Текст книги "Подкравшийся незаметно"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 30

Ах, как он ошибался! Пугачева, утомленная звонками политиков, валялась на полу в неестественной позе и не помышляла о мировом господстве. Когда ей было плохо, и одолевала тоска-кручина, Пугачева всегда валилась на пол в чем была и где была. Некоторые даже думали, что у нее это обморок или обморожение. Но люди знающие Пугачеву (она ласково называла их свитой) понимали, что певица просто устала и не нужно ей мешать или не дай бог поправлять неестественную позу, в которой она падала на пол. На самом деле Пугачевой было удобно так лежать, ее организм сам выбирал положение, в котором все его системы наилучшим образом справлялись с накопившимися информационно-энергетическими ошибками. Да, представьте себе, у Пугачевой тоже был организм, со всеми вытекающими и вываливающимися из него последствиями еды и питья. Иногда организм заболевал, и Пугачева лечила его по всяким дорогим врачам. Она берегла свой организм, ибо находилась внутри него. Он служил как бы домиком для певицы. Маленьким, уютным домиком, из которого она временами выглядывала наружу и говорила миру какую-нибудь гадость. Например:

– Чтоб вас всех птички обкакали!

Или:

– Не сею, не жну, а хорошо живу.

Не всем нравились пугачевские сентенции. Но все терпели эти выходки, потому что она была очень богата и могла нанять сколько угодно киллеров, чтобы убрать неугодных. Иногда даже складывалось впечатление, что Пугачева центр мирового зла. Но после того, как подъешь возле помойки недоеденную Пугачевой икру, такое ощущение пропадает.

Короче, Пугачева валялась в неестественной позе на полу собственной квартиры. Упала она на пол исключительно потому, что позвонил Анпилов и сказал, что за ее красный электорат он готов расцеловать ее губами, что он любит краснющие здоровенные электораты. Пугачева представила себе откляченные губы Анпилова и сразу отвалилась от телефона, как пиявка насосавшаяся крови. Даже телефонную трубку не успела повесить. Упала и отдыхает.

Одна нога завернута, другая на стенке, ручки заломились, глазки съехались к переносице, а губы собрались в уточку и бормочут околесицу: "Диги-диги-ду, приехали мужички на ярмарку, электорат, электорат, электо... моя творческая индивидуальность, Борисоглебск – город-герой, откуда бысть пошла еси, русская земля, вечно ваш, с прискорбием сообщаю, о преждевременной кончине, еще один интегральчик возьмите пожалуйста, они у нас хороши, на диво хороши..."

Вскоре все организменные системы пришли в норму, Пугачева крякнула, издала громоподобный рык и встала на ноги, а потом уж и на пол. Пальцы ее на руках непроизвольно сжались в два кулака, а на ногах пальцы сжались в два ножных кулака, как у обезьян, коих не зря называют четырехрукими существами. Обезьяны лазают и прыгают по деревьям при помощи рук и хвоста и питаются растительной пищей, преимущественно дикорастущими фруктами и овощами. Они легко поддаются дрессировке, в отличие от Пугачевой, которая дрессировке не поддается, а только знай жрет икряную подкормку.

Пугачева упруго положила на все сразу, а уже конкретно – телефонную трубку на рычаги. И тут же раздался звонок.

– Хули еще надо? – чуть грубовато спросила Пугачева.

– Алла Борисовна, я вас узнал! – раздался в трубке тонкий, но явно мужской голос.

– Это кто там еще?

– Это я, Станкевич.

– Как, тебя уже выпустили из тюрьмы? – не сразу сориентировалась во времени Пугачева.

– Станкевича никакие стены не удержат! – хвастливо сказал Станкевич, потому что его не могли удержать никакие стены: по опыту он знал, что там, где есть стены, есть и дверь. Он всегда выходил через дверь. Но вообще-то он врал, поскольку сидел не в тюрьме, а в Варшаве, куда специально уехал, спасаясь от параши. Отчего-то не любил Станкевич параш. Как войдет в какую-нибудь комнату или залу, где параша, так сразу делается брюзгливым, морщится и интеллигентно намекает: "Блядь, ну и вонища, у вас тут стоит! Насрали что ли?"

Со Станкевичем у Пугачевой много чего было связано в жизни, только она никак не могла припомнить, что именно.

