Текст книги "Сын Архидемона (Тетралогия)"

Автор книги: Александр Рудазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 104 страниц) [доступный отрывок для чтения: 37 страниц]

ГЛАВА 22

Это – МОЙ город!

Юрий Лужков

Миновало четыре с половиной недели, с тех пор как я согласился поработать на императорских ученых двадцать девятого века, пока Рабан ищет путь домой. Вообще, я не пожалел о своем согласии – приятно было какое-то время пожить относительно спокойной жизнью. Очень относительно, если честно…

К моему облегчению, оказалось, что, когда тот профессор называл Академию своей, он имел в виду не то, что он там самый главный, а всего лишь то, что он тоже там работает.

Это меня порадовало – я отнюдь не желал оказаться под началом у кого-то вроде незабвенного Краевского.

ЦАН, она же Центральная Академия Наук, размещалась в стопятидесятиэтажном здании, формой напоминающем Вавилонскую башню. Каждый этаж высотой шесть метров, немалая подземная часть, да еще и Шпиль. Кстати, этот самый Шпиль занесен в.местную Книгу Рекордов как самое высотное искусственное строение на Земле. Собственно, он был всего лишь узкой башней диаметром метров пять. Внутри у него размещались только опорные конструкции, да еще скоростной лифт. Зато высота… Достаточно сказать, что верхушка Шпиля находится выше атмосферы. А теперь попробуйте сами подсчитать, какова его высота. Как всю эту фигню вообще умудрились построить, я просто ума не приложу…

ЦАН угнездилась в Терраполисе – столице этой многопланетной Империи. Терраполис же располагается в самом центре Западной Европы – в двадцатом веке на его месте находились такие города, как Цюрих, Берн, Мюнхен, Турин, Милан, Генуя, Женева, Лион, Марсель, Ницца и Княжество Монако. Чудовищный мегаполис поглотил почти всю Швейцарию, северо-запад Италии и юго-восток Франции. Даже до Германии дотянулся. Впрочем, в этом мире вся Земля была единым государством.

Ученые, коих в ЦАНе насчитывалось больше ста тысяч, обрадовались мне как родному. Инопланетяне в этом мире давно уже не были новостью – первый контакт с иной расой состоялся восемь с половиной веков назад. А вот пришельцев из параллельных миров они доселе не встречали. Насколько я понял объяснения Рабана, с помощью техники можно сравнительно легко путешествовать между звездами, а вот в другие миры получается плохо. А магия, наоборот, легко открывает врата между мирами, но даже на Марс с ее помощью добраться трудновато.

Прежде всего меня заграбастали те самые физики, которые разрабатывали механизм перемещения. Мне раз двадцать пришлось заставлять Рабана гонять нас туда-сюда – несколько раз с видеокамерой, дважды – вместе с наблюдателем. Они всячески исследовали все это, но только безнадежно разводили руками. Я написал им на бумажке Слово энгахов, но они мне попросту не поверили! Они не поверили, что я (ну хорошо, Рабан!) просто произношу эту фразу и перемещаюсь между мирами. Для очистки совести они попробовали сами – надо ли говорить, что из этого ничего не вышло?

– Этого не может быть! – упорно твердил Каннинг – молодой доцент, последние десять лет своей жизни посвятивший проблеме перемещения между мирами. – Это же всего лишь набор звуков – как это может действовать?!

– Но ведь действует же, – неизменно отвечал я.

В конце концов им это надоело. Они объявили дальнейшие опыты в этом направлении неперспективными и меня больше к себе не приглашали. Не очень-то и хотелось к ним заявляться.

Генетики тоже очень, мной интересовались. Но к ним я сам ходил неохотно – все они смотрели на меня как сластена на торт. Им явно не терпелось разрезать меня и посмотреть, из чего я состою внутри. Только недвусмысленный приказ Императора останавливал этих палачей от науки.

