Текст книги "Подкравшийся незаметно"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава 35

Однако такой агрегат был. Он представлял собой огромную русскую ЭВМ электронно-вычислительную машину, на которой приятель президента Юра Батурин пробовал производить политические расчеты и вычисления. Машину привезли из Зеленограда и сказали, что она вся сплошь сделана только из отечественных деталей по личному распоряжению Немцова, поэтому и занимает шесть комнат. Батурин подумал, что машина работает на электричестве и для расчетов будет требовать разные экономические цифры. Но ЭВМ работала на другом принципе. Внутри машины сидел маленький злобный карлик, он и делал прогнозы. Звали злобную карлу Кургинян.Этот ничтожный по размерам Кургинян выполнял работу центральной микросхемы или, по научному говоря, процессора. Он запрашивал у Батурина данные относительно положения звезд на небе, еще какую-то ерунду и выдавал прогноз. Кургиняну все время мерещились заговоры и катаклизмы. Но его небольшая (по научному говоря, портативная) пишущая машинка отчего-то не пропечатывала буквосочетание «ката», поэтому речь в его прогнозах постоянно шла о неких загадочных «клизмах». Батурин чесал череп и туго задумывался над сутью предсказаний, проклиная зеленоградских электронщиков. Он с трудом мог понять, почему машина выдает что-то про клизмы, но не уточняет какие и кому, а главное, куда именно клизмы надо ставить.

Списав все это на ошибки русской электронной промышленности, Батурин перестал пользоваться чудо-машиной и стал писать прогнозы сам, безо всякого Якова. Это даже лучше получалось, потому что Батурин был очень умный паренек, хоть и не служил в армии. Юрий даже не вспоминал больше о машине, которая стояла у него в квартире. Лишь жена порой возникала на предмет, что, мол, неплохо было бы снести агрегат на помойку, поскольку шесть комнат никогда лишними не бывают. С этим Батурин легко соглашался, но машину выбросить жалел: ведь деньги плочены.

Забыв о машине, Батурин помнил лишь о последнем ее прогнозе: что Пугачева станет президентом России. Батурин не поверил такой ерунде. Но будучи человеком весьма разумным, переписал это предсказание к себе в книжечку, а сам заказал через ФСБ небольшое двухтомное досье о Пугачевой. И потом долгими зимними ночами читал его и перечитывал, дивясь перипетиям жизненной судьбы огненной женщины. Оказалось (т.1, стр. 364), что, будучи партийной, Пугачева на самом деле в коммунизм не верила. То есть кривила душой. В партию она вступила только потому, что Политбюро ЦК КПСС обещало ей торжественные похороны в кремлевской стене в случае скоропостижной кончины. На кончину Пугачева особенно не надеялась, но какой-то торжественности при похоронах ей хотелось. Хотелось, чтобы гремел салют, чтобы впереди вялые члены Политбюро несли на подушках ордена, медали и все ее значки – "Почетный донор", "Дружинник", "Ветеран труда", "Ворошиловский стрелок", "Глаз ватерпас", "50 лет ЦНИИчермет", "Москва – город-герой", "Участник обороны Козельска", "Чебурашка". Еще неплох был бы краснознаменный оркестр несокрушимой и легендарной Красной армии. Трехдневный траур. Классическая музыка по всем двум программам. И прочувственные речи товарищей по партии: "От нас ушла... Великая... Ознаменовавшая... Великая... Талантливая... Всенароднолюбимая... Величайшая... Из ныне живущих... Безвременно... Могла бы радовать... Партия и правительство... Глубоко скорбят... Великая актриса... Рыжие волосы... Прочувственный рот... Широкий таз..."

Также выяснилось (т.2, стр. 121), что Пугачева – это псевдоним, а настоящая фамилия дикой женщины Распердяева. И имя Алла – тоже псевдоним, а по-настоящему ее зовут Ребекка. И петь она не умеет, а поет за нее некая Барбара Брыльска из Конотопа.

Еще деталь. Однажды Пугачева-Распердяева ехала по шоссе в своем лимузине, а над машиной зависла летающая тарелка с бортовым номером 375/GI. После улета тарелки заглохший двигатель машины никак не желал заводиться, а личный шофер Пугачевой получил тяжелейшую моральную травму и ожог спины в виде неприличной надписи из одного трехбуквенного слова, начинающегося на "Х". Причем, Пугачева не захотела оплатить шоферу бюллетень, хотя он пострадал именно в ее лимузине...

