Текст книги "Подкравшийся незаметно"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8

Профессор Лебединский проснулся рано. За окном хмуро занимался серый питерский день. Северная пальмира тяжко отходила от ночных кошмаров. Низкое свинцовое небо давило и угнетало. Профессор надел пенсне и шаркающей походкой подошел к окну. В дальний просвет между домами ему открывалась Нева и кусочек «Авроры». Лебединский любил этот корабль. Ему казалось, что крейсеру и ему снятся одни и те же сны. Вернее, один и тот же сон.

Господи, как давно это было! Маленьким мальчиком профессор бежал по питерской улице в поисках хлеба и вдруг ткнулся головой в чей-то живот. Этот некто пребольно ухватил мальчонку за ухо.

– Куда бежишь, щенок?

– За хлебом, дядька.

– Ну-ну... А знаешь ли ты что-нибудь о пролетарской революции?

Тут только Лебединский поднял глаза. Сверху на него смотрел огромный рыжий мужик, рябой да одноглазый.

– Нет, дядька, не слышал, – признался мальчик.

– Еще услышишь, – пообещал мужик.

И он долго и страстно рассказывал мальчику о борьбе рабочих против мироедов, о несправедливости жизни, об угнетении и эксплуатации человека человеком. На всю жизнь запомнил маленький профессор тот разговор и мужика. И когда мужик ушел, мальчик оглянулся, ища кого-то, кто бы мог объяснить мальчику, кто этот удивительный мужик, перепахавший личность маленького Лебединского. Мимо как раз бежали солдат и матрос, стреляя на ходу.

– Стоять! – попросил мальчик защитников отечества. – С кем это я разговаривал?

– Здоровый, рыжий? – уточнил солдат, поправляя ружье.

– Ага, – кивнул малыш, утирая соплю.

– Дак это сам Ленин был.

Лебединский ахнул и чуть не сел на жопу.

– Как! Сам Ленин?!. А я думал, что Ленин маленький, лысый да картавый.

– Миф, – отрезал солдат и насторожился. – А чего он с тобой болтал-то?

Но мальчик ничего не ответил, теперь у него была своя сердечная тайна, одна на двоих с великим Лениным. Ленин попросил его взорвать царский крейсер на рейде, мотивируя это тем, что то, что плохо для царизма, хорошо для пролетариата и нужно желать поражениясвоему отечеству, если оно не социалистическое.

...Маленький мальчик с гранатой, появившийся на следующий вечер на пристани, не привлек внимания матерых лодочников, промышлявших перевозками по акватории туда-сюда. Много тут болталось разного люда. Никто не удивился также, когда мальчонка попросил, не привлекая внимания, подвезти его в ночик борту крейсера. Ну мало ли какие мысли в голове у мальчонки с гранатой в руке. Кряжистый лодочник только напружился и напыжился изрыгая ругательства из натруженного горла, когда узнал, что мальчонке нечем платить. Наконец, вволю отругавшись, он сипло спросил:

– Чем платить будешь, паскудина, еб твою мать?

Мальчонка не ответил. Его душила злоба на этого тупого жлоба, который даже не удосужился смазать маслом уключину старой лодки, и теперь она скрипела, привлекая к себе внимание береговой охраны. Профессор Лебединский сжимал в маленьком потном кулачонке гранату, подаренную Лениным. Какая низость – лодочник сейчас думает о грязных деньгах вместо того, чтобы думать о революции, о счастье всего народа! Если бы только он смог, если бы у него были силы, он ликвидировал бы этого прихвостня капитала в зародыше! Вот только где у него зародыш, у проклятого лодочника?

Стоп! До ведь он видел сегодня днем этого рыжего детину на рынке! Лодочник покупал мясо птицы и масло. Почему же он не смазал уключину маслом? Ведь масло у него было! Небось, все своим детям поганым скормил, мещанин проклятый. Ни грамма для революции не оставил, обывателишка, гнилой интеллигент, кровопийца, судовладелец, эксплуататор...

...А потом было предательство. Дозорный на вышке засек подозрительного мальчика на скрипучей лодке, доложил по инстанции, их благородия выслали катер и не дали справедливым замыслам Ленина осуществиться. Более того, хлопая холеной, не знавшей мозолей ладонью по трудовой попе мальчика, офицер, отнявший у него подарок Ленина, кощунствовал, говоря такие слова: "Твой Ленин – говно. Ленин твой – полное говно."

