Текст книги "Х...евая книга"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Волшебная шкатулка
похуистика
Не вошедший в книгу Д.Карнеги "Как перестать беспокоиться и начать жить" отрывок

Вот что случилось с Томом Б. Смитом из Огайо. Он сам рассказал мне следующую историю.

"Раньше я все время беспокоился. Что мост, по которому я еду, разрушится, что пароход мой утонет, что умрет моя любимая тетя. Но более всего я беспокоился о делах фирмы. Я постоянно волновался, не просрочили ли мы сроки платежей, я боялся вылететь с работы и ужасался – что мне скажет моя жена, когда я приду домой и заявлю ей, что меня уволили. Неся документы на подпись шефу, я переживал, что он заметит какую-нибудь ошибку или просчет. Я всего боялся. Поэтому не удивительно, что я нажил себе язву.

Как я излечился от своего беспокойства? Однажды я так опасался допустить ошибку в отчете, что действительно допустил ее – поставил не там запятую. Шеф это заметил, обратил мое внимание, достал ручку и исправил ошибку. Мне чуть не стало плохо, я побледнел и покачнулся, меня прошиб пот, и я обмочился. Глаза мои стали закатываться под лоб. Шеф понял мое состояние и сказал:

– Знаете, Смит, я давно заметил, что вы излишне беспокойны. Вы один беспокоитесь за всю фирму. Если бы я столько бес-покоился, у меня не осталось бы времени наказывать сотрудников за их ошибки. Когда я был молод, я тоже много беспокоился, но однажды я вдруг увидел некую штуку и понял, что все суета и ничто в мире не стоит моего беспокойства. Все в мире – эта вещь, и эта вещь – все в мире. Я совершенно перестал беспокоиться и преуспел: у меня теперь деньги, своя фирма и много бестолковых сотрудников. Вот возьмите.

Шеф протянул мне запечатанную в полиэтилен коробочку.

– Вскройте дома и все поймете. Здесь – ваше беспокойство, то, чего оно стоит. Считайте, что я забираю у вас ваше беспокойство в обмен на равноценную вещь. Это, – он ткнул пальцем вкоробочку, – то, во что превратилась ваша жизнь из-за постоянного беспокойства, то, чего она стоит реально. Это, в сущности, вы, Смит, с вашим беспокойством. Вы и ваша семейная жизнь, превращенная беспокойством в это вот самое. Это сокровища вашей бессмертной души, то, на что вы их променяли. Здесь -остатки вашего здоровья, то, чего они теперь стоят. Ваше будущее, ваше жалованье и все, что вы можете на него купить.

Здесь вся ваша жизнь, Смит, как в кощеевой игле. А игла в яйце – то есть в коробочке. В сущности, если философски, это и моя жизнь тоже. И вообще все на свете... Вы любите сыр? -ѕвдруг спросил шеф.

– Да, – сказал я.

– Он там. А виски пьете?

– Пью.

– Тоже там. И вино. И я там. Но более всего вы, а не я, поскольку не понимаете этого. И поскольку я все же начальник. Короче, сегодня я отпускаю вас пораньше, ступайте домой, вскройте коробку и подумайте. Там вы как в зеркале увидите свое лицо.

Я приехал домой, заперся в кабинете и вскрыл коробку. С тех пор я больше ни о чем не беспокоюсь, а при встрече с шефом улыбаюсь и хлопаю его по плечу".

Так закончил свой рассказ Том Б. Смит из Огайо. Ныне он известный предприниматель, владелец фирмы по производству шкатулок с сюрпризом. Вот если бы все люди смогли хоть раз в жизни увидеть то, что увидел Смит! Впрочем, у вас еще есть шанс... Я думаю, вы уже догадались о том, что видел в коробочке Смит. Нет? Тогда послушайте самого Смита:

– Там было самое обыкновенное вонючее ГОВНО!