Батурин не без интереса знакомился с личным делом гражданки Пугачевой (которая, повторим, оказалась вовсе не Пугачевой, а бессовестно присвоившей ее светлое имя чувихой Распердяевой), но из всего прочитанного твердо вытекало лишь одно – президентом России такой человек быть ни при каких обстоятельствах не может. Впрочем, это было ясно гению Батурина с самого начала. Но на всякий случай он решил предпринять некоторые шаги, чтобы спасти страну от позора. Хватит того, что Пугачева опозорила свое имя в Европе. Не хватает теперь, чтобы она опозорила мамку-родину в мировом масштабе: вдруг на важном политическом саммите как гаркнет непотребное! То ли дело Ельцин – тихий дирижер. Помахал ручками – и баиньки. Пара фальшивых нот Европе не в напряг.

Батурин почесал арбузный животок, поплевал на ладони и потер ими уши. Так мужчина готовился к непосильной умственной работе по написанию сбывающихся прогнозов. Итак, Пугачева никак не может быть президентом, потому что она даже не знает смысла слова "сиквестр". И кроме того, ходят упорные слухи, что Пугачева – незаконнорожденная дочь Ельцина Бориса и Ельциной же Наины. Кроме того, она питается черной икрой, а такой человек никогда не будет популярным в России. По уму, Пугачевой нужно было бы скрывать эту свою страстишку к поеданию рыбьих яиц. А то ведь что придумала, – гонит из красной икры самогон. Говорит: "Буду пить по благородному." Разве это дело? Это неприемлемо, размышлял Батурин. В то время как народ голодает (кстати, народу нужно об этом постоянно напомнить через прессу), некоторые одиозные личности, проваливающие европейские конкурсы, набираются наглости и хлещут самогонку, отдающую рыбьим жиром.

В этот момент и раздался звонок, изменивший всю жизнь Юры Батурина. В дверь батуринской квартиры постучалась (звонком) сама судьба. В лице прохожего путника, всенародно уважаемого юродивого странника Сашеньки Никонова. До этого Батурин никогда с Сашенькой не встречался, но сразу же узнал его в лицо.

– Здравствуйте, Сашенька! – обрадовался нежданному "хуже татарина" Батурин. – Какими аллюзиями вас тут сюда надуло?

– Да вот, батюшка, шел я лесом, песни пел, вдруг комар мне...

– Стоп, стоп! Дальше я знаю!.. Но почему именно ко мне? – спросил Батурин, глядя на великана мысли снизу вверх.

Вокруг головы юродивого зоревало некоторое сияние, освещавшее тусклую каморку Батурина бриллиантовым сиянием наподобие северного.

– А затем, сынок, что хочу вас всех тут уму-разуму поучить. Страстишки богомерзкие вам бы, блядям, поубавить, а то разорили уже матушку-Русь. Почто? Почто по благоуразумению не живете? Извратили светлое учение. Корнями гнушаетесь. Непотребство процветает под вашим попустительством!

– Какое непотребство процветает, дяденька? – спросил Батурин, порядком перетрухнув.

– А такое! Зачем дщерь несусветную, лахудру непутевую в хоромы президентские продвигаете?! Мало ли она в Европах облажалась? Все прогрессивное человечество портки уписало, укакало, насмехаясь.

– Так все было и задумано! – вывернулся хитрый Батурин. – Это мы совместно с ФСБ организовали. Чтобы Европе нос утереть.

– Как так? – изумился почтенный старец.

– Очень просто. Они ждали легкой музычки, а мы им – святое искусство в лице Пугачевой всандалили по самые помидоры. Они и задохлись аж. Они-то ждали безудержного веселья, а ту на тебе – тяжелая песня о нелегкой доле примадонны Пугачевой. Жизненный путь исканий и страданий.

– Складно врешь, – пробурчал странник Никонов, насупив хмуро тучи. Но в голосе его уже не было прежней жесткости. Почувствовав это, Батурин стал захлебываться дальше.

– Теперь европейцы ее прокатили, думают, что опозорили, а она – бац – и президент России. Вот тут-то они и перетрухнут, что ее обижали: у нас ведь ядерного оружия полно. А обиженный президент ядерной державы – это страшно.

– Да, утерли мы нос европейцам, – удовлетворенно покряхтывая проперхал великий летописец. – Только одну ногу Пугачевой нужно ампутировать.

– Зачем? – не понял Батурин.

– Чтобы была как Ленин, – промолвил старик и растворился в ночной мгле.

Батурин осторожно выглянул за порог. На крылечке никого не было. Неприятный потусторонний холодок проник в самое батуринское сердце. И с тех пор он стал всегда закрывать входную дверь на замок. До этого так не делал. Вот почему мы отметили, что приход благовестника Никонова изменил всю жизнь Юры Батурина.