Правда, потом они тоже ко мне охладели. Я остался для них чем-то вроде винограда из басни Крылова – видит око, да зуб неймет. Поэтому они, так же как и в басне, единогласно решили считать меня не представляющим интереса. Я попытался заинтересовать их той самой слизью, которую так желал заиметь Краевский, но оказалось, что в двадцать девятом веке похожее вещество уже существует. Не настолько эффективное, но вполне пригодное и очень дешевое. Называется – регенерин. Образцы они на всякий случай взяли, но и только.

Тем не менее оставалось еще множество других отделов, в которых меня в любое время суток принимали с распростертыми объятьями. Биологи с моей помощью изучали флору и фауну параллельных миров, химики – природные элементы, не встречающиеся в этом мире, социологи – иномирные цивилизации. Физики ошалели от восторга, когда я доставил им диск с записью мира, в котором пространство и время взаимопроникаемы. Правда, записать эту штуку удалось далеко не сразу – я никак не мог привыкнуть к тому, что с течением времени в том мире ты не только стареешь, но еще и движешься в определенном направлении. Причем разные предметы движутся с разной скоростью – камеру то и дело вырывало у меня из рук. Историки буквально засыпали меня заказами, когда узнали, что, перемещаясь между мирами, можно реально посетить самое настоящее прошлое. Нет, не совсем настолщее, конечно, но вполне достойную замену. Палеонтологам я доставил яйцо самого настоящего цератозавра, и они потом долго умоляли меня привезти вылупившегося детеныша. А лучше – взрослую особь. А уж как благодарны были криптозоологи (есть, оказывается, и такие!), когда я привез им детеныша мантикоры…

Почти в каждой экспедиции я пересекался с Серым Плащом – он по-прежнему с большим любопытством наблюдал за тем, что я делаю. Похоже, он ничуть не смущался, что забросил меня так далеко от дома, – скорее, наоборот, выглядел очень довольным. Если, конечно, эта резиновая маска вообще может иметь выражение лица…

А сегодня у меня выходной. Первоначально эти профессора воспринимали меня примерно как персонального робота, нужного только для того, чтобы выполнять их заказы, но я быстро их разочаровал. Я нашел удивительно легкий способ сбивать спесь с самых настырных – я попросту стрелял в их сторону хвостом, останавливая жало буквально в сантиметре от наглой морды. Действует безотказно.

Выходные я обычно проводил здесь же, в ЦАНе, на сто двадцать седьмом этаже. Мне выделили здесь нечто вроде квартиры – две комнаты и довольно обширная кладовая. Обедать и ужинать я ходил в столовую на этом же этаже. Здесь же располагались квартиры некоторых особо фанатичных ученых, предпочитающих не покидать место работы даже… да никогда вообще-то.

Семьсот пятьдесят метров – это очень высоко. Однако для моих глаз такое расстояние – пустяк, я прекрасно различал всех, кто сейчас проходил внизу. Вот, кстати, что мне понравилось в этом мире – к инопланетянам здесь привыкли, и моя внешность ни у кого не вызывала ничего, кроме рассеянного любопытства. За те пятнадцать минут, что я отрешенно смотрел в окно, я узрел уже троих пришельцев – красно-зеленую гусеницу с тремя десятками толстых лапок, существо, похожее на одноглазого Колобка, и маленькую рептилию-гуманоида.

– Заходи, Кэй, – не оборачиваясь, сказал я.

– Можно? – запоздало поинтересовался Кэй – мой новый друг, весьма многообещающий минералог. – Хей, Олег, а как ты узнал, что это я?

Направление, разумеется… Я здорово наловчился им пользоваться – своих знакомых я могу почувствовать хоть на другом конце города. Но ему я об этом рассказывать не стал.

– Как дела?

– Да так, идут… – неопределенно ответил Кэй. – Я тут хотел насчет того камешка спросить…

– А что с ним?

Вчера я по заказу отдела минералогии доставил им груду булыжников из пары прилежащих миров. По большей части это были обыкновенные минералы, такие же как и здесь, – я не очень-то в этом разбираюсь. Но вот один заинтересовал их конкретно – тускло-желтый, внешне похожий на большой кусок окаменевшей слюды.

