Текст книги "Подкравшийся незаметно"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 23

Коржаков и Куликов – близнецы-братья. Кто из них более? А у кого из них менее? Ах, да разве это важно? Это важно только для некоторых женщин, да и то опытные сексологи их разубеждают, говоря, что это не играет никакой роли. Главное ведь не количество, главное – качество, умение, квалификация. А вовсе не внешние параметры организма.

Впрочем, говорят, что есть такие поклонницы, которым на умение наплевать, им подавай габарит. Они своего рода наркоманки. Подсели и скачут. Им уже никакой Алан Чумак не поможет, будь он хоть негром преклонных годов. Любовь неизлечима.

– Моя любовь – не струйка дыма, – бормотала Пугачева, намазывая на хлеб бутерброд.

Бутерброды она любила с детства. Бутерброды ее жизни были самые разные. Большие и маленькие, длинные и короткие, толстые и тонкие. Простые русские батонообразные и элегантные иностранные биг-макоподобные, обсыпанные увеличивающим удовольствие кунжутным семенем. Они проникали до самых кишок, до печени, до чуткого ее сердца, вызывая одним своим видом обильное истечение слюны.

Коржаков тоже был похож на бутерброд. На бутерброд из Куликова. Ах, вот бы их... Этих двух пухленьких бутербродиков. Ням-ням. Хороши, хороши, черти. Но Лебедь!... Это даже не бутерброд, это дичь. Официант, дичь!

Как красиво его можно было бы подать к столу, этого тугого неотесанного монстра! Бог мой! Перышко к перышку... Нет, несомненно, среди всех мужественных дядек самый вкусный – Лебедек. Жаль, что он икру редко мечет. Пугачева любила икру, хотя в последнее время она уже не лезла ей в горло. Приходилось давиться. Если этак пойдет и дальше, то и килограмма не уешь, не то что прежние пять-восемь.

Еще очень ничего из себя Шумейко. Видный круглоголовый богатырь. Такой сексуальный бутербродик. Ведь секс и бутерброд – неразделимы. Так же как еда и бутерброд. Поглощая бутерброд, получаешь насыщение. Поглощая секс, тоже получаешь насыщение. Такова уж физиология нашей жизни. Кому война, а кому мать родна. Все лучше, чем заниматься уринотерапией. А есть еще копрофагия. Но такими сексуальными извращениями Пугачева предпочитала не заниматься: боялась подхватить глистов.

Хороша ягода малинка. Из наших политиков больше всех похож на малининку Станкевич. Но он, к сожалению, скрылся за границей. Боится консервирования. А кто похож на клубничинку, мясистую ягоду? Да тот же Коржаков! Ну конечно, он никакой не бутерброд – он здоровенная клубничина! Ельцин?.. Здоровенное яблоко-антоновка! Ястржембский... Ну, этот – чистый стручок горького перца. Он также похож на месяц из какого-то мультфильма. Такое же вогнутое лицо. Вышел Ястржембский из тумана, вынул ножик из кармана. Куликов... Дядюшка-тыква. Зюганов – семенной огурец. Жириновский... Жириновский... Нет, Жириновский это не фрукт и не овощ. Это чертик из коробки. Боровой же похож на ботинок...

Размышления Пугачевой прервал телефонный звонок. Певица Алла сняла трубку, радостно ощутив прохладную тяжесть белого золота. Глаз радовал великий изумруд.

– Аллоу...

– Алла Борисовна, – раздался в трубке уверенный мужской голос. Это был, конечно, не Лебедь. Но все равно приятно...

– Ах, мужчина, кто вы?!

– Разрешите доложить. Это Коржаков.

– Клубничка!

– Что?

– Да нет, ничего, это я не вам. Это у меня тут собака бегает, лает. А что вы хотите?

– Алла Борисовна, я, так сказать, сразу возьму быка за рога!..

– Именно за рога? – игриво переспросила Пугачева. – У быка есть еще много других привлекательных органов.

– Ну, это, наверное они для вас привлекательны, а для меня суть тошнотворны и богопротивны, – сказал Коржаков, непонятно что имея ввиду.

– Не соглашусь с вами, – не согласилась Пугачева. – Природа прекрасна во всем своем обличье. Но продолжайте, мужчина.

