Текст книги " Месть нерукотворная"

Автор книги: Александр Сапсай

Соавторы: Елена Зевелева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Какой же ты все-таки, мой козлик, грубый… – только и успела проговорить Алка.

С этими воспоминаниями и через край переполнявшими его чувствами и мыслями Геннадий уверенно подошел к обитой бордовой кожей дубовой двери хорошо знакомой ему квартиры сестры и нажал на кнопку звонка.

ГЛАВА 11
Светский раут

(Рублево-Успенское шоссе. Поселок Жуковка)

«Кто не знает Рублевки, не знает жизни», – любил повторять частенько Иннокентий Викторович Ряжцев, в прошлом потомственный крестьянин Дмитровского района Московской области, где так и остались жить и зарабатывать себе на хлеб нелегким сельским трудом его многочисленные родственники. Сам же он отделился от них довольно давно, пойдя вначале по комсомольской, а потом и по партийной дороге к вершине горы, называвшейся властью. Довольно непросто пережив новую революцию и крушение империи, он вскоре сообразил, что к чему, и устремился туда, куда в новых исторических условиях перешли многие его товарищи по партии – в Администрацию Президента новой России, а потом и в Белый дом – поближе к исполнительной власти. И не жалел об этом своем поступке больше никогда.

Дом Иннокентия Викторовича в Жуковке всегда сиял ослепительными огнями и всей своей роскошью, просто кричащей изо всех углов и даже щелей громадного особняка. Сегодня у него на фазенде был особый, сугубо торжественный день. На вечер был назначен настоящий светский раут. Собирался самый близкий круг его друзей и знакомых. Да и повод для такого мероприятия был самый что ни на есть серьезный: Галина умудрилась полностью обновить дизайн второго и третьего этажей дома, поэтому даже специально ездила в Англию. Там жил и творил ее личный дизайнер, как она гордо говорила своим приятельницам, мировая знаменитость – Ричард Бартон.

«Да чтобы иметь дело с Ричардом или хотя бы познакомиться с ним, – думала она, – мои новые рублевские подруги отдали бы не только бешеные бабки, но и сами бы отдались ему в любой момент. Хотя Ричарда они бы вряд ли привлекли. Он был ходоком не по женской, а исключительно по мужской части – „голубым“ с рождения. С другой стороны, может быть, красавчика Ричарда заинтересовали бы их мужья-толстосумы? Без сомнения, заинтересовали бы. Иного и быть не могло. Ха-ха-ха. Они, идиотки, даже не подозревают об этом. Интересно, посмотрел бы он со своим „голубым“ интересом хоть краем глаза на моего собственного муженька? Думаю, что ни при каких обстоятельствах!

И что за напасть – все мои знакомые богатые мужики, – продолжала размышлять она, – выглядят чуть лучше Квазимоды! Бывают, конечно, редкие исключения. Но очень уж редкие. Мне, во всяком случае, такие типы не попадались пока, – подумала Галина, с явной тоской вспоминая своего мужа в самых невероятных ситуациях. – Не попадались и не попадались. Ну и хрен бы с ними, на кой ляд они мне нужны. Мне и так неплохо. Все завидуют. Пережили голод, как говорит мой старый знакомый, переживем и изобилие.

Все видят только верхнюю часть айсберга. А что скрыто под водой, это уж только моя забота и моя проблема. И к тому же кто знает из моих знакомых или родственников, как ведет себя Иннокентий в постели. Что в самые интимные моменты он, как поросенок, хрюкает от удовольствия, визжит даже иногда, когда ему это удается – увы! – крайне редко. Никто не знает и того, что сами эти сексуальные моменты длятся у него мгновенье и, слава Богу, совсем не часто, раз в два, а то и в три месяца. А уж после секса для Иннокентия наступает самый сладостный момент: он довольно быстро отваливается на другую сторону и буквально через секунду начинает громоподобно храпеть. Да так, что стены трясутся».