Этого предательства Лебединский лодочнику не простил. Позже, будучи уже молодым аспирантом молодой советской власти Лебединский столкнулся на Невском с постаревшим лодочником нос к носу. Лодочник, шедший с рынка с мясом птицы и маслом,не узнал в будущем профессоре того пацаненка, которого когда-то сдал царским властям. Но Лебединский-то его узнал! И проследил за лодочником до самого дома. И написал на него донос в ГПУ. И лодочник понес заслуженное наказание в виде 10 лет лишения свободы с последующим расстрелом. Собаке – собачья смерть, рассудил Лебединский. Потом он стал профессором и о лодочнике больше не вспоминал...

А теперь старенький опытный профессор работал аналитиком одного московского политика, имя которого слишком известно, чтобы его произносить вслух.

Старик прошаркал к столу и занялся заказанной ему разработкой стратегического плана. Ему нужно было ни много ни мало, разгадать главную тайну российской политики.

Лебединский дрожащей старческой рукой вывел в центре большого листа ватмана имя "Егор" и обвел его в кружочек. Немного подумав, он от "Егора" провел наверх линию к кружочку с надписью "Лигачев". Затем такую же линию от "Егора" нарисовал вниз к кружочку "Гайдар". От "Гайдара" неровная линия потянулась вправо к надписи "Гейдар", а уже от нее к небольшому квадратику под названием "Алиев". Так, уже что-то вырисовывается.

Ну-ка, посмотрим еще раз. "Лигачев" – "Егор" – "Гайдар" – "Гейдар" "Алиев". Что ж, "Гейдар" – вполне допустимое для азербайджанского языкаискажение фамилии "Гайдар". Могло быть и хуже, Кавказ все-таки, своя специфика. И, кстати, Алиев когда-то работал в КГБ, что тоже немаловажно. Так-так-так...

Егор – Алиев. Лигачев – Гайдар.

Да это же одно и тоже лицо!!!

Профессор Лебединский вспотел от пришедшей в голову догадки, быстро скомкал лист ватмана, бросил его в стоящий под столом металлический таз для сжигания бумаг и чиркнул спичкой. Пламя нехотя ухватило край плотной бумаги и начало медленно, но верно пожирать схему. Профессор поудобнее перехватил клюку. После того как догорит, нужно будет тщательно перемешать пепел. Он сам читал в газете, что сейчас существуют методики восстановления написанного по сгоревшей бумаге, если она не разрушена механически, не превращена в черную пыль, в пепел.

Только в пепел! А пепел в унитаз. Чтоб никаких следов! Профессор понимал, что носитель такой тайны, какую прознал сейчас он, долго не проживет. А профессор хотел жить долго, хотя ему было уже 95 лет, хотя он был болен раком, и за ним давно уже гонялась питерская мафия, которой он был должен около 20 тысяч долларов.

Глава 9

Гейдар Алиев проснулся рано. За окном вставало свободное солнце независимого Азербайджана. У Гейдара тоже по утрам вставало в душе и поэтому он чувствовал себя в чем-то родственным солнцу. «Я и солнце – два самосветящихся объекта, – думал Алиев лежа в кровати, имевшей размеры 4 х4,6 метра. – В отличие от планет, которые, как известно, светят отраженным светом, мы светимся сами. Во вселенной множество звезд и, должно быть, еще большее количество планет. Так и на Земле много людей светлых разумом, но еще больше людей протухших, которые потеряли светимость.»

Государственные размышления главы независимого государства прервал вежливый звоночек внутренней связи.

– Тормогазы кара богаз гол, шайтан? – по-азербайджански спросил Алиев. В узком кругу он иногда любил щегольнуть знанием родного языка.

– Кит ташак ка частушки-оглы, – вежливо сказал динамик голосом помощника.

Алиев вспомнил, что еще неделю назад он просил из-под земли достать ему какого-нибудь поэта-песенника, могущего сочинять частушки, чтобы потом с помощью спецслужб запустить эти частушки в народ для дискредитации своих внутренних противников.

– Кил мында.. Сейчас выйду, оденусь только, – Алиев снял ночной колпак расшитый платиновыми нитями.