Одно мгновение весны
быль

"...без начала, с полуслова

вечный русский разговор"

не помню, чьё

В тёплый весенний вечер я забежал в редакцию, чтобы взять у приятеля и коллеги Димы Бакова его второй, только что вышедший сборник стихов. Я вообще-то стихи не люблю. Но Бакова люблю: талант. Поэтов-талантов много, но никого я их лично не знаю. Только с Баковым знаком. Поэтому его и читаю исключительно.

Баков был на летучке у главного, обсуждали последний номер журнала, где Баков трудился на прозе. Подождав в приемной, я наконец увидел всю хирург-команду шумно вываливающуюся из операционной главного редактора Мульгина. Отпрепарированный труп последнего номера журнала остался там, в глубине вивисекторской. Я его не видел.

Мы с Баковым, одним из лучших журналистов столицы, пошли в ближайший магазин, где была приобретена бутылка "Хрен-знает-чего". И вернулись в редакцию, в его кабинетик, послеремонтно пахнущий краской.

Баков ушел за стаканами, вернулся со стаканами и еще двумя журналистами, один из которых держал в руках бутылку водки. Фамилия этого нежнодержащего была Ногин, ему было 48 лет, он широкоизвестный публицист. А фамилия того, что пришел без водки... не помню. Ну, скажем, Иванов, лет 25-ти, он только что приехал из горячей точки.

И стали пить.

– Ох, блин, а мне, наверное, нельзя, блин, мешать водку с этим говном. Я же после этого ебаться иду к бабе, – сказал Баков.

– Да ты, я смотрю, после каждой нашей пьянки ебаться ходишь. И в прошлый раз и сейчас, – сказал не-важно-кто.

– Да, и теперь иду... вздрогнули... ей 19 лет. И досталась она мне после болезненной дефлорации. И я считаю большим своим достижением, что она у меня на первой же встрече кончила.

– Вот это частая проблема! Вот так, блядь, какой-нибудь козел спортит девку, потом с ней бейся, – сказал Ногин. – Не люблю я таких портачей. Не умеет, а лезет. Хуй им таким нужно отрезать сразу, чтоб баб не портили.

– Да, а я считаю делом чести, чтобы подо мной баба кончила. Это морально приятно. Теперь у меня очередная задача, и не менее трудная – чтоб она кончила одновременно со мной.

– Зачем тебе это надо?

– Затем, что она кончает только на третьем заходе. Я ж уже не мальчик, чтоб каждый раз по три палки швырять. Мне уже не 18 лет, а слава богу, 27.

– Знаешь, бывают бабы с клиторальным, а бывают с вагинальным оргазмом, – сказал я, разливая по очередной.

– Баба сама ответственная за свой оргазм, – вставил Ногин.

– Кстати, – вспомнил я. – У меня на днях прямо с полосы в "Московском комсомольце" материал слетел. Есть там такая Вислоухина, пизда старая, климаксом попорченная – она сняла. Статья как раз называлась "Лесбиян – король куннилинга".

– А-а-а... – протянул Баков и дернул стаканом, пролив несколько капель себе на джинсы. – Понимаешь, а когда ей начинаешь делать куннилинг, она зажимается.

– Молодая еще, значит.

– Да, зажимается.

– Пускай тогда сама себе, – вставил умудренный 48-летним опытом Ногин. – Женщина сама ответственна за свой оргазм. Это ее проблема.

– Давайте выпьем за клитор! – вдруг поэтически крикнул поэт Баков и вскочил, опять выплеснув водки из стакана, только теперь уже на мои джинсы. -Давайте выпьем за клитор! Клитор – это...

– Это великолепная вещь!

– Это лучшее, что...

– ...ох, хорошо... дайте запить...

– А я, кстати, всю жизнь, сызмальства изучал, ну пытался понять, что такое женский оргазм, – говорил Ногин. – Оказывается, это очень сложная штука, не то, что у нас... И еще я в последнее время полюбил пизду... Раньше, там, личико, грудь, ножки-понятно... А пизда сама казалась мне неприятной... вся какая-то в складках. А теперь – только пизда! Пизду я люблю. Как таковую.

