Текст книги "Противостояние I (СИ)"

Автор книги: Александр Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 26. Совещание

Пятница, 7 апреля

Саша Кузнецов появился на совещании примерно через полчаса после его начала. Точнее, не появился, а... Как бы это сказать? Это было как картинка по телевизору, только цветная, яркая и объёмная. Просто часть стены помещения, где все они собрались, вдруг исчезла, а на её месте появился широкий и высокий как бы проход или широкое и высокое окно в освещённое закатным солнцем помещение с отделанными мрамором стенами.

Одет Саша был странновато. Короткие, до колен, облегающие бёдра брючки, по виду из чёрного бархата, плотно облегающие икры и щиколотки белые чулки, тупоносые чёрные башмаки с серебряными пряжками, расстёгнутая на груди свободная белая рубаха с широкими рукавами, оканчивающимися на запястьях узкими манжетами. Саша сидел нога на ногу в высоком кресле тёмного дерева с широкими подлокотниками. Он дождался, когда головы всех присутствующих повернутся к нему и, не здороваясь, начал:

– Вы напрасно отстранили от должности и поместили под арест Розу Ибрагимовну. Даже если бы она в тот момент находилась в помещении архива, всё равно не смогла бы ничем помешать. У неё не было ни единого шанса. Не смог же помешать дежурный в комнате спецсвязи? Не смог... Кстати, приношу извинения за неловкие действия Сергея Стриженова. Такого задания ему не давалось. Он должен был лишь предупредить вас о недопустимости дальнейшей слежки за Мариной Михайловной и членами её семьи, успокоить в отношении судьбы двоих пропавших сотрудников 7-го отдела и на этом откланяться. Вместо этого он начал с силовых акций. Архив этот дурацкий у вас похитил, изъял всё наличное оружие. Разгром в помещении приёмной зачем-то учинил! Зачем? Я его спрашиваю – молчит. Говорит, оружие взял, чтобы пострелять, а архив просто так, на всякий случай, прихватил. Ну, если тебе приспичило пострелять, то возьми один револьвер и одну коробку патронов, постреляй, почисти его и верни на место! Я предупреждал Марину Михайловну о том, что ангел совершенно неопытный, в деле не проверенный. Сила есть – ума не надо! Нельзя было его к вам посылать! Ещё раз прошу извинить нас! Оружие и архив я вам сегодня же в полном объёме верну. Нам всё это без надобности...

Он вынужден был остановиться, потому что Алтынбек Алтынбекович с грохотом отодвинул свой стул, выскочил из-за стола и чуть ли не бегом кинулся к этому якобы проходу. Саша успел только сказать: «Осторожно!» – как Алтынбек Алтынбекович со всего маху ударился о невидимое препятствие сначала коленкой и локтем, а потом и плечом, отпрыгнул назад, набычился и, казалось, готов был уже повторить попытку силового прорыва, когда вмешался сидящий здесь же, за приставным столом, полковник Телюпа.

– Это бесполезно, товарищ полковник! Сядьте! Так вы себе только лоб расшибёте.

Саша пошевелился в своём кресле, уселся в нём несколько боком и подтвердил:

– Действительно, бесполезно. Сядьте на место и не рыпайтесь! Моё терпение тоже не безгранично. Отправлю всю вашу команду в нирвану вместе со зданием, и забуду о том, что на этом месте когда-то Управление КГБ стояло. По крайней мере о вас у меня голова болеть не будет.

Алтынбек Алтынбекович взял себя в руки очень быстро. Это было странным при его темпераменте, но, следует учитывать, что, во-первых, в последние недели он очень многое узнал об этом мальчишке и о его способностях, а, во-вторых, был он всё-таки опытным руководителем. Понимал, что на сегодняшний день Кузнецов является единственным источником крайне важной и нужной им информации. Причём эта информация, что называется, из первых рук. Он кивнул, разжал стиснутые кулаки и отошёл к приставному столу. Встал спиной к свободному торцу стола, сложил руки на груди и спросил:

– Можешь пояснить, что происходит? Зачем всё это? Мне кажется, до сегодняшнего дня мы неплохо уживались в одном городе...

