Текст книги "Сокровища Анны Моредо"

Автор книги: Александр Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 3. Новый подозреваемый

Остаток дня ушел у комиссара на оформление бумаг для Севильи. Время отправиться к донье Анне, которую тоже следовало, если не допросить, то, уж, по крайней мере, поставить в известность о случившемся, у него нашлось только на следующий день, ближе к полудню.

Но так было даже лучше.

Во-первых, компанию ему составил Эмилио Ортега, у которого тоже получилось выкроить часок среди бесконечных дел.

А, во-вторых, появилась еще кое-какие новости.

Донья Анна встретила визитеров настороженно:

– Зачем вы здесь? Только не говорите, что нашелся еще кто-то, кому нужен этот проклятый клад!

Комиссар прокашлялся и сказал:

– В некотором роде наоборот, донья Анна. Один из них умер.

– Святая мадонна! – перекрестилась старуха. – Кто? Надеюсь, не эта польская дурочка? И не малый из Америки? Хоть я и не перестаю желать лютой смерти его папаше, он-то тут ни при чем. А может господь услышал мои молитвы, и окочурился как раз он, эта скотина?

– Это первый Сильвио, донья Анна, – сообщил комиссар. – Бенито Батиста. Тот, которого вы нюхали.

– Ого. Вот как… – слепая с печалью удивилась. – Мне, конечно, рассказали, что один из постояльцев Франчески отправился на этаж выше гостиницы, но я и представить не могла, что это наш прокаженный. Бедолага. Мне сказали, отравление. Это правда?

– Да. И, судя по всему, намеренное, – Линарес приступил к изложению последних новостей, о которых пока не было известно даже Ортеге. – Вы же помните: кто-то повадился травить собак в нашем городе?

– И не только. Еще птиц и рыб! – добавил мэр. – Кстати, Эстебан. Ты давно мне обещал поймать этого мерзавца!

Линарес пропустил упрек мимо ушей:

– Так вот, – продолжил он. – Макс Рибальта заметил, что у животных и отправленного на тот свет Батисты, чрезвычайно схожие симптомы. Паралич дыхательных путей с остановкой сердца. Он провел вскрытие собачьего трупа, всех мертвых животных мы, как вы знаете, доставляем ему…

– Откуда я должна это знать! – фыркнула Анна.

– При больнице есть небольшой крематорий, – пояснил мэр.

– И он выяснил, что яд тот же самый, – закончил Линарес. – Понимаете, что это значит? Батисту прикончил тот же, кто до этого потравил в нашем городе птиц, рыб и собак!

– Боже… Но зачем? Что за ерунда? – усомнился мэр.

– Какой-то сумасшедший? – предположила Анна.

– Не думаю, – комиссар наклонился вперед, чтобы иметь возможность говорить вполголоса: – Первым в нашем городе отравили пса вашей соседки Луизы, донья Анна. Так?

– Гектора, – кивнула слепая. – Наверное.

– Где в тот вечер была ваша знаменитая бутыль с вином?

– Тут, – ответила Анна. – Вино я в те дни брала с собой, но не пила. С лекарствами, сказали, не стоит. Оставляла на ночь тут, вместе со стаканом. Их, кстати, сперли. Чертовы алкаши-туристы…

– Все не так просто, донья Анна, – комиссар придал тону серьезности. – Гектор ведь нередко лакал у вас прямо из стакана…

– Что?! – слепые глаза Анны Моредо полезли на лоб.

Если вы не знали, собаки Санта-Моники были самыми пьющими в регионе, а то и во всей Андалузии. Традиция кормить их кусочками хлеба, смоченными в вине, уходила корнями в глубину веков. По легенде, мать блаженного Августина, пытаясь спасти сына от безудержного пьянства, на его глазах вылила вино в канаву, откуда им налакались местные псы. Неадекватное поведение животных привело Августина к выводу, что лучше оставаться человеком.

Легенда легендой, а до последнего времени на всех городских праздниках эту варварскую традицию было принято соблюдать. Собаки гуляли вместе с людьми, напиваясь сангрией и кавой до синих блох. А между красными датами календаря искали выпивку самостоятельно – стаканчик красного вина, стоящий возле слепой старухи, был легкой добычей. Гектор, пес ее соседки Луизы, на свою беду знал это преотлично, и наведывался к Анне словно завсегдатай-пьянчужка в любимую таверну.