Рассказать об этом Галина, конечно, не могла никому. Что ж, такой уж он уродился. Зато вот он – особняк на Рублевке. Отделанный и обставленный по проекту самого супермодного в высоких европейских кругах дизайнера. Самого сэра Ричарда Бартона. Такое не каждому по зубам, даже на знаменитой Рублевке. А шмотки что, не в счет, что ли? Покупка нарядов на показах от кутюр у самых модных домов моды чуть ли не во всех столицах мира. Это разве не дорогого стоит? А видеть черную зависть в глазах приятельниц, когда она, выходя из нового «Бентли Континенталь», появляется в этих зашибенных нарядах, приобретенных после известного дефиле в Лондоне или Париже. Этого всего мало, что ли? А брюлики? Черные, желтые, белые… А диадемы, браслеты, колье… А дом в Англии? А коллекционное шампанское по тысяче баксов за бутылку? А все остальное… Да даже после всего этого пусть себе на здоровье ее муж хоть храпит, хоть хрюкает, хоть мычит, хоть миллион любовниц имеет…

Все это в глазах Галки, конечно, заметно перевешивало на чаше весов недостатки в интимной, прежде всего, жизни, которые она испытывала с Иннокентием. А то, что никто из ее родственников не принял Иннокентия не только всерьез, а вообще никак? По мнению Галины, это было исключительно из зависти. А еще из их вечного интеллигентского выпендрежа. Пожалуй, только одна Алка – жена любимого мамашиного братца Геннадия – полностью поняла и поддержала ее. У ее родной сестрицы Любки муженек был почти зеркальным отражением Иннокентия, что немаловажно. Только Иннокентий-то, конечно, покруче того. Сравнивать даже нечего.

«Очень хорошо, – подумала Галина, – что одна Алка, даже без мужа, только и будет сегодня у нас на светском рауте представлять всех наших родственников. Ее одной для этого вполне достаточно. Хорошая она все-таки баба. Современная. Сама жить умеет на полную катушку, да и другим не мешает, а даже помогает довольно часто. И к тому же жена дяди не в пример многим, тем же моим родителям, никому не докучает ни своими воспоминаниями о прошлом, ни всякими там моралями да нравоучениями. Да и не учит никого жить. А, в отличие от них, знает, как жить и как жить хорошо. Один известный миллионщик говорит: одни стремятся деньги заработать, а другие их получают. Вот и вся мораль. Весь смысл новой революции и последующих реформ. И главная их цель.

Вот и Алкин звонкий голос уже снизу слышен. Молодец! Просто молодец! Приехала раньше всех».

– Иннокентий! Вы, как всегда, дорогой наш родственник, выглядите просто великолепно. Да и смокинг новый вам к лицу. А уж с желтыми бабочкой и поясом – просто загляденье. Картинка. Красавец мужчина, да и только. Умереть – не встать, по-другому и не скажешь. Я вам тут небольшой сувенирчик прихватила. Вот, в коробке, подарок наших японских друзей – классный вискарь «Олд Сантори». Попьешь – оценишь. Тебе, уверена, он наверняка понравится. А вот это отдельно, от нас с мужем – в честь твоего торжества: хорошие итальянские запонки, золотые, с брюликами, как и положено. Сама, оцени, выбирала. Потом рассмотришь на досуге. Сейчас не трать время попусту. Я, кстати, хотела вам даже позвонить, видела вас недавно по ящику в трансляции с заседания правительства из Белого дома. Да не один раз… Теперь эти репортажи, так и знайте, буду смотреть специально из-за вас, чего раньше никогда не делала. Ни одного заседания кабинета министров не пропущу, – лепетала и лепетала Алка, намеренно переходя в своем приветствии Иннокентия то на «вы», то на «ты», что очень льстило его самолюбию, уж Алка-то знала. – А в том материале, – продолжала она, не останавливаясь ни на минуту, – что я видела по ящику, вас, дорогой наш, по-моему, даже чаще самого премьера показывали, а потом еще и крупным планом. Это я понимаю, полет… Хотела все время спросить: сколько за все это, Иннокентий, вы оператору отваливаете? Не скромничайте, будьте проще, скажите уж честно, как на духу. Вы же знаете, я своя в доску. А может быть, у вас уже давно персональный оператор на ТВ завелся, а? Может же такое быть? Да ладно, Иннокентий, не злись, не черней, не мни лицо руками, тебе это абсолютно не идет. Я же шучу, понимаешь. Хотя моя мама мне всегда говорила, что в каждой шутке есть доля не шутки, или, если хочешь по-другому, правды. Да ладно, не расстраивайся, лучше скажи, чем вы с Галчонком сегодня нас потчевать будете? Мне, ты же знаешь, это очень интересно. У вас же всегда для нас какая-нибудь «фенечка» припасена. Так ведь? Сегодня, надеюсь, исключением не будет. Правда, ты-то знаешь: меня ведь удивить чем-либо сложно.

