Текст книги "Заколдованный круг"

Автор книги: Александр Кулешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава XV
ДОРОГА ПОД ГОРУ

В полицию Дон не пошел. Отец стучал в дверь. Пытался разбудить. Дон только мычал в ответ. Он встал поздно, с тяжелой головой, ощущая слабость и тошноту.

Быстро молча позавтракал и поехал в университет. Вечер они договорились провести у Тер, и Дон едва дождался конца занятий.

Наконец они в машине, которая мчит их к пригородному дому Лонгов.

– Тер, у меня неприятность, – Дон старается говорить небрежно, даже весело, – какой-то неудачный период…

– Что еще стряслось? Опять кого-нибудь надо спасать? (Тер никак не хочет простить ему эту печальную историю.)

– Нет, спасать надо меня. – Дон усмехается. – Попытки, судя по твоим словам, делались, но неудачно.

– Что ты имеешь в виду?

– Меня вызывают в полицию. И именно в ведомство О'Кина.

– Не может быть! – Тер чуть не налетает на впереди идущую машину. – Мы же с Лилиан…

– Наверное, ее дочерних и твоих женских чар не хватило, чтобы убедить его. – Дону все трудней и трудней становится сохранять этот тон.

– А на когда? – спрашивает Тер.

– На сегодня утром…

– Что же они сказали?

– Я не пошел.

– Не пошел? Как ты мог! – взрывается Тер и неожиданно спокойным голосом добавляет: – Правильно сделал.

Теперь приходит очередь удивляться Дону:

– Ты считаешь, что правильно?

– Конечно. Есть время подумать, посоветоваться (о господи, и она о том же!). Сейчас приедем, и позвоню Лилиан. Хочешь, скажем папе? (Это тайная надежда Дона.)

– Не знаю, – мямлит он, – удобно ли его беспокоить такими мелочами…

– Мелочами? Для него мои дела не мелочь. А твои дела – это мои. – Теперь Тер настроена решительно, она прибавляет скорость. Губы сжаты в ниточку, над переносицей хмуринка.

Она помолчала.

– Между прочим, у отца был недавно разговор со мной. Он интересовался моим мнением – смог бы ты работать в его предприятии?

– Ну и что ты сказала? – Дон даже перестал дышать.

– Сказала, что ты был бы на месте в любом предприятии, на любом посту.

– А он?..

– Что он? Улыбнулся, похлопал меня по плечу.

– И все? – Дон был разочарован.

– И все. Он ведь никогда не скажет то, что хочешь от него услышать…

Они приезжают, когда господина Лонга нет еще дома, проходят к Тер. Не сняв плаща, она садится на угол стола и набирает номер Лилиан. Отвечают, что Лилиан будет поздно. Первая неудача. Тогда Тер зовет к телефону отца подруги. Он вернется только в понедельник. Неудача вторая.

Дон мрачнеет.

Тер куда-то исчезает. Появляется в сопровождении матери, которая несет поднос с печеньями собственного изготовления и чаем. Она тихо здоровается с Доном и неслышно исчезает.

Входит горничная. Докладывает;

– Господин Лонг прибыл.

– Спасибо, – говорит Тер и, обращаясь к Дону: – Дам ему прийти в себя и притащу сюда.

Через полчаса она уходит. Возвращается с отцом. Дон вскакивает. Господин Лонг, как всегда, улыбается, радушно жмет руку.

– Папа, мы опять к тебе за советом. Не везет нам. («Нам» означает, что Тер рассматривает дело, которое сейчас будет изложено, как свое.) Понимаешь, Дона вызывали в полицию.

– Ну? – Господин Лонг смеется. – Он побил стекла? Или не забросил мяч за взятку?

Дон вежливо улыбается. Тер хмурится.

– Я серьезно, папа. Видишь ли, тогда, помнишь, когда Дон выручал Рива, он с ним, сам понимаешь, не раз встречался. И кто-то видел их вместе в день убийства. Полиция прицепилась, хочет его допрашивать.

Господин Лонг становится серьезным:

– Куда тебя вызывали?

– В отдел борьбы с наркотиками. К старшему инспектору. Сегодня утром. Но я проспал.