– Я думал, вы знаете, – комиссар переглянулся с мэром. – Я сам это видел раза четыре.

– Я тоже, – подтвердил и Ортега.

– Вот еще! Знала! – возмутилась Анна. – Стала бы я пить после псины! Вы ненормальные?

– В общем, я думаю, вашим вином он и отравился, – вернулся Линарес к главной теме. – Именно поэтому убийца и похитил потом бутыль со стаканом. Чтобы уничтожить улику.

– Отравить слепую? – мэр был вне себя от возмущения. – У кого на такое могла подняться рука?

– Знаю у кого, – процедила Моредо. – И вы тоже. Он приходил ко сюда чуть позже: хрипел мне в лицо своим перегаром!

– Его я уже проверил, – ответил комиссар, понимая, что Анна говорит о пьяной выходке Сильвио. – Тогда Саласара еще не было в Санта-Монике. Я проверю еще раз, но, считаю, стоит рассмотреть и другие варианты. Кто был у вас в тот день? Вы должны помнить, – Линарес на всякий случай сверился с блокнотом, – ведь это было на святую Анну.

– Да тьма народу! – ответила старуха. – Я популярнее, чем вид на ратушу, вы оба знаете. Тем более в такой день. Лучше спроси своего друга, Эстебан. Эмилио? Ведь ты тоже тогда просидел у меня не меньше часа?

– Точно, – подтвердил Ортега. – Я привез вам новый телефон.

– Помнишь, кто тут был? – с надеждой спросил комиссар. – Кто-нибудь трогал вино или стакан?

– Я бы заметил, – ответил Ортега, изо всех сил напрягая память, – я же все время был тут. Хотя… Нет… Не все время! Звонили эти чертовы инвесторы, и я отходил с ними поговорить. И тогда донья Анна оставалась… оставалась… кое с кем.

– С кем же? – спросил комиссар.

Но мэр вместо ответа почему-то загримасничал, изображая, что лучше бы им поговорить наедине. Пантомиму прервала Анна.

– Я вспомнила с кем! – она стукнула кулаком по ладони. – Эмилио, ты сбрендил? Не мог он этого сделать. Это нелепо до идиотизма!

– Эстебан, это аптекарь Рикардо Нуньез, – сказал Ортега вслух, раз уж его все равно раскусили.

– А! – протянул комиссар, понимая, что такая версия донью Анну действительно не устроит.

Мэр решился на предположение:

– Я ничего не хочу сказать, но… Если спрашивать меня, как свидетеля, о том, кто имел возможность это сделать, то это он.

– И яды в его распоряжении, наверняка, тоже есть, – заметил комиссар. – Он же фармацевт.

– К черту! – выкрикнула Анна Моредо.

– И мотив, – добавил Линарес, как будто не слышал ее реакции. – Все знают про вашу с ним ссору донья Анна. Уж простите.

Рикардо Нуньез, сын, внук и правнук аптекарей, продолжал семейный бизнес, начатый еще в те времена, когда все лекарства изготавливались на месте, собственными руками. Санта-Моника лечилась ими более полутора веков подряд, доверяя семье Нуньез все свои несварения, почечуи, подагры и ипохондрии. Увы, на Рикардо династия должна была прерваться.

Во-первых, из рук вон плохо шли дела. Соперничать с государством в таком вопросе, как медицинские услуги, становилось все труднее. Новые правила, регламентирующие производство и продажу всего – от аспирина до мозольного пластыря – с каждым годом становились все строже и несправедливей. Лицензию фармаколога Рикардо продлевал все с большими и большими трудностями. А, во-вторых, несмотря на более чем солидный возраст, Нуньез был холост и не имел детей – передать свою нищую аптеку ему все равно было некому.

Хоть это и поистине удивительно, но в Санта-Монике его бедам мало кто сочувствовал. Аптекарь был одним из немногих (а то и единственным) из жителей города, к которому остальные относились с антипатией. Нелюдимый, угрюмый бобыль, постоянно сердитый непонятно на что. При этом он еще и торговался из-за каждой копейки – даже если, допустим, был жар у ребенка или требовалось помочь женщине в положении.

Ничего странного, что со временем почти все покупатели его покинули – благо в городе работало несколько сетевых, знакомых всей Испании, аптек, нарваться на грубость в которых шансы были не в пример меньше. Бездушный сварливый сухарь видел в этом лишь происки и козни и ни за что не собирался менять своего отношения к людям.