– У меня к вам, можно сказать, не совсем обычное предложение... Я предлагаю вам вступить со мной в тесный союз. Или, если хотите, альянс. Вы понимаете, о чем я говорю?

Пугачева опешила. Вот это да! С чего бы это она стала пользоваться таким спросом? Ведь она уже давно не женщина, которая поет. То есть она женщина, но не поет. Может, в политической ситуации страны что-то происходит? А может, в последнее время она резко похорошела? Или в политических кругах России теперь какая-то новая мода?

– Алла Борисовна! Вы чего молчите? Чего молчите-то, а?

– Электоратом моим будете интересоваться? – Пугачева была холодна.

– Да чего им интересоваться? – обрадовалась ответу трубка. – Он и так всем известен. Электорат у вас, надо отдать ему должное, отличный, просто прекрасный! Любой бы хотел такой электорат!

– Черт подери!.. Вы что там, в своих думах и правительствах обсуждаете мой электорат?

– В кулуарах, Алла Борисовна, только в кулуарах! Во время рабочих заседаний мы мыслим о судьбах Родины, исключительно.

– Ну и чем же он замечателен, мой электорат? – ледяным ветерком сквозило от голоса Пугачевой.

От Коржакова не укрылась эта холодность. "Не зря говорят, что Лебедек с ней уже договорился. Перекупил певичку, – подумал он. И вдруг страшная догадка поразила его: – А может, это она его купила?!" Господи, как же эта простая мысль не пришла ему в голову сразу! Да ведь Пугачева – самая богатая женщина планеты! У нее денег больше, чем у иных африканских государств. Впрочем, сравнение с африканскими государствами для Пугачевой оскорбительно: она же белая. Более того, говорят, она не любит негров. Да, собственно, кто их любит? За что их любить? Цвет кожи – противоестественный, губы – пухлые. И рожа противная. Нет, даже само сравнение Пугачевой с неграми, мулатами и евреями – гнусность, антирусские настроения... Отсюда следует, что Пугачева купит и продаст кого угодно с легкостью необычайной. У нее же денег этих... Под ее домом каждое утро находят несколько плохо доеденныхбанок с черной икрой. Вся Москва знает, где можно подъесть за Пугачевой. Старух к пугачевской помойке даже и не допускают: не по чину. Жирные банки с остатками икры с утра пораньше расхватывают фанаты Пугачевой – служащие в Москве и давно не получающие зарплаты офицеры армии и ФСБ. На помойке видели даже нескольких генералов и, говорят, даже одного члена правительства. Кто может купить Пугачеву? Риторический вопрос.

– Эй, дядя, так чем же людей привлекает мой электорат? – прервала размышления бывшего охранника и подносчика водки в сауне.

– Ну чем может привлекать электорат, Алла Борисовна, вы же не вчера родились! Чем он больше, тем лучше.

– Угу, – Алла почему-то успокоилась, смирилась с тем, что мир таков, каков он есть – грязный, пошлый и упругий. – Значит, говорите, чем больше, тем лучше?

– Истинно так, Алла Борисовна. Других никаких преимуществ у электората нет.

– Это с вашей точки зрения, нет. Но вы совсем не учитываете мою точку зрения. Поставьте себя на мое место, ведь у меня может быть другое отношение к электорату.

– Ну да, я понимаю. Все-таки мы, политики – люди циничные и конкретные, а у вас душа есть. Вам просто приятно. Электорат для вас – источник удовольствия, может быть, радости в жизни. Будь я на вашем месте мне бы тоже ничего не было нужно от него, кроме любви. Но я на своем месте и меня интересует – уж извините, Алла Борисовна! – только его количественные характеристики.

– А знаете, я даже ценю ваш цинизм! Но ведь я женщина и прежде, чем согласиться на ваше предложение, мы... Ну, вы должны мне понравиться хотя бы. И потом, у меня муж есть, в конце концов.

– И с мужем посоветуйтесь обязательно, как же без этого. Ведь, согласившись, вы будете принадлежать уже не только семье. Филипп вообще будет редко видеть вас дома. Вы же будете публичной женщиной.

– Даже так? – горько усмехнулась Пугачева.

– Конечно! Я считаю вас серьезным человеком и рассчитываю на вашу полную самоотдачу, занятость с утра до ночи, видеокамеры...