– Ну, чего хочешь, сынок?

– Я решил выдвинуть свою кандидатуру на выборах в президенты.

– Молодец, хороший мальчик.

– Я уже не мальчик, помните мы с вами...

– А-а-а, вон оно что, а я все думаю, что нас связывает!.. Ну хорошо, не мальчик. Так что ты хочешь, не мальчик, но муж?.. Вы все считаете, что если планируете выдвинуть свою кандидатурку плохонькую, то вы уже супермужчины, и тетя Алла должна отдать вам свой электорат! Какие же вы, мужики, все одинаковые!

– С вашим электоратом я бы горы свернул, Алла Борисовна!

– Лучше шишку свою сверни набок.

– Какую шишку? – растерялся мальчикоподобный политик.

– Которой ты собираешься мой электорат пользовать.

– Голову что ли? – не понял Станкевич.

– Видимо. Тебе только с головой туда и лезть, малыш... Короче – ты не первый по этому поводу звонишь, и я всем отказываю. Тебе тоже. Еще вопросы есть?

– Печально, Алла Борисовна, печально. Страна и родина вам этого не простят.

– Это уж точно! – цинично усмехнулась Пугачева плоской шутке Станкевича.

А он вовсе не шутил. После того, как Станкевич хитро избегнул срока, он хотел получить президентство, чтобы самому всех сажать, а самому не садиться.

Его преследовали несправедливо! Никаких взяток Станкевич не брал, кроме десяти тысяч долларов. Он любил народ и больных детей. В благодарность больные дети нанесли ему мешок денег, среди которых и оказались те самые пресловутые десять штук грина. Вот неудача! Сбежав от преследования органов в Америку, Станкевич пытался там через своих друзей в правительственном лобби организовать ядерный удар по России. Это не получилось. Тогда Станкевич поехал в Варшаву к землякам. Там он пытался ускорить вступление Польши в НАТО с последующим объявлением войны России. И этот номер ему обломило. А че делать дальше, Станкевич придумать не мог. Пришлось практически без боя сдаться польской дефензиве и сигуранце.

Когда-то мама рассказывала Станкевичу сказку про Колобка. Колобок был крутой и всех посылал. Зайца, волка, медведя он внаглую послал. "Но на всякую хитрую жопу, сынок, – говорила мама, – найдется свой хуй с винтом."Нашлась проруха и на Колобка. Лиса его съела, Станкевича. Рыжая чубайсообразная лиса...

Но вот Станкевич остался там, по другую сторону провода, а Пугачева по эту. На этой стороне было явно лучше. На той стороне была потенциальная тюрьма да грязные шпалы этапов и пересылок, а на этой... На этой – черная икра, золотой телефон и огромный изумруд Шакья-Муни. Пугачева любовно огладила изумруд, подышала на него, протерла мерлушковой тряпочкой. Господи, как хорошо жить! И жить не в тюрьме!

Пугачева удовлетворенно достала с полки книгу и погрузилась в чтение. Книгой оказалась Библия. Пугачева внимательно прочла титул. Она всегда читала титульный лист, прежде чем углубиться в содержание произведения. На титуле было написано: "Библия. Необычайные приключения первобытных людей, полные опасностей и жгучих тайн." Что ж, весьма недурственно.

Послюнявив палец Пугачева перевернула листики и начала чтение с середины. Первая строка сразу же завлекла ее...

"– Ах, мы остались одни! Трахни меня, папа! – взмолилась дочь Лота.

– Я не могу! – ответил старик в сильнейшем волнении.

– Но почему?! Почему?! – заламывая руки закричала дочь.

– Потому что мы родственники, – роняя слезы говорил Лот.

– Но если Богу было угодно погубить весь наш город лютой смертью за грехи, то как же нам теперь размножиться без мужчин, если остались только ты, я да сеструха моя?! Овладей мною тотчас же!

– Не могу, не могу, это тоже грех! Грех кровосмешения! – рыдал старик.

– Но грех кровосмешения меньше, чем грех кровопускания! А погубить весь наш род, не размножив его суть то же кровопускание! О!

– Ладно, но запомни – я иду на это с тяжелым сердцем! – воскликнул Лот и овладел белесым телом своей единоутробной дочери. Он был пьян и не отдавал отчета в своих действиях. Сестры нарочно напоили его и поочередно овладели его телом, хотя со стороны казалось, что это именно он овладевает их туловищами. Но нет! Не таков был святой праведник Лот!