– Признайтесь, Алла, – еле слышным, вкрадчивым голосом отвечал ей Иннокентий, – все же нам это удавалось. И не раз. Так ведь?

– Да ладно, Иннокентий, не криви душой. Я что-то такого не припомню.

– Как? А Басков когда у нас дома целый вечер для вас всех пел да и за столом с тобой сидел. А Волочкова когда танцевала, не помнишь, что ли? А Пугачева? А Киркоров? А Шарль Азнавур? А целый джаз-оркестр из Нью-Йорка? Что-то все это быстро позабылось…

– Ну что Басков?.. Вы бы еще Наташу Королеву и группу «Премьер-министр» или Машу Распутину вспомнили. Вот если бы вы, дорогой вы наш, пригласили к себе сэра Пола Маккартни, Лучано Паваротти, а то и трех великих теноров вместе, Мика Джагера… Вот это я понимаю. А то меня, Аллочку, попсой решили удивить, да? Не на ту нарвались. Да, Иннокентий, стареть видно ты, дорогой, стал. В чем фокус-то таких театральных вечеринок твоих заключается? Думаешь, Аллочка ничего не понимает? Да здесь все как на ладони видно. Плати по таксе, вот тебе и все удивление… Типичные игры нуворишей рублевского разлива, не так ли? Мы сами в такие игры играть умеем. И не хуже вас, дорогой Иннокентий. Разгадка здесь проста, как рубль двадцать семь, как говаривал мой папочка. Имей бабки – и ты в шоколаде.

– Ты что-то, Аллочка, сегодня явно не в духе, – пролепетал в ответ на ее тираду вконец обозленный Иннокентий.

– Да, да, я тоже это слышу, – почти пропела, вторя ему сладким голоском, эффектно спускавшаяся по витой лестнице Галина. Через минуту она уже стояла в проеме раскрытых огромных, на старый манер, резных дубовых дверей, затянутая в новое черное платье от Вивьен Вествуд. Бриллианты переливались на ней, как на рождественской елке. – Я все-таки думаю, что сегодня, моя дорогая, мы наконец тебя удивим. Поверь мне, удивишься до глубины души, – добавила она, подойдя к Алле совсем близко.

– Это я тебя сейчас удивлю. Причем сразу же и очень серьезно, – ответила та, когда Иннокентий удалился от них на достаточное расстояние. – Поговорить нам надо с тобой немедля, Галчонок. Давай уединимся. Я тебе такое расскажу, что не ты одна, вся ваша семейка вздрогнет разом, а уж маман твоя, она-то просто ошалеет от того, что я неожиданно выяснила.

– Что маман? – неожиданно насторожилась Галина, отведя Аллу в расположенный на первом этаже кабинет Иннокентия. Мать она очень любила, а о патологической Алкиной ревности Геннадия к ней знала не только она, но все семейство.

– Девочки! Девочки! Не исчезайте. Пора встречать гостей! – прокричал в этот момент откуда-то издалека Иннокентий. Поэтому, так и не договорив, они помчались к входной двери вместе. А вскоре гостиная уже была полна людей.

Многие приехали хоть с опозданием, но почти все одновременно, как и бывает в таких случаях.