– Так и не расшифровали! – восторженно воскликнул Кэй. – Удивительное вещество – совершенно никуда не вписывается! Атомный вес – двести двадцать, тяжелее свинца, а в воде не тонет! Лазер его не берет, а простой нож – запросто! Там, откуда ты его принес, еще есть такие?

– Да полно. Там его целые глыбы. Я-то думал, что это что-то ненужное, вот и принес так мало… И можешь меня больше не спрашивать, я таких камней никогда раньше не видел.

– А те, кто там живет… ну в том мире… Они ничего не знают?

– Те, кто там живет, думают, что их солнце – это огромная огненная птица, которая утром вылетает поохотиться, а вечером возвращается в гнездо. Этот камень они называют «шолай» и делают из него топоры и дубинки.

– Ага… – задумчиво кивнул Кэй. – А принес бы ты еще немножко образцов, а?

– Кэй, я почти не сплю и поэтому тружусь в три смены, правильно?… – Я устало посмотрел на назойливого ученого. – Так вот, завтра я с шести до одиннадцати работаю на гидрологов – они просили притащить побольше образцов воды из разных миров. Особенно из того, про который я рассказывал, где кислорода нет вообще, а вода почему-то есть… С часу до шести я перехожу к ботаникам – буду собирать всякие цветочки. А с восьми до часу ночи – теологи. Везу их оператора с камерой аж в сам ад.

– В ад?! – ужаснулся Кэй. – А почему не в рай?

– В раю мы были неделю назад. Но нас сразу вытурили – только и успели, что Врата заснять. Хотя пленка все равно потом оказалась совершенно чистой. Тот священник так матерился…

– Что бы мы без тебя делали, Олег… – умильно поглядел на меня минералог. – А если сегодня, а? В качестве дружеской услуги?

– Кэй, не наглей. Я и так на вас пашу как проклятый, пожрать некогда, а ты меня еще и выходного лишить хочешь? Записывайся в очередь!

– Хорошо… – скис молодой ученый. – А когда ты освободишься-то? Послезавтра?

– Послезавтра меня вообще освободили. Меня Его Величество в гости пригласил! – похвастался я. – Ему тоже интересно. Вот такой вот я удивительный зверек…

– А послепосле… тьфу, в общем, в среду?

– В среду?… – задумался я. Кстати, у Рабана оказалось еще одно очень приятное свойство – он обладал абсолютной памятью и соответственно служил чем-то вроде записной книжки, подключенной непосредственно к мозгу. Вот и сейчас он моментально подсказал мне мое расписание на среду, а я послушно повторил: – В среду моя первая смена – историки каменного века, вторая – остеологи, третья – литературоведы.

– А этим-то чего надо? – изумился Кэй.

– А ты думаешь, в других мирах литературы нет? – в свою очередь удивился я. – Сам прикинь, сколько так можно новых книг надыбать!

– Чего? – не сообразил Кэй.

– Найти, – поправился я.

Большинство моих жаргонных слов в этом мире не понимали, как соответственно и я не понимал местный жаргон. Та самая магия, что позволяла путешествовать между мирами, послушно переводила каждое слово, так что и мне, и жителям Земли двадцать девятого века казалось, что мы общаемся на одном и том же языке, но этого было недостаточно. Кстати, язык здесь тоже стал единым, хотя, как я слышал, лет пятьдесят назад тут еще оставались какие-то другие наречия. Но к настоящему дню все они полностью забыты. А говорили здесь на некой смеси английского, французского, немецкого, испанского, русского и арабского. Даже из японского и китайского позаимствовали некоторые слова.

– Хорошо, так когда ты освободишься-то? – терпеливо спросил Кэй.

Я сверился с Рабаном:

– В четверг.

– А, ну это еще… – начал было радоваться минералог.

– Через две недели, – охладил я его пыл. – До этого все расписано. Так что, тебя включать в очередь?