Через полчаса он уже был в тронном зале президентского дворца. Помощник ввел усатого человека, на которого было жалко смотреть: усач был весь с ног до головы перемазан грязью.

– Это Дмитрий Быков, толстый русский поэт, – представил поэта помощник.

– Почему такой нечистый? – спросил Алиев.

– Так ведь гяур, – не понял помощник.

– Нет, я спрашиваю, почему такой грязный?

– А-а... Так вы же сами приказали достать из-под земли, – растерялся помощник. – Пришлось сначала закопать.

Алиев поморщился: сколь глупыйнарод достался ему в управление! Может, попробовать баллотироваться на пост президента России? Русские по крайней мере закапывать бы не стали. Просто пиздюлей бы навешали и все.

– Тебе объяснили задачу?

Быков кивнул.

– Ну тогда давай, сочиняй, – Алиев царственно развалился на троне.

– Значит, так, – задумался Быков, почесывая некоторые толщины тела. Э-э-э... Ну, например... Ну вот, например. Сейчас с выражением прочту.

Он поднял вверх руку и продекламировал:

 
Я скажу вам не тая:
Абульфаза Эльчибья
Придавлю, как воробья!
 

Алиев расхохотался так, что у него даже выступили слезы. И вдруг резко прекратил смех.

– Погоди! А где же выражение? Ты же обещал с выражением прочесть!

– Выражение?.. Пожалуйста: "Еб твою мать!"

– Вот это другое дело, – кивнул Алиев. – Обещанное нужно выполнять. Отвечать за свои слова. Ладно, дальше давай.

Быков снова вскинул руку:

 
Это что за пидорас?
А это Эльчибей Абульфаз!
 

Алиев снова расхохотался до слез.

– "Пидорас", говорит... Ой, не могу...И складно, главное... Эльчибей пидорас. Ох, смешно... Еще! Еще давай!

Воодушевленный успехом, Быков вновь по-ленинскизадрал руку:

 
В вендиспансер Эльчибей
Притащил свой гонорей!
 

От хохота Алиев начал потихоньку сползать с трона.

– Ну, уморил, щелкопер! Ну, я не могу!.. Ой, ой... Заболел, говорит... Ох, ха-ха... Триппером... А ну, еще!

 
Абульфаза Эльчибья
Посылаем мы к свиньям!
А Алиева Гейдара
Мудрецом зовут не даром.
 

Алиев хохотал без перерыва, утирая слезы:

– Этот, говорит, мудрец... Ха-ха... А того – к свиньям... Ха-ха-ха... Еще давай, гений!

Быков крякнул, прокашлялся и уже более уверенно зачитал:

 
У Абульфаза Эльчибея
Мозгов не больше,
чем у курицы в жопе!
 

Новый взрыв хохота сотряс престарелое тело диктатора.

– А-а-а... о-о-о... Чем, говорит, у курицы... Уморил, подлец.

Внезапно Алиев оборвал смех, спросил подозрительно:

– А почему не складно?

– Белые стихи. Верлибр, по-научному, – не растерялся поэт Быков.

– Да? А петь их можно?

– Ну разумеется! – горячо воскликнул поэт Быков.

– Тогда ладно, – Алиев хлопнул в ладоши. Вбежала челядь. – Так, гения накормить, наградить шубой с моего плеча.

Быков обратил внимание, что челядь на мгновение замялась. Это не укрылось и от острого глаза диктатора.

– Ну что еще? В чем заминка?

Челядь переглянулась. Наконец помощник решился:

– У вас нет шубы. Осмелюсь напомнить: Азербайджан достаточно теплая страна. В холодное время вы носите турецкую кожаную куртку с меховой подстежкой на молнии. Но ее мы отдать не можем: она единственная.

Алиев пожевал губами.

– А трусов у меня сколько?

– О, трусов у вас немеряно!

– Хорошо, подарите ему трусы с моего... э-э, с моего э-э... Как это по-русски?...

– Плеча, – подсказал помощник.

Диктатор поморщился.

– Может, ты и носишь трусы на плечах, а я их ниже надеваю.

– Это просто идиоматическое выражение. Главное, что со своего тела.