С той поры семя Лота размножилось, и его стало как грязи."

Прочитав этот кусок, Пугачева всплакнула. Она любила чувствительные романы. Но все-таки что-то осталось тут для нее непонятное. Наверное, нужно было начинать читать сначала. Рыжая женщина перелистнула несколько страниц и вновь углубилась в чтение.

"– Идите и убейте всех! – Велел господь Иисусу Навину.

Навин был простой человек, пошел и убил. Он и его ребята вырезали целый город, всех женщин изнасиловали, детей умертвили и скотину их тоже умертвили. Потому что Господь захотел умертвить и скотину. Кстати, женщин после использования по назначению, Навин тоже умертвил как скотину. Это было весьма богоугодное дело, и так надо всегда впредь поступать."

Пугачева заскучала: про войну она читать не любила и начала искать места про любовь. Таких мест оказалось много. Через страницу кто-то кого-то трахал. Как правило, отец трахал свою дочь или козу. Но встречались и нормальные половые акты по большой и чистой любви. Особенно Пугачеву поразила история про одного престарелого царя, который отымел маленькую девочку-подростка. После каждой истории траха следовали длинные списки размножившихся как грязь евреев.

Увлекшись очередной сексуальной историей с кровавым концом, Пугачева так переволновалась, что даже уснула. Ее тяжелая голова упала в раскрытую книгу, и спящая певица засопела, сладко чмокая губами, как бодрствующий Гайдар.

Спи, милая...

Глава 31

Явлинский был евреем. Он нисколько не скрывал это и совершенно не стеснялся. Приходил и прямо так и говорил: «Я еврей! А что, не нравится?». Все терялись, смущались как бы даже и начинали убеждать Явлинского, что никто против его национальности ничего не имеет.

– Как это не имеет?! – возмущался Явлинский. – Сами, небось, думаете: вот, пришел жид проклятый, ферфлюхте юде. А говорите, что не имеете ничего против. Это просто ханжество! Имейте же совесть сказать то, что думаете. Не бойтесь пострадать за убеждения.

Но все боялись говорить Явлинскому ту правду, которую он так хотел услышать, потому что знали – в детстве Явлинский начал занимался боксом. К юности он уже мог свалитьударом кулака годовалого бычка. В зрелом возрасте Явлинский увлекся карате, получил черный пояс девятого дана и ударом пальцев запросто вышибал глаза. С виду легким ударом ноги или руки он гнул на 90 градусов железные ломы. Это страшный человек.

Именно поэтому люди за версту обходили Явлинского. Как только Гриша выходил во двор, ребята шумели: "Ата-а-ас!!!" Двор вымирал. Явлинский уже привык к этому и потому несказанно удивился, когда однажды увидел, как одна красивая девушка не убежала со двора, подтянув юбку, а осталась на месте. Она была просто глуховата, но Григорий-то этого не знал! Он отнес необычайный поступок девушки на счет ее смелости и удивился. Его задела такая вызывающая позиция... Читатель уже ждет, что именно эта девушка стала потом женой Явлинского. Что он долго лечил ее от глухоты, а она его от агрессивности, и в результате все стало просто чудесно, и они стали жить и добра наживать. Я понимаю чаяния читателя. Но увы, жизнь гораздо проще и совсем не похожа на сказку про Золупушку или как ее там, Золушку что ли...

А правда такова, что удивленный нахальством пришлой девушки, Явлинский решил померяться с ней силой, подошел и рванул на своей груди застиранную майку. Он ожидал от соперницы адекватных действий, но не дождался: девушка не могла порвать свою футболку, поскольку тогда бы обнажилась ее грудь, завиднелись соски, и девичья честь была бы посрамлена. Ведь по молодости девушка еще не носила лифчик, так как ее грудь и без того была твердой и упругой. Кстати, развеем миф о том, что лифчик укрепляет и отверждает грудь. Ничуть не бывало! Грудь не эпоксидная смола, а лифчик не отвердитель. Он только создает иллюзию, что грудь стоит. На самом деле, при снятии лифчика эффект пропадает – грудь просто падает на пол.