– Да ты чего, Олег?! – возмутился Кэй. – Да мы не можем столько ждать!

– Вас много, а я один. А будешь хамить, вообще твой отдел вычеркну.

Я не шутил. Заведующий отделом мирмекологии, после того как я доставил ему каких-то удивительных муравьев, несколько часов подряд увивался за мной и нудил, чтобы я срочно отправился туда же и привез ему их королеву. Я отказывался – сделай одному поблажку, и сразу все на шею сядут, но он начал требовать. Даже мое жало его не напугало.

Тогда я просто вычеркнул его из своего списка и отказался иметь с ним дело. Он попытался скандалить, но все остальные заведующие моментально смекнули, что теперь в освободившееся время я буду работать на кого-то из них, и молча игнорировали все его жалобы. Да уж, отношения между отделами тут были примерно такие же, как между кланами Корлеоне – Барзини – Татталья. Разве что друг в друга не стреляли.

Похоже, что Кэй тоже вспомнил про этот случай. Во всяком случае, он прекратил вопить и молча уселся в одно из гостевых кресел. Гостевых – ибо сам я так и не научился сидеть в кресле. Хвост мешает. Так что для себя я держу обыкновенную табуретку.

– Заходи, – неожиданно произнес я.

В комнату ввалился Каллисто – физик средних лет, живущий через три квартиры от меня. Он, как и Кэй, не успел постучать, и теперь ошалело смотрел на меня. Про Направление в ЦАНе не знал никто – я решил придержать хотя бы один козырь.

Вид у Каллисто был очень кислый. Да что там – он выглядел так, как будто у него только что умерла любимая бабушка и оставила все наследство соседу по лестничной площадке.

– Случилось чего? – полюбопытствовал я.

– Гав-гав, – кивнул Каллисто.

Вот, кстати, это меня сильно смешило. На местном жаргоне «гав-гав» означает примерно то же, что в нормальном языке звучит как «к сожалению». Местные-то привыкли, а я каждый раз, когда это слышал, едва удерживался от смешка.

– Жена звонила… – растерянно сообщил Каллисто. – Первый раз, с тех пор как… ну это…

Эту историю я помнил. Чуть больше трех недель назад Каллисто развелся с женой. Квартира осталась ей, а он переехал в бесплатную квартирку при ЦАНе. Ей же остался и их сын – довольно наглый пацан лет шестнадцати. Он заканчивал двенадцатый класс (всего в школе двадцать девятого века четырнадцать классов) и состоял в Терраполисском обществе диггеров – под городом располагались колоссальные катакомбы, оставшиеся после Третьей ядерной войны двадцать седьмого века.

В этом мире всего было три таких войны. Первая ядерная состоялась в конце двадцать первого века и была трехсторонней. С одной стороны США и Западная Европа. С другой Россия, к тому времени успевшая объединиться в единое государство с Украиной, Белоруссией, Польшей, Молдавией, Румынией, Болгарией, странами Кавказа и Средней Азии. С третьей – гордый и одинокий Китай. Китайцев разбомбили подчистую – кстати, именно из-за этого в данном мире их доля на душу населения гораздо меньше, чем было в двадцатом веке. Две оставшихся стороны кое-как согласились на ничью. Плохонькую, шаткую, но все же ничью. Между прочим, именно после этого Россия и США стали империями – мир вернулся к тому, что вроде бы было отвергнуто навсегда. А еще через полвека обе империи объединились в одну. Спустя еще сто лет на планете осталось одно-единственное государство. Дольше всех продержалась Аргентина, по каким-то причинам непременно желавшая сохранить независимость, но в 2244 году уступила и она. Этот год и стал первым годом новой эры.