– Ну ладно, как знаешь. Пускай с тела. Трусы с тела. Главное, чтоб телом пахли. Кстати, давно хотел спросить – а кто мне стирает трусы, носки и майки, достаточно ли проверенный человек?

– Докладываю: трусы и другое нижнее белье вам стирает Алла Борисовна Пугачева.

– Как так? Сама? – не скрыл удивления Алиев.

– Ну не сама, конечно, у нее женщина одна приходящая стирает. Вместе с хозяйскими шмотками – и ваши трусы.

Алиев на некоторое время задумался.

– Н-да, хорошо это мы русских умыли... Но зачем так далеко отсылать? Ждать же долго.

Помощник в волнении почесал кончик носа.

– Ну не так уж и долго. Самолетом "Азербайджанских авиалиний" отправляем. День туда, день там, день обратно. Не очень удобно, конечно, но зато какова операция! Маленький не зависимый ни от кого Азербайджан так унизил и подставил великую сверхдержаву!

– Да, здорово. А Москва знает?

– Нет, конечно, это же секретная операция, разработанная нашей разведкой. Если Кремль узнает, они это дело немедленно прекратят, приставят к Пугачевой свою прачку из ФСБ или из службы военной контрразведки. Но это крупнейшая и самая удачная наша операцияза последнее время. Все остальные операции нашей разведки пока провалились. Мы ведь, в принципе, молодая нация, разведку только ставим еще, учимся. И уже такой успех! Задействовали наше землячество в Москве.

– Всех участников операции втайне наградить "Орденом солнечного Азербайджана", но сами ордена не выдавать. Пусть хранятся у меня в сейфе. Нечего золотые вещи всяким оборванцам раздавать. Все равно пропьют или продадут за гнилой лаваш... Ладно, значит, этого, – Алиев указал на молча слушающего поэта Быкова, – накормить, все частушки переписать, выдать трусы, – я сейчас схожу сниму, – наградить тоже орденом, но орден не выдавать. Все свободны...

...Над независимым Азербайджаном свободно вставало вольное солнце...

Глава 10

Почерневший от переживаний банан хлюпко врезался в лицо Анпилова и бессильно опал, оставив на лице непримиримого вождя нечто жидко-осклизлое.

Анпилов хотел выругаться по-трудовому, по рабоче-крестьянски, но сдержался, потому что вокруг были дети. Собственно, один из этих детей и бросил банан к нему в клетку. Утирая натруженное за день лицо от остатков заморской дряни, Анпилов посмотрел на мальчонку. Так и есть – типичный представитель московско-лужковского зажравшегося буржуазного класса толстый мальчик с наглой улыбкой боя, хозяина жизни.

После компрадорских гонений и оппортунистических разоблачений в продажной прессе Анпилова нигде не брали на работу, предполагая, что на рабочем месте он может что-нибудь спиздить и унести к себе домой. Поэтому Анпилову пришлось устроиться в зоопарк обезьяной.

Анпилов теперь называл себя пролетарием шоу-бизнеса. Платили, конечно, не много, а рабочий день – ненормированный. Зато кормежка бесплатная и есть можно без ограничений. Наоборот, питание на глазах у посетителей сугубо поощрялось, поскольку зажравшимся московским детишкам очень нравилось, когда животные едят.

– А если я ужру больше пайки? – спросил Анпилов при устройстве на работу.

– Ничего страшного, – успокоила его пресс-секретарь зоопарка Наталья Истратова. – Еще дадим. Кормежка животных выделена в московском бюджете отдельной строкой. Жрите хоть до усеру. Кстати, туалет для работников зоопарка и зверей – бесплатный. Можете ходить в уголок клетки, там есть специальный сток. И по-маленькому, и по-большому, и покакать. В другом углу развлечения – старая автомобильная покрышка на канате.

...Так началась работа маленького Виктора в большом зоопарке. Хотя клетка Анпилова была не на самом виду, он пользовался определенным успехом. Мамы без конца подводили лопоухих и конопатых противных детишек к его клетке. И дети, шлепая омерзительными губами, читали по складам надпись на табличке: "Грязный московский коммунист (anpilus debilus skotina), ареал обитания – трущобы. Питается отбросами буржуазии. Верхи не могут, низы не хотят."

