Текст книги "Сокровища Анны Моредо"

Автор книги: Александр Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8. Встреча за завтраком

Утром, часов около десяти, все собрались на втором этаже – внизу было слишком неуютно из-за приготовлений к травле насекомых. Еду и посуду подняли наверх при помощи удобного ручного веревочного лифта, как раз для этой цели предназначенного.

На втором этаже, кроме нескольких жилых комнат, была и большая общая гостиная. Мощные сваи-колонны, поддерживающие сделанный сводчатым потолок, проходили через нее насквозь, создавая атмосферу почти средневекового зала, в котором собирались на пиры доны и доньи. Большой обеденный стол, тесанный, из толстого серого дерева, тоже поддерживал это впечатление. Его, впрочем, отодвинули к стене, устроив из трапезы аристократов некое подобие стоячего банкета – гораздо более демократического. Свет в гостиную проникал через вытянутые стрельчатые окна, распахнутые вместе с резными деревянными ставнями наружу.

– Дом был бы и в самом деле неплох. Если бы не термиты, – профессионально отметил Хавьер Игнасио, осторожно пробуя ногой прогибающиеся половые доски.

Завтраком руководил Линарес. За оставшуюся часть ночи он так и не прилег и, как заботливая домохозяйка, приготовил его своими руками.

Поднявшийся позже всех мэр, помог, чем смог – соорудил на всех огромный кофейник с кофе.

Похмельный Саласар собирался налить себе кружку, но комиссар не позволил.

– Подождите всех, будьте добры!

Удивительно, но Сильвио послушался.

Донья Анна, вставшая первой, уже давно сидела в самом углу, ожидая, когда начнется обещанный комиссаром разговор.

Погодить всех Линарес попросил и со спиртным. Принесенный мэром из подвала ящик его знаменитого фамильного вина, по просьбе комиссара, тоже отложили до конца завтрака.

– Хочу, чтобы у всех была ясная голова, когда буду сообщать важные новости, – сказал он вполголоса Ортеге, и тот с пониманием согласился.

Рыжий Энтони вежливо поздоровался со всеми, пожелав доброго утра, и сразу же направился к Анне Моредо.

– Простите, донья Анна. Это Энтони.

– Я знаю. Чего ты хочешь?

– Отцу стало лучше, он хотел бы поговорить с вами наедине. Перед общей встречей.

– Передай своему отцу, сынок, следующее… – ответила слепая, совершенно не стараясь, чтобы ее ответ был слышен только собеседнику. – Пускай дьявол воткнет ему руку в задницу и, добравшись изнутри до его глаз, вытолкнет их наружу пальцами. Затем схватит его ими за переносицу и вывернет наизнанку – как гостиничная горничная заблёванную напившимся постояльцем наволочку. Брезгуя прикоснуться к тому, что он носит вместо лица на самом видном месте, не беспокоясь о том, сколько боли это доставляет тем, кто вынужден на это смотреть.

Саласар громко и искренне расхохотался:

– Обожаю вас, Анна!

– Успели выпить? – укоризненно шепнул его мэр.

Сильвио потупился и умолк.

– Видимо, это «нет», сеньора? – переспросил на всякий случай Макгиннел. – Отец очень просит.

Анна подкрепила сказанное самым оскорбительным в Испании жестом. Юноша, выросший в Штатах, его не понял, но помог комиссар, выступивший в качестве переводчика:

– Это очень твердое «нет», Энтони. Саласар, помогите парню поднять коляску с отцом наверх, пожалуйста.

И Саласар вновь послушался комиссара – видимо, чувствовал стыд и неловкость за вчерашнее поведение.

Наконец, все собрались.

Коляску с Раймоном Руисом расположили максимально далеко от Анны. Но слепая словно чувствовала, где она стоит – и демонстративно отвернулась в противоположную сторону, не позволяя даже своим слепым, ничего не видящим глазам хоть на мгновение коснуться того, что было ей настолько неприятно.

Комиссар протянул мэру кружку с кофе, тот ее принял и с удовольствием отхлебнул. Линарес сделал приглашающий жест всем остальным. Чашки, кружки и стаканы с кофе стремительно разобрали.