«А лица, лица-то все знакомые, – думала Алла. – Депутаты, из года в год избирающиеся каждый раз от разных регионов, государственные функционеры, мигрирующие на теплые места в разных организациях еще с советских времен, их жены и любовницы». Она даже вспомнила бытовавший в счастливые времена Союза анекдот об Агентстве печати «Новости», представлявшем собой чуть ли не отдел международной информации ЦК КПСС. На вопрос, кто работает в АПН, тогда посвященные люди отвечали: «Жоры, доры, лоры и суки». Что означало в популярном переводе – «жены ответственных работников», «дети ответственных работников», «любовницы ответственных работников» и «случайно уцелевшие корреспонденты». Непосвященные же всегда думали, что в основном журналисты-международники. Так и здесь. «Ничего не меняется в этом мире», – подумала про себя Алла. При этом, наклонившись к уху Галины, прошептала:

– До чего же они все друг на друга похожи. Даже прически у всех, как в стародавние времена у комсомольских работников. Гладкие, с аккуратным проборчиком слева.

Та, услышав Ал кину реплику, с пониманием кивнула головой. Вступать в разговор с ней по этому поводу в данной ситуации она сочла для себя излишним. Надо было продолжать встречать гостей, принимать от них подарки, выслушивать их помпезные, заготовленные заранее речи и многое, многое другое.

«Все как на подбор, – вспомнила Алла высказывания своего мужа по этому поводу. – Все с общей, неизгладимой печатью понимания собственного достоинства, значимости, особого чиновного величия в своих глазах, причем в основном на простецкой рязанской роже. И откуда все это в них? Не зря же люди говорят, Сталина на них нет, уж он-то усмирил бы эту гвардию враз, а то и проглотил бы всех скопом и не поперхнулся. С гиканьем и свистом промчались бы; как светлейший князь Меншиков в Ямало-Ненецкий округ, в Березов, а то и подальше, куда Макар телят не гонял».

«Откуда, откуда, а все оттуда, – недолго подумав, ответила она сама себе. – Ты же сама, дурочка, прекрасно ощущаешь, – продолжала Алла, как бы уговаривая себя, – какие у них у всех френчи при зарплате всего лишь в восемьсот – тысячу баксов. У каждого только клифт на тысячу тянет, не меньше, а то и побольше. А какой запах от всех – самого дорогого французского парфюма. Да что там парфюм. Запах больших денег от каждого исходит. Очень больших денег… А где такие бабки – там всегда криминал, всегда кровь льется рекой…»

Женщины, пришедшие на званый ужин в дом Иннокентия и Галины Ряжцевых, завистливо разглядывали всех собравшихся, охали и ахали, пристрастно рассматривая друг друга и вглядываясь чересчур внимательно в украшения, бесчисленные драгоценности в ушах, на шее, на пальцах, в волосах, на вечерних платьях… С особым интересом осматривали новое убранство особняка.

Алла откровенно скучала. Во-первых, ей всегда не нравилось, когда не она была центром внимания, что было видно по ее тоскливому виду и постоянно прикрываемому ладошкой, как бы при позевывании, рту. Все, кто ее знал не понаслышке, прекрасно понимали, что в этот момент Алла играла свою обычную, затасканную донельзя роль. «Была в образе», – как говорила в этом случае Галина. Причем сцена из ее спектакля всегда включала в себя не только постоянное позевывание, вид скучающей магдалины, но и непременное кофепитие, непрерывное курение тоненьких сигарет с ментолом «Вог», отстраненный, полный безразличия взгляд. Все остальное было легкой импровизацией, зависевшей исключительно от окружающих и Алкиного интереса к ним. Это же всегда было константой. Преображалась Алла лишь тогда, когда речь шла только о ней или ее покупках. Да еще, пожалуй, когда затрагивался любой вопрос, касающийся членов ее семьи.

Сейчас она без особого внимания рассматривала все прибывавших и прибывавших гостей.