Вторая ядерная война произошла в конце двадцать пятого века, когда Земля воевала с союзом Султаната Целиба и ГРОУС (как эта аббревиатура расшифровывается, я не знаю). В ту войну очень пострадала Южная Америка – на нее пришлось восемьдесят процентов ядерных ударов противника, и от амазонских лесов мало что осталось. Кстати, именно после победы над Целибом Земля и заимела планету Ро-Тага – абсолютно никому не нужную, но все-таки прибавившую несколько слов к официальному титулу императора…

Третья ядерная война состоялась двести пятьдесят лет назад. Тогда против людей воевали механоиды – удивительная форма жизни, на девяносто восемь процентов состоящая из металлов. Первопричиной стало банальное недоразумение – они узнали о существовании на Земле роботов и решили, что те порабощенная раса. Их бедные родственники, так сказать. Внешнее (да и внутреннее) сходство действительно было. Спустя несколько месяцев недоразумение разъяснилось, и дипломатам удалось худо-бедно разрулить конфликт, но Терраполис к тому времени успел сильно пострадать от бомбежек. Его практически стерли с лица земли. Территорию очистили от радиации (в то время это уже стало возможным), но город решили не восстанавливать, а построить новый – поверх старого. Это действительно обошлось дешевле, но под городом осталась сеть катакомб.

Древние, с каждым годом все более ветшающие, они стали чем-то вроде второго города. Там еще сохранялась остаточная радиация, уцелевшая после зачистки, там жили разные подонки, не нашедшие себе места наверху, там был настоящий рассадник мутантов и прочей пакости. Одни только гигантские крысы, непомерно расплодившиеся за эти века, доставляли терраполисцам столько неприятностей, что общественность то и дело требовала, чтобы власти уничтожили эти подземелья. К сожалению, выяснилось, что делать это надо было сразу же, а теперь подобное уничтожение потребует таких деньжищ, что выгодней было оставить все как есть.

– Так чего у тебя случилось?

– Сын пропал… – еле выдавил Каллисто. – Борух… Это меня тоже развлекало – чудовищная смесь имен.

Примерно три четверти имен двадцатого века растворилось в потоке веков, но остальные уцелели. Плюс к ним присоединились новые, родившиеся за эти девятьсот лет. Так что здесь вполне можно было встретить такую ситуацию, когда отца звали, скажем, Чангом, а сына, скажем, Изей. Причем многие имена стали фамилиями, и наоборот. К примеру, Каллисто было именно именем – фамилию он носил Токушек. Каллисто Токушек.

– Три дня назад… – шмыгая носом, продолжал Каллисто. – Ушел со своими друзьями… этими, которые по подземельям лазят…

– Диггерами?

– Во-во. И гав-гав… Так и не вернулись до сих пор…

– А обычно на сколько они туда спускаются?

– Да никогда еще так долго не было! Всегда на сутки, не больше… Один раз только ночевать не пришел…

– А сотовый?

В этом мире сотовая связь стала настолько дешевой и доступной, что маленькие аппаратики были у всех абсолютно. Даже у трехлетних детей и.столетних старушек. Встретить человека без сотового было так же трудно, как в двадцатом веке – без штанов. Ну или юбки, если дело касается женщин.

– Не берет в катакомбах… – поделился со мной новой информацией Каллисто. – Гав-гав…

– Точно, гав-гав… – согласился я. – А что жандармы говорят?

– Да что они говорят! – возмущенно всплеснул руками Каллисто. – Разве ж в катакомбах кого отыщешь?! Там же пятьсот километров лабиринтов!

Я задумался.

– Что, патрон, опять на поиски пойдем? – сразу догадался Рабан. – Даже в выходной не отдохнешь…

– А что делать? Надо…

– Что, прости?… – не понял Каллисто.

– У тебя есть фотография?

– Чья?

– Ну не моя же! Боруха твоего.

Каллисто непонимающе уставился на меня, но тем не менее извлек из кармана бумажник, а из него – небольшую фотографию своего пацана. Я внимательно всмотрелся в его лицо, и Направление мновенно ожило, показывая, в какую сторону нужно двигаться. Показало и расстояние – больше ста километров. Немало…

– Ладно, коллеги, ждите, полечу добывать сынка твоего, – прохрипел я. – Учти, Каллисто, с тебя бутылка.