Саша одобрительно кивнул:

– Частично я уже объяснил, остальное поймёте чуть позже. Сами правила игры поменялись, и поменяли их не мы. Мы с вами действительно мирно сосуществовали и даже где-то немного сотрудничали. Вспомните хотя бы мою помощь вам в деле Вилена Краснова и его отца. В том, что начиная с 21 марта происходит в стране, вашей вины нет. Мы растеряли остатки доверия ко всем силовым структурам, и произошло это из-за неправильного поведения некоторых руководителей высшего руководящего звена. Именно поэтому мы сейчас переходим к другому режиму совместного существования. Это касается не только иркутского Управления, но и всей вашей организации в целом. Запомните одно простое требование: отныне и вплоть до окончания конфронтации вашим сотрудникам запрещается что-либо предпринимать против нас. Всё равно что! Вообще, приближаться к нам вы отныне не имеете права. Нам с Мариной Михайловной нужно, чтобы вы поняли пару простых вещей и самостоятельно нашли новые формы совместного существования, которые устраивали бы все стороны.

– Что мы должны понять?

Полковник Телюпа, очевидно, очень заинтересовавшийся разговором, тоже поднялся со своего места за приставным столом и подошёл к окну в стене поближе. Оглянулся назад, на сидящих за столом товарищей и шагнул чуть в сторону, чтобы не загораживать им окно.

– Первый факт, о котором вы не должны забывать – это то, что мы неизмеримо сильнее вас! Не только вашей конторы и всей вашей организации в целом, но и всех силовых структур вместе взятых. Сами понимаете, если даже бестолковый младший ангел смог играючи обезоружить вас и украсть у вас самое ценное из того, что вы имеете, а именно агентурные дела, то уж мои-то возможности значительно выше. Мне для таких фокусов даже появляться у вас не нужно. И самое неприятное для вас – это то, что у вас нет ни единого шанса физически устранить нас. Это исключено! Чтобы было понятно, почему покушения на нас не имеют ни малейшего смысла, скажу, что в моих руках или в руках у Марины Михайловны может взорваться водородная бомба, не причинив нам ни малейшего вреда. Пострадает только наша одежда, ну и местность на много километров в том направление, которое не будет находиться в тени наших тел. Вам ничего другого не остаётся, как только смириться с нашим существованием и попробовать как-то приспособиться к новым реалиям.

– Постой! – перебил его начальник, – Ты сказал «вплоть до окончания конфронтации». Какой конфронтации? Мне кажется, до недавнего времени мы не мешали вам жить. Откуда взялось это противостояние?

– Я же говорю: оттуда же, откуда вы получили задание о сборе информации о нас. Из Москвы. Подробнее не могу. Подробнее я буду разговаривать с Сергеем Телюпой. Он частично в курсе последних событий. Только и он вряд ли сможет удовлетворить ваше любопытство. Мне кажется он связан серьёзной подпиской о неразглашении. Не знаю, какой гриф Москва присвоила этому делу, не было времени поинтересоваться, но не думаю, что ниже государственной тайны.

– Ладно, – согласно кивнул Алтынбек, – это понятно! О гостайне говорить не будем. Не нашего ума это дело. Давай дальше! Ты говорил о нескольких вещах, которые мы должны понять. То, что вы сильнее – это было раз. Что ещё?

– То, что мы не стремимся к власти. Ни в каком её виде. А стремимся мы к спокойствию. Мы хотим и дальше жить так, как жили пару недель назад. Я хочу ходить в институт и учиться. Хочу свободно общаться со своими друзьями и подругами. Марина Михайловна хочет и дальше делиться своим опытом со студентами и заниматься научными исследованиями. Её старшая дочь хочет спокойно закончить десятый класс, получить свою честно заработанную золотую медаль и уехать поступать в институт. Короче, мы хотим жить жизнью обычных людей. Это понятно?