– Вы собираетесь снимать наши э-э-э... наши экзерсисы? Может быть и ваши дружки к нам подключатся?

– У меня неплохая слаженная команда, Алла Борисовна. Если у вас есть друзья, которых мы можем взять в наш союз, скажите. Я всегда открыт для таких предложений.

– Представляю весь этот группешник. Видеокамеры, аксессуары, наручники...

– Знаете, власть и наручники всегда ходят рука об руку. И если вы хотите истинной власти, вы должны быть готовы, что рано или поздно на ваших запястьях могут защелкнуться наручники.

– Что ж, звучит по крайней справедливо. Вы откровенный человек.

– Спасибо. Ну так вы согласны?

– Знаете, я тоже буду с вами откровенной. Раз уж пошли такие звонки, я лучше их все выслушаю, а потом уж решу. Подожду, кто еще позвонит.

– Что ж, – не скрыл огорчения Коржаков. – Выбирать – ваше право. Но вы все-таки подумайте: я – за Россию, я державник, я против разворовывания страны.

Пугачева усмехнулась:

– Вы хотите сказать, что вы хороший человек и настоящий мужчина?

– Ну, в какой-то мере это характеризует меня как настоящего русского мужика.

– Может быть, может быть... Только это меня не возбуждает. Пора прощаться, у меня что-то голова разболелась...

– Что ж, у нас с вами еще есть время. До 2000 года, если ничего не случится.

– И вы туда же, ждать, ждать. Ну и мужики пошли! Нет бы сразу, а то все с какими-то прелюдиями. Церемонные какие. Обязательно им к 21 веку нужно. Не перестаю удивляться.

– Такова уж ситуация в стране, Алла Борисовна.

– Да ладно вам валить на ситуацию. В этом деле ситуации нужно создавать самим!

– Опасная вы женщина, Алла!

– Обыкновенная.

– Нет! – с чувством сказал Коржаков. – Совершенно необыкновенная! Электоратная, если можно так выразиться!

– Я тоже обычно не стесняюсь в выражениях, но вы...

Пугачева бросила золотую трубку на платиновые рычаги и матерно выругалась.

Проклятая страна! Скоро уже в газетах будут писать про ее электорат!..

Глава 24

Пугачева в ярости растоптала газету. Ну это уже слишком! Тварье! Такое ощущение, что в стране нет ни закона, ни порядка! Кто им дал право вмешиваться в ее личную жизнь? Это просто невыносимо! Всю жизнь, всю жизнь они преследуют ее и ее семью. Вот и теперь – написали, что она вчера она выбросила на одну недоеденную банку черной икры больше, чем обычно. Не из-за ссоры ли с Филиппом это произошло, спрашивает щелкопер. Кому какое дело до ее банок? Написали, что из банки подъедал один опустившийся генерал ФСБ. Во-первых, это был не генерал ФСБ, а генеральный конструктор наших ракет средней дальности. Во-вторых, подъедал он не из банки, а из пакета, в котором она выбросила печень соловья. В-третьих, он все время тут ошивается, после того, как его НИИ по конверсии приватизировал Чубайс. Алла знала этого милого человека и все время приветственно кивала ему при входе в подъезд. Она выделила его среди всех из-за блестящей звезды Героя соцтруда на лацкане. Пугачева любила все блестящее. Поначалу она хотела было обменять его звезду на банку минтая, но строптивый старик не согласился, мотивировав это тем, что сей предмет есть память о лучших годах его жизни, когда он проектировал для Родины оружие массового поражения. (Родина уж если любила людей, то исключительно массово поражать.)

Пугачева тогда не обиделась на отказ, поджав губы молча прошла в подъезд, а ее охранники профилактически и для улучшения характера немного попинали генерального конструктора ногами. С тех пор он перестал носить звезду, опасаясь спровоцировать новые акции профилактики. Но Пугачева, как мы уже отметили, не обиделась на старого дурака, а напротив, даже поинтересовалась как-то, вкусно ли кормят, не нужно ли чего выкинуть по заказу. Старик попросил выбросить вилку и нож. Пугачева выбросила вилку и нож. Золотые выкидывать было жалко, пришлось специально посылать прислугу в ближайший магазин за алюминиевыми приборами. Зато их купили целую дюжину, каковую прислуга и швырнула в мусоропровод. При следующей встрече старик поблагодарил культурную элиту за трогательную заботу об элите интеллектуальной.