– Проспал? – Господин Лонг вскидывает брови. – Молодец. Значит, у тебя крепкие нервы и спокойная совесть. Второе в данном случае важнее. Что вы делали вместе? – неожиданно спрашивает он и смотрит на Дона проницательным взглядом. (Дон ежится под этим взглядом: да, такому не очень-то соврешь.)

– Мы просто ездили вместе, он все таскал меня к этой своей Эруэль, чтоб я помог ее выручить…

– Тот высокий парень, как сообщили газеты, с которым они выходили из машины Луиджи, невдалеке от порта, – был ты?

Дон бледнеет, потом краснеет (хорошо, что в комнате полумрак).

– Да, в общем, я… но он сказал… он сказал, что Луиджи одолжил ему машину… Я думал…

– Понятно. – Энергичное лицо господина Лонга принимает скучающее выражение, он почти прикрывает глаза длинными темными ресницами. – Так что тебя беспокоит?

Вместо Дона отвечает Тер:

– Как что беспокоит? Начнут допрашивать, привяжутся, Дон не умеет врать. Докопаются до курильни, до анонимного письма. Припишут ему бог знает что. Ты же знаешь полицию, папа. К ним только попадись в руки!

– Пожалуй, ты права, дочь, надо позвонить О'Кину, объяснить, в чем дело, попросить помочь…

– Мы с ним уже говорили, я и Лилиан, он обещал. Как видишь, не сдержал…

– Ну что ж вы так! – Господин Лонг встает, ободряюще хлопает Дона по плечу, улыбается. – Ничего, не унывайте. Я с ним поговорю.

– Он будет только в понедельник, а сегодня пятница…

– Не беспокойся, Тер. Я ведь тебя никогда не подводил, нет? Все будет в порядке. Веселитесь.

Господин Лонг еще раз хлопает Дона по плечу, целует дочь и уходит.

Он идет в кабинет. Набирает номер. Он знает, где искать О'Кина.

В трехстах километрах от города, в лесистой живописной лощине, раскинулись владения господина Аника, бизнесмена на покое. Участок леса, вековой парк, пруд, просторный дом, службы, домашний ипподром.

Надежные сторожа, заборы, овчарки охраняют владение. Оно на отлете. Жители соседних селений сюда не заглядывают. Не часто здесь бывает и сам владелец, бизнесмен на покое Аник.

Мало кто знает об этом уединенном владении. Еще меньше знают, что господин Аник и господин О'Кин – одно лицо. И уж совсем немногие, что имение подарено начальнику отдела по борьбе с наркотиками городской полиции «синдикатом» за некие, видно немалые, заслуги.

Так как и за десять лет службы образцовый полицейский О'Кин не смог бы скопить суммы, необходимой на покупку этого имения, и потому объяснить его происхождение было бы затруднительно, то появился на свет бизнесмен на покое Аник. Придет время, О'Кин уйдет в отставку, тогда Аник и О'Кин сольются в одно лицо, вдвоем мирно поселятся под сенью густых лесов. Но сегодня О'Кин, то бишь Аник, захотел отдохнуть от напряженной борьбы с наркотиками и провести уик-энд в своем подпольном имении.

Он сидит у камина, где распространяется упоительный смолистый аромат, потрескивают огромные поленья, и смотрит телевизор: жуткий детективный фильм, уже дюжина преступников и полдюжины полицейских убиты (не считая честных граждан), а конца картине не видно. Неожиданный резкий звонок заставляет его вскочить.

О'Кин бросается к аппарату.

– Аник у телефона, – говорит он глухим от волнения голосом.

– Это я, Лонг.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Слушай, позвони своим ребятам, кому следует, чтоб этого парня, ты знаешь, дружка моей дочери, не таскали к тебе. Он сегодня получил приглашение, но не пошел.

– Струсил? – усмехается О'Кин. – Почему?

– Вот, вот, – уже более настойчиво перебивает господин Лонг, – струсил. И может, струсивши, столько наплести, что ты потом не расхлебаешь. Пусть уж живет спокойно. Лучше не связываться.

– Ясно, – ворчит О'Кин, – сделано. – И добавляет с досадой: – Мог бы для своей получше партию подобрать.