Анпилов, раскачиваясь от пролетарского гнева к эксплуататорам, ходил из угла в угол клетки, на виду у публики опорожнял кишечник в цементный водосток и, бия себя в грудь, периодически требовал самку. Он остро ненавидел этих сытых детишек, которые по-хозяйски свесив ножки сидели на папиных шеях, а сами ни гроша не заработали. И даже в красных девчачьих бантах Анпилову чудилась великая издевка над красным знаменем борющегося пролетариата. "Малолетние бляди! – думал Анпилов глядя на первоклассниц с огромными бантами. – Вырастут и уже через пару лет пойдут ублажать компрадоров, продающих трудовые сбережения акулам капитала." Совсем по-другому он относился к честным давалкам с рабочих окраин, которые бесплатно обслуживали физиологические потребности членов партии. Этих пожилых и не всегда трезвых женщин в синих халатах, со спущенными хлопчатобумажными чулками он называл работницами тела и искренне уважал за то, что они не продавали его (тело) предателям, прихвостням и двурушникам.

Но более всего Анпилова распирало от ярости благородной, вскипавшей как волна, когда в очередной раз перед клеткой возникала хрестоматийная кепка столичного мэра. Лужков всегда приходил в сопровождении каких-то продажных чиновников, наживших миллиарды на народном горе. Они неслышно переговаривались и смеялись, показывая пальцами на Анпилова. Анпилову было горько, потому что за спинами этих преступников он видел миллионы и миллионы обездоленных пролетариев, у которых отняли последнюю надежду на самое лучшее. И он ничего не мог с ними сделать, сидя в клетке, впрочем, как и будучи на воле. Правда, вскоре он нашел способ выказать им свое презрение и превосходство. И как ни странно, помогла ему в этом лужковская прихлебательница, принимавшая его на работу, – Истратова. Она, чтобы Анпилов не скучал и лучше вживался в образ, подарила ему книгу про обезьян. Там Анпилов и вычитал, что в обезьяньих стадах главный самец, показывая подчиненным самцам свое превосходство и одновременно угрожая, демонстрирует им эрегированный половой орган. То есть член. "Так вот почему при советской власти каждый первый секретарь обкома вербально демонстрировал всем подчиненным свои первичные половые признаки! Ведь мы же тоже приматы!" догадался Анпилов. С тех пор он так и делал.

Как только возле клетки возникала мэрская кепка, Анпилов, выпячивая вперед тазобедренную часть, демонстрировал мэру и его свите красный детородный орган. Чтобы демонстрация происходила по всем правилам науки о приматах, орган должен был быть непременно в угрожающем состоянии. Именно этого поначалу Анпилов добиться не мог. Его нижнее "я" никак не желало подчиняться властным командам верхнего "я". Анпилов попробовал во время демонстрации усиленно думать о половых актах приматов, надеясь, что это возбудит его. Срабатывало не всегда. Тогда Анпилов стал каждый раз представлять себе различные соблазнительные картинки – повешенного Чубайса, волну народного гнева, памятник Ленину. И дело наладилось. В дальнейшем представления соблазнительных картин уже не занимали много времени, поскольку у Анпилова уже выработался условный рефлекс на кепку мэра. Богатырь Анпилова занимал боевую позицию сразу, как только кепка начинала мелькать за кусточками.

Мэр поначалу не очень тревожно реагировал на выходки этой обезьяны в клетке. Но потом стал задавать вопросы. Работники зоопарка помявшись, объяснили, что обезьяна просто видит в Юрии Михайловиче соперника, что и вызывает подобное ее поведение.

– Соперника на пост мэра? – уточнил Юрий Михайлович. – Или на пост президента?

– Нет. Обезьяны вне политики. Видимо, этот самец видит в вас конкурента на самку, – высказал предположение кто-то из свиты.

Юрий Михайлович крякнул. "Нужно будет попросить Куликова провести негласную слежку за женой," – подумал он, а вслух демократично пошутил:

– А я-то думал макак протестует против возвращения России Севастополя.

Приближенные мягко рассмеялись шутке.

– Но вообще-то говоря, – посерьезнел мэр. – С этим нужно что-то делать. Дети же ходят. Не дай бог увидят, что у животных тоже есть секс. Пора наконец разобраться с засильем эротики на московских улицах. А то куда не глянешь – везде голые глянцевые бабы! Непорядок! Разве бабы бывают голые, я вас спрашиваю!