– Всем доброе утро, господа и дама! – произнес комиссар, вручая стакан с кофе донье Анне. – Надеюсь, вам удалось хоть чуть-чуть отдохнуть. Хочу вас поздравить, мы приближаемся к развязке. Сегодня к ужину, я уверен, мы вернемся в Санта-Монику.

Заинтригованные присутствовавшие переглянулись. Энтони улыбнулся и похлопал по плечу отца. Хавьер Игнасио перекрестился, глядя в потолок. Саласар чему-то усмехнулся про себя.

Довольный произведенным эффектом Линарес продолжил:

– Перед тем, как я посвящу вас во все детали…

– Постойте… – из угла гостиной, где находились Руис и Макгиннел, вдруг раздался слабый, но требовательный голос.

Донья Анна, услышав его, вздрогнула, пролив себе на подол кофе.

– Да, синьор Руис? – вежливо остановился комиссар. – Что вы хотите?

Сухой, едва слышный голос старика произнес:

– Анна, к сожалению, не пожелала побеседовать со мной отдельно. Наверное, так было бы лучше… Но я согласен поговорить и так. Для меня это важнее, чем все другое. Анна?

Все ожидали, что острая на язык старуха выпалит по бывшему мужу изо всех своих стволов. Но этого не произошло. Она просто повернула в его сторону голову и, открыв рот, слушала.

Раймон Руис продолжил:

– Анна, я вижу тебя, не успев уйти на тот свет, и это самое большое сокровище, которого я только мог себе пожелать. Конечно, я помню тебя другой – молодой, красивой, полной жизни. Помню, что больше всего ты любила солнце и его свет. И я никогда не перестану просить прошения за то, что позволил отобрать его у тебя.

Губы Анны Моредо задрожали и искривились. Через волнение, спазмами раздирающее ее грудь, она произнесла:

– На что мне свет. Не переживай за меня. В моей темноте нет чудовищ. Я к ней привыкла, она мой дом. Темнота укутывает меня, греет и защищает – как мать ребенка. А солнечный свет… Я помню его. И мне этого достаточно. Звуков я боюсь гораздо больше. Твой голос, например… Он меня…

Из слепых глаз потекли слезы.

– Ты узнаешь его? – спросил старик.

– Конечно. Как я могу его забыть.

– Прости меня… Прости, если можешь, Анна.

– Энтони? – позвала слепая.

– Да, синьора?

– Ты говорил, что твой отец никогда не рассказывал тебе о том, что между нами произошло?

– Так и есть.

– Это надо исправить. Тем более, мне и самой в этой истории известно далеко не все.

– Анна… – попробовал возразить Руис.

– Нет! Пусть знают все. Заодно перестану отшучиваться от вопроса «как так получилось, что вы ослепли донья Анна?». Обычно говорю, что глаза мне выкололи любопытными носами… Надоело. Рассказывай. Рассказывай, раз уж соизволил, наконец, объявиться, муженек!

Часть четвертая
«1959-й»

Глава 1. Нежданный гость

Первым делом, вернувшись с войны, Антонио Моредо отправился к дому своей невесты. Она безумно ему обрадовалась, чего нельзя было сказать о ее родителях.

– Антонио, мы рады, что ты жив, – сказал ему отец девушки, неловко пряча глаза, – но пойми и ты нас. Тебе давно подыскана замена, и, честно говоря, он превосходит тебя во многом. В количестве ног, как минимум.

Действительно. Что мог дать их дочери и будущим внукам калека? Нищий солдат, из имущества у которого был с собой лишь набитый окопным бельем солдатский чемодан, да заколоченный родительский дом, стоящий на самом отшибе, возле дороги, ведущей в город. (Или из города, по этому поводу постоянно возникали споры).

Моредо попросил родителей девушки не торопиться и подождать хотя бы месяц.

Впрочем, столько времени ему не понадобилось. Уже через три недели по городу пролетела новость, что вернувшийся с войны одноногий Антонио приобрел в свою собственность пекарню семьи Веласкез. По слухам, он съездил к кому-то в Мадрид (наверное, к родственникам?) и, вернувшись, не торгуясь, выложил за нее кругленькую сумму наличными, нынешними и республиканскими песо.