Единственным его другом была Анна Моредо. К ней он относился с трепетом и любовью со времен их общего детства и юности. И, в соответствии со своим характером, ревновал ее к каждому горожанину – а ведь она была дружна со всеми!

Нуньез был первым, кто примчался навестить Анну в больнице, после аварии. И он не просто «проведал больную», как это сделали многие. Он рыдал от счастья, стоя на коленях у ее постели, и благодарил небо за то, что его единственная любовь осталась жива. Рикардо навещал ее каждый день, по несколько часов, а когда не мог, обязательно звонил, справляясь о здоровье.

В день, когда она снова вышла на дорогу со своим трехногим полосатым стулом под свое рожковое дерево, он явился несколько позже. Зато в весьма необычайном виде и с весьма неожиданной целью.

– Анна! – начал он довольно чопорно для их обычного общения. – То, что с тобой случилось, навело меня на мысль, которую нам необходимо обсудить.

– Конечно, – ответила Моредо. – В чем проблема, Рикардо? Снова перепутал порошок от насекомых с детской присыпкой?

– Нет, и прошу тебя, выслушай меня серьезно. Я принес тебе кое-что. Прими!

В руку Анне Нуньез вложил огромных размеров букет – довольно пошлой пышности, с яркими лентами и кружевным декором.

– Что это? – Анна ощупала букет пальцами. – Цветы?

– Да, – аптекарь встал на одно колено и взял ее за руку. – Анна Моредо…

– Рикардо! – испуганно перебила слепая. – Только… только не говори мне, что ты в костюме… Пожалуйста!

Рикардо смущено потупил взор. Среди наблюдающих за этой сценой раздались смешки. Аптекарь, одернув рукав тщательно выглаженного выходного костюма, с ненавистью полоснул взглядом по глазеющим на него зевакам.

– Рикардо, – продолжила слепая шепотом, – Если ты стоишь сейчас на одном колене, немедленно поднимись, старый дуралей!.. Пока кто-нибудь не увидел!..

Аптекарь покраснел и заскрежетал зубами. Хотя открыто никто из наблюдателей над ним и не засмеялся, но он физически чувствовал, с каким трудом они прячут свои гаденькие улыбочки.

Он попробовал взять ее за руку:

– Анна, постой! Ты несправедлива. Я прошу тебя… Ты…

– Не надо! – Анна выдернула руку и вернула ему букет. – Я не хочу этого. Пусть все останется как есть.

– Анна…

– Я люблю тебя, Рикардо, ты это знаешь давно. Что изменилось? Я стала богатой? Так ты и так есть в моем завещании, не беспокойся!

– Что? – переспросил «жених», не веря ушам. – Что?

– Уже лет десять. Я тебе не говорила, но кому как не тебе в нем быть, на самом деле? Не сомневайся в моей привязанности. Такой будет моя последняя воля, и нет никакой необходимости дублировать ее еще и брачным контрактом…

Букет полетел в дорожную пыль. Рикардо Нуньез с силой впечатал в него каблук парадных туфель, уже не беспокоясь, что могут подумать о нем собравшиеся вокруг зрители.

– Как ты могла такое подумать?! – закричал он так, что слепая вздрогнула. – В твой дом на полном ходу въехала машина. Ты чудом осталась жива! Я чуть не потерял тебя! Это было единственной причиной, по которой я… По которой… Как ты могла…

– Да черт тебя возьми, Рикардо! – перебила его Анна, тоже перейдя на крик. – Ты что разговариваешь со мной впервые? Я так не думаю про тебя, идиот! Это шутка! Но выходить за тебя замуж из-за нескольких синяков я тоже не буду!

– Иди ты к черту, Анна! Всю жизнь я хожу вокруг тебя, как пес, выпрашивающий подачку! Иди ты к черту!

– Так не ходи! Кому ты нужен, старый отшельник? Ты сам во всем этом виноват! Я тут ни при чем!

Рикардо сплюнул на обочину дороги с такой яростью, что поднял фонтанчик пыли. После этого он еще раз пнул цветы – букет полетел через головы зевак, словно это Иньеста сделал передачу на Торреса.

– Об одном ты забываешь, Анна! Одну жизнь ты мне уже должна! И когда-нибудь я за ней приду! Ты мне должна, Анна! Должна!..