«Да кто они такие? – думала при этом она. – Шелупонь какая-то. Выскочки. Из разных дыр повылазили, Москву задумали покорить. Фиг вам, вот. Да все вы деревянными ложками щи хлебали, когда я уже с внуками Брежнева дружила… До ельцинского беспредела, кто бы из вас знал, я всегда как настоящая королева жила. Да и сейчас, нечего Бога гневить, когда все устаканилось, живу, пожалуй, не хуже, а много лучше большинства из вас. А вот когда я на такое дело вышла…» – тут Алка встрепенулась, оживилась моментально, ее глаза загорелись ярким блеском. Она мгновенно вскочила из-за стола, затушив только что начатую сигарету, и побежала по комнатам искать Галину.

«Нечего время зря терять на всех этих евнухов. Насмотрелась уже, хватит. Пора браться за дело. Только нужно будет все обстряпать по-умному, тогда все будет путем, тип-топ. Но Галкина помощь, конечно, без всякого сомнения, потребуется. Уж очень она мне сейчас нужна, можно сказать, просто позарез. Не зря же я ее столько лет прикармливала, во все ее проблемы вникала, помогала, ввела в свой круг… Потом, я все ее тайны знаю. И про мужа, этого идиота Иннокентия, и про брата, и про мать. Да ладно, поможет, куда денется».

– Гости дорогие, пожалуйте к столу! Выпить да закусить, чем Бог послал, – прошелестел в этот момент вкрадчивый, тихий голос Иннокентия, усиленный микрофоном так, что был слышен во всех уголках его огромного особняка и даже на лужайке, где возле поставленных в разных местах зонтиков от солнца и дождя с вмонтированным в каждый из них кондиционером также стояли группы людей.

А Бог в этот день в его дом послал совсем немало. Стол просто ломился от всевозможных заморских яств. Омары, королевские креветки, всяческие морские гады, соседствующие со свежайшими, только с самолета, суси и сусими, акульи плавники, салаты из медуз, жареные трепанги, улитки в чесночном соусе, лягушачьи лапки и многое, многое другое, по большей части экзотическое. Но и отечественные закуски были, как говорится, на соответствующем уровне. Большие хрустальные вазочки с белужьей, осетровой и лососевой икрой, блюда с поросятами с хренком, длиннющие, украшенные зеленью, клюквой и брусникой тарелки с осетрами, недавно выловленными в подмосковном хозяйстве управления делами Президента РФ близ Куркино, соседствовали с огромными, пышными, только что с жару, пирогами с мясом и с капустой и т. д. и т. п.

– Господа! Прошу одну минуточку внимания! – сняв поблескивающий серебряным отливом смокинг и встав со своего стула с высоченной спинкой во весь свой небольшой рост и правой рукой придерживая микрофон, продолжал вещать своим вкрадчивым голосом Иннокентий. – Прошу всех вас прежде всего обратить внимание на эту похожую на старинный штоф хрустальную бутылку в центре нашего скромного стола.

После его слов наступила пауза. Выждав, когда все гости замолкли, успокоились и обратили свои взоры на заиндевевшую бутыль с кристально-прозрачной жидкостью, Иннокентий дотронулся до нее своей маленькой пухлой волосатой ручонкой.

– Прежде чем вас поприветствовать и, как обычно, сказать всем вам, как я всегда это делаю, «Добрый вечер», я хотел бы еще раз обратить ваше драгоценное внимание именно на эту бутыль. Это главное, из-за чего мы сегодня собрались. Открою наконец вам секрет. Скажу больше, пока я буду говорить свой первый тост, перед каждым из вас на столе будет стоять точно такая же бутыль, изготовленная стеклодувами по образу и подобию тех штофов, которые поставляли ко двору во времена Ивана Грозного мастера стекольного производства из Гусь-Хрустального.