Алтынбек пожал широченными плечами:

– Понятно. Если не врёшь, конечно.

– Зачем мне врать? – смешливо фыркнул Саша, – Ты, полковник, представь себе на секундочку, что тебе доступно всё! То есть по-настоящему всё! Возникла бы у тебя нужда врать?

– А ты можешь всё? – усмехнулся Алтынбек.

Саша не ответил. Вместо этого он нашёл взглядом подполковника Петренко и кивнул ему:

– С вашими людьми всё в порядке, подполковник. Я думаю, через пару дней они дадут о себе знать.

– Где они? – Петренко тоже поднялся со своего места и подошёл ближе.

– Довольно далеко. Если по воздуху смотреть, то отсюда на северо-запад около тысячи километров. Это в Томской области. Они уже спустились с утёса, на который я их вместе с машиной забросил и сейчас перемещаются по берегу Оби. Не волнуйтесь. Река довольно оживлённая. Рано или поздно их заметят и подберут. С машиной вам, правда, придётся распрощаться. Ну или договариваться с военными о выделении грузового вертолёта. Иным способом снять её с той кручи у вас никак не получится.

– Понял... А зачем ты это?

– Затем, чтобы сразу стало понятно, что ожидает ваших сотрудников, если вы не откажетесь от слежки за нами. В следующий раз размахнусь получше и зашвырну машину ещё дальше. Куда-нибудь за Полярный Круг. Вы учтите это, и, если всё же захотите рискнуть, проследите лично, чтобы ваши сотрудники имели при себе тёплую одежду и подходящее оружие. Сами понимаете, против белого медведя или стаи полярных волков ваши пистолеты ровным счётом ничего не стоят. Впрочем, зачем я вам это объясняю? Сами сообразите, что нужно в дальнем походе. Одной тёплой одеждой и оружием тут никак не обойдёшься. Тут нужна серьёзная подготовка. Нарты, собаки, корм для них на пару недель, палатка, спальные мешки. Но я бы всё же не посоветовал вам для слежки за нами собачьи или оленьи упряжки отряжать. Слишком уж они бросаются в глаза, когда в городе. На мой взгляд, для этой цели вездеход гораздо лучше подходит. Гусеничный. С парой бочек горючего в кузове. Может, тогда они сумеют до людей добраться...

Он снова обратился к начальнику Управления:

– И последнее. Я на пару дней из города исчезну. Марина Михайловна с дочерьми уже спрятаны в надёжном месте. В наш дом в наше отсутствие не соваться! Руки – ноги буду отрывать. Так-то я парень довольно спокойный, но могу взорваться почище, чем вы давеча взорвались. Юрий Владимирович тот меня вообще психопатом назвал.

Полковник Телюпа рассмеялся.

– Не называл он тебя психопатом, не придумывай! Спросил просто, не психопат ли ты? Я его заверил, что нет, не психопат.

Саша улыбнулся в ответ, повернул голову вправо и что-то тихо сказал кому-то, кто стоял за краем окна. Негромко звякнуло стекло и на экране появилась молоденькая девушка. Одета девушка была так, что казалось, что она только что сошла со сцены театра, где игралась пьеса 19-го века. В руках девушки имелся круглый подносик, на котором стоял высокий хрустальный стакан. Судя по всему в стакане была обыкновенная вода. Девушка присела в коротком книксене и протянула подносик Саше. Тот взял стакан, кивком поблагодарил девушку, и та тут же отступила назад.

– Эй, нас что, кто-то ещё кроме тебя слушает? – оторопел Алтынбек.

Саша пожал плечами, отпил пару глотков и ответил:

– Это моя прислуга. Она никому ничего рассказать не сможет, поскольку не общается ни с кем, кроме меня и Марины Михайловны. При ней можете говорить совершенно свободно. Кроме того, я уже почти закончил. Осталось только последнее. Андронов использует полковника Телюпу в том числе и для связи с нами. Если у вас возникнут вопросы к нам, можете тоже обращаться к нему. Нас с Мариной Михайловной его кандидатура в качестве посредника вполне устраивает. Мы к нему уже немного присмотрелись и держим его за адекватного человека. Сами к нам не лезьте! Это может плохо закончиться!