Если бы не нога, возможно, Моредо никогда бы не притронулся к тем деньгам. Но тогда бы он никогда не увидел свою любовь.

Не прикоснувшись к драгоценностям, Антонио взял только деньги. Их как раз хватило на то, чтобы пекарь Веласкез согласился продать ему свое фамильное дело вместе со всеми клиентами. А большего для начала новой, счастливой жизни, в которой не будет места послевоенным трудностям и кошмарам, ему не было нужно.

Родители невесты согласились, а сама она вообще была на седьмом небе от счастья (а вскоре и на первом месяце беременности).

За три последующих года она родила Антонио двух прекраснейших ребятишек. Старшего сына они назвали Андреас, в честь хирурга отхватившего Антонио ногу. А дочку, по всем признакам собиравшуюся отнять у матери титул самой красивой девушки Санта-Моники, Анной.

Оставшуюся часть сокровищ Антонио спрятал в горах, неподалеку от дома. Он хотел было вовсе бросить их в воду горной речки, притока могучей Гвадалквивир, но не осмелился. Все-таки у них все еще возможно был хозяин. Ведь, что точно стало с Раулем Пако, Антонио так и не знал.

Забрав из тайника, который они соорудили вместе, клад, Антонио оставил в нем записку. В которой сообщал, что отправляется в Санта-Монику, и если что, оставит там сведения, где его искать дальше.

Положа руку на сердце, последнее чего бы хотелось Антонио в этой жизни, это еще раз повидаться с Раулем. И дело, конечно, было не в том, что с ним пришлось бы делиться сокровищами. Легкость, с которой Пако шел на самые страшные вещи, на которые только способен человек, внушала Моредо настоящий ужас.

Антонио внимательно следил за судьбой Голубой Дивизии и всеми, касающимися ее, новостями с фронта, надеясь, что где-нибудь проскользнет хоть слово о судьбе его сослуживца. Но тщетно. В марте 1944-го года дивизию окончательно расформировали и «голубые рубашки» стали возвращаться домой. Из 45-ти тысяч воевавших на Восточном фронте испанцев без вести пропало несколько сотен. По всей вероятности Рауль Пако был среди них. А может быть, Антонио пропустил его в списках погибших, которых тоже было не мало – около пяти тысяч.

Постепенно переживания о судьбе бывшего друга улеглись, и Антонио перестал о нем думать. Лишь изредка, в ночных кошмарах возвращался он в ту страшную гостиную, в которой друг на друге лежали тела расстрелянных его товарищем женщин. В эти ночи он просыпался в холодном, текущем липкими струями по спине и лицу поту, с одним и тем же криком:

«Открой дверь, Пако! Сейчас же открой эту чертову дверь!».

Во всем остальном Моредо вместе с супругой и двумя очаровательными детишками ничего не оставалось, как зажить счастливо и спокойно. С верой в прекрасное, ожидающее всех хороших людей, будущее.

Так и продолжалось долгие годы. Любые несчастья обходили их дом стороной, до того момента, как жена Антонио покинула этот мир. Тяжелая болезнь, внезапно и стремительно забрала ее, жестоко и грубо напомнив, как скоротечно, хрупко и непостоянно любое счастье.

А поздним августом 1959-го года Анна Моредо лично схватилась с дьяволом.

Он явился ниоткуда, со злыми прищуренными глазами и въевшейся в серое, утомленное дорогой лицо звериной усмешкой. Коротко стриженые, поседевшие волосы, наверное, добавляли ему немного лишнего возраста, если, конечно, предположить, что у дьявола есть возраст вообще.

Его звали Рауль Пако. Когда-то он служил вместе с ее отцом – сначала в одной полицейской, а потом в одной военной части. По превратностям судьбы война закончилась для него гораздо позже – только сейчас он вернулся из плена, в который попал на Восточном фронте.

Отец Раулю поначалу обрадовался. Даже очень. Анна это видела (она тогда еще видела) по его глазам, которые никогда не лгали. Будь у этой юной девушки хоть какой-то жизненный опыт, кроме радости, она, возможно, разглядела бы в них и сильный страх, густо смешанный с чувством вины.