– Для начала хотел бы также сообщить, – продолжал свою пламенную речь уже гораздо более громким голосом Иннокентий Викторович, пока приглашенные из ресторана «Прага» официанты расставляли принесенные в ящиках охлажденные хрустальные бутылки перед сидевшими и внимательно слушавшими хозяина торжества гостями. – Это обыкновенная русская водка. В то же время она совсем не обыкновенная. Во-первых, потому, что носит название «Кремлевская-2». Во-вторых, потому, что она изготовлена по старинным русским рецептам, которые считались когда-то утерянными и которые удалось в результате огромной работы представителей многих отраслей знания восстановить при непосредственном участии вашего покорного слуги. И в-третьих, потому, что она одобрена всем вам известной гильдией поставщиков Московского Кремля, наследницей и продолжательницей славных дел известного миру и сегодня объединения поставщиков двора Его Императорского Величества.

Все вы, конечно, хорошо знаете, что это изобретение арабских лекарей, – отметил Иннокентий, показывая своим коротким указательным пальчиком на содержимое заиндевевшей хрустальной бутылки, – которое в Средние века через Италию попало в нашу страну и стало на долгие времена поистине самым почитаемым нашим замечательным народом напитком. Напитком, с которым вот уже почти пять столетий в России не может сравниться никакой другой, даже самый высококачественный, заморский.

При этих словах Иннокентий, уже изрядно вспотевший, попросил всех собравшихся, независимо от пола, в обязательном порядке наполнить свои рюмки и даже фужеры этим крепким горячительным напитком, значение которого в русской жизни и российской истории было трудно переоценить. Далее он сообщил всем явно неизвестные им исторические подробности, свидетельствовавшие о том, что первый кабак на Руси был открыт по приказу того же Ивана Грозного на берегу Москвы-реки на том самом месте, где сейчас красуется известная всем пятизвездочная гостиница «Балчуг-Кемпинский».

– Именно с него, – отметил Иннокентий с особым, присущим только ему выражением, со смаком подчеркивая каждое произнесенное слово, – началась сеть государственных кабаков по всей стране, которые существенно пополнили казну русскую. Так водка стала на все последующие столетия если не основным, то наверняка самым надежным источником пополнения бюджета государства российского. И в наши славные времена, – заключил он свою тронную речь, – благодаря мне и таким, как я, людям, радеющим за гордость и славу Отечества и заботящимся исключительно о качестве производимой в стране продукции, удалось восстановить славную российскую традицию производства исконно русского зелья. Одновременно с этим, – немного задумавшись, добавил он, – это, по сути, самый настоящий, мощный удар российских патриотов по бесчисленному количеству подпольных производителей дешевой и некачественной водки, наносящей самый настоящий урон государству и его гражданам. Нам с вами, дорогие гости.

– Ура! – прокричали мгновенно повскакивавшие со своих мест гости, до дна опорожнив хрустальные бокалы.

– За Иннокентия Викторовича всем нам выпить пора! – вновь закричал стоявший в конце стола молодой человек в белом костюме и переливающемся фиолетовом галстуке.

– Гип-гип, ура! Гип-гип, ура! Гип-гип, ура! – троекратно подхватил многоголосый хор собравшихся в доме Ряжцевых людей.

Иннокентий, аккуратно поставив бутыль перед собой и положив на стол микрофон, налил себе сам здоровенный хрустальный фужер «Кремлевской-2» и мгновенно опорожнил его досуха, даже не закусывая. А потом, под гром аплодисментов, повторил с видимым удовольствием еще раз. И уже закусил.

После этого он вновь встал из-за стола. Теперь уже без микрофона и достаточно спокойно, вытирая рот, замасленный после жирного с хрустящей розовой корочкой куска поросятины, дополнил свое предыдущее выступление:

– Еще раз напоминаю вам, господа! Эта водка изготовлена по самым что ни на есть старинным, исконно русским рецептам времен самого Ивана Грозного. Скажу больше, они считались давно утерянными. А я не пожалел времени и нашел их. Договорился с историками, с архивистами, с производственниками. Заплатил большие деньги. Можете себе представить, сколько мне все это стоило! Но перекупил же, перекупил. В том числе и известный всем вам завод по производству ликеро-водочных изделий в Подмосковье, за который уже долгое время шли, можно без преувеличения сказать, настоящие смертельные бои.