– "Тропик рака" прямо какой-то.

– Да...

– У баб бывают еще такие, блядь, вытянутые малые половые губы. Треугольные как бы и торчат из больших, как алые паруса из волн, – сказал некто.

– Ты прямо поэт!

– Я и есть поэт.

– И я поэт.

– И я...

– Все тут... А все равно – пизда в России – больше, чем пизда.

– А мне один чувак рассказывал, говорил: клитор – это грандиозная наебка, навроде сказки о бабе Яге. Бабы Яги не бывает. И клитора не бывает. "Я, – он говорил, – всю жизнь этот клитор ищу и ни одного не нашел".

– Блядь, что ему клитор, мухомор что ли?

– Пиздеж... Клитор есть и он прекрасен, – сказал Баков. – Давайте выпьем за клитор!

– Пили уже...

– Ну хуй с ним... Тогда за пизду. За пизду не пили?

– За пизду можно.

– ...Так, я слышал или читал, что такие вытянутые малые половые губы бывают оттого, что женщина в детстве много занималась онанизмом. И вытянула себе их.

– Сомнительный тезис.

– Хуйня полная.

– А я люблю большие пизды, – вдруг заявил Ногин. – Считается, что узкие пизды лучше всего. А мне больше всего нравится простор.

– Широкая душа, разгульная.

– А почему коммунисты и дураки так плохо относятся к пиздам, ну не любят их?

– Любят, но скрывают. Они ханжи.

– Ненавижу. Ханжество это... и любое ненавижу... Сами из пизд не вылазят, а порнографию и эротику запрещают, выродки.

– Вы знаете за что я не люблю Проклова? – спросил Баков, внезапно переменив кардинально тему. – За то, что Проклов отсосал в этой жизни. Коммунистам еще тогда отсосал. Ну, я понимаю, что жизнь была тяжелая, всякое там... И я не осуждаю. Просто – факт... Отсосал.

– А Лукин не отсосал.

– Да, Лукин не отсосал. Вот я Лукина уважаю.

– Я тоже не отсосал, – сказал Ногин. – Я и с работы несколько раз при советской власти уходил, чтоб только коммунистам не отсасывать.

– И Кулешов не отсосал.

– Да, он не отсосал.

– А Гусев отсосал.

– Гусев отсосал.

– Я не спорю, может быть он и хороший человек там, и все такое, но он отсосал. И все... Один раз как минимум отсосал.

– Давайте выпьем за тех, кто не отсосал в этой жизни!

– ...а знаете, я сам недавно узнал, оказывается у наших правительственных чиновников существует обряд опущения как на зоне.

– Это интересно...

– Да... И вообще, после Гайдара правительство стало херовее: пьют как суки, шоферы их пьяные тела развозят, матерятся в правительстве, друг другу тыкают.

– Если бы мне... если бы я оказался в правительстве, не дай бог, и мне Черномырдин "тыкнул", я бы... не знаю, что бы я сделал... за палец бы его укусил, наверное...

– И все равно пизда есть творение природы.

– Но Глен Миллер первый описал, как в пизду можно фонариком светить и рассматривать ее.

– А ты рассматривал?

– Нет... Я хотел, но у фонарика батарейки сели.

– Нет, после Миллера светить фонариком в пизду уже пошлость, уже не гениально.

– А хуй в нее засовывать – не пошлость?

– Действительно, как же можно ебать живого человека!?

– Хуй туда все засовывают периодически. И совершают при этом возвратно-поступательные движения. Это – как дышать. Дышать не пошло. Дышать – нормально. И ебать – нормально.

– Более чем нормально! Ебать в России – больше, чем ебать!

– Все-таки пизда есть воплощение женщины.

– Женщина есть пизда с ногами.

– ...и другими мелкими частями.

– Вообще, женщина для человека пишущего должна значить не больше, но и не меньше, чем все остальное, ему необходимое, как то: бумага, стул, стол, ручка или пишущая машинка.