– Никто и подумать не мог, что ты жив, Рауль! – воскликнул отец за накрытым столом, поднимая первый бокал вина. – Ты представить не можешь, как я рад!

– Мне и самому кажется, что это неправда, – отвечал гость сквозь свою жесткую усмешку (не позволяя ей, при этом, появится в глазах).

Гость много пил и ел, но не пьянел, и насытиться тоже никак не мог. Отец же напротив, расчувствовавшись, захмелел быстро и сильно. Он без перебоя обнимал старого друга и твердил одно и то же:

– Как же я рад, что ты жив!

Но тот по-прежнему лишь криво усмехался и почти ничего не отвечал на слова отца.

– Возможно, я умер уже не раз, – сказал он только однажды.

После этого, еще раз выпив, он стал, наконец, рассказывать об ужасах плена. С такими подробностями, что отец быстро удалил Анну из-за стола. Но перебивать товарища при этом он не стал – слишком многое тот пережил, чтобы кто-то имел право, даже вежливо, пробовать заткнуть ему рот.

Принимая тарелку с очередной добавкой, гость сказал:

– У нас есть незаконченное дело, Антонио. Надеюсь, ты помнишь.

– Конечно! – с жаром, но опасливым шепотом, чтобы не услышала возившаяся на кухне Анна, ответил Моредо. – Конечно, Рауль, я помню. Но Анна… Не при ней… Это не здесь.

Других свидетелей у этого разговора не было, сын Андреас был занят в это время пекарне.

– Разумеется, – согласился Пако, в очередной раз усмехнувшись. – Пускай ее папочка останется для нее ангелом. Ничем не запятнавшим белоснежный пух своих чертовых крыльев.

Анне было страшно интересно, о чем говорит отец со своим бывшим сослуживцем, но подслушивать она постеснялась. Они к тому же вдруг решили куда-то прогуляться – оставив ее убирать остатки застолья.

Через полчаса ходьбы (Антонио, не смотря на протез и опьянение, шагал довольно споро) бывшие солдаты и полицейские пришли к разрушенной мельнице, на пригорке недалеко от города.

Антонио полез в развалины, а Пако, не предлагая помощи, стоял и курил, смотря на старого товарища своими зло прищуренными, волчьими глазами.

Наконец, Антонио, справившись с тяжелыми камнями, выудил из развалин ящик из-под патронов.

Моредо поставил его на траву возле остатков мельничной стены и отступил на шаг назад.

– Вот, Рауль. Забирай.

Носком сапога Пако легонько пнул по ящику.

– Там все? – задал он вопрос.

– Я бы не тронул ни единого сольдо, – оправдываясь, сказал Антонио, – но после войны было слишком трудно. Двое детей… Я потратил немного на то, чтобы встать на ноги. Но все остальное – тут. В целости и сохранности. И ты можешь все это забрать себе! Я не хочу больше прикасаться ни к этим деньгами, ни к этим вещам.

– Ты удивишься, – неожиданно ответил Рауль, – но мне они тоже не нужны. Я не верну назад потерянные годы. Помнишь Америку, в которую я все хотел отчалить? Сначала мне не давала сбежать из тюрьмы чертова простреленная нога. Как вспомню, так хочется снова выпустить пару пуль по той маленькой мадридской суке…

Не сразу, но Антонио понял, что так Рауль говорит о девочке из квартиры. Моредо сжал зубы до бегающих желваков и молча уставился на траву под ногами.

– И по остальным этим тварям тоже, – продолжил Пако. – Потом не было случая. Потом фронт и плен. И вот когда пришла, наконец, свобода… У меня не осталось времени, чтобы ей насладиться. Так говорят врачи. Болезнь, которые грызет изнутри все, из чего я состою, доконает меня через пару лет. Может быть через три-четыре.

– Мне очень жаль! – искренне воскликнул Моредо, впервые услышавший эту новость.

– В общем, остаток дней я хочу провести так же, как жил ты. У домашнего очага, в кругу семьи. Чтобы жена подавала мне газету, а дочь помогала накрывать на стол. Семья это прекрасно, правда? Только где ее взять?

Антонио просветлел:

– Жениться? Вот это дело! Конечно!