– «Получше, получше»! – вздыхает господин Лонг. – Не так-то просто. Конечно, будь у него отец президентом банка – приятнее. Да только у президентов банков сынки не очень-то работяги. А этот, может, родился бизнесменом. – Господин Лонг усмехается. – Надо присмотреться.

– Шляпа он, – ворчит О'Кин, – мне дочь рассказывала.

– Ну, окажется шляпой, попросим посторониться. Привет, – заканчивает господин Лонг затянувшийся разговор.

– Привет.

Тем временем Тер и Дон в веселом настроении сидят, болтают, целуются, слушают пластинки, поедают сладости – словом, занимаются тем, чем на их месте занимались бы многие влюбленные.

Потом садятся в кремовый «бьюик» и, надолго задержавшись в каштановой аллее, едут к Дону. Традиционный прощальный ритуал – поцелуй в щеку, помахивание рукой…

Дон ужинает с родителями. Он весел.

Оставшись наедине с отцом, в ответ на его озабоченный взгляд небрежно сообщает:

– Поговорил с господином Лонгом. Сказал, чтоб не беспокоился, все уладит.

Отец удовлетворенно кивает головой, но беспокойство из его глаз не исчезает. (К кому полиция хоть раз привязалась, тому не так просто отделаться от нее, даже с помощью всемогущего господина Лонга. Нет, не так-то просто…) Ладно, важно, что парень успокоился и мирно спит себе наверху.

Но Дон не спит.

Он уже привык, что не заснет, пока не выкурит на ночь две-три сигареты.

Однако сейчас его одолевают еще и тяжелые мысли. История с вызовом в полицию на какое-то время отогнала другие, менее близкие тревоги. Но не могла прогнать совсем.

Ныне Дону требуется не одна, не две случайные сигареты, не пара «полярных конфет». Ему ежедневно нужно столько «зелья», что всей его стипендии хватит не больше чем на неделю. А остальные дни? Да и стипендию он отдает почти целиком родителям. И что самое страшное, он понимает, что еще месяц, два, пока у него «растяжение», университетское начальство будет платить. А потом, когда ясно станет, что он уже не сможет играть? (Смогу! Это все временно, все пройдет и снова все будет по-старому!)

Самое главное для него, самое срочное – достать деньги. Даже самые обеспеченные из его новых друзей не собираются платить за него. Ну раз-два, случайно, но не все же время.

Где взять деньги?

Постепенно все остальные проблемы отступают на второй план. Деньги! Деньги! Где взять деньги?

Дон ворочается, встает, открывает окно, но тут же закрывает (теперь он не может выносить холода), опять ложится, его прошибает пот. «Деньги, деньги…» – стучит в мозгу.

Он выкуривает одну сигарету, вторую, третью. Только после третьей проблема начинает облегчаться. Появляются миллионы выходов, озабоченность пропадает. Чтоб ему, лучшему… знаменитому… самому… да не достать, да не добыть, да не заиметь денег. Да…

Наконец он засыпает.

Во сне хрипит, вскрикивает.

Наутро тревоги возвращаются с прежней силой. Деньги! Где взять деньги?

Дон спускается в столовую. У него синева под глазами, серое лицо, взлохмаченные волосы.

Отец с печалью смотрит на него (что такое? Ведь еще вечером все было хорошо, уладилось с полицией…). Мать украдкой вытирает слезу.

Наскоро поев, Дон устремляется на улицу.

Он торопится, но, добравшись до университета, замедляет шаг. Заходит в лавчонку, на последние деньги покупает «полярных», сует в рот.

Дон неторопливо бредет по улочкам окружающего университет района. Ровные, подстриженные газоны, асфальтовые дорожки, аккуратные одноэтажные домики, все разные и все такие одинаковые.

Дон берет себя в руки.

Надо спокойно обдумать положение. Можно ведь где-то приработать (где?). Может быть, что-нибудь продать (что?). У него много богатых знакомых – занять? (Черта с два дадут!)

Ну и… ну и (то, о чем не хочется думать) есть предложение того парня – Суса, с которым он недавно познакомился в одном из подвальчиков. Сус предложил ограбить табачную лавочку.