– Рядом с ручкой на столе должна лежать пизда.

– Обязательно. Иначе невозможно будет писать гениальные произведения.

– Да. Без пизды человек дуреет. У него все из рук валится, и ничего не идет.

– Когда-нибудь я напишу философский трактат "О роли пизды в развитии личности".

– И о роли пизды в истории человечества.

– "Значение пизды обыкновенной в творчестве Толстого".

– " К вопросу о влиянии пизды на политические пристрастия народа".

– А говорят, некоторые женщины могут даже курить пиздой и кольца пускать.

– Насчет этого не знаю, но то, что они в принципе могут так пизду натренировать, чтоб куриными яйцами стрелять, это точно. Сам видел.

– Тебя закидывали тухлыми яйцами?

– Нет. Бог миловал. В каком-то порнофильме видел... Я люблю порнуху смотреть.

– Я тоже.

– Ее все любят. Эротика, она для баб. А мужикам подай жесткое порно. Чтоб на бульдозере в пизду въезжали и там ломами шуровали.

– Крутые мужчины любят крутое порно.

– Что, уже все выпили что ли?

– А хуль тут пить?

– А вот бы, блядь, взять и написать рассказ о том, как славно и душевно мы тут посидели, простые русские интеллигенты. За Россию поболели, за смысл жизни поразговаривали. Что делать? Кто виноват?

– Возьми да напиши такой рассказ.

– Без сюжета, без действия, без ни хуя. Ни завязки, ни кульминации.

– Ну и хрен с ними.

– Ну, если хрен, то напиши.

– Напишу, а хуль ты думал!

– Но это будет хуйня.

– Да я понимаю, что на этом рассказ не выстроишь. Но ж, блядь, не зря же две бутылки выпили... А ты стихи про это напиши. "Когда б вы знали, из какого сера растут стихи не ведая стыда".

– Не ведая пизда... пизды.

– Ну а чем закончится рассказ-то твой? Ну собрались, ну выпили, ну попиздели за любовь, за прекрасный паркетный пол. А дальше?

– А что дальше? Дальше мы разойдемся сейчас по домам, и пизда рассказу.

– Хуёвый какой-то рассказ-то.

– Ну и хуй с ним, что хуёвый. Главное, чтоб демократия жила. Наша молодая демократия!

Кряхтело
Ленинский сериал

Смеркалось. Еще можно было писать, покрывая листок мелким карандашным бисером, но Ленин, потянувшись, встал и потер пальцами утомленные глаза. «Пожалуй, нужно еще разок попробовать, пока не пришел этот финн», – подумал он.

В Питере было неспокойно, трещал германский фронт, Россия гудела. А Ленина мучил запор. Второй день он не мог опростаться и с тоской вспоминал, как еще в 96 году, сидя в Санкт-Петербургском доме предварительного заключения писал на волю сестре, чтобы она прислала клистирную трубку в овальной коробке. Но тогда его регулярно кормили, по заказу приносили из аптеки минеральную воду. Сейчас обо всем этом можно было лишь мечтать.

"Поносы и запоры – болезни профессиональных революционеров", – подумал Ленин и огляделся: "Нужно отойти подальше, чтоб не воняло, а то финн придет, опять будет морщиться".

Уйдя метров за 20 от шалаша Владимир Ильич расстегнул штаны и присел, чувствуя сильные позывы и тяжесть в животе. Высокая трава колко и неприятно защекотала ягодицы. Ульянов приподнялся, не поднимая штанов, осмотрелся и немного передвинулся туда, где трава была покороче. Снова сел.

"Будто пробку забили. Сейчас бы слабительного, масла касторового. Возьмем власть, нужно будет вплотную заняться лечением. Но сначала, конечно, декреты... А черт!" Ощутив легкий укол, Ленин прихлопнул ладонью комара. Почесал. Вчера вечером, когда вождь тридцать минут сидел недалеко от шалаша в тщетно надежде, всю попу искусали комары, и теперь волдыри немилосердно чесались.