Глава 27. Разговор на Старой площади

Суббота, 8 апреля

Михаил Андреевич Смыслов умер от обширного инфаркта миокарда ночью с пятницы на субботу. Проснулся, сходил в туалет, вышел на кухню, чтобы попить воды, открыл холодильник, взял бутылку минеральной воды, подошёл к столу и тут его схватило! Выронил бутылку, опёрся обеими руками о стол, не удержался, потому что в глазах потемнело, упал прямо на осколки разбившейся бутылки и потерял сознание. Нашла его горничная, которая проснулась от звука разбившегося стекла.

Скорая доставила его в кремлёвскую больницу через час, но было уже поздно. Сердце высокопоставленного больного остановилось ещё тогда, когда его выгружали из машины скорой помощи. Понятное дело, врачи реаниматоры сделали всё возможное, чтобы запустить сердце, и им это даже удалось, но проработало оно недолго. Примерно в три часа ночи сердце остановилось навсегда. Ну, что ж, врачи не всесильны. Даже те, которые работают в кремлёвской больнице.

Вообще, та ночь в кремлёвской больнице выдалась на редкость беспокойной. Этой ночью Михаил Андреевич стал вторым высокопоставленным пациентом больницы. За час до того, как его привезли в больницу, с кровоизлиянием в мозг туда же был доставлен Арвид Янович Пельше. Поражение мозга не критичное, но подвижности правой половины тела он лишился. Лишился он и связной речи. То, что он пытался сказать, разобрать было невозможно...

***

О смерти Смыслова Леониду Ильичу доложили утром следующего дня – то есть 10-го апреля – во время завтрака, и это окончательно испортило ему и без того не очень хороший аппетит. Плохим аппетит был из-за тревожной ночи, а в особенности из-за полученной вчерашним днём новой информации.

Да, пятница на этой неделе выдалась очень беспокойной. Началась она со звонка Андронова. Тот доложил о разговоре со своим сотрудником, командированном в Иркутск на время кризиса и для обеспечения прямой связи с Колокольцевой. Поговорили с Юрием Владимировичем и сошлись во мнении, что дальше откладывать нельзя! назрела необходимость прямого диалога с Колокольцевой.

Эти угрозы в адрес высшего руководства страны необходимо прекращать. И вообще, пора заканчивать все эти игры в противостояние! В конце концов, она серьёзный человек. Не ей идти на поводу у глупого мальчишки. Она его опекает, поэтому полностью отвечает за его поступки! И то что его мать жива и здорова, не играет никакой роли! По закону за проступки опекаемого полностью отвечает опекун! Точка!

Глава 28. Антоша и колокола

Вторник, 11 апреля, 8-45 московского

Нужно было на час раньше из дома выйти, тогда успели бы. Местные говорят, что оцепление поставили в семь утра. Мама сегодня что-то очень уж долго собиралась, из-за этого вышли из дома без четверти девять. Теперь приходится стоять с другими, ждать неизвестно чего. И ещё сказали, что перекрыты все улицы ведущие к Лавре. В пятидесяти метрах от них два военных ЗИЛа перегородили улицу прямо перед выездом на Карла Маркса. Между их бамперами оставлен проход в метр шириной перед которым курят двое молоденьких милиционеров. Местных, кто идёт на работу, пропускают. Пропускают также тех, кто живёт в той стороне. У всех спрашивают паспорта и проверяют прописку. Вообще, милиции очень много. Через каждые сто метров прохаживается вдоль забора милиционер, так что пройти к Лавре дворами тоже никак не получится.