И вот то, что еще недавно казалось Дону немыслимым– совершить ограбление, представлялось сейчас обыкновенным, как любой другой, выходом из положения. Подумаешь – налет! Да их сотни совершаются каждый день в городе! Старика не убудет. Почему Дон должен о ком-то думать, когда прежде всего думать надо о себе!

Дон вновь и вновь размышлял обо всем. И пришел к выводу, что другого выхода нет. Он вдруг перестал чувствовать страх перед возможными последствиями этого поступка, он испытывал лишь страх перед невозможностью приобретать «зелье».

Только это имело значение! И ничего больше! Деньги. Нужны деньги во что бы то ни стало.

Вечером, часов в девять, он сидел в подвале, с нетерпением ожидая Суса. Тот не заставил себя ждать.

То, что произошло дальше, показалось ему столь простым и легким, что в какой-то момент он даже пожалел. что не прибег к этому способу раньше.

Пустынной улицей они подошли к тускло освещенной табачной лавчонке, натянули на голову черные чулки, припасенные Сусом, и ворвались внутрь. Казалось, маленький, взъерошенный старик даже не испугался. Он спокойно поднял руки над головой и безучастно смотрел, как налетчики вынули из кассового ящика жалкие бумажки, накопившиеся там за день. Сус и Дон прихватили еще тощий бумажник старика и, заперев лавчонку снаружи, торопливо скрылись в ночи.

Они провели вечер в близлежащем подвале, приобрели там несколько ампул впрок (Дон теперь прятал дома за книгами коробку со шприцем).

Не только в тот вечер, одурманенный наркотиками. но и на следующее утро, проснувшись, Дон не чувство вал угрызений совести, страха, даже малейшего беспокойства.

Наоборот. Втайне он ощущал определенную уверенность – теперь он меньше страшился будущего. Надежный источник приобретения денег был найден.

Награбленного хватило едва на неделю.

Через неделю Сус сообщил а новом «деле», а потом еще об одном…

Быть может, столкнись они с трудностями, с сопротивлением, начни по ним кто-либо стрелять, они бы испугались, затаились. Но все проходило так гладко, так безнаказанно и безопасно. Иногда Дону казалось странным, что в этом городе кто-то еще работает – стоит у станка, сидит за конторским столом, водит автобусы или преподает в школе. Зачем? Зачем, когда так просто грабить и воровать?

Столкнувшись с этим ближе, Дон узнал, что подавляющее большинство наркоманов именно так добывают средства на «зелье». А как еще? С возможностями нищих и потребностями богачей как еще могли они доставать необходимые деньги?

Даже если б каждый налет был связан со смертельной опасностью, это Дона не остановило бы (смертельным было остаться без «зелья»), а тем более если все было так легко.

Нельзя сказать, чтобы Дону ни разу не пришла за это время мысль бросить наркотики. Он даже несколько раз пытался это сделать. Но тут же махнул рукой. Не приняв очередной дозы, он сначала не находил себе места, не мог заснуть, был мрачен, раздражителен, несколько раз нагрубил матери (чего в жизни не делал), поссорился с Тер.

Он слышал, что наркоманы, задержанные полицией, выдавали своих сообщников, готовы были наговорить все, что от них требовали, и на других и на себя, лишь бы получить «зелье». Если их держали два-три дня в камере, они испытывали без привычной дозы такие мучения, что превращались в зверей: выли, кусали решетку, раздирали себя в кровь, а некоторые сходили с ума.

Дон понимал их, и поэтому он боялся полиции. Однажды, когда у него не было денег и запасов, он испытал чудовищную боль. Его жгло внутри, судороги сводили руки, челюсти. В тот вечер он, не выдержав мучений, набросился на случайного прохожего, оглушил его ударом по голове и, схватив деньги, помчался в ближайший подвал.

Дон ко многому стал терять интерес. Ему было трудно заниматься. Голова не усваивала за несколько дней занятий то, на что раньше хватало одного вечера. Он перестал ходить на многие лекции, в лаборатории. Не сдал два экзамена (впервые), что крайне озадачило привыкших к его успехам профессоров.