Лужков вопросительно обернулся к кому-то из свиты.

– Да ни в жизнь, – бодро ответил товарищ. – Я, например, ни разу в жизни голой бабы не видел. Надеюсь, что и вы тоже. Просто безобразие.

– Это верно, – поддержал мэра проходивший мимо солдат Говорухин и кивнул на грозно раскачивающийся багор Анпилова. – Наши предки как-то размножались безо всех этих штук, всей этой эротики, понимаешь, – и ничего! Вырастили нас, здоровых бугаев, которые бабы голой не видели. А то устроили, понимаете, р-р-разврат! Так жить нельзя.

– Вот он, голос народа, – одобрительно покивал мэр вслед уходящему строевым шагом полысевшему в баталиях солдату Говорухину. – Нужно запретить этот секс. Необходимо оберегать нравственность народа от народа, который, неразумный, покупает все эти пошлые журнальчики и развращается. Нужно охранять наше детство. А то, не дай бог, дети вырастут да начнут сами сексом заниматься! Что же это будет!..

– Я бы вообще всему народу яйца отрезал, – горячо поддержал линию мэра его заместитель.

– И мне тоже? – Не понял мэр.

Заместитель стушевался.

– Да нет, Юрий Михайлович. Я имел в виду только народ. Зачем ему яйца? Зря только болтаются без пользы. А вам, конечно, яйца нужны. Вы же мэр города!

– Ну ты все равно перегнул палку, – погрозил пальцем мэр. (При слове "палка" заместитель густо покраснел.) – В прежние времена я бы сказал, что это чистой воды оппортунизм. Так огульно нельзя. Всем – яйца... Нет, нужно выделить определенные места в городе, где люди с яйцами могли бы их отре... тьфу ты!.. покупать эротическую продукцию.

В это время к группе сановников вернулся престарелый солдат Говорухин. Видно, наболело у человека, решил-таки высказаться до конца.

– Я считаю, – поднял палец воин, – что услугами женщин и всякой порнографией пользуются только слабоумные извращенцы. Они запираются в кабинках и дрочат, дрочат, дрочат, дрочат, дрочат...

Рука солдата непроизвольно сжалась в кулак, а глаза затуманились воспоминаниями далекого детства и близкой армии.

– Разве приличная мать-героиня или доярка-рекордистка, надаивающая по дюжине гектолитров из каждой сиськи, разденется догола в журнале? Нет! Разве любая приличная женщина разденется догола в журнале? Нет! Разве можно себе представить, что, например, достойнейшая женщина всех времен и народов Пугачева вдруг оголит свои телеса для услады взоров импотентствующих мужчин? Нет! Достоинство надо иметь. У голой женщины нет достоинства. Потому что все ее достоинство – в трусах, лифчике и другой одежде.

– Кстати, насчет Пугачевой, – Лужков щелкнул пальцами. – Пугачева затеяла свою игру. У нее какие-то дела с Лебедем, этим портупейным художником. Далеко пойдет баба. Любит военных.

Мэр оплошал: он не должен был вести политических разговоров при посторонних. Заместитель мэра тут попробовал исправить оплошность, удалив настойчивого солдата.

– Между прочим, а почему у вас ремень на яйцах? – он ткнул пальцем в пряжку Говорухина.

– Так я же дембель. Мне положено.

– А что это ты сегодня все о яйцах, да о яйцах? – спросил Лужков, не понявший своей промашки.

– С утра не ел ничего, – попытался вывернуться заместитель.

– А я думал, музыка навеяла, -улыбаясь кивнул мэр в сторону ритмично колотящего в грудь Анпилова с разгоряченным достоинством. Анпилов гулко ухал и старался осмыслить сказанное проклятыми капиталистами и их прихвостнем в солдатской шинели.

Он уже сделал кое-какие выводы. А именно: Пугачева нацелилась на президентское кресло. Господи, что же делать-то?!. Теперь он точно не будет президентом России! А жаль. Уж он бы показал всем этим, понимаешь, россиянам, как надо управляться со страной. Он бы показал им... Уж чего-чего, а показывать теперь он умел хорошо. Только кепкой помаши...

Но кепка ушла в сопровождении свиты, и богатырь Анпилова бессильно опал, как гнилой банан.