Хотя вообще-то Явлинский любил хорошее нижнее белье. Он просто балдел, когда видел трусы из ажурной мешковины или чулки из того же материала. Эта любовь к мешковине у хулигана шла из подсознания. Все приятные воспоминания жизни были связаны у Явлинского с мешковиной. В юности он грузил мешки с картошкой. Мать его была прачкой и стирала солдатские вещмешки, а отец работал на мешкопошивочной фабрике, поэтому дома всегда было полно мешков и мешковины. Не подумайте только, что отец хулигана воровал мешки с работы. Нет, он уносил с работы работу! Явлинский-старший настолько любил свою работу, что даже продолжал делать ее дома, во внерабочее время. Для этого ему и приходилось брать с работы мешковину и ночами чудесным образом превращать ее в прекрасные мешки. Кстати, насчет чудесного образа...

Была у Явлинского-старшего небольшая иконка, чугунный образок, который достался ему по наследству от предка Ильи Муромца, славившегося на весь Муром пьянками и безудержным бахвальством. Говорили, что эту иконку подарил Илье Муромцу сам Сергий Радонежский в честь победы Дмитрия Донского (Ди-ди, как ласково звала московского князя жена Сергия) в Куликовской битве. Нет, тут положительно необходимо отступление!..

Когда татары на своих низких лохматых степных лошадках, похожих на табуретки, впервые приехали на Русь и привезли с собой в обозе многочисленные дары, русичи встретили их угрюмо. Покидав дары на свои телеги, русичи молча развернулись и уехали. Татары, среди которых было много монголов, растерялись. Но юродивые на обочине объяснили им, что русские приняли их хорошо, остались довольны подарками и даже прозрачно намекнули, что неплохо было бы еще подвезти.

– Как? Каким именно образом намекнули? – спросил подавленный предводитель мирных монголов Чингиз-беспощадный.

– Не избили – раз, – звеня веригами ответил прокаженный кастрированный дурак. – А во-вторых, главный русский – Владимир Красное Солнышко, когда грузил куски золота на свою кибитку, буркнул под нос: "Ажно како есмь вельми хоцца." Это значит, что он еще хочет от вас золота. Собственно, потому русичи вас и отпустили, чтобы вы имели возможность съездить еще за золотом.

И каждый раз, когда татары купно с монголами приезжали на Русь с золотом и богатствами, ненасытные русские бранили их за малое количество и требовали еще. В последние поездки даже участились случаи избиений русскими людей монгольской национальности. Много веков стонали татары под игом Руси, везли пудами золото и сибирских соболей сороковичок. Татары стонали, а русичи только зело смеялись:

– Выдь на Волгу – чарльстон раздается!

И после этой нелепой шутки пускались в пляс вприсядку, высоко подкидывая ноги в красных сафьяновых сапожках. А слепые гусляры, размахивая сивогривыми головами, лабали им мелодии. Вволю наплясавшись, лесные братья пили медовуху и гоняли узкоглазых по берегу Калки. Некоторые, особо озабоченные, даже сымали порты и носились за тщедушными "монгольцами" с криками:

– Вот вам Калка, а вот вам палка!

Сам Чингиз-бесстрашный предпочитал не ездить на Русь с данью, а посылал послов, так называемых баскаков. Однажды с послами случилась пренеприятнейшая история. Русичи положили их на землю, прикрыли сверху досками и уселись на эти доски пировать. Некоторые баскаки померли. После этого терпение монголов лопнуло, и визирь Чингиза Батый написал русскому князю и сунул на подпись Чингизу отчаянно смелый ярлык следующего содержания:

"Великий Княже!

Дошли до меня слухи, что некоторые мои баскаки померли от вашего пира. А ко мне с воем и плачем прибежали чада и домочадцы покойных неудачных баскаков. Это, конечно, неприемлемо. Чад и домочадцев я наказал боем, заставил пить айран, но и тебе, светлейшийстарший брат мой, хочу малость попенять: негоже баскаков морить, ибо кто же тогда тебе будет возить нашу дань – золото, соболей, пеньку, узкоглазых девок?!. Мой народ мечтал бы о том, чтобы как можно меньше баскаков погибало на твоих милостивых пирах, а как можно больше привозили дани.

Заранее благодарен, твой младший брат Чингиз."

