Текст книги "Подкравшийся незаметно"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– А вот и врешь! Скоплением звезд называется галактика. Мне кто-то докладывал.

– Наверное, это был учитель в школе, Борис Николаевич... Но видимое расположение группы звезд на небе называется созвездием.

Ельцин вздохнул.

– И почему меня все за дурака держат? Как будто я не знаю что такое созвездия... Да я про это узнал еще когда первым секретаремв Свердловске работал!.. Ну и чего там с твоим видимым расположением?.. Тебе показалось, что расположение группы звезд похоже на говно? Определенное сходство, конечно, есть. На небе этом звезд – бог ты мой! Словно мухами засижено.

– Тонкое сравнение, Борис Николаевич. У вас очень образное мышление. Я всегда люблю слушать ваши рассуждения и мысли по всякому поводу. Получаешь несказанное удовольствие...

– Ты к делу давай.

– Борис Николаевич! Вамс утра нужно скушать яичко вкрутую, потому что звезда Альдебаран попала в такую кучу звезд, которая... Ну, в общем, вы правы, она действительно похожа на говно. И по своему действию на людей, кстати, абсолютно аналогична.

– Ну вот, а ты сначала хотел скрыть от меня правду. Всегда говори, все как есть!

– Слушаюсь!.. Кроме того, как показывает расчет вашей натальной карты, вам сегодня необходимо не только с утра скушать яичко всмятку, но и ближе к полудню подписать какой-нибудь межгосударственный акт.

– Ты думаешь, акты так вот просто подписываются с бухты барахты?

– Я, конечно, понимаю, но у вас же есть Лукашенко. Вы ему только позвоните, и он тут же прилетит и любую бумажку подпишет. Лишь бы там были написаны слова про "братьев-славян". А вы ему просто лишний "Мерседес" подарите да и все. Ну так как?

– Ты же знаешь, я всех слушаю, но решения всегда принимаю сам. Да и с "Мерседесами" сейчас туго... У тебя все?

– Так точно.

– Ну иди... И посоветуйся на досуге с астрономами. Что-то я сомневаюсь, что на небе есть говно...

...Лебедь легонько щелкнул Коржакова в лобяру, чтобы прервать его воспоминания о беседе Ельцина и Рогозина. В атмосфере что-то дзинькнуло, и живые картины прошлого погасли. Остался только предбанник с двумя голыми мужчинами.

– ...Так что про философию с тобой я говорить не буду. А буду говорить чисто конкретно, за чем мы с тобой вышли в предбанник, – сказал Лебедь и томно потянулся в предвкушении удовольствия. – Ну, показывай свой. Сейчас померяемся.

– Ладно, давай померяемся. Только ты погляди, они за нами не подсматривают в щелку, а то я стесняюсь.

– Что естественно, то не постыдно, – уверенно заявил Лебедь. – Чего тут стесняться-то? Я со многими генералами мерялся. У меня всегда самый большой!

– Ну все равно посмотри.

Лебедь проверил прочность закрытой двери и сугубую зашторенность окошка.

– В Багдаде все спокойно. Показывай.

– А ты не будешь смеяться?

– Не буду, не буду, – Лебедь испытывал странное возбуждение. Он всегда такое испытывал, когда дело касалось оружия. Любил он оружие. – Ну, показывай.

– Сейчас покажу, только ты отвернись.

– Нет, мне хочется посмотреть. А потом я тебе покажу.

– Ну вот, смотри.

Коржаков осторожно показал из штанов кусочек ствола.

Голый Лебедь тоже подошел к своей одежде и смело и просто достал оттуда свое мощное оружие. Увесисто покачал его на ладони.

– Видал?

Коржаков зачарованно смотрел на могущество Лебедя. У него раздувались ноздри.

– Теперь свой доставай полностью! – властно сказал Лебедь.

Коржаков осторожно подчинился, достал из штанов свой ствол. Что ж, он тоже был неплох. Ладно сложен, крепко сбит.

– Во какой у меня...