А теперь, дамы и господа, прошу любить и жаловать: моя законная супруга Галина Олеговна! Представляю я ее вам сейчас не потому, что вы ее не знаете. Каждому, кто здесь сегодня находится, Галочка хорошо известна. Представляю потому, что она и есть владелец основного производства нашей замечательной «Кремлевской водки-2», которая, уверен, под ее чутким руководством завоюет рынок страны много быстрей, чем пресловутая «Гжелка», «Русский стандарт» или «Белое солнце», а тем более новоявленная «Смирновка», паразитирующая на старом российском бренде «Поставщика Двора Его Императорского Величества» водочного короля России Петра Арсентьевича Смирнова с его и по сей день знаменитым «Товариществом водочных заводов». Мы уж как-нибудь постараемся в будущем переплюнуть и эту марку. – Еще раз пробуем, господа! Только до дна.

Все, и стар и млад, не задерживаясь, махнули по третьей, после чего восторженная, звенящая тишина сменилась веселым всеобщим гомоном.

– Ай да Иннокентий, ай да сукин сын! – сказал достаточно громко седоватый пожилой мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака своей игривой соседке, на пальцах, в ушах и на шее которой сияли внушительного размера украшения из белого золота с огромными бриллиантами. – Вот это ход, молодец, придумал. Миллионы ежемесячно потекут в его карман. И ни к чему при этом не подкопаешься. Ну и голова! Хитрец. Проныра, в хорошем смысле этого слова. Представляете, сам остается на своем месте в Белом доме, а жена управляет производством. Да еще каким! А у него все тип-топ. Никаким бизнесом он не занимается, никаких акций не имеет. Работает себе и работает, как рядовой клерк. Обыкновенный правительственный чиновник. И этим все сказано. Нам бы так. Но это еще нужно суметь. Голова, конечно, у него светлая! Ничего не скажешь. За это, думаю, надо выпить отдельно.

Соседка депутата по столу согласно кивнула головой, попросив официанта наполнить ее рюмочку.

– А вы пробуйте, пробуйте, господа, не стесняйтесь. Когда вы у нас, считайте, что вы у себя дома. Учтите, эта водочка освящена в храме. Мало того, она обладает особыми целебными свойствами, – продолжал Иннокентий рекламировать свою продукцию. – Она настояна на святой воде, экологически чиста, как слеза ребенка. Возьмите в рот глоток и не торопитесь его выпивать. Закройте глаза, и вы почувствуете аромат российских полей, букет диких трав, привкус еловых шишек, запах весеннего леса, услышите весенние трели птиц, ощутите прилив бодрости духа и тела, к вам вернется молодость. Чувствуете? А теперь, думаю, можно и выпить.

Господа почувствовали вскоре все это сполна. Многие, несмотря на обилие закусок, довольно быстро захмелели, но продолжали веселиться и выпивать дальше. Водка и впрямь была преотличная, мягкая, не перенасыщенная всякими там ароматизаторами и добавками, как другие изделия современных производителей алкогольной продукции. При этом она, конечно, обладала еще и своим особым, неповторимым ароматом и вкусом. В немалой степени это способствовало тому, что она шла хорошо, без сучка и задоринки. Знатоки чувствовали великолепное качество очистки от различных примесей, в том числе полное отсутствие известных всем сивушных масел, достигаемое только на самом современном оборудовании. Вдобавок ко всему определенную уверенность в качестве внушал, конечно, изображенный на этикетке золоченый стилизованный российский герб – двуглавый орел – извечный символ державности, православия и народности, выделявшийся с противоположной стороны штофа в прекрасном стеклянном исполнении.