– А чего ж звездочку-то свою больше не надеваете? – озорно спросила Пугачева.

– Потерял, – буркнул враз помрачневший старик.

– Жаль, жаль, а то если вдруг найдется, дайте знать моей охране. – (Две гориллы, похожие на Анпилова, синхронно кивнули.)

...Надо подать в суд на эту газету. И отсудить хотя бы себе на новые сережки пару миллиардов рублей.

В этот столь трагический, но такой обыкновенный в жизни певицы момент распахнулась дверь и вошел Филипп Киркоров. Он бегал вниз за почтой.

– Дорогая, я бегал вниз за почтой, – лучезарно улыбаясь, подтвердил нашу догадку Филипп. – И представляешь – принес газет и журналов.

Пугачева двумя пальчиками брезгливо взяла газетку, развернула и уставилась на буквы. Некоторое время она скользила взглядом по черным строчкам, буквы складывались в слова, слова в предложения, а предложения Пугачева уже вполне понимала. Но, как правило, они не доставляли ей радости. Вот и сейчас она в ярости скомкала газету и начала топтать ее нижними конечностями.

– Что ты делаешь, любимая? – спросил Киркоров. Он спрашивал так каждый раз, когда Пугачева начинала топтать периодическую печать.

– Уничтожаю гадину!

– А что, они опять написали клевету, будто мы с тобой поссорились? Но ведь это же бывает регулярно.

– Регулярно бывают только регулы, – творчески пошутила жена своего мужа. – Эти канальи написали, что я собираюсь баллотироваться в президенты. Но это еще полбеды! Тут же они берутся рассуждать, о чем представления не имеют! О моем большом электорате! Это сугубо личное. Какое ему дело... Кто это написал?!

Пугачева схватила истоптанный листок:

– Какой-то Никонов. Щенок! Гаденыш! Такую гниду надо давить! Давить!.. Филька! Найми киллеров, чтоб убить этого щелкопера. Я этого так не оставлю!

– А того? – кивнул Филипп на другую истоптанную газету.

– Всех, всех по подъездам перемочу!!! – кричала Пугачева. – Пусть его фаршированную голову принесут мне на блюде, я ее съем. А не съем, так понадкусываю.

– А как же твоя икорная диета? – не въехал Филипп.

– Не бойся, на моей фигуре пара съеденных журналистов никак не скажется... Так, посмотрим, что обо мне клевещут другие свинососы.

Пугачева развернула иллюстрированный журнал. Журнал был иллюстрирован иллюстрациями и не подвергался перлюстрации со стороны перлюстраторов. Там была статья про реституцию и престидижитацию.

– Так, а где же обо мне? – Пугачева нервно перелистывала страницы. Ничего себе! Целый журнал, и ничего обо мне! Я им что, ничтожество что ли?! Они специально делают вид, что меня нет, что Пугачева исчезла! Я не исчезла, и они в этом очень скоро убедятся, подонки. Я им напомню о себе так, что мало не покажется! Нет, ну ты посмотри – ни-че-го! Будто и нет в стране Пугачевой. Ну это даже обидно просто. Смотрим дальше.

Пугачева споро перелистала другой, довольно толстый журнал.

– Так, до смешного доходит. И тут ни слова. Ну хоть бы для приличия щелкоперы бы петитом или нонпарелью набрали словцо одно: "Пугачева".

– Дорогая, но ведь это же специальный журнал, – вдруг обратил внимание Филипп. – Это "Вопросы физики".

Дело в том, что от своего богатства Пугачева выписывала все журналы, какие только выпускались в России, даже журнал на татарском языке "Кил мында".

– Ну и что? – Пугачева вновь перелистала журнал с формулами и интегралами. – Физики что, не люди что ли, их разве искусство и Пугачева не интересуют? Почему бы вот в этой, например, статье некоего Лукашенко о ядерно-магнитном резонансе не написать скромно в конце: "Автор выносит благодарность А.Б. Пугачевой за помощь в написании статьи". Я им что,ноль без палочки?

– Почему без палочки? Я – твоя палочка. "А у меня есть палочка, палочка-выручалочка!" – пропел Филипп явно кого-то передразнивая. И мы даже предполагаем, кого именно, но не можем назвать фамилию этой жестоковыйной певицы, чтобы нас не обвинили в расизме и оскорблении нацменьшинств.