Ложась спать, он подумал, что старик-благовестник весьма смахивает на Деда Мороза, но эта мысль мелькнула и ушла. Батурин тихо и умиротворенно погрузился в объятия Морфея, хотя никогда не был гомосексуалистом и даже не испытывал к этому склонности.

Глава 36

Морфей – старый еврейский доктор из бывшего 4-го управления всеми кремлевскими больницами, получил секретный желтый пакет с сильным допуском, на котором (на допуске) в углу было написано «Совершенно секретно. Беречь от разбойников.» Морфей Исаакович почесал свой старый еврейский рубильник. Что-то в последние годы стали сдавать глаза. Морфей повернул рубильник, зажегся свет. Доктор, похожий на Геббельса, аккуратно оторвал краешек желтого конверта, достал сложенный вдвое листок и углубился в чтение.

Прочитанное поразило доктора в самое сердце. "Херц, – подумал доктор, растирая левую сторону груди. – Сдают не только глаза, но и мой старый, поношенный херц." Один китайский аспирант научил Морфея, что на левой стороне груди находятся активные точки хорошо воздействующие на херц, который делается как молодой и молотит баб с удвоенной частотой.

Важная бумага, разумеется, была из правительства. И говорилось в ней нечто несусветное. А именно: под большим секретом президентские советники (которые, как прекрасно был осведомлен Морфей, давно уже ищут днем с огнем преемника Ельцина) спрашивали старого доктора, как он смотрит на то, чтобы отнять ногу у Пугачевой. "Они там совсем с ума посходили!" – подумал доктор, старый еврей.

– Тук-тук-тук, – постучался какой-то человек в дверь кабинета доктора.

Доктор не знал, что это за человек стучит, потому что он находился за непрозрачной дверью. Для того чтобы идентифицировать личность стукающего необходимо было дать знак, чтобы человек вошел и стал доступен для обозрения.

– Войдите! – скомандовал главный врач.

В кабинет вошел бородатый человек, в котором Морфей без труда опознал Волошина.

– Нам бы хотелось знать, могли бы вы ампутировать у Пугачевой ногу если на то будет получено ее согласие? – сразу же взял быка за рога Волошин.

– У нее что, гангрена? – не понял Морфей Исаакович. – Опять жир отсасывала в Швейцарии? Ох уж эти мне швейцарские коновалы!

– Да нет, доктор. Алла Борисовна слава богу здорова. Просто в целях государственной безопасности и соблюдения интересов страны это нужно сделать.

– Помилуй бог, да зачем же?!

– Надо, доктор, надо...

– Да нет, вы говорите совершеннейшую чушь! Клятва Гиппократа не позволит мне у здорового человека отрезать здоровый орган. Это просто членовредительство!

– О членах речи нет, доктор. Но по некоторым соображениям аналитиков для блага России у Пугачевой должна быть только одна нога. Понимаете? Мы вам даже заплатим хорошие деньги...

– Нет-нет-нет! Я просто удивляюсь, что вы такое можете говорить! Дикость какая!.. А сколько это – хорошие деньги в вашем понимании? Просто любопытно.

– Ну, тысячу долларов...

– Извините ради бога, но я за тысячу долларов срать не сяду!.. Да и вообще, глупость все это, если не сказать – преступление!

– А сколько же вы хотите?..

– Я нисколько не хочу и ни за какие деньги не буду уродовать человека.

– А если пять тысяч?

– Бред. Бред какой-то! Вы поймите, я же врач! Я давал клятву: не навреди, типа. А вы мне предлагаете за какие-то десять тысяч долларов.

– Я вообще-то предлагал за пять, но раз вы хотите, пожалуйста – десять тысяч.

– Ну вот я же и говорю: за паршивые десять косых я должен наступать на горло собственной песне!

– А если пятнадцать?

– М-м-м... Нет. И не уговаривайте.

– Двадцать -и по рукам!

– И по ногам, вы хотите сказать... Человек ведь ходит ногами, а вы хотите сделать из него инвалида!

– А сколько же вы хотите?

– Медицина не продается, голубчик! Двадцать пять тысяч – и нога ваша! За меньшую сумму я даже срать не сажусь.

– Что вы все "срать" да "срать"!..Давайте говорить культурно.

– Голубчик, я хирург, я не могу говорить культурно. Вот вам мое последнее слово: двадцать пять тысяч или ищите другого коновала. Он вам нарежет...

– Нам не нужен другой, но я уполномочен распоряжаться только двадцатью тысячами, не больше.

– Черт с вами! Двадцать три или уходите немедленно!

– Ладно, двадцать три! Я скажу, что двадцать четыре, и штука мне за труды пойдет.