– Кого? – не понял физик. – Олег, ты куда?

Я не стал отвечать на провокационный вопрос. Вместо этого я деловито отвинтил окно (именно отвинтил – в двадцать девятом веке оконные стекла стали отвинчиваться специальной ручкой по диагонали – вверх и вправо), и протиснулся в образовавшееся отверстие. У меня на миг захватило дух от ощущения падения, но крылья распахнулись сами собой, и все страхи исчезли. Летать мне нравится.

Проникнуть в катакомбы очень легко. Достаточно долететь до ближайшего канализационного люка, а дальше дело техники. Разумеется, я отправился не к ближайшему, а к тому, который был наиболее близок к потерявшемуся мальчишке. По воздуху я преодолею это расстояние за полчаса, а под землей летать трудно, и там мне придется затратить куда как больше времени. Я спланировал вдоль стены к тротуару, по пути старательно увертываясь от проносящихся мимо автопланов – чего-то вроде открытых автомобилей с небольшими треугольными крыльями и парой встроенных антигравов на брюхе. В этом мире они были самым распространенным видом транспорта. Кстати, открытыми они только казались – сверху их защищала невидимая силовая пленка. Впрочем, в дождь или снег она становилась очень даже видимой – превращалась в мерцающую грязноватую пелену.

В больших городах летать затруднительно – я всегда чувствую себя здесь пешеходом, оказавшимся посреди какого-нибудь перекрестка в самый час пик. Летуны громко сигналят на разные лады и возмущенно обсуждают «обнаглевших инопланетян». Потому-то я и предпочитаю как можно быстрее опускаться к земле и уже там лететь на небольшой высоте – автопланам запрещается снижаться ниже чем на пятнадцать метров, кроме как для остановки или стоянки, но для этого имеются специальные места. Я же официально считаюсь пешеходом, поскольку не использую никакого транспорта, следовательно, ко мне это правило не относится, хотя жандармы и пытались придираться. Неоднократно.

Вот, кстати, насчет жандармов. В местной жандармерии людьми были только офицеры, а весь низший полицейский состав состоял из роботов. Лично мне эти роботы напоминали незабвенного Робокопа, только изрядно раздавшегося в талии и без кусочков живой плоти. Однако никто изместных о подобном фильме не слышал. Из известных мне фильмов в местной видеотеке я нашел только три – «Титаник», «Унесенные ветром» и (что меня особенно удивило) «Семнадцать мгновений весны». В цвете. Нет, я видел и многие другие шедевры двадцатого века, но это были уже не они сами, а их обновленные версии – заново переснятые, полностью оцифрованные, в трехмере, с эффектом присутствия и прочими фенечками. В двадцать девятом веке в фильмах уже не используют живых актеров – модели создаются с помощью компьютера. Люди служат только прототипами, так сказать, дают куклам свое лицо. А то, что о «Робокопе» никто не помнит, меня вовсе не удивило: когда большинство полицейских склепаны из железа, рассказ об одном из них – никакая не фантастика, а самая обычная реальность. К примеру, книги Азимова в этом мире считаются… пародиями. Пародиями на приключенческие романы. Жанр научной фантастики здесь больше не существует, зато вот приключенческий жанр возродился в новом обличье. Только корабли стали космическими, пираты – тоже, злобные дикари превратились в жестоких инопланетян, ну и все в таком духе. В наше время это как раз и назвали бы фантастикой, в двадцать девятом веке это реальность.

– Эй, патрон, – подал голос Рабан.

– О, голос в моей голове! Чего хорошенького скажешь?

– Я определился по Осям, – похвастался мой симбионт. – Теперь я могу найти дорогу домой.

– Домой – это хорошо… И далеко?

– Далековато… Но достижимо – двенадцать прыжков.