– Да уж, с твоей палочкой только к Пугачевой подступаться, – критикнула Пугачева. – Барабанщик!.. Смотрим дальше. Это у нас что? "Свиноводство". Ну уж если и здесь ничего нет про Пугачеву, тогда я даже и не знаю, что делать с этой страной. Все катится в пропасть.

В этот момент из общей кипы средств массовой информации выпал небольшой листок средства индивидуальной информации, а именно – телеграмма. Пугачева внимательно осмотрела бланк. Это была правительственная из Америки.

– Что там? – спросил Филипп. К своим тридцати годам он уже знал, что такое телеграмма.

– Телеграмма от Клинтона, – устало махнула рукой Пугачева. Эта ежедневная война с газетами ее уже изрядно утомила. – Пишет, что согласен на мое предложение. Кто бы сомневался...

Глава 25

Неужели все проиграно? Ай, как нехорошо получилось! Сколько сил он затратил за эту бабищу!

– Ты уверен? – строго спросил Лебедь адъютанта, прошедшего вагон войн.

– Как снаряд, – образно ответил лейтенант. Он учился образной речи у своего шефа.

– Свободен!

Сверкнув медными пуговицами адъютант вышел из парной, а Лебедь поддал пару и откинулся на полку. Очень плохие известия. Очень никудышные. Че делать-то? Только что ему донесли, что Пугачева получила телеграмму от Клинтона. Значит, она вела игру не только с нашими политиками. Но о чем они договорились? Клинтон не может баллотироваться в России. Ко всему прочему, он не может оставаться на третий срок президентом в Штатах. Да если бы и мог, чем ему поможет Пугачева, коли весь ее электорат в России? Нет, наверняка они затеяли какую-то более хитрую комбинацию. Нужно ее разгадать. Или у них просто любовь? Хотя, зачем сразу любовь? Может, просто голый секс без причин... Или они сошлись на чем-то другом? Рассмотрим другие версии. Пугачева по заданию ФСБ, ГРУ или СВР завербовала Клинтона для работы на Россию. С ее деньгами она могла это сделать. Но зачем ей тратить свои деньги на благо России? Этого Лебедь понять не мог.

Наверное все же придется возобновить неудавшийся альянс с Коржаковым. Коржаков, конечно, мелкая какашка (Лебедь путал слова "сошка" и "какашка"), но у него есть компромат, которого все боятся. Лебедь сам неоднократно наблюдал пугливую реакцию высших эшелонов власти, когда Коржаков доставал дубину компромата и начинал свирепо размахивать ею. Эшелоны резко тормозили, сбивались на запасные пути, сходили с рельсов под откос, из них выпрыгивали в одних кальсонах чубайсы и лившицы. Страх! Страх гнал их от искореженных рельсов... И только хитрый Лебедь догадывался, что дубина коржаковского компромата ни для кого не опасна, поскольку сделана из папье-маше.

Тут главное – определиться, кто кому будет подчиняться. Кто из них круче.

Лебедь щелкнул пальцами, давая знак банщику о начале спецпроцедуры. Лебедь умел щелкать пальцами очень громко. Это было жизненно необходимо, потому что не перекрыв щелчком грохот боя не вызовешь адъютанта и некому будет поднести спичку к сигарете.

В банное отделение вошел банщик.

– Приступать?

– Угу.

Банщик взял связку колючей проволоки и опустил ее в шайку с кислотой, чтобы стравить ржавчину. Это была не простая проволока. Опытный банщик знал, что требуется Лебедю. Проволоку он заготавливал только ранней весной сразу после того, как сойдет снег и обнажатся пограничные столбы. Дюжий банщик срезал только свежую "колючку", натянутую погранцами осенью перед первой снежной порошей. Хранил он отрезки проволоки свернутыми в бунты на чердаке в шайках с солидолом. Тем не менее во влажном климате пруты покрывались легким налетом ржавчины и перед употреблением банщик их маленько протравливал.

– Ну давай, чего возишься, – подстегнул Лебедь.

А банщик в ответ на это подстегнул Лебедя по спине и пошел охаживать его. Лебедь крякал и получал несказанное удовольствие, сравнимое, быть может, только с разрывом на спине фугасного снаряда калибра 76,2 мм.