Она долго отвечала ему, используя выражения, перед употреблением которых, обычно уточняла: нет ли случайно поблизости не видных ей детей?

– Донья Анна, он ушел, – наконец решился кто-то из толпы вставить свое слово в ее яркую речь.

– Давно?

– Сразу, как бросил букет.

Весть о неудачном сватовстве и последовавшем за ним скандале облетела Санта-Монику быстрее зимнего ветра.

Слышали ее и Линарес с Ортегой.

На следующий день Нуньез врезался на машине в дерево – на абсолютно прямом участке дороги. Аптекарь рассказывал, что во всем виноваты отказавшие тормоза его старенького «фиата», но в это мало кто верил. Всем было понятно – Нуньез пытался покончить с собой. И лишь надежные подушки безопасности спасли ему его злую, пропитанную холостяцкой желчью и аптечными запахами, одинокую жизнь.

Рикардо Нуньез вернулся к донье Анне еще через день, остыв, и с извинениями. Анна тоже попросила прощения. Это и был тот самый день, на утро после которого скончался пес Луизы. Ортега вспомнил, что покидал их как раз по этой причине – чтобы дать возможность уладить свой деликатный спор наедине. И всех остальных зевак попросил уйти тоже.

– Вы «должны ему жизнь» – так он сказал? – уточнил Линарес у Моредо. – И «когда-нибудь он придет за ней». Донья Анна, что он имел в виду?

– К черту! – яростно повторила Анна.

Слепая встала и, отказавшись от помощи, сама пошла в дом.

– Один вопрос! Пожалуйста, синьора Моредо! – прокричал ей в след комиссар. – Вы рассказывали Рикардо о том, что было на собрании? И что клад получите не вы, а Сильвио Саласар?

Не оборачиваясь, Анна показал комиссару неприличный жест, все же крикнув при этом:

– Я не рассказывала ему ничего! Оставьте его в покое!

– Да он сам трезвонил об этом на каждом шагу, – мэр указал на очевидное, когда Анна уже скрылась в доме. – Думаешь, Батисту отравил Нуньез?

– Не знаю, – Линарес потер лоб. – Из любви, мести и безденежья совершались и не такие преступления. Я сам посоветовал Батисте его аптеку, когда возил по городу. Возможно, он туда заходил.

– То есть, он пробовал отравить Анну, чтобы отомстить, а заодно получить по наследству деньги. А также Батисту, потому что думал, что он Саласар, который собирается забрать весь клад себе?

– Возможность и мотив у него были, – согласился комиссар, но тут же замотал головой. – Нет, это не доказательства! И зачем бы он стал травить животных по всей округе?

– Может, решил обставить дело, будто это какой-то псих? – предположил Ортега.

Развить эту мысль у друзей не получилось, помешал звонок Бунимары. Слушая, что говорит ему сержант, комиссар вынул из кармана трубку, подержал ее секунду в руке и решительно сунул в рот, до скрипа сжав зубами.

– Что случилось, Эстебан? – с тревогой спросил глава города. – На тебе лица нет.

– Двойное убийство, – ответил Линарес сквозь сжатые зубы. – Эмилио, во что превращается наш город?

Глава 4. Смерть в мотеле

«Feliz Encrucijada» [2]2
  «Feliz Encrusijada» (исп.) – «Счастливый Перекресток».


[Закрыть], в соответствие со своим названием, располагался на пересечении двух оживленных трасс. Одна из них вела от Севильи к морю, другая шла параллельно побережью, через Осуну, дальше в горы. Останавливались тут, как правило, те, кто не успевал засветло добраться до побережья или не хотел преодолевать по темноте серпантин. Ну и любовные парочки, не желающие афишировать отношения, и сбегающие по этой причине за город.

Мотель находился далеко за пределами Санта-Моники, но входил в юрисдикцию регионального комиссариата, возглавляемого Линаресом. Патрули национальной гвардии и гражданской полиции, которые ему подчинялись, периодически заглядывали сюда, проведать все ли в порядке. В этот раз, правда, их вызвала горничная.

Придя поутру поинтересоваться, на месте ли постояльцы – они сняли номер на сутки, но как это часто бывало с парочками, могли покончить со всем, ради чего приехали, не оставаясь на ночлег – она обнаружила ужасное.

