенства, и среди народа, недовольство, которым, как мы видели, ловко воспользовался Иоанн Цимисхий, предположение о смелых планах Калокира захватить при поддержке русов византийский престол на первый взгляд представляется вероятным. Однако оно только кажется таковым, поскольку действия, производимые Калокиром и Святославом, не способствовали их приближению к Царьграду. Во-первых, для того, чтобы овладеть византийским престолом, Калокиру нужно было плести интриги в самой столице Империи ромеев, а не где-то в Болгарии. Так, например, Иоанн Цимисхий сверг Никифора Фоку в результате переворота в Константинополе. Во-вторых, даже если Калокир решил захватить императорскую корону, опираясь на воинов Святослава, то логичнее было бы начать борьбу с захвата какой-нибудь византийской провинции или даже с похода на Константинополь, а не с войны в Болгарии, которая не являлась византийской провинцией. Овладение ею ничего не давало «властолюбцу» Калокиру, кроме истощения сил и потери времени. Наконец, в-третьих, фигура незнатного, никому не известного провинциала-херсонита, вознесенного в патрикии Никифором Фокой, совершенно несопоставима с теми планами, которые он, согласно Льву Диакону, строил. Ведь не был же Калокир сумасшедшим?!

Не желая отказываться от сообщения источника о кознях Калокира, но понимая всю нереальность мотивов, которыми он якобы руководствовался, некоторые авторы предлагали скорректировать устремления сына херсонского протевона, не отказывая ему в активной роли в событиях на Балканах. Например, предлагалось рассматривать Калокира не как претендента на византийский престол, а как сепаратиста, добивавшегося отделения Херсона от Византии ^{487} . Как известно, отношения между Херсоном и Константинополем были весьма сложными. В конце 830-х годов Петрона, отправленный, как мы помним, императором Феофилом к хазарам для строительства Саркела, посетил Херсон и, вернувшись в столицу, посоветовал василевсу: «Если ты хочешь всецело и самовластно повелевать крепостью Херсоном и местностями в нем и не упустить их из своих рук, избери собственного стратега (наместника. – А. К.) и не доверяй их протевонам и архонтам» ^{488} . Петрона и стал первым стратегом Херсона. Херсониты не смирились с утратой самостоятельности, в городе часто происходили волнения, а в начале 890-х годов жители Херсона даже убили своего очередного стратега Симеона. В отличие от стратега протевоны и архонты относились к выборным «отцам города» и последовательно отстаивали его интересы. Сыном протевона и был Калокир. В начале 950-х годов Константин Багрянородный рекомендовал сыну в случае, «если жители крепости Херсон когда-либо восстанут или замыслят совершить противное царским повелениям, должно тогда, сколько ни найдется херсонских кораблей в столице, конфисковать вместе с их содержимым, а моряков и пассажиров-херсонитов связать и заключить в работные дома. Затем же должны быть посланы три василика (чиновники императора, выполнявшие его поручения. – А. К.): один – на побережье фемы Армениаки, другой – на побережье фемы Пафлагония, третий – на побережье фемы Вукелларии (перечисленные фемы располагались на южном берегу Черного моря. – А. К.), чтобы захватить все суда херсонские, конфисковать и груз, и корабли, а людей связать и запереть в государственные тюрьмы и потом донести об этих делах, как их можно устроить. Кроме того, нужно, чтобы эти василики препятствовали пафлагонским и вукелларийским кораблям и береговым суденышкам Понта переплывать через море в Херсон с хлебом и вином, или с каким-либо иным продуктом, или с товаром». Затем следовало отменить все денежные выплаты, которые Херсон получал от центральной власти, а всем представителям этой власти (прежде всего стратегу) предлагалось покинуть блокированный город. Василевс подчеркивал, что херсониты «не могут существовать», если не будут получать зерно, доставляемое из фем южного берега Черного моря, и если не смогут продавать купцам из метрополии шкуры и воск, поставляемые в Херсон печенегами ^{489} . Любопытно, что глава, посвященная Херсону, – самая объемная в трактате «Об управлении империей». Рекомендации василевса ромеев удивительным образом похожи на те, что давали более тысячелетия спустя некоторые политики первому президенту Российской Федерации относительно возможных отношений с чеченскими сепаратистами. Русам, кстати, казалось, что «Корсунская страна» имеет особый статус, что подчеркивается в русско-византийских договорах 944 года (о котором мы уже говорили) и 971 года (о котором речь еще впереди).

Но, при всей сложности отношений Херсонской фемы с метрополией, предполагать, будто Калокир представлял какие-то силы, стремившиеся отделить Херсон от империи, нет оснований. Ведь в случае принятия такого предположения невозможно объяснить причины, по которым сын херсонского протевона увел войска Святослава на Балканы, в то время как они могли оказать поддержку сепаратистам непосредственно в Крыму, поскольку находились поблизости – на берегах Керченского пролива. Скорее, Калокир действовал вполне солидарно с высшими властями империи, стараясь предотвратить то, что сделал с Херсоном спустя несколько десятилетий сын Святослава Владимир. Не случайно ловкого херсонита поощрили званием патрикия.