Алла сидела довольно близко к президиуму стола, поставленного как бы буквой «Т», на расстоянии примерно трех-четырех гостей от Галины. Однако поговорить с ней и рассказать о своем внезапном открытии, чего ей безумно хотелось как можно быстрей, за все это время так и не смогла. Она все ждала удобного, подходящего момента, готовая в любую минуту сорваться и сообщить Галке то, что совсем недавно узнала. К тому же, как она представляла, всему их разговору должен был, предшествовать определенный торг. Поэтому говорить за столом она не могла никак. Нужно было обязательно уединиться. То, что это неминуемо произойдет, и довольно скоро, она не сомневалась ни на йоту. Она прекрасно представляла себе, что, предварительно сказав Галке несколько слов о тайне, заинтриговала ее дальше некуда. Можно даже сказать, Алла забросила тот крючок, который Галя заглотила вместе с леской.

Алла не скучала, сидя за столом и выжидая свой момент, но речи Иннокентия на нее особого впечатления не произвели, а тем более откровенное ликование всех, сегодня собравшихся по этому поводу. Она и не могла, как ни старалась, припомнить, когда пила водку в последний раз. Может, только на выпускном вечере в школе, да и то сомнительно. Хорошие французские, итальянские, испанские и даже чилийские вина она любила. Ну еще разве только виски, и то не всякого производства. Джин с тоником, с лимончиком и со льдом иногда даже предпочитала другим напиткам. А вот водку… Такое ей не могло прийти даже в голову. Не тонко это, считала она, не стильно и не современно даже, а в чем-то простонародно, наконец. «Я же не слесарь-сантехник Пупкин», – говорила она, когда ей предлагали выпить самого почитаемого русским народом напитка, и этим все было сказано. Все знали – не ее это стиль и не ее напиток.

Сегодня, посмотрев на толпу гостей, восхищенно прославлявших «Кремлевку-2», она немного подумала и решила наконец, что одна-другая рюмка ей вовсе не повредит, тем более в деловых переговорах с подругой, а может, и поспособствует им, сняв определенное, возникшее неожиданно напряжение. В конце концов, можно и изменить своему правилу. Поэтому, скептически пропустив первый тост Галининого мужа, она все же нехотя налила себе небольшую рюмочку из стоявшей прямо напротив нее заиндевевшей хрустальной бутылки. Потом, спокойно проткнув маленькой пластмассовой шпажкой несколько кружков лимона, посыпанного сахарной пудрой, под не особенно приятный ее слуху крик гостей «Гип-гип!» и провозглашенный очередной раз тост за Иннокентия Викторовича, залпом выпила свою рюмку. Именно так учил ее в свое время пить водку папаша – большой любитель и знаток всех процедур, связанных с потреблением обожаемого им напитка. Потом, согревшись, налила себе вторую, которую также опрокинула одним махом. А затем и третью, помня батюшкино выражение о том, что расстояние между тремя первыми рюмками должно быть короче автоматной очереди. Едва проглотив ее содержимое, Алка мгновенно почувствовала, что ей становится плохо. Голова кружилась. Лоб покрылся липким потом. Ее стало страшно мутить и в глазах появилась чернота.

Она начала проваливаться куда-то в пустоту. Перед ее глазами неожиданно возник. Серега-Албанец, правая рука Вогеза, ее новый любовник, который, по не понятной ей причине, почему-то сновал по ее квартире, даже не замечая при этом бегавшего из угла в угол мужа.

«А Серега-то тут откуда взялся? – подумала она. – Да еще к тому же совершенно, голый. Вот это да. И мужа даже, болван, не стесняется. Надо же. Да еще полностью готов заниматься со мной любовью при нем. Ну и дела пошли, Господи. Да еще в лес меня почему-то зовет, убить, что ль, хочет? А в окне-то, в небе, Вогез на ковре-самолете, как старик Хоттабыч с Волькой, летит, только не в середине его сидит, а у самого края, схватившись одной рукой за толстый край китайского ковра с драконами, а в другой держит громадную икону. Вот-вот, того и гляди, вместе с ковром грохнется прямо на стол с гостями, а то и на лысину Иннокентия…»

– Галина! – с огромным трудом, собрав всю волю в кулак, едва и смогла выдавить из себя последние, никем не услышанные из-за шума за столом слова Алла. – Помоги!