Я безуспешно попытался присвистнуть. Насколько я успел понять, в Метавселенной уже три шага считается большим расстоянием, а уж двенадцать… В планетарных масштабах это все равно как если бы ты из Москвы перенесся куда-нибудь на Дальний Восток. Вот, кстати, о Дальнем Востоке…

– А что мне делать-то, когда я память восстановлю, спрашивается? – подумал вслух я. – Искать родственников? Краевский обмолвился, что я откуда-то с Камчатки… Смысл? Отсутствует. Я их даже не узнаю, они меня – тем более. Если там вообще остался кто-то более близкий, чем троюродные племянники…

– Можно обосноваться в Дотембрии, – предложил Рабан. – Наняться к королевне телохранителем, как она предлагала.

– Боюсь, заскучаю я на этой работе. Привык я уже как-то к этому адреналину…

– А тут что делать? – разочарованно протянул Рабан. – На ЦАН корячиться? Тоже ведь скучно…

– Скучно?! – чудом не расхохотался я. – Вчера мы посетили семь разных миров! Мы дрались с саблезубым якром, убегали от гигантолодека, ловили травянистых ядовитых змеегадов! Мы чуть не утонули в озере кипящей слизи, проплыли двести километров под водой, побывали на вершине дерева-колокольни! Мы посетили три разных города, причем в одном меня приняли за демона и попытались убить, в другом приняли за бога и дружно пали на колени, а в третий попросту не пропустили таможенники! И все за один только день!

– А еще мы трижды отчитывались перед теми, кто нас посылал, – нудным голосом закончил Рабан. – Сначала профессор Синь Медов очень долго ругался, что мы принесли только змеегадов-самцов. А я тебе все уши прожужжал, что в это время года самки откочевывают на юг!

– Ничего, он же потом извинился.

– Потом доцент Кара жаловалась, что плоды дерева-колокольни неспелые. А я говорил, что надо рвать не на вершине, а внизу, там они зреют быстрее!

– Ничего, на подоконнике дозреют. Заодно и процесс проследит.

– А тот… третий пол! Он так и не поверил, что мы нигде не нашли… ту гадость!

– Так я же и не спорю, что доктор Наивен кретин, – согласился я. – Втемяшилось в дурную башку, что где-то должны существовать мужчины-амазонки с гомосексуальными наклонностями… Что мне, жалко? Поискал, пока у него время не закончилось… Кстати, он не третий пол, он гермафродит.

– Ну вот зачем он сделал эту операцию?! Чего он мужиком быть не хотел?

– Я же говорю – кретин, – спокойно ответил я.

– И тебе это нравится?

– Просто вчера был неудачный день. Обычно все эти шизики меня целовать готовы.

– Это точно, – хмыкнул Рабан. – Помнишь ту аспирантку?

Я искренне засмущался. Джуна, молодая аспирантка профессора То, была на редкость очаровательной особой, только вот на удивление чокнутой. Она помешалась на всеобщем равенстве и братстве. Нет, идеи-то неплохие, только выводы из них она делала очень своеобразные. В частности, она настаивала на том, что Императору следует разрешить свободную любовь, а всем остальным – этим пользоваться. Александра Коллонтай, блин! Только ее мечты простирались еще дальше. В смысле – чтобы все со всеми. С мужчинами, женщинами, детьми, стариками, животными, инопланетянами… Даже с роботами! Уж не знаю, как далеко простирались ее планы на сей счет, но с доктором Найвеном они сильно дружат. Так сказать, клуб по интересам. Тем не менее я время от времени как бы случайно с ней встречался – всех своих знакомых она приветствует страстным поцелуем в губы. Ее не смущает даже то, что губ у меня, собственно говоря, нет. Не скажу, чтобы это было неприятно – в глубине души я по-прежнему ощущаю себя человеком мужского пола. Но на самом деле я яцхен… Причем бесполый – у яцхенов пола нет! И это меня бесит!!!

– Э, патрон, ты не нервничай, – попытался успокоить меня Рабан. – Расслабься, вдохни поглубже… Так мне что, стартовать к Магнусу?

– Погоди немного! – возмутился я. – Сначала этого диггера спасем, потом надо у императора отпроситься… Успеем, не на пожар!