О тренировках он и не думал. Он думал теперь не о том, как вернуться в спорт, а о том, как бы продлить «растяжение» или еще что-нибудь, чтоб получать стипендию, чтоб избежать вопросов, скандала…

Он перестал смотреть в будущее: инженер, техник, конструктор, чернорабочий, бродяга – кем он будет? Какое это имело значение! Будущее, которое волновало его, – это сегодняшний вечер, вечер в подвале, в притоне. Укол, сигарета…

Дон не думал и о родителях. Раньше его беспокоило, как бы скрыть от них, не расстроить, не огорчить. Отныне это тоже не имело значения. Догадаются, поймут, узнают… Ну и что? Лишь бы не приставали с расспросами, с сочувствием, со слезами, с помощью. Но они не приставали…

Единственное, что еще волновало Дона, – это Тер. Он любил ее. Конечно, без нее он бы выжил, а без «зелья» нет, но в часы просветления (а их все же пока было больше, чем часов «забвения»), она была для него всем.

Чем хуже, чем тоскливей становилось ему жить, тем больше он тянулся к ней. Его Тер, его красивая, его капризная. Причина всех его несчастий…

Порой он думал: не случись тогда всех этих недоразумений, не приревнуй ее – пристрастился бы он к «зелью»? Стал бы он таким, как сейчас? И не мог ответить.

Он познакомился со столькими товарищами по несчастью, стольких узнал! Они приходили в подвальчики, в притоны, в курильни тысячами путей – от горя и от сытости, изнемогая от работы и от безделья, из-за самоуверенности и безводья. Но прежде всего – от страха. Все чего-нибудь боялись. Прошлого, будущего, того, что случалось с ними или что могло случиться. А главное – сегодняшнего дня, окружающего мира.

Из него надо было бежать. Как? Можно было покончить с собой (таких тоже хватало) или унестись в нереальный мир снов – любой ценой, какой бы тяжелой она ни оказалась.

Сильных, таких, как Артур, вступавших в борьбу с этим миром, было немного.

Как раз в один из этих дней он случайно встретил Артура. Если б Дон мог, он избежал бы встречи, но так уж получилось.

Артур досмотрел на него холодно, даже с презрением.

– Здорово, – робко сказал Дон.

– Здорово, – ответил Артур.

И тут вдруг Дон обозлился – ходит проповедник, неподкупный, поплевывает на таких, как Дон, а если бы сам оказался в его шкуре?

– Все воюешь, за правду сражаешься? – с кривой усмешкой спросил Дон.

– Все сражаюсь. А ты все к призракам бегаешь?..

– К каким призракам, что городишь? – Дон испугался. – Просто болею вот последнее время…

Артур усмехнулся.

– Болеешь! Знаю я твою болезнь. Лечился бы, раз болен.

– Вот ты бы и помог, вы же всех поучаете, как жить, что делать…

– Поучаем, – резко перебил Артур, – не ты ли ко мне за советом прибегал? И лечим – общество лечим, а не отдельных безнадежных дураков вроде тебя. Мы не филантропы, мы революционеры – понял? – пока еще не самые умелые. Да ничего, научимся.

И он повернулся к Дону спиной.

«Они-то научатся, – размышлял Дон, – а я действительно дурак».

Слабый дурак. Его удел – бегство.

Значит, рано или поздно он бы все равно превратился в того, кем стал. Не из-за Тер или Рива, так по другой причине. Значит, не все ли равно? И зачем тогда бороться? От того, что написано на роду, все равно не уйдешь.

Однажды он даже набрал номер телефона, широко разрекламированный в газетах. Его можно было набрать в любое время суток, и ласковый голос участливо расспрашивал о бедах звонившего, уговаривал не выбрасываться из окна, не убивать жену, не стрелять в соперника, не мстить уволившему с работы хозяину. То был номер телефона «Братской помощи», филантропической молодежной организации, чьи лозунги были «Спасти обреченного!», «Вернуть покой!» и т. д.

Дон долго слушал тихий женский голос, убедительно разъяснявший, что все горести в жизни проходят, а счастье неизменно возвращается, что наркотики – это плохо, а спорт – хорошо, что главное – надо полюбить девушку и ради нее обновиться, очиститься от дурного…