– Вот за что я люблю русскую баню, равно как и финскую сауну, – сказал генерал. – За великое несказанное удовольствие, сравнимое разве что с разрывом снаряда калибра 76,2 мм.

– А ведь и обычные 30-миллиметровые снаряды неплохи, Александр Иванович, – подначил банщик, окуная жгут прутков в трехпроцентный раствор аммиачной селитры.

– Да брось! – вскипел Лебедь. – Это семечки, шрапнель дурная. Что мертвому припарки. Ты бы еще сказал: 14,5 миллиметров. Сорокопяточные снаряды и те слабоваты, а ты говоришь "тридцать"... Вот когда тебя по спине стомиллиметровкой шарахнет, вот это добре. Напалм также хорошо пробирает.

– Объемный взрыв еще, Александр Иванович...

– Да, объемный еще...

Александр Иванович любил иногда побаловать душу и тело объемным взрывчиком. Для этого он брал в баню красный баллон, каковым обычно вооружаются дачники, и после хорошей парилочки открывал вентиль и напускал из баллона полную баню газу.

– Аж глаза ест! – восхищался Лебедь крепостью газа и чиркал спичкой. В следующее мгновение огненный шар взрыва разносил баню в щепы, а изнутри огненного шара выходил ядреный Лебедь, сытно крякал и удовлетворенно потирал руки и ноги.

– Ох, хорошо. Душевно продрало, – так он обычно говорил.

Он гордился тем, что мог выдержать эту народную оздоравливающую процедуру. Не все выдерживали. Если, бывало, кто и рисковал зайти с Лебедем в газовую баньку, их кишки потом отскребывали от ближайших сосен. А Лебедь только делался звонче и густопсовее. А тех – разрывало! Так погиб Илюшка Пердяев, названный брат Лебедя. И Федотка Зарубин, лесничий местный. И Зосима Прикуп, и Панас Пятыгин, и Колька Валуй, и многие, многие еще... Не выдюжили.

– Ну как, Александр Иваныч, ощущеньице?

– Не херовое, – похвалил Лебедь. Херовых ощущений он не любил. Терпеть не мог, например, если возле крылечка его штаба вырастала какая-нибудь роза и начинала вонять на всю округу.

– Что такое? – строго спрашивал у подчиненных Лебедь. – Насрали что ли?

Подчиненные уже знали, в чем дело, и бежали срывать розу. Они были нежными слабыми людьми и плакали, когда уничтожали такую красоту, при том, что сами же по ночам поливали бедняжку, зная, что скоро начальник учует флору и велит разорвать ее. Но Лебедя подчиненные очень боялись и не смели перечить его самодурству. "Какая тварь! Какая жесточайшая тварь!" – плакали эти милые люди дергая мягкие лепестки тонкими заплаканными пальцами.

Еще Лебедь не любил, когда шел фильм про любовь. Во время некоторых особо слезливых сцен у Лебедя начинали ныть зубы, отчего-то возникала мощная отрыжка, и во рту становилось кисло.

Тук-тук-тук!

– Кто стучится дверь моя? – пошутил Лебедь и повернул голову к двери в парную. -Заходи!

В парную вошел адъютант-помощник.

– Товарищ генерал, прибыл Коржаков!

– Не вызывал, – задумчиво пробасил генерал.

– Гнать?

– Чего это он приехал...

– Гнать взашей?

– Вот уж кого не ждал...

– Гнать пинками?

– Ну что ты все "гнать" да "гнать"... Зови сюда.

– Есть.

– Стой! Ты почему казенные пуговицы не бережешь?

– Не могу знать!

– Я говорю, почему в парную заходишь одетый? Пуговицы окислятся.

– Так точно.

– Что так точно?

– Спорю.

Лебедь отвернул голову от помощника. Ну что с него взять, с педанта? Генерал на одну фалангу засунул указательный палец в правую ноздрю. Таким способом Лебедь думал. Дело в том, что все военные так делают. Это их обычный способ думать. Причем, вне зависимости от рода войск и подчиненности министерству обороны. Возьмите любого генерала ФСБ, начальника пожарной команды, военврача, командира железнодорожных или внутренних войск, – все они одинаковы в моменты просветлений.