Раздражаясь все больше и больше Владимир Ильич лихорадочно работал ногтями, оставляя на ягодицах красные полосы. "Скорее бы революция! Хотя, там, как тут: есть субъективное желание, а есть объективные обстоятельства. Но все равно, чисто по-человечески очень хочется".

Вождь натужился, его лицо покраснело. Бесполезно. Почувствовал как затекли ноги, неаккуратно спущенные штаны сбились валиком под коленями, пережали кровопоток, и в икрах закололи тысячи маленьких иголок. Владимир Ильич привстал, растер ноги, приспустил штаны и вновь сел, перенеся вес тела на левую ногу, давая отдых правой. Потом наоборот.

Помассировал живот, как когда-то учил Троцкий – от пупка слева и справа к лобку. Позывы усилились. Владимир Ильич изо всех сил напрягся и с мучительным наслаждением почувствовал: прорвало! Словно пришло оригинальное решение долго недававшейся задачи. Теперь он уже не замечал ни зудящих комаров, ни гудящих ног. Лишь великое удовольствие сделанного трудного дела целиком заполняло его. Весь мир будто подобрел, сразу подскочило настроение и, кажется, даже ходчее пошли мысли. "И социалистическую революцию мы сделаем!" – с веселой уверенностью подумал вождь.

Кишечник, пользуясь случаем, удовлетворенно облегчался, и Ленин кряхтел от наслаждения с каждой новой порцией. Через некоторое время после Великого прорыва Владимир Ильич вдруг почувствовал как что-то теплое и мягкое коснулось его ягодиц. Он чуть привстал и посмотрел вниз, между ног. Огромная куча свежего, парного говна цветастой пирамидкой вздымалась на зеленой траве. Внизу, будто фундамент покоились большие и толстые черные катыхи, сверху на них оплывали витой башенкой мягкие, нежнейшие светло-коричневых тонов разнокалиберные какашки. Рядом с кучей покачивалась спелая ягода земляники.

Улыбнувшись про себя этому натюрморту, Ленин вдруг подумал: "Все как в политике: порыв революционных масс неизбежно возьмет свое, несмотря ни на какое сопротивление реакции. Объективная необходимость, предел терпению – и взрыв. Нужно только чуть-чуть помочь, направить нетерпение масс в нужное русло. Все-таки я был прав в апреле! А интересно, кто-нибудь из меньшевиков страдает запорами?" Владимир Ильич присел на метр левее и еще раз с любовью оглядел могучую кучку: "Нет, с таким народом мы горы свернем".

Но сотворив немыслимую работу, уставший организм иссяк, больше ни грамма не землю не упало. И тут только Ленин с досадой вспомнил, что забыл взять бумагу для подтирки. Ну хоть бы та писулька, над которой он работал! В тщетной надежде Владимир Ильич обшарил карманы. Господи, ничего!

"М-да, за удовольствие надо платить", – вождь потянулся и начал рвать пучками траву, стараясь выбирать подлиннее. Нарвав пучок, он сложил его вдвое и получившейся мочалкой осторожно провел по попе, чувствуя обдирающую жесткость. Выбросил. Нарвал еще пучок и снова начал подтираться. То ли второй пучок был пожиже, то ли какашки размазались первым пучком по попе, но Владимир Ильич испачкал пальцы. Брезгливо морщась, он начал вытирать вонючие пальцы о землю, отраву, и тут только заметил растущий слева лопоухий репейник. С опущенными штанами, стараясь не распрямляться, Ленин, согнувшись в три погибели, добрался до заветного растения и, выбрав самый большой лист, дернул за ножку. Лопух, словно чувствуя для каких целей его стараются сгубить, стоял насмерть. Любой солдат или красный комиссар, кладущий жизнь за мировую революцию во время гражданской и боготворивший Ленина, безусловно согласился бы стать для вождя подтиркой, но несознательный лопух не был революционным фанатиком и поддался не сразу. Уцепившись обеими руками за стебель, Владимир Ильич рванул – стебель глухо лопнул, Владимир Ильич качнулся, хотел сделать шаг назад, ловя равновесие, но спущенные штаны помешали, и Ленин с маху, держа обеими руками лопух, упал на грязную попу.