Пистолеты сблизились. Казалось, между ними сейчас проскочит электрический разряд, настолько велико было напряжение генералов. Они оба тяжело дышали, а их руки, держащие мужское могущество, дрожали. Бесконечные секунды продолжалось это поразительное напряженное молчание. Наконец Лебедь облегченно засопел и выдохнул:

– У меня... У меня больше.

В этот момент напряжение спало и у Коржакова, он понял, что проиграл, но все же не хотел признавать свое поражение.

– Ну разве что на чуть-чуть...

Уже через минуту генералы, позвав охрану в предбанник, сами удалились в парную.

– Ну что, значит, теперь мир? – спросил Лебедь.

Коржаков чуть покраснел и смущенно сказал:

– После того, что между нами было – мир. Альянс. Ты только не говори никому...

Глава 26

Выйдя с работы на улицу Ельцин увидел на своей машине оранжевый блокиратор.

Так, этого еще не хватало. Их же, вроде, отменили.

Надо звонить мэру Лужкову. Он там совсем уже в этой своей кепке...

Ельцин снял с плеч рюкзак с аппаратом правительственной связи "Каскад-3" и покрутил заводную рукоятку. "Каскад-3" дал три коротких гудка и три длинных, что означало соединение.

– Барышня! Барышня! – прокричал Ельцин. – Соедините меня с Лужковым!

...Он лично знал эту барышню. Ею была старейшая работница правоохранительных органов – бабушка-божий одуванчик Светлана Панасониковна Аллилуева, которая лично знала многих партийных деятелей. Все они всегда кричали ей одно-единственное слово:

– Барышня!

Светлана соединяла говорящего с кем попрошено, не забыв при этом дать ему сердобольный совет:

– Иосиф Виссарионович, вашу поясницу лучше лечить накладками из собачьей шерсти. Как рукой снимает.

– Товарищ Фурцева! Третью петельку нужно со спицы снимать, иначе узор не получится.

– Никита Сергеевич, а кукуруза-то за полярным кругом не вырастет.

Все сановники благодарили женщину и желали ей доброго здравия, удивляясь при этом, почему она еще жива.

Светлана Панасониковна опознала голос Ельцина.

– Борис Николаевич, вам нужно бросить пить.

– Да я бросил.

– А что же голос такой?..

– Простыл в Лапландии, – пошутил Ельцин.

– Тогда вам нужно попить горячего молока с маслом какао-бобов. И немного меду туда добавьте... Соединяю!

В трубке захрипело, и сквозь помехи прорезался уверенный голосок городского головы.

– Говорит городской голова.

– Голова садовая, кепка пудовая, – пошутил Ельцин. – Это я.

– Кто я?

– Дед Мороз.

– Что такое?.. Это вы, Борис Николаевич?

– Я, я.

– Здравствуйте, Борис Николаевич. А я думал, Ресин балуется.

– Здравствуй, здравствуй... Ты чего это?

– Чего, Борис Николаевич?

– А того!.. Какой... Кто из твоих мудаков умудрился мне блокиратор на колесо надеть?

– Вам надели блокиратор на колесо, Борис Николаевич? – удивился Лужков.

– Да, любезный, именно на колесо.

– А как вы думаете, кто?

– Конь в пальто!.. Это ты меня спрашиваешь? Кто у нас в городе хозяин? Догадайся с трех раз.

– Я хозяин, Борис Николаевич?

– Молодец, угадал. А президент у нас кто, знаешь?

– Ну, это просто! Президент у нас Ельцин. Значит, вы президент.

– Ну и какого же хрена президенту такую ты отчудил, понимаешь?!. Как я теперь домой поеду?

– А где у вас машина стояла, Борис Николаевич?

– Где всегда, понимаешь. Возле моей работы.

– Так там же теперь стоянка запрещена!

– Это ты к чему? – вдруг испугался Ельцин. Предчувствие чего-то ужасного сдавило его горло непонятной тоской.

– Вы нарушили, Борис Николаевич.

– Ну... – начал было Ельцин, но в горле запершило, слова застряли.

– Боюсь, придется платить, Борис Николаевич.