В труде Скилицы, в отличие от «Истории» Льва Диакона, измена Калокира отнесена ко времени после прихода к власти Иоанна Цимисхия и захвата русами Преслава ^{490} . Учитывая, что вплоть до начала 970 года столкновений между Русью и Византией не происходило, следует согласиться с мнением византинистов М. Я. Сюзюмова и С. А. Иванова о том, что до убийства Никифора Фоки Калокир и не помышлял о выступлении против Константинополя. «И в самом деле, – пишут указанные авторы, – Лев в своем повествовании объединил два похода Святослава в один так, что, помимо прочих недоразумений, произошло смешение целей начальной и последующей деятельности Калокира. Очень возможно, что лишь тогда, когда Калокир получил сообщение об убийстве Никифора, он решил при опоре на Святослава поднять мятеж и захватить власть. Это тем более вероятно, что Калокир, возведенный Никифором в сан патрикия, считался его приверженцем и не мог надеяться на успех своей карьеры при Цимисхии, убийце Никифора. Более убедительным представляется, что версия о начальном этапе действий Калокира, изложенная Львом, исходила от официальных кругов правительства Иоанна Цимисхия. Реальные истоки интриг Калокира следует искать в недовольстве военной аристократии по поводу расправы над Никифором и возведения на престол его убийцы» ^{491} .

Калокир был далеко не единственным сторонником Никифора Фоки, попытавшимся взбунтоваться против его убийцы. Спустя полгода после гибели императора опомнились его родственники, сосланные в разные области империи. Племянник Никифора Фоки Варда (названный так в честь деда), которого Цимисхий отправил в ссылку в город Амасию в феме Армениаки (в эту фему, как видно, новый император вообще любил ссылать своих оппонентов), сумел бежать. Пробравшись в Каппадокию, Варда Фока захватил Кесарию – главный город этой провинции. Этот город был не случайно выбран беглецом. В Каппадокии уже началось возмущение против Иоанна Цимисхия, во главе которого стоял местный крестьянин Симеон, промышлявший возделыванием винограда. Кроме Симеона Виноградаря главными помощниками Варды стали его двоюродные братья, прозванные Парсакутинами. Отовсюду к ним начали стекаться сторонники – местные крестьяне и люди, так или иначе связанные с могущественным семейством Фок, зависевшие от них. Собрав значительное войско, Варда Фока надел красную обувь (символ императорской власти) и объявил себя императором ромеев. Опасность для Иоанна Цимисхия была тем серьезнее, что одновременно с восстанием в Каппадокии аналогичное движение чуть было не началось в Македонии [3]3
  Имеется в виду не современная Македония, а византийская фема, находившаяся по соседству с Фракией.


[Закрыть], в непосредственной близости от Болгарии, где всем завладел Святослав, совершенно неуправляемый побратим Калокира. Брат убитого императора, неоднократно уже упоминавшийся Лев Фока, отец самозваного императора Варды Фоки, находился в ссылке на острове Лесбос. Отсюда, при посредничестве епископа города Авидоса Стефана, Лев начал переговоры с влиятельными македонцами, убеждая их восстать против Цимисхия. К счастью для последнего, заговор был вовремя раскрыт, Льва Фоку и епископа Стефана судили. Епископа лишили священнического сана, а Льва, вместе с его вторым сыном Никифором, приговорили к смерти. Впрочем, Цимисхий отменил приговор, заменив смертную казнь ослеплением и повторной ссылкой на Лесбос. Но и эта кара показалась императору чрезмерной – ослепление также отменили. Такая мягкость кажется странной для Цимисхия. Не следует забывать, что ввиду опасности, которая теперь исходила со стороны Болгарии, император хотел прекратить мятеж в Каппадокии как можно быстрее, в том числе используя переговоры. Озлоблять Варду Фоку жестокой казнью его отца и брата в этих условиях было совсем не нужно ^{492} . Против мятежников двинули армию, которую возглавил один из лучших полководцев империи Варда Склир, брат покойной жены Иоанна Цимисхия. Приближение войск Склира отрезвило мятежников. Наряду с «кнутом» был использован и «пряник» – всем перешедшим на сторону Цимисхия обещали прощение и высокие должности. Узнав об этом, к Варде Склиру переметнулись почти все главные участники мятежа, в том числе Парсакутины и Симеон Виноградарь, получивший звание патрикия. С уходом последнего войско Варды Фоки начали массово покидать крестьяне. Фока не стал ожидать окончательного развала собственной армии. Собрав 300 наиболее близких к нему людей, жену и детей, он бежал, бросив оставшихся сторонников на расправу солдатам Варды Склира. Всех захваченных в плен ослепили. Наконец и сам Фока сдался, выговорив себе жизнь. Цимисхий приказал постричь несостоявшегося императора в монахи и сослать вместе с семьей на остров Хиос. Так нелепо закончилось это движение, тем не менее отвлекшее на себя значительные силы и заставившее Иоанна Цимисхия вступить в переговоры со Святославом, которому к тому времени стало тесно даже в Болгарии. Русы начали переходить границу Византии и опустошать византийские провинции Фракию и Македонию.