В этом положении его и застал финн, но как человек тактичный, сделал вид, что ничего не заметил, лишь брезгливо зажал нос.

Встречи Будяева

Бывшая жена Будяева была как две капли воды похожа на жену бывшего президента СССР. И что самое поразительное, ее даже звали также.

Несмотря на неудачно сложившуюся личную жизнь, Будяев в какой-то мере был счастливчиком, ему везло на встречи. Вот и сейчас, протиснувшись поглубже в вагон метро, он увидел свою бывшую жену. Несколько секунд Будяев колебался – подходить или нет, – и решил подойти. Все-таки расстались они мирно и интеллигентно, без скандалов, к тому же очень давно.

Протолкавшись поближе, Будяев тронул женщину за плечо:

– Ну здравствуй, Рая.

Женщина обернулась, мгновение поколебалась:

– Здравствуй...

– Ну как ты?

– Да нормально. А-а...

– Это ж сколько мы не виделись-то?

– Не знаю.

От Будяева не укрылись некоторая холодность и растерянность бывшей жены. "Зря я подошел, – подосадовал на себя Будяев. – Совсем же чужие люди". Но отступать было поздно, приходилось вымучивать из себя ненужные фразы.

– Где ты сейчас?

Рая недоуменно дернула плечами:

– Там же, культурой занимаюсь. А-а...

– Куда едешь?

– Домой, мужа кормить. Полукопченой вот купила, сыру.

Ах вон оно что! Будяев посмотрел на две огромные хозяйственные сумки с торчащей петрушкой, которые женщина держала в руках. А собственно, что он хотел? Нормальная жизнь. И было бы странно, если бы Раиса с той поры осталась свободной. Видная женщина, любой ухватится. Но почему-то стало неприятно на душе. Так муторно и противно, что неожиданно для себя самого Будяев вдруг произнес:

– А ведь я любил тебя, Райка, – и застыдился этой глупой и ненужной фразы.

– Разве? – чуть удивленно и виновато спросила Раиса, – Но ведь я давно замужем...

– Желаю счастья, – кисло сказал Будяев, представив, что все вздохи, стоны и поцелуи жаркой Раисы достаются теперь кому-то другому.

– Спасибо... А-а... а где мы с вами... с тобой... извини, ради бога, я совсем тут замоталась... но где мы встречались?

Лицо Будяева удивленно вытянулось. Какое-то время он стоял, глупо глядя на собеседницу, наконец что-то мелькнуло в его глазах:

– Простите, а как твоя... ваша фамилия по мужу?

– Горбачева.

Будяев похолодел.

– Раиса Максимовна?

– Да, – засмеялась жена экс-президента. – Обознались? Бывает. А я не пойму, думаю, может, одноклассник мой.

– Извините, ради бога, љ– стушевался Будяев и, чтобы как-то загладить, спросил:

– Как здоровье Михаила Сергеевича?

– Спасибо, ничего, – улыбнулась Раиса Максимовна.

– Вы еще раз извините, уж очень вы на мою бывшую жену похожи, – сказал Будяев. – Это... мне пора выходить. До свидания. Желаю счастья. Передайте привет Михаилу Сергеевичу!

– Спасибо, обязательно передам... А от кого привет?

– От меня. То есть... Будяев моя фамилия. Скажите – от пассажира Будяева. Скажите, Будяев его помнит...

Выскочив на перрон, Будяев вытер холодный пот со лба, дождался следующего поезда, пролез в вагон и встал у поручня, но посмотрев направо вдруг резко отвернулся: вслед за ним, яростно работая острыми локтями, протискивалась Маргарет Тетчер.