Возмущению русского князя не было предела: этот недочеловек, проклятый нацист еще смеет называть себя его братом!!! Сроду у него не было таких братьев-уродцев! На всякий случай Владимир Красное Солнышко даже уточнил у матери, не рожала ли она такого чингиза. Глупый вопрос. Не рожала. Тогда Владимир решил крепко проучить самозванца. Князь дал поручение своему сыну Дмитрию Донскому устроить погром "в лежбище котиков", как он говорил. То есть учинить резню татар и лиц монгольской национальности. Донской наточил засапожный нож и пошел за благословением к Сергию Радонежскому. Сергий как раз принимал ванну в окружении наложниц-кореянок, присланных в подарок Чингизом-беспощадным. Услышав про резню, он загорелся:

– Давно пора! Житья уже не стало от этой сволочи. Завалили, блядь, своим дерьмом, некачественными товарами всю Россию, понимаешь! Удушили отечественного производителя напрочь... Благословляю! Иди и перемочи их всех. Я даже дам двух быков из своей охраны, которые тебе помогут.

Когда Донской увидел Пересвета и Ослябю, он прослезился: это были вылитые Чук и Гек! Оба монаха страдали прогрессирующим слабоумием, за что им, собственно, и дали такие недоделанные имена. Зато это были очень мощные парни с крепкими кулаками.

Втроем – Дмитрий Донской и два дебила – русичи отправились в Монголию, в город Караван-Сарай, столицу кочевого народца. Что они там устроили, это может описать только "Московский комсомолец" в рубрике "Срочно в номера!" под каким-нибудь таким заголовком, типа – "Скоро всем татарам будут отрывать половые органы", или "Группа маньяков заразила СПИДом монгольское войско", или "Сбежавшие от врачей олигофрены загасили очаг цивилизации".

...Вот так была свергнута тысячелетняя татаро-монгольская электрификация плюс советская власть всей страны. Илья Муромец и группа "Монгол-Шуудан" в битве народов не принимали никакого участия. Но уж больно нравился Илья Муромец Сергию Радонежскому! Когда Сергий был молод, он тоже воровал с огородов тыквы и докуривал бычки старших товарищей. Это уж потом он пробился в начальство, поднялся в деньгах и смог покупать магазинные сигареты, а не курить самокрутки да козьи ножки. Сергий был хорошим начальником, он не давил на подчиненных досками во времяпиров, не гасил о чужие лбы сигареты, не использовал секретарш в качестве объекта сексуальных домогательств. За это его и признали святым Варфоломеем и периодически устраивали в его честь карнавальные ночи одноименного названия. Карнавальными ночами маскарадники давили всех досками, гасили о лбы прохожих сигареты и использовали секретарш по прямому назначению – то есть делали все те милые глупости, которыми не успел насладиться в жизни святой Варфоломей, он же грешник Сергий Радонежский. И то верно: хочешь быть монахом – не позволяй себе многих мелких радостей жизни.

Короче говоря, Сергий подарил Муромцу чугунную иконку, которую выковал сам из куска арматуры. Иконка весила четыре пуда, что составляло несколько десятков с половиной килограммов. Муромец поначалу подложил иконку вместо краеугольного камня под угол своей новой избы. Фундамент учинил. Потом Илья умер, изба сгнила. А иконка перешла по наследству потомкам Ильи Муромца роду Явлинских, польских шляхтичей из бедной еврейской семьи. Поколения Явлинских передавали эту иконку от отца к сыну и носили на шее. Носил ее одно время на шее и Гриша Явлинский, но по неопытности он вдел в ушко иконки вместо пенькового каната рояльную струну и чуть не задушился. Пеньковый канат ему, видите ли, натирал шеищу! Зато от рояльной струны на шее Явлинского образовался такой урон организму, что чуть не отделилась от туловища самое голова! После чего Явлинский написал и отнес в правительство сценарий выхода из кризиса под названием "Шея". Сценарий приняли, но денег не заплатили.

Забыл оповестить, – дворовый хулиган Явлинский после встречи с той девушкой, которая постеснялась показать ему соски на грудях, резко изменился. Его буквально поразила такая целомудренность, Гриша задумался, так ли он живет, поступил в музыкальную школу по классу флейты и увлекся экономикой. Несколько раз он выдвигал свою кандидатуру на выборах в президенты, но одерживал поражение.

А все исключительно потому, что не вошел в альянс с Пугачевой!..