Ещё говорят, что на вокзале прибывающие в Загорск электрички какие-то люди в гражданском проверяют. В основном цепляются к молодым и людям среднего возраста. У этих спрашивают о цели приезда. Если не командировка, то спрашивают, почему не на работе. Заносят их данные в толстую книгу и грозятся направить им на службу соответствующие письма. Понятно, что большинство из тех, кто приехал из обычного любопытства, пугаются и переходят на платформу до Москвы. Назад уезжают. Пенсионеров в здание вокзала и оттуда на привокзальную площадь пропускают, но предупреждают, что в Лавру им сегодня попасть не удастся.

Сегодня с утра холодно и пасмурно. Солнца совсем не видно, и, кажется, собирается дождь. А может быть, и снег. Ночью тоже было холодно, а сейчас на улице всего плюс три. Полное ощущение, что не весна на дворе, а осень. Пришлось одеваться потеплее и брать с собой зонтики. Короче, тоскливо как-то. Похоже, не удастся сегодня увидеть Сашу. Ей-то много не нужно было – хотя бы издалека на него взглянуть – так нет, и эту возможность у неё отобрали. Обидно...

Кто-то коснулся локтя. Обернулась и от неожиданности рассмеялась. Саша! Собственной персоной! Только подумала о нём, и он тут как тут! Сегодня он тоже оделся теплее. Куртка на пуговицах из чёрного драпа с откинутым за спину капюшоном. На голове серенькая кепка. Брючки и ботинки те же, что она на нём уже видела. Оглянулась на маму, поймала её взгляд, кивнула ей. Та отвернулась от своей собеседницы, с которой они уже минут пятнадцать что-то обсуждают, заметила Сашу и тоже его узнала. Сейчас стоит в нерешительности, не знает, что ей делать. То ли подойти, то ли остаться на месте. Не хочет она ей мешать, да и побаивается она его. Не просто это, оказывается, к Господу напрямую обратиться.

Развернулась к нему, прикоснулась рукой в перчатке к рукаву его куртки. Спросила улыбаясь:

– Приветик! Ты как здесь оказался?

– Привет, Тоша! Мимо проходил, смотрю – ба, знакомые всё лица! Что, не пускают?

– Нет, не пускают.

– Хочешь, проведу?

– Угу, очень! Только...

– Что «только»?

– А как же мама? Ей тоже нужно в Лавру. Там наш папа сегодня служит. Можешь и её провести?

– Проведу. Иди и скажи, пусть идёт за нами.

– А другим можно?

Саша задумался на секунду, но кивнул утвердительно.

– Ладно, пусть и другие идут. Передай, чтобы никаких вопросов, ладно?

– Угу, поняла. Я сейчас!

***

Она оглянулась назад, на машины. Им вслед смотрели не только те двое молодых милиционеров. Мама и те пятеро женщин, которых они с Сашей только что провели через заграждение, шли за ними и тоже смотрели им в спины. Они все даже не очень-то и удивились, когда эти двое молодых ребят при их приближении подобрались, встали по стойке смирно и козырнули Саше. Наверное, после этого они и поняли окончательно, что этот паренёк и есть тот, кого они хотели увидеть в Лавре.

– А почему они нас пропустили? – негромко спросила она. – Они тебя знают?

– Нет, не знают. Им показалось, что я милицейский генерал!

– Какой генерал? – рассмеялась она.

– Милицейский! В шинели и в папахе! – он тоже смешливо фыркнул. – И брюки с лампасами! – он снова оглянулся на машины и тихонько рассмеялся. – Можно было бы просто на пару минут парализовать их волю, но что-то тебя увидел и сразу настроение поднялось. Пошутить даже захотелось. Жалко, что ты этого не видела.

– А у тебя плохое настроение было?

– Да, не очень хорошее.

– Что-нибудь случилось?

– А ты сама не видишь? Город фактически на военном положении оказался. Людей стараются не подпустить ко мне. Всех больных детей, которых я мог бы вылечить, вместе с родителями отправляют по домам. Родителей запугивают. Ну ничего, я уже придумал, как их удивить.

– Кого их, Саша?

– Госбезопасность. Это их работа.

– Госбезопасность – это КГБ? Ты их имеешь в виду?

– Угу, их.

– А для чего тебе в Лавру, если детишек больных туда не пропускают?

– Там монахи и семинаристы волнуются. Их оттуда не выпускают. Посторонних не впускают, а этих не выпускают, представляешь? Покажусь им, попробую успокоить. А то как бы там до бунта дело не дошло. Ну ещё фокус им покажу...

– Фокус?

– Ну, не фокус, ладно. Назовём это чудом номер два. Раз не дают мне детишек лечить, верну им их колокола.

– Как вернёшь? Откуда вернёшь? Какие колокола? Что-то я ничего...

– Понимаешь, до 29-го года у них на колокольне больше сорока различных колоколов висело, а тут в стране началась коллективизация, и её почему-то начали с очередного наступления на церковь. В конце 29-го в Лавру пришли так называемые воинствующие безбожники и с колокольни были сброшены почти все большие и древние колокола. Вот их я и хочу восстановить. Проделаю это на глазах у монахов и семинаристов, вот и будет братии праздник и обещанное чудо! Да и общественный резонанс должен быть, наверное, побольше, чем когда я мальчишке ногу вернул. Как ты думаешь?

– Да, наверно... А что с детьми?

– Не знаю... Ничего... Что я могу поделать, если сами родители мне не верят, а властей боятся? Против воли родителей я всё равно ничего делать не стану. Я стараюсь не помогать людям против их воли. Это опасно. Сам не заметишь, как на стороне зла окажешься. Не люблю я этого...

– А тебе уже приходилось?

– Что приходилось?

– Ну на стороне зла оказываться.

– Конечно, приходилось. Как и всем. Не было, нет и не будет человека, который хотя бы раз в жизни не совершал зла! Разве что дети, только что появившиеся на свет.

– Был такой человек! Ты забыл про Иисуса! – она перекрестилась на ходу.

– Ничего я не забыл! Ты сама поймёшь, если немного подумаешь, почему и Его не могла миновать чаша сия! Вспомни, что Он до самой смерти жил среди простых людей, и задай себе вопрос: возможно ли, живя среди людей, оставаться для всех без исключения добрым и хорошим? Никаких ссор с ребятами во время уличных игр, когда ещё сам мальчишкой был, никаких конфликтов с соседями и властями, ничего! Живой человек ежедневно и ежечасно сталкивается с окружающим миром, и эти столкновения миру далеко не всегда нравятся! Мы все ежечасно, ежеминутно вынуждены преодолевать сопротивление этого мира. Ты запомни: добро и зло вообще неразделимы! Они ходят под ручку!...

Он помолчал немного, видимо, обдумывая продолжение.

– Вот тебе свежий пример: пару дней назад я на твоих глазах вернул тому мальчишке здоровье. Добром ли это было? С точки зрения мальчишки, его родителей и тех верующих, которые оказались свидетелями исцеления, да, этот поступок был безусловным добром. А вот для советской власти результаты его оказались злом, причём злом в чистом виде! Ну ты вспомни, уже вечером того же дня они распорядились проход в Лавру перекопать. Идиотский поступок, но им из-за паники в голову ничего умнее не пришло. Примерно так же оценили тот мой поступок и в Кремле. Сегодняшняя блокада Загорска тому свидетельство.

– А, ты в этом смысле...

– Конечно в этом! Чистого добра не бывает, Тоша! Всегда найдётся кто-то, для кого твоё добро добром не является. Не напрасно говорят – для всех мил не будешь! Не забывай, что люди по природе своей по большей части завистливы. Они недоверчивы и упрямы, когда начинаешь говорить с ними об их заблуждениях. Они замучены бытовыми проблемами и равнодушием со стороны окружающих, и прочая, и прочая... Поэтому нужно научиться понимать, как твои поступки в конечном итоге будут оценены. Чего в них будет больше – добра или зла? Это очень непросто, поверь!

– Понятно... Саш, не беги! Мама не успевает за нами!

– Ага, ладно... – он резко замедлил темп движения и оглянулся на спешащих за ними женщин. – Напрасно они за нами идут. Всё равно в Лавру я их с собой не возьму. Возьму тебя и твою маму, а больше никого. Там сейчас женщин нет. Одни мужчины и притом очень разгорячённые.

Саша совсем остановился и развернулся в их сторону. Когда мать Антоши и пятеро других женщин подошли и собрались возле него, он объяснил им то же самое. Под конец сказал:

– Вы поймите, если я вас туда проведу, то те, кто организовал эту блокаду могут предъявить вам неповиновение властям. Оно вам нужно? Вас ведь могут в суд потащить. Антошу и её маму я при необходимости защитить смогу, но мне для этого отвлекаться придётся. У меня там полно серьёзных дел будет, чтобы ещё и о вас пятерых думать. Так что оставайтесь-ка вы снаружи.

– Какие дела, Саша? – это спросила та тётка, с которой мама долго разговаривала.

– Разные, Софья Петровна. Не могу сейчас об этом говорить. Вы потом обо всём узнаете.

– Ты знаешь меня?

– Знаю. Я всех вас знаю и со всеми вами связан. В общем, оставайтесь снаружи, пока оцепление не уберут, а нам пора! До свидания!

***

Саша замедлил шаг, не доходя метров ста до проходов в Лавру. Потом и вовсе остановился и закрутил головой по сторонам, оценивая обстановку. Дело выглядело совершенно безнадёжным. Тяжёлые металлические ворота обоих проходов – Красного и Успенского закрыты. Подходы к ним перекрыты двумя бронированными военными машинами на восьми высоких и толстых колёсах с маленькими башенками наверху, из которой торчат короткие пушечки. Саша потом сказал, что эти машины бронетранспортёрами называются, а пушечка это не пушечка, а пулемёт.

Между этими грозными машинами у самой монастырской стены ближе к Красному Проходу натянут на деревянный каркас небольшой навес из брезента, под которым прячется от моросящего дождя обычный канцелярский стол с двумя стульями. Справа на нём лежит аккуратная стопка картонных папок, слева стоит армейская радиостанция с торчащей из неё длинной, мосластой антенной. На стуле возле папок никто не сидит, но рядом со столом курят и разговаривают двое офицеров в шинелях, сапогах и фуражках с красными околышами. Их шинели перетянуты ремнями с этими штуками, куда револьверы прячут. Как их?... А, кобура! Да, с кобурами. На стуле возле рации сидит солдат. На голове у него прямо поверх выцветшей пилотки надеты чёрные наушники. Судя по напряжённому выражению лица, солдат слушает что-то важное.

Справа на площади в некотором отдалении от Успенского прохода дымит трубой полевая кухня, возле которой суетятся двое солдат в белых куртках и колпаках. За кухней уже возведён просторный навес от дождя, под которым разместились длинные столы с лавками. Ещё дальше за навесом стоит бортовой грузовик, который, наверное, и привёз все эти столы, лавки и навесы. Возле навеса и под ним ожидают чего-то множество солдат с красными погонами на шинелях. Все они вооружены автоматами.

Саша оглянулся на них с мамой и кивнул:

– Пойдёмте! Держитесь у меня за спиной и ничего не бойтесь.

Повёл он их к навесу. Офицеры заметили их приближение и даже вышли наружу. Саша подошёл к ним первым, вежливо поздоровался и ещё более вежливо попросил:

– Здравствуйте! Нам нужно пройти в Лавру. Дайте, пожалуйста, команду, чтобы нас пропустили.

Никто из мужчин на Сашу не смотрел. Все трое смотрели на неё. Мама уже говорила, что у неё за последний год внешность чересчур яркой сделалась. Не нравились ей такие взгляды, и она отвернулась. Саша повторил свою просьбу, и кто-то из офицеров наконец заметил его. Вот ведь глупцы! Самое главное не видят! А ведь оно у них прямо под носом!

– Зачем вам туда? Ты кто, паренёк?

– Я Саша Кузнецов. Служащие, монахи и студенты семинарии в Лавре ждут именно меня. Эти две женщины пройдут со мной. Там их муж и отец.

Она вновь повернулась к Саше. Старший из двух офицеров откашлялся и хмуро ответил:

– Никто, никуда не пройдёт. Работа Лавры и музеев временно приостановлена. Прошу вас, граждане, отойдите в сторонку и не мешайте работать.

Саша кивнул на это и спокойно сказал:

– Вы, товарищ капитан, кажетесь мне образованным человеком. Так вот, вы, наверное, слышали такое выражение, как «гнев богов»?

– Ну, допустим. К чему ты это?

– Я вежливо попросил вас пропустить нас в Лавру. Вы отказали. Ладно, я понимаю, у вас свой приказ. Но в этом случае у меня не остаётся иного выбора, как пройти силой. А гнев богов я упомянул для того, чтобы предупредить вас о последствиях, если вы станете чинить препятствия или, не дай бог, обнажите оружие сами или прикажете сделать это своим подчиненным. В этом случае вы на своей шкуре узнаете, что такое гнев богов. А сейчас небольшая демонстрация. Смотрите!

Все посмотрели туда, куда он показывал рукой. Неподвижно стоящий в Красных Вратах бронетранспортёр вдруг шевельнулся, издал громкий, протяжный скрип, приподнялся на своих массивных, широких колёсах, подпрыгнул как живой, в воздух, завис там на высоте метров двух и медленно, как будто его понесло ветром, поплыл вдоль монастырской стены прочь от Прохода. От него в сторону дороги чуть ли не на четвереньках шарахнулись двое солдат. Пролетев метров тридцать, машина вдруг сорвалась вниз, тяжело ударилась всеми своими колёсами в поросшую прошлогодней травой землю, подпрыгнула, снова припала к земле своим похожим на клюв острым носом, выпрямилась, шипя и посвистывая гидравликой амортизаторов покачалась с боку на бок, и наконец успокоилась.

Саша повернулся к побледневшим офицерам и присоединившемуся к ним перепуганному солдату радисту и совершенно серьёзно сказал:

– В следующий раз будет значительно хуже! В следующий раз я подброшу его вверх метров на сто или просто раскатаю в круглый блин. Я это очень хорошо умею делать. Меня мама учила, когда я ещё совсем маленьким был. Только она учила меня раскатывать тесто скалкой или бутылкой, а я научился обходиться без скалки и раскатывать не только тесто, но и бронетранспортёры. После этого вам придётся писать кучу объяснительных по поводу того, каким образом вам и вашим бойцам удалось довести исправную бронетехнику до такого состояния, что её даже в переплавку отказываются принимать. Это если вам удастся его от асфальта отскрести и назад в часть переправить. Сами понимаете, если вы сошлётесь на меня, вы оба даже под суд не попадёте. Закончите свои дни в психушке. Это и тебя касается, солдат! – он помолчал, рассматривая лица военных, и негромко закончил, – Я вас предупредил. Второго предупреждения не будет. – и бросил им с мамой через плечо, – Идёмте и ничего не бойтесь! Эти двое уже прониклись и осознали.

***

Они не видели, как старший из офицеров с погонами капитана на плечах шинели, глядя им в спины, медленно и как-то нерешительно потянулся рукой к висящей на широком ремне кобуре. Его остановил младший, с погонами лейтенанта. Он положил руку на плечо своему начальнику и негромко сказал:

– Не надо, товарищ капитан. Ничего это не даст. Кроме того, не враги же они нам. Да и в спины стрелять не было приказа...

Капитан убрал руку, оглянулся на него, кивнул и сказал:

– Точно, не было! Зови Сидорчука, пусть посмотрит двигатель и попробует завести. Нужно вернуть его на прежнее место. Как он его, а? Ты о чём-нибудь подобном слышал? Десять тонн, как пушинку, в воздух поднял! – и, оглянувшись на радиста, приказал, – Эй, боец! Давай, вызывай Первого!