– Дверь была приоткрыта, – всхлипывая, рассказывала пышная сорокалетняя женщина с заплаканными глазами, – я и подумала, что в номере пусто. Но, когда зашла, сразу все увидела. Бедняжка на кровати. А он у ее ног. И кровь… Везде кровь…

Выстрелов никто не слышал, номер был самым дальним в крыле, а рядом шумела автострада. Даже две.

Линарес выслушал хозяина мотеля, который одновременно являлся и консьержем, сдающим номера.

– Записались они как супруги, но… пф! – с намеком высказался неопрятный толстяк с прищуренными глазами. – Мне наметанным взглядом видно. Думаю, проститутка. Но из новеньких, старых я знаю наперечет. Может из Осуны. А парень скорей всего местный женатик. А то чего бы ради он повез шлюху в мотель?

Линарес вздохнул, приводя мысли в порядок. Убийство проститутки и ее клиента – что может быть хуже для репутации города? Только отсутствие в нем проституток вообще. Санта-Монику, конечно, нельзя было назвать столицей разврата, но и святой она тоже не была. Раз уж на этот вид досуга существовал спрос, его следовало удовлетворять – без этой туристической ниши городу было бы еще труднее.

Хозяин проводил комиссара к номеру, в котором совершилось убийство.

Эстебан Линарес толкнул дверь и, не переступая порога, заглянул внутрь. Затем осторожно прошел в номер, внимательно глядя, куда ставить ноги. Крови действительно было много.

На первый взгляд события развивались так. По какой-то причине мужчина застрелил девушку, после чего покончил с собой. В руках у лежащего на полу убитого был обрез двустволки, и оба его курка были спущены. Несчастная получила выстрел в лицо. Себе же мужчина выстрелил в подбородок. Зарядом крупной картечи – от затылка и макушки его головы почти ничего не осталось.

И еще. Одного взгляда комиссару было достаточно, чтобы понять – в некоторых своих выводах хозяин мотеля был прав абсолютно. Погибшая действительно была не из местных. В отличие от своего «кавалера». Так уж вышло, что Линарес знал обоих лично.

Полицейский вышел на воздух и набрал телефонный номер.

– Эмилио, – произнес он, как только трубку подняли. – Я из «Перекрестка». Тебе сильно не понравится то, что я скажу. Это Агнешка Петржак и Хосе Родригес. Выглядит, как убийство и самоубийство.

Ортега, как и следовало ожидать, пришел в изумление:

– Какой кошмар, Эстебан! Не может быть! Кто бы мог подумать, что эта интрижка так скверно закончится? Хосе… Ревнивый идиот!

– Не уверен, что это ревность, – заметил комиссар.

– А что же еще?

– Пока не знаю, – ответил Линарес честно.

В ожидании криминалистов, бригада которых выехала из Севильи, комиссар еще раз осмотрел место преступления, фиксируя в памяти детали и пытаясь на их основании выстроить цепочку размышлений.

Выстрелы были произведены из обреза охотничьего ружья – с такими местные частенько охотились на уток. Позвонив в участок, комиссар попросил Бунимару проверить, не зарегистрировано ли оно на Родригеса. Еще минут десять ушло на осмотр его машины, которую нашли на стоянке «Перекрестка». Большего, не трогая тела, сделать было трудно.

Но как раз подъехали столичные криминалисты. Предоставив им возможность без помех работать, комиссар погрузился в раздумья.

Спустя несколько минут он снова набрал мэра:

– Вот что не дает мне покоя, Эмилио. Родригес не женат. Зачем ему покидать город ради адюльтера? Зачем они поехали в мотель?

– Зачем все туда ездят? – Ортега сомнений не разделил. – Где только этим не занимаются, сам знаешь. В прошлом году мы снимали застрявшую пару с фонтана! Помнишь?

– Мотель – не фонтан, – упорствовал Линарес. – Ты б его видел, романтики он не прибавляет совсем.

– Хосе – сосед Фернандес, – вспомнил Эмилио. – Она жаловалась, что своими стонами они пугают ее детей. Может, Исабель их туда и погнала? Я спрошу. А может они ехали к морю – на радостях, что получат свою долю.

– С оружием?

– Ну, или Хосе собрался в горы на уток.

– Сезон закончился в июне.