Ельцин замолчал. Тягостное молчание затянулось.

Первым не выдержал Лужков:

– Борис Николаевич!

– Что? – глухо спросил Ельцин.

– Вы же сами говорили, что перед законом все равны.

– Когда это я такое говорил?

– В 1991 году, где-то в августе примерно. А что?

– Хм, не помню.. Но фраза хорошая. Хорошая фраза. Сам придумал или подсказал кто?

– Кому? – не понял Лужков.

– Ну, кому, кому... Не тебе же... Кто говорил? Я говорил. Значит и подсказали мне. А может, сам придумал?

– Вот этого, честно говоря, не помню. Просто не помню. А это важно, Борис Николаевич?

– Мне сейчас важно домой попасть. А как?

– Борис Николаевич, – в голосе Лужкова были успокаивающие интонации и это разозлило президента.

– Что "Борис Николаевич"? Ну что "Борис Николаевич"?!.

– Борис Николаевич, вы не пугайтесь только. Но если там поблизости никого нет, то наверное они появятся только завтра. Просто эвакуаторная машина не успела до конца смены забрать вашу машину в отстойник, и они поставили блокиратор, чтобы не упустить тачку. Завтра с утра заберут.

– Мне тебя убить?

– Вы не расстраивайтесь, Борис Николаевич... А насчет убить... Меня выбрали москвичи. И никто не вправе со мной что либо сделать. Завтра оплатите за эвакуацию и вернут вам вашу машину.

– Сколько платить?

– Ну, не больше полутора тысяч, я думаю.

Ельцин охнул:

– Да это почти вся моя зарплата за месяц, если верить налоговой декларации!

– Закон превыше всего, – запечалился Лужков. Он и рад бы пофартить другану, да вот незадача...

– Какой такой закон? – возмутился Ельцин. – Твой московский закон противоречит моему федеральному! А я главнее, значит и закон мой главнее твоего!

– Но ведь Москва – это огромный мегаполис со своей спецификой, Борис Николаевич! Я же всегда находил среди вас понимание в этом вопросе!

– А теперь перестал находить! – отрезал Ельцин. Самообладание постепенно возвращалось к нему. Ведь он все еще главный! – Короче, вышел ты из моего доверия, остолоп.

Ельцин бросил трубку на чугунные рычаги аппарата связи. Однако, надо что-то делать. Не торчать же тут всю ночь. Поймать такси?

Ельцин подошел к бордюру и поднял руку.

Не прошло и сорока минут, как возле него остановилась машина.

– Куда? – весело осклабившись спросил фиксатый шофер с наколками.

– Хорошо, что вы остановились! А то у меня уже рука затекла! обрадовался Ельцин. – Домой.

– А где твой дом, чувачок?

Ельцин растерялся. Он не знал адрес. Его всегда возил домой и на дачу шофер. А сегодня он отпустил водилу на свадьбу и решил доехать сам. Как ехать, он примерно помнил.

– Я помню, как надо ехать. Буду показывать дорогу.

– А далеко ехать-то?

– Минут двадцать.

– Сто штук.

– Сволочь!

– Чего!? – окрысился фиксатый.

– Да я не про тебя, я про Лужкова. Из-за него на полторашку влетел. Да еще завтра не знаю, сколько вылетит.

– А че такое, корешок?

– Да блокиратор одели, а завтра тачку увезут на стоянку.

– Сволочь! – согласился шофер.

– Ты меня понимаешь, – расчувствовался Ельцин. – Я тоже когда-то думал: хороший хозяйственник. А он вон чего отчудил.

– А я его давно раскусил, татарина, – шофер сверкнул фиксой. – Он же себе на уме! У него миллиарды народные в матрасе зашиты.

– Откуда знаешь? – встрепенулся Ельцин.

– Да уж знаю, – недобро усмехнулся шофер. – Теща сказала, а эта змея все знает... А что-то мне, паря, твоя рожа знакома. Ты, часом, не Гусинский?

– Ты лучше на дорогу посматривай. А то невзначай Березовского задавишь. Он где-то тут шастает, жизнь изучает. Мелкий такой. Задавишь – не заметишь, а сидеть потом будешь.