– Это ваше дело, – кивнул Морфей Исаакович. – Когда поступит пациент?

– Как только уговорим Пугачеву, – широко улыбнулся Волошин. – Ну до свидания, доктор.

Когда Волошин уже собрался выйти в дверь, доктор Морфей внезапно остановил его:

– Погодите-ка... Можно частный вопрос? Правда ли поговаривают, что Пугачева – незаконнорожденная дочь Бориса Ельцина?

– Легенды, – твердо ответил Волошин и значительно подмигнул хирургу.

При выходе из клиники, у Волошина зазвонил телефон.

– Кто говорит? – спросил Волошин, прижимая сотовую трубку к уху.

– Слон, – пошутил знакомый голос. – Ну как там?

– Отрежем Мересьеву ноги, Борис Николаевич, – условленным паролем отозвался Волошин. – Уговорился всего за тридцать штук с врачом.

– А подешевле нельзя было найти? Кого-нибудь из студентов? – В голосе Ельцина слышалось недовольство.

– Отличный врач, – зачастил Волошин. – Лучший специалист. Он этих ног за свою жизнь отрезал – как хороший парикмахер волос! Уверяет что сделает все быстро и качественно, даже незаметно потом будет.

– Ну разве что, – смягчился Ельцин. – Тогда пусть. Остается уговорить принцессу. Почему-то я думаю, что она не захочет стать президентом. Ну тогда и черт с ней! Сам буду. Их еще уговаривать на такое место!.. Ладно, отбой...

В трубке коротко запищало. Волошин сел в машину с мигалкой. Из кустов за ним умудренным взглядом смотрел летописец Никонов. Провожая взглядом черный "Запорожец" Волошина Никонов думал о том, что история пишется каждую секунду и никто не знает, как еще повернутся дела в этой стране. Неведомо, может и вправду безногая Пугачева когда-нибудь станет президентом России. Поживем – увидим.

Эпилог

Утомленное солнце, словно оглоушенное ударом столярной киянки, нежно запрокидывалось за горизонт, прощаясь с морем, притихшим северным городом и лично с профессором Лебединским. Прощалось оно и с Шамилем Басаевым, нежным сыном родимых гор. Боевик озирал взором свою малую родинку, и улыбчивое лицо его багровело в закатных лучах. «Привет тебе, привет!» – как бы говорило солнышко сыну гор и всем-всем героям нашей книги. Все они, где бы ни находились, вышли в этот закатный час на улицу и плача провожали красное солнышко, которое, не жалея себя, отдает свою энергию людям. Они давали себе зарок больше не делать зла и служить людям, раз мир так прекрасен и так печальна закатная земля.

– О боги, боги мои! – восклицали они, вздымая руки к небу и проливая очистительные слезы раскаяния.

Плакала, ломая руки и ноги Пугачева. Печалился Черномырдин, обнимая Чубайса правой рукой и Немцова левой (Немцов тоже плакал, конечно). Не мог сдержаться и вытирал полой шинели скупые мужские слезы Александр Лебедь. Сдерживая спазмы в горле смотрела на солнышкоЛариса Моисеева. Не плакал только бесчувственный Клинтон, потому что в Америке солнце заходит в другое время, не как у нас. Но зато откровенно мучился Виктор Анпилов, проливая едучие обезьяньи слезы на пол зоопарковой клетки и давая себе зарок не бороться больше с антинародным режимом Ельцина, раз он так нравится людям.

И возвращаясь по кругообороту назад в вечерний Питер мы увидим, что уже не прощается с уходящим днем профессор Лебединский. Потому что лежит бездыханный возле ржавой водосточной трубы у подъезда с четырьмя огнестрельными ранениями в области головы, которой он никогда не умел пользоваться. Входные отверстия пуль назавтра опишут судебные следователи, вот и все, что люди смогут теперь сделать для этого человека. Как же так, ведь еще в начале эпилога он был еще жив!?. Что ж, не все могут успеть проводить багровый закат и встретить кровавую зарю. Это само по себе счастье.

Но никто из героев книги пока не знает о смерти профессора, их души чисты и звонко откликаются на взыгравшую мелодию заката, и они в один голос поют одну и ту же хорошую песню, которая звучит как бы за кадром.

Не плачьте, люди! Завтра солнышко опять встанет! Начнется новый ясный день. Не проспите начало этого дня. Вставайте пораньше и, если вы не сидите в тюрьме,выходите на улицу встречать трудолюбивое солнышко, которое прольется живительным светом на ваши макушки, чтобы вы делали только добрые дела и не делали злые.

Улыбнитесь новому дню, ептыть.