– Эстебан, я тебя умоляю… – Ты же знаешь, сколько у нас ловится браконьеров! – рассмеялся Ортега. – А сколько не ловится… Думаю, дурочка заявила ему что-нибудь в духе «в последний раз развлечемся, а потом прощай!». Хосе обидчивый, психанул. А потом и с собой покончил, когда понял, что натворил.

– Нет, – не согласился Линарес, поразмыслив секунду. – Я осмотрел машину и номер. Никаких вещей. Что, она собиралась лазать по камышам в мини-юбке и туфлях на шпильке? Или собралась к морю без купальника и хотя бы пары кофточек? Да и обстановка в номере – совсем не романтическая. Ни бутылки шампанского, ни вина, ничего. У Агнешки, правда, сумочка презервативами набита, но так, думаю, у нее всегда.

Закрыв глаза, комиссар потер лоб.

– Я думаю, – проговорил он, – у них там была встреча с кем-то еще. С кем-то опасным. На которую они взяли оружие.

Полицейский оставил в покое лоб и принялся за виски.

– Или…

– Или что?

– Или оружие принесли вообще не они. А убийца. Который сначала снес голову Хосе, а потом разрядил второй ствол в лицо Агнешке.

– Ну, это вообще… – Ортеге такая версия показалась надуманной. – Кому это надо?

– Тому, кто хочет получить сокровища из дома Моредо больше всех, – ответил Линарес. – Целиком, ни с кем не делясь. Уже трое, из тех, кто на них претендует, мертвы, Эмилио. И это тревожит меня больше всего.

– Думаешь аптекарь? Или Саласар? – мэра Ортегу осенило. – Эстебан! У него же был пистолет!

– Они убиты не из пистолета, – остановил его комиссар. – Но ты прав, его надо проверить. И всех остальных тоже.

Разговор прервал звонок из участка. Бунимара, покопавшись в документах, установил, что за Родригесом действительно закреплен охотничий обрез – именно этот. Что сразу осложнило версию о пришедшем на встречу третьем лице. Ведь тогда бы ему сначала потребовалось отобрать ружье у Хосе, который был крепышом, довольно сильным физически.

Однако через час, когда криминалисты доложили комиссару свои выводы, сомнения рассеялись.

– Я был прав, Эмилио! – Линарес снова набрал Ортегу. – Их убили. На кровати, под телом Агнешки, обнаружены кусочки черепа Хосе. А они никак не могли там оказаться, если бы она умерла первой. Сначала был застрелен Родригес, и его мозги попали на покрывало, и только потом убили ее, и ее тело упало на кровать сверху.

Шокированный Ортега не нашелся, что сказать.

– И еще, – сообщил комиссар. – Бунимара говорит, Рикардо Нуньеза никто не может найти. Аптека заперта, и соседи не видели его со вчерашнего вечера.

– А дом обыскали? – спросил мэр.

– На это пока нет оснований, – с сожалением ответил Линарес. – Он всего лишь теоретически имел возможность отравить Анну и Батисту. Но как бы он смог выйти на Родригеса и эту польскую танцовщицу? Анна говорила, что не рассказывала ему ничего о собрании. Хотя можно ли ей верить? И самое главное. Если мы правы и убийство связано с кладом, и к нему имеет отношение аптекарь, получается, что они все в опасности! И Анна, и Саласар, и Макгиннел с отцом.

– И тюфяк из Осуны, – добавил мэр.

– Кто? Ах, ну да, – вспомнил о Хавьере Игнасио и полицейский. – Ума не приложу, что предпринять. Не дай бог, пострадает кто-то еще.

Мэр выдвинул осторожное предложение:

– Может, стоит собрать их всех в каком-нибудь безопасном месте? По крайней мере, пока не обнаружится Нуньез и не ответит на все твои вопросы?

– Правильно! Так мы и сделаем, – воскликнул комиссар с благодарностью. – И я, и Бунимара сейчас будем заняты по самую макушку. А ты со своим допотопным телефоном тоже будешь обзванивать их вечность. Я попрошу Адриана собрать всех. Вот только куда бы нам их спрятать, как ты думаешь?

Мэр Санта-Моники предложил не изобретать велосипед и собраться снова у него в кабинете.

– Только дай мне часика три-четыре. У меня несколько встреч, а Фернандес выпросила полдня выходного. Все-таки воскресение. Но я дам распоряжение Фелипе, – заверил Ортега, – он всех примет!