– Не боись, я его между колесиков пропущу... Но все-таки, где я тебя видел? Ты не на телевидении работаешь?

– Нет, я президент здешний.

– А-а-а... Вон в чем дело. То-то я смотрю... Слушай, а чего ж в стране у нас так хреново!?

– Ну-у-у, опять про политику. Надоели мне эти разговоры.

– Не, ну ты скажи, президент, как там тебя...

– Борис Николаевич, – автоматически подсказал Ельцин.

– Ну и почему страну довел, Николаич?

– А ты почему свою машину довел, понимаешь, до грязного такого состояния? Президенту сесть противно. Кругом грязища. Вон это что за провода болтаются? А это что еще тут такое торчит? Стекло все в трещинах. Как бомбить, так первый, а как клиенту комфорт обеспечить – хрена! Наклейки какие-то дурацкие везде. Ручка оторвана. Свинство какое изрядное! Страна ему не нравится. На себя посмотри!

– Ну ладно, ладно тебе, успокойся. Ты крутой, я смотрю, мужик.

– А в этой, понимаешь, стране и с такими людьми по-другому нельзя... Сейчас направо.

– Это верно, – легко согласился шофер, выворачивая направо. – Мы такие скоты. Сталина на нас нет.

– Точно, – поддержал разговор Ельцин. – Такое быдло! Народ – говно. Достался же на мою голову. Даже лучшие его представители и те подговнять спешат. Вот блокиратор надели. Украсть все время норовят.А недавно – сам читал в газете! – пирожки из человеческого мяса стали делать! Ну ты подумай! Одна старушка в пирожке палец нашла.

– Это, наверное, моя теща была. У нее все не слава богу. Машина вот ей не нравится. Хоть бы ты, говорит, салон почистил. И на страну еще ругается.

– Хорошая теща – мертвая теща! – вдруг неожиданно для себя сказал Ельцин. Он вовсе не планировал этого говорить! Больше того, он вовсе так не думал! Просто таинственный распорядитель мира, а в быту просто щелкопер Александр Никонов вложил ему в уста эту знаменитую свою фразу, которую отточил об оселок совместногопроживания с мамой жены.

– Во-во, – обрадовано поддержал президента шофер. Ему-то было невдомек, что фраза чужая! – Надо запомнить. Ха-ха... В общем, нормально так сказано. Хороший ты мужик, жизнь понимаешь. Слушай, а что это за рюкзак такой у тебя за спиной?

– Да это система секретной правительственной связи "Каскад-3".Работает на тиристорах по принципу обратного пентода. Система шифровки имеет следующую математическую изюминку...

Увлекшись, Ельцин как-то незаметно и всего за десять минут изложил шоферу сверхсекретные принципы правительственной связи. И спохватился только после слов "но только это совершенно секретная последняя разработка". Теперь этого носителя тайны нельзя просто так отпускать.Ругая себя за оплошность, Ельцин нащупал в кармане выкидной нож. Черт подери, вот так из-за собственной глупости люди и гибнут!

Он покосился на сидящего рядом шофера и облегченно вздохнул: шофер откровенно клевал носом. Значит, он ничего не услышал и можно его не зачищать! Камень с души. Рука Ельцина ослабила ножевую хватку.

Но шофер был не прост! Когда Ельцин начал излагать какие-то научные термины, он тут же понял, что пассажир – не простой человек, и стало быть лучше будет притвориться спящим, чтобы не слышать, чего не положено. А то он еще потом, как тот месяц из детской считалочки, достанет складной нож из кармана и зарежет. У больших людей это запросто. Поняв, что Ельцин замолчал, шофер тут же открыл глаза.

– Ой. Чего-то я вздремнул малость, ничего не слышал. Что вы тут говорили?

– Да ты спросил, что за рюкзак у меня сзади, а я ответил, что это аппарат спецсвязи "Каскад-3", который работает на тиристорах по принципу обратного пентода. Причем, что интересно, система шифровки имеет ту изюминку, что... Эй, да ты спишь что ли?