Но на этот раз даже палец не помог Лебедю. Ничего он не придумал, потому что не смог. Оставалось ждать. Сейчас все само по себе прояснится.

Вошел Коржаков без трусов. Это неудивительно: даже депутаты и большие государственные деятели находятся в парной без трусов. Это просто обычай.

Банщик, не перестававший все это время наяривать лебедеву спину, положил связку колючих прутов рядом с тазиком и вышел. Он знал, что подслушивать государственные тайны нехорошо. Но ничего не мог с собой поделать – прислонился ухом к двери с другой стороны. Поэтому он слышал весь разговор, но об этом все равно никто не узнал: банщик был не из болтливых.

– Ну здравствуй, Коржаков! – сказал Лебедь.

– Ну здравствуй, Лебедь! – сказал Коржаков.

– Чего пришел, Коржаков?

– Дело есть, Лебедь.

– Какое дело, Коржаков?

– Важное дело, Лебедь. Альянс будем делать, однако.

– А чего это ты решил со мной альянс делать, что я тебе, девка красная что ли?

Таким образом Лебедь тонко намекнул Коржакову на то, что знает о его подъездах к Пугачевой. Но Коржаков был толстокожим и бесчувственным, поэтому намека не понял. Тогда Лебедь решил намекнуть потоньше.

– Это ты к девкам красным и рыжим с альянсами подъезжай. Усек?

– Почему к девкам? – опять не понял Коржаков.

Лебедь решил сделать намек еще менее тонким, но более прозрачным:

– Я говорю, за каким хером ты к Пугачихе подъезжал?

– Ах, это! – облегченно рассмеялся Коржаков. – Так к ней все подъезжали. И ты тоже. Но она предпочла нам всем Клинтяшку американского. Причем, непонятно по какой причине.

Лебедь вдруг почувствовал необычайное расположение к Коржакову, видно, опознав в нем родственную отвергнутую душу.

– Да-а, загадка, – протянул он. – Как полагаешь, что у нее с Клинтоном?

– Думаю, какие-то отношения. В Москве говорят, Пугачева разводится с Киркоровым и женится на Клинтоне. А Клинтон бросает свою жену Хиллари и свою любовницу – не помню, как ее зовут – и женится на Пугачевой.

– Пустые россказни! – махнул рукой Лебедь. – Такого быть не может. Не может богатая Пугачиха выйти замуж за нищего. Уж я ее знаю. Нет, здесь что-то другое. Тут пахнет большой политикой.

– Думаешь, тут замешан Ельцин?

– Думаю, без него тут не обошлось. Это ведь он все время талдычит: друг Билли, друг Билли... Вот они со своим другом Билли что-то и затеяли.

– А что, как считаешь?

– Обычно я считаю на калькуляторе. Но чаще всего этим занимается бухгалтерия, – Лебедь так упарился, что потерял нить разговора. С ним это иногда бывало. Он, что называется "завис". Коржаков знал такую слабость. В подобных случаях Лебедю для восстановления душевного равновесия и умственной полноценности нужно было спеть песню про птиц.

– "Птицы летят, птицы на юг летят..." – пропел Коржаков.

– "Не в землю нашу полегли когда-то-о-о, а превратились в белых лебеде-е-ей!" – подхватил песню про птиц Лебедь.

– Так я насчет Пугачевой... – напомнил Коржаков.

– А чего Пугачева... Пугачева теперь отрезанный ломоть. Надо самим альянс создавать. Только на берегу определиться, кто главнее. Кто сверху, а кто толкач.

– Я сверху!

– Почему это? Ведь я же умнее и популярнее!

– Кто умнее? Ты умнее?! – возмутился Коржаков. – Да ты, по сути, дурак!

– Не дурее некоторых бывших охранников. Запомни: яумнее!

– Ты дурак!

– Нет!

– Да!

– Нет!

– Да! Сто раз "да"!

– Тогда иди и делай альянс с другим дураком! – Лебедь решил больше не ввязываться в бесплодные дискуссии.

– Погоди, погоди, – опомнился Коржаков. – Ну к чему нам с тобой ссориться? Тем более, что ум в политике как раз не главное. Чего ж мы по пустяку спорим! Давай по существу. Я должен быть главным, потому что я круче.

– По какому такому существу?

– В политике главное не ум, а это... как это щелкоперы говорят... Херазма!