– Правильно, мой друг. И я хочу, чтобы ты мне в этом помог, – Рауль присел на корточки и положил руку на ящик. – Это и станет единовременной уплатой всего твоего передо мной долга.

– Да о чем ты говоришь! – засиял Моредо. – Конечно! Я сделаю все, что в моих силах!

– Ну, вот и прекрасно, – буркнул Рауль.

– Я знаю в этом городе всех вдовушек, – заговорил скороговоркой хмельной Антонио, – после войны их много. И я знаю всех. Есть вполне аппетитные. И засидевшихся в девках тоже полно, дружище. Война…

– Нет, нет, – остановил Антонио товарищ. – Не спеши. Я уже знаю, кто мне нужен. Совершенно точно.

– Здорово! – обрадовался Моредо. – Это все упрощает. Но когда ты успел, прощелыга? Ты же первый день в городе…

– Верно. И твоя дочь меня полностью устраивает.

Рауль сделал затяжку из почти догоревшего в его пальцах окурка.

– Какая? – расхохотался Антонио. – У меня кроме Анны никого нет. Может ты спутал с Маргаритой? Это соседка, но признаюсь, ее бы я не рекомендовал и злейшему врагу – совершенно несносная баба…

– Нет, я говорю именно об Анне. Я бы хотел взять в жены ее.

– Что за шутки?

– Это не шутки. Это твоя плата за долг. Сколько ей лет?

– Восемнадцать…

Рауль поднялся и выпустил изо рта облачко дыма, глядя поверх стены мельницы, куда-то вдаль, в небо.

– На год больше, чем было Катарине, – произнес он, – когда я попал в плен.

Пако бросил окурок на землю и затоптал его сапогом.

– Ты знаешь, что с ней произошло, Антонио? Она умерла от голода. Подохла, как брошенная хозяевами собака. Я узнавал. Одной десятитысячной этих сокровищ хватило бы, чтобы она осталась жива.

– Боже мой… Мне очень жаль! – искренне воскликнул Антонио. – Но откуда я мог знать? Если бы я знал, я бы обязательно ей помог!

– Ты мог найти меня.

– Я искал! Клянусь тебе! Я потому и оставил ту записку, по которой ты меня нашел.

– Записку? – Рауль недоверчиво склонил голову. – О чем ты говоришь?

– Я забрал саквояж, но оставил тебе записку, где меня искать. Разве ты не…

Рауль, улыбнувшись, пнул траву под ногами. Потом рассмеялся. Потом захохотал на полную. Антонио смотрел на товарища с испугом.

– Ты думаешь, я в это поверю? Я нашел тебя только потому, что запомнил адрес, когда после суда отправлял за тебя письмо.

– Честное слово, Рауль! – Антонио прижал руку к сердцу. – Так и было! Может ты невнимательно смотрел?

Пако взял Моредо за плечи и притянул к себе. Прожигая его насквозь своими едкими глазами, он произнес:

– Меня там не было вообще. Но мне удалось отправить из плена весточку. Катарина приходила забрать клад.

Остолбеневший Антонио застыл в жестких руках Рауля.

– И она ничего не нашла. Ты забрал все себе, Антонио, и это стоило ей жизни.

Неожиданно Рауль швырнул одноногого сослуживца на землю. Антонио повалился на бок в серую пыль развалин.

– Теперь ты знаешь, какой за тобой долг, Моредо. Анна, – еще раз повторил свою цену Пако и, отвернувшись, снова закурил.

– Ты сошел с ума! – замотал головой сидящий на земле Антонио. – Видно мне лишь показалось, что ты пьешь и не хмелеешь – ты пьян в стельку. Во-первых, я писал ту проклятую записку! Я не знаю, что с ней стало – могу поклясться тебе в этом своими детьми! А, во-вторых, Анна никогда не станет твоей женой!

Рауль медленно повернулся и произнес:

– Тогда она узнает, на какие деньги ты купил лавку и пекарню. И не только она. Все вокруг.

– Ты этого не сделаешь! Ты тоже в этом замешан, и куда больше меня!

– Я за это заплатил, – Рауль сплюнул в траву рядом с Антонио. – В то время, когда ты отстраивал дом и открывал собственное вонючее дело, я гнил заживо изнутри и снаружи – сначала в окопах, потом в бараке для военнопленных. Я виновен? И что? Кто я для Санта-Моники? Чужой, пришлый человек. А вот тебе этого не простят. Ты и твои дети станут изгоями. Никто не подаст вам руки. И не вздумай мне сказать, что ты этого не заслужил.

Потрясенный Моредо молчал.

– Я даю тебе три дня, – сказал Пако. – За это время ты должен все объяснить дочке. А это, – Рауль еще раз пнул носком сапога ящик из-под патронов, – это пусть будет ее приданным. Как ты думаешь?

С этими словами дьявол по имени Рауль Пако поднял ящик, взял его подмышку и направился с ним в сторону города, где уже давно снял номер в гостинице.

Он обернулся лишь раз, крикнуть застывшему, будто одноногая статуя, Моредо:

– Три дня, Антонио! Иначе она узнает все!

В тот же вечер у ворот дома, в котором жил в семье со своими дядьями и тетками девятнадцатилетний молодой человек по имени Раймон Руис появился поздний гость.

– Раймон, выйди на минуту, – попросил гость через распахнутое окно.

– Секунду, синьор Моредо! – с готовностью отозвался парень и через мгновение стоял перед бледным вспотевшим Антонио, преодолевшим ради этой встречи весь город.

Руис удивился странному виду гостя, от которого к тому же сильно пахло вином, но из вежливости ничего говорить не стал.

– Раймон, я должен тебе кое-что сказать, – начал Антонио. – Ты просил у меня руки Анны, и я обещал подумать. В общем, я даю вам свое благословение.

– Дон Антонио, спасибо! – воскликнул Руис и став на колени, поцеловал Антонио руку.

– Подожди… – Антонио вдруг закрыл лицо рукой и как будто вытер набежавшие слезы. Счастливым отцом он не выглядел точно.

– У меня есть одно условие, Раймон, – собравшись с духом, произнес Моредо. – Вы обвенчаетесь завтра. В крайнем случае, послезавтра. Ты согласен?

– Конечно, – Руис немного растерялся. – Но зачем такая спешка? Я бы хотел дождаться приезда отца. Он собирался…

– Ты любишь Анну или нет? – грубовато перебил его отец невесты.

– Ну, конечно… Люблю!

– Тогда пользуйся тем шансом, который тебе дает судьба! Завтра или послезавтра, не позже. Как раз в день святой Моники. Видишь, и небеса дают вам свое благословение, вместе со мною.

Пожав друг другу руки, жених и отец невесты попрощались. Антонио предстояло вновь идти через весь город, чтобы добраться до дома и сообщить эту новость дочери.

Как он и ожидал, Анна была счастлива. Она как дурочка была влюблена в этого заносчивого и скользкого Раймона, с его бегающими глазками и вечно веселящимися по кабакам дружками. Но другого выхода Антонио не видел.

Когда Рауль Пако придет забрать его дочь, это уже будет невозможно.

Что до позора, которым он поклялся заклеймить Антонио, то пусть. Это справедливо, в конце концов. Хоть он и на самом деле оставлял ту чертову записку! Может быть, ее прикрыли осыпавшиеся камни, или несчастная Катарина, ища совершенно другое, не придала странному клочку бумаги значения. Это уже было не важно.

Сразу же после свадьбы он отправит Анну и ее новоиспеченного мужа в свадебное путешествие, и, если что, просто сделает так, чтобы им не надо было возвращаться. Продаст дом и пекарню, им хватит, чтобы устроиться на новом месте всей семьей. Старший сын, Андреас все равно собирался идти служить в армию. А сам он… Ну что же…

Рано или поздно за каждый из грехов приходит искупление. Так учат с самых первых проповедей. И то, что за платой бог прислал самого дьявола, не должно никого удивлять – поживший Антонио давно подозревал, что действуют они рука об руку.

– Второго раза не будет, Пако, – повторял Моредо вслух, с трудом преодолевая холмистые, извилистые улицы родного города. – Провались обратно в преисподнюю, Рауль! Туда, откуда ты явился!