– Что? А, да... Извини, брат, укачивает чего-то. Ты бы помолчал что ли, а то в сон клонит.

– Это бывает, – согласился Ельцин. – Мне как Черномырдин начнет про бюджет докладывать, чувствую – ну не могу, сплю!.. Так, тут налево...

– А мне когда теща плешь проедает про бюджет, я уже не спать хочу, а просто зверею. Когда-нибудь я ее убью.

– Не надо, убивать людей – большой грех, -сказал Ельцин. – По себе знаю.

– Тянул что ли?

– В смысле?

– Ну, сидел?

– Не, я сажал.

– Антагонист, ептыть. А я сидел. Но я на тебя не сержусь. Могло ведь и наоборот быть. Я мог сажать, а ты сидеть. Верно?

Ельцин покосился на шоферские наколки и фиксы белого металла, подумал немного.

– Да, в жизни так часто случается. Мог и ты быть секретарем обкома, а я с Воркуты по шпалам, бля, по шпалам, – философски рассудил он. – Потом ты бы стал президентом, а я, весь в наколках и с фиксами белого металла – опять на Воркуту. У тебя путч, а я на шконке. У тебя Чечня, а я на хлеборезке. Господи, хорошо-то как...

– Верно, браток. А у тебя еще и примета особая – пальцев на руке нет, кивнул водила и пропел, отчаянно фальшивя, из "Лесоповала". – "Меня приметили, и по татуировкам поволокли по сорока командировкам."

– Ошибки молодости, – махнул тремя пальцами Ельцин. – На светофоре прямо...

– А трудно работать президентом?

– Работа, как работа, нервная только очень. То одно, то другое. Бюджет трещит, налоги ни к черту. А иногда и бомбить приходится.

– Я вот тоже по ночам бомблю. И тоже – то одно, то другое. То рулевое, то ходовая. Недавно вот крышка трамблера лопнула. Пердит и не едет, глохнет. Поменял...

– Во! А ты представляешь, если крышка трамблера лопнет в масштабах России! Как ты там говоришь?.." Пердит и не едет?.. Как точно сказано!

– Да, если в масштабах страны взять... То вони не оберешься.

– Тормози, приехали...

Ельцин, кряхтя под тяжестью аппарата связи, вошел в подъезди нажал кнопку лифта. Где-то в шахте загудело, звеня тросами пошел лифт. Усталый глаз Ельцина лег на покрашенную бугристую стену. Там белела надпись: "БАНДУ ЕЛЬЦИНА – ПОД СУД!" В принципе, Ельцин был согласен с этой мыслью. Вор и бандит должен сидеть в тюрьме, это ясно. Он бы давно отдал банду под суд, но никак не удавалось найти ее. Неоднократно Ельцин просил какого-нибудь куликова или рушайлу разыскать в его окружении банду. Все зря! Банда была неуловима, как "Черная кошка". Никто не мог помочь Ельцину в поисках.

Было полное ощущение, что никакой банды нет, но тем не менее мелкие вещи продолжали пропадать. Однажды Борис Николаевич специально оставил в коридоре ценный предмет и на минуту отлучился, чтобы проверить свои подозрения. Через минуту портмоне с зарплатой исчезло. Может, кто случайно взял? Перепутали? Нет, вряд ли: рядом не лежало никакого похожего портмоне, только ельцинское. "Кто? Кто?" – мучился вопросом Ельцин. Он перебирал в уме известные всей стране фамилии и никак не мог решить, кто же его нагрел на сто баксов без малого.

Ельцин тряхнул головой, отгоняя государственные заботы. Так, кажись, подъехал лифтец. Повернув голову к противоположной стене, он увидел другую надпись: "Эльцин – Иуда". Борис Николаевич равнодушно отвернулся к открывающемуся лифту. Надпись его не интересовала, поскольку никак его не касалась. Он был не Иуда и не Эльцин. Хотя фамилии похожи, конечно.

Войдя в лифт, президент обнаружил на стенке еще одну надпись, накорябанную гвоздиком на стенке: "Пугачеву – в президенты!" А вот это уже серьезно. Это надо будет завтра обсудить на правительстве... Ельцин сделал нажим пальцем на кнопку лифта с цифрой нужного этажа, и лифт осуществил поездку по означенному маршруту со всей присущей ему скоростью, согласно паспорту технического изделия, коим он являлся.

Глава 27

«Ельцин никогда в жизни не пробовал водки. Даже в рот не брал. И все эти слухи, что он любит „Гжелку“ и периодически прикладывается к рюмке, есть не более чем сплетни. Более того, Бориса Николаевича тошнит даже от запаха спирта. Вкус вина ему противен, а ликеры он не пьет по причине их сладости и липкости рук. Даже лекарства для него делают не на спирту, а на керосине,» смеясь зачитывал Юмашев то, что у него получилось. Президент одобрительно хохотал. Они на пару писали очередную книгу, поскольку хотели заработать немного деньжат на ельцинскую пенсию.

– Еще напиши, что у Ельцина идиосинкразия к спиртному, – смеялся Ельцин. – Напиши, что Ельцин один раз как-то увидел водку в молодости, и ему стало так плохо, что он уморенный слег и проболел неделю. Нет, две недели! Ох-ха-ха!

– А как обоснуем возникновение слухов о том, что Ельцин алканавт? спросил хихикающий Юмашев.

– А так. Значит, известно, что внешне Коржаков и Ельцин похожи. Поэтому, когда пьянущий Коржаков в мокрых штанах валялся в канаве у кремлевской стены и мерзко хрюкал, все думали,что это Ельцин. А когда Ельцин, трезвый, как стекло, спокойный и рассудительный шествовал по Кремлю, все думали, что это Коржаков. Кроме того, спецслужба Коржакова всячески все портила Ельцину, распуская в народе слухи, что Ельцин алканоид, записной пьяница и прихлебатель водки.

– Так оно и есть! – с чувством воскликнул Юмашев, записывая в блокнот толковые озарения шефа. – Вы так толково все озарили! Прямо как светоч какой-то! Я даже думаю, что без вас я не написал бы этой книги.

– Конечно, не написал бы. Ведь это книга моя и обо мне. Как мы ее назовем?

– "Малая земля", – осмелился пошутить Юмашев.

– Очень смешно... Нет, тут нужно какое-то сильное название. Ну вот мы же изо всех сил стараемся возродить в России капитализм. Может, назвать книгу "Возрождение"?

Юмашева прошиб холодный пот.

– Борис Николаевич! По-моему, уже было подобное... Мне кажется...

– Ну ладно, тогда другое. Ну вот мы буквально, понимаешь, распахиваем Россию, переворачивая пласты старого уклада. Это огромная и трудная работа по переустройству всего общества. Нам нужны ростки нового, мы надеемся на них. Мы пашем, как Карлы.

– Марксы?

– Нет, папы... Мы надеемся на урожай новых людей и идей. Давай назовем книгу "Целина"

Юмашев крякнул.

– Ну, Борис Николаевич... Мне не кажется эта идея удивительно свежей. Свежа, конечно, но не на удивление.

– Ладно, я шучу. Что я, не помню что ли, что уже есть такое название. Не один ты про Шолохова слышал... А как предлагаешь назвать книгу?

– Думаю, название должно быть ударным и эпатирующим, иначе раскупать не будут. Лучше сделать книгу в форме детектива или сексуальных похождений молодчика из провинции. Это народ любит. А в названии обыграть какие-то уже проходившие и хорошо себя зарекомендовавшие популярные названия. Например, "Записки дрянного президента". Или "Это я, Боренька". А допустим, главу об экономических успехах можно назвать "Ельцин и пустота". Хорошее название "Как я занимался онанизмом", но уже забитое кем-то. Можно, правда, переиначить – "Как я не занимался онанизмом". Прошу подумать над таким названием -"Бешеный и президент".

– Лучше уж просто "Бешеный президент", – увлекся Ельцин.

– Первые книги про вас уже были, значит последующие можно назвать "Президент возвращается" или "Президент наносит ответный удар". Или так "Излечение раковых опухолей методом уринотерапии."

– Эк тебя... А я тут при чем?

– Типа, рецепты от Ельцина!

Ельцин покрутил пальцем у виска:

– Как у тебя с головой? Коррекция не нужна? Мочу же пить противно, с точки зрения электората. Ты мне все голоса похеришь, весь авторитет.

– А зачем вам авторитет, Борис Николаевич? Вам ведь больше не избираться!

– Тоже верно. Но все равно, при чем тут уринотерапия? Ты сам-то мочу пил?

– Только вашу, Борис Николаевич.

– О! Это когда это?

– Периодически пью. Скажу по секрету, ваш персональный сантехник сделал отвод от президентской канализации и приторговывает мочой. Ваша моча славится у аппарата и в правительстве особенными целебными свойствами. Втридорога покупают. Ссорятся из-за нее.

– Ушам не верю, – покачал головой Ельцин.

– Я тоже сначала не верил, но потом попробовал. На месяц забыл, что такое печень! Уринсон так тот вообще на вашей моче только и живет. Впрочем, по фамилии видно, что ему должно помогать.

– И почем же идет моя моча?

– По цене "Абсолюта".

– Разумная цена, – согласился Ельцин. – Но субординацию нужно соблюдать. Отчего не поставили меня в известность? Закон о трансплантации органов говорит, что нужно спрашивать разрешения у донора, либо у его родственников, если донор уже лыка не вяжет.

– Я думаю, сантехник просто боялся, не хотел терять монополию. И потом, это ведь не совсем орган, хотя вас бесспорно можно назвать донором... Прикажете перекрыть трубу с живительной влагой?

– Нет, зачем же добру пропадать. Пускай люди лечатся... Но книгу так называть не надо: все равно на всех страждущих моей мочи не хватит. Еще есть варианты названий?

– Хорошее узнаваемое название украл у нас хулиганский писатель Никонов – "Подкравшийся незаметно".

– Кто такой?

– Журналюга. Прикажете стереть в лагерную пыль?

– Ты сам журналюга бывший. Поаккуратнее надо с коллегами. Свобода прессы – это святое. Правда, это не относится к личной свободе некоторых хулиганствующих элементов. Даже если они и работают журналистами.

– Так посадить или что? – не понял Юмашев.

– Пока я президент, никому прессу трогать не дам. Пускай забавляются, пока Ельцин на дворе. Придет Лукашенко, будет уже не до забав, понимаешь.

– А вам не обидно, что вас разные щелкоперы поносят прилюдно?

– Знал, на что шел. Президент не кисейная барышня. Чего им меня хвалить? Что я , Пугачева что ли? Не пою, не пляшу. Иногда только оркестром дирижирую. И то достаточно редко.

– Еще Ирландию проспали, – подсказал Юмашев.

– Во-во! Не разбудили, подлые.

– Ну, вас разбудить довольно сложно было.

– Кто старое помянет, тому глаз вон.

Юмашев испуганно прикрыл глаза ладонями:

– Да что вы, Борис Николаевич, я пошутил!

– Я тоже в юморе... – ответил Ельцин, пряча вязальную спицу. – Ладно, на сегодня все. Над названием все же подумай. Мне бы хотелось чего-то большого и душевного, типа "Сердце матери" или "Широкая грудь".

...После Юмашева в кабинет президента зашел Немцов. После того, как Ельцин уволил Немцова, они часто общались не по работе, а для души. Ельцин испытывал к кучерявому конкретную симпатию. Еще когда Чубайс предложил взять на работу Немцова, Ельцин тепло улыбнулся и кивнул:

– Пускай работает паренек.

Паренек круто взялся за дело. На следующее утро после заступления его в должность, все колеса правительственных машин оказались проколотыми, кроме колес президентского лимузина. Ельцину жаловались на неизвестного злоумышленника, но Борис Николаевич только хитро хихикал в ладошку. Дело в том, что накануне он сам отточил на кухне и передал Немцову клевое шильце.

Борис Немцоввошел широкой уверенной походкой.

– Широко шагаешь – штаны порвешь! – по-стариковски предупредил Ельцин.

Думая, что это лишь глупые старческие причуды, не имеющие никакого отношения к реальности, и желая показать, что ему все по лампы, Немцов нарочито сделал последний шаг очень длинным. Раздался треск разрываемой материи.

– Оп-па! А я что говорил! – развеселился Ельцин.

Штаны Немцова из хорошего дорогого материала, купленные за большие деньги, треснули по шву и развалились пополам. Кроме того, от них оторвались лямки, в которые засовывается ремень, сам ремень лопнул, штаны упали, из карманов вывалились мелкие вещи. Немцов споткнулся о свалившиеся штанцы и рухнул на пол.

– Ха-ха-ха-ха!!!

Это был смех Ельцина. Ему вторил тонкий смех Немцова:

– Хи-хи-хи-хи!

Немцов был передовым человеком и мог первым посмеяться над собой.

"Да, вот он, руководитель новой формации!" – с удовлетворением подумал Ельцин и тут же спросил себя: "А смог бы я вот также беззаботно и беспечно смеяться?" И ответил себе: "Нет, не смог бы. Старею..."

– Красивые у тебя трусы, – похвалил Ельцин молодого политика.

Трусы действительно были весьма недурны – парашютного шелка, в огромных красных горохах. Эти красные горохи на белом фоне умилили Ельцина: в детстве у него была такой же расцветки кружка для молока. Мать купила ее в селе Бутка у пленного немца по имени Фриц Диц. Ельцин окончательно понял, что он не ошибся когда-то в выборе вице-премьера. Равно как не ошибся и потом, уволив кудрявого.

– Как же я отсюда без штанов пойду? – наконец удивился Немцов.

– Да не бери в голову, – махнул рукой Ельцин. – Я тебе свои тренировочные дам. А впредь не покупай сиротских порток китайского производства. Покупай наши, фабрики "Большевичка".

– Борис Николаевич, это ведь были не дешевые китайские портки, но дорогие европейские. А вот не выдержали российской поступи! Широко шагаем, Борис Николаевич!

– Дай-то бог, дай-то бог... Слушай, чего у тебя там с Пугачевой?

– А чего?

– Да говорят, шашни у тебя с Пугачевой. Говорят, обнимался ты с ней на ее дне рождения.

– Да это я так, Борис Николаевич, шутки для. Понимаете?

– Борис Николаевич все понимает, – погрозил пальцем Ельцин. – Ты смотри. Не обижай Пугачеву. Говорят, она моя дочь.

– Сомневаюсь, Борис Николаевич.

– Да я тоже сомневаюсь. Я и у Наины спрашивал. Она тоже не помнит. Не рожала, говорит, такую. Но суть не в этом. Ты вот что... Выпить хочешь?

– Да я не пью, Борис Николаевич.

– Ты что, дурак что ли?

– Наливайте.

– Другое дело.

Ельцин подошел к стенному бару, вытащил бутылку "Гжелки" и налил Немцову с полстаканчика.

Немцов степенно выпил, достойно крякнул и крепко рявкнул на всякий случай.

Ельцин похлопал Немцова по плечику:

– У меня к тебе просьба, сынок. Скажи, что сделаешь.

– Обязательно, Борис Николаевич.

– Слушай, пользуясь своей близостью к Пугачевой, разузнай там...

– Не ваша ли она дочь?

– И это тоже. Но главное – не собирается ли она выдвигать свою кандидатуру на следующих президентских выборах. Ну не могу я передавать страну женщине, близкой к Лебедю! Разорят экономику, понимаешь...

– Как пить дать, – кивнул Немцов. – Будут на "Кадиллаках" да "Линкольнах" ездить, вместо "Волг". Россия-мамка этого не выдержит.

– Как бог свят, не выдержит. – Ельцин зевнул и несколько раз мелко перекрестил ротовую полость. – Ну ладно, ты иди, а мне почивать пора.