– Харизма, – поправил Лебедь.

– Да, и у меня пистолет больше.

– У тебя-а? Пистолет больше? Ну ты ваще!

– Че "ваще"? Че "ваще-то"?! Больше, конечно. У меня он вот такой! Нет, вот такой даже!

– А у меня вот такой!

– У моего и ствол длиннее, в принципе.

– Во-первых ствол длиннее у моего, а во-вторых у меня он и толще, и пули крупнее гораздо.

– А у моего магазин двухрядный!

– О, бля, удивил! У меня тоже двухрядный. Да еще получше твоего!

– Чем же получше?

– Да тем и получше! В мой двадцать патронов входит.

– А в мой двадцать пять!

– А в мой тридцать три.

– Ты же только что сказал, что двадцать пять!

– Я перепутал. Тридцать три.

– Тогда я тоже перепутал. У меня входит сорок патронов!

– Таких магазинов не бывает!

– Ты эти еврейские штучки брось! "Не бывает"! Это у тебя не бывает. А у меня бывает.

– Нет, самый большой магазин у меня, мне его делали специально на заказ, он совершенно нестандартный, поэтому я и забыл, сколько там патронов. К тому жеу меня и сам пистолет больше.

– Ну давай тогда померяемся! Давай пистолетами-то померяемся!

– Давай! Давай выйдем в предбанник и там померяемся. Только охрану удалим, а то неудобно. Взрослые люди все-таки.

– И банщика надо удалить!

– Да, и банщика.

Генералы вышли в предбанник и несколькими мощными ударами и пинками удалили охрану и банщика наружу.

– Ну, давай, показывай.

– Ты первый.

– Почему это я первый? Я же первый сказал!

– А я первый подумал!

– Чепуха! Мысль – экзистенциальна и потому твой тезис недоказуем в принципе.

– Ты че, дурак что ли? Мысль вовсе не экзистенциальна, а метафизична и проявлена, как в астральном, так и в ментальном плане.

– О, е-о-о! И этот человек еще охранял президента!.. Да мысль, как категория отражения, в какой-то мере присуща материи на любом уровне организации!

– Так, не буду спорить. Как говорится, уровень собеседника не позволяет вести с ним сколь-нибудь конструктивный диалог.

– Это про тебя!

– Нет, про тебя!

– Да ты вообще, бля, в буддизме ни хрена не понимаешь! Ты вообще ни в чем ни хрена не понимаешь! Для тебя философия – темный лес. А дляменя она ясная дорога.

– Иди в задницу по этой дороге!.. У меня вся философия от зубов отскакивает.

– А кто тебе по зубам дал?

– Не смешно. Я буддист не хуже Володи Яковлева из "Коммерсанта", только что не лысый.

– А почему ты не лысый?

– Чтоб пули в волосах застревали, я же генерал!

– Хорошая шутка. Только идиотская. Такими вещами не шутят.

– Ты еще скажи, что шутка – понятие экзистенциальное.

– Конечно! Как любая форма проявления мысли! Да ты бы хоть по поводу астрологии с генералом Рогозиным проконсультировался. Вместе же работали. Каждый день за водкой встречались.

...Правда. Генерал Рогозинбыл личным астрологом президента Ельцина. Ночами он сидел, составляя патрону гороскоп. А утром прибегал к Ельцину и приносил бумажку с выводами.

– Вам нужно сегодня скушать яичко вкрутую, Борис Николаевич, а то Альдебаранв Овне.

– Какой баран в говне? – спросонья спрашивал Ельцин.

– Звезда Аль-де-ба-ран, – четко, по слогам докладывал Рогозин. – Он, вернее, она – звезда, находится на данный момент в созвездии Овно... то есть Овна... в смысле, Овн.

– Чего ты там бормочешь?

– Созвездие так называется, Борис Николаевич, я не виноват. На небе звезды...

– Это я и так знаю. Открыл Америку! И не только на небе – на Спасской башне есть, и на других башнях звезды. Звезд вообще много. У тебя вон на погонах они. Сколько их там? Не много? Или на погонах тоже говно?

– Никак нет, Борис Николаевич! На погонах говна нет!

– А где есть?

– На небе... бр-р-р-р, отставить! В сортире, Борис Николаевич! А на небе – созвездия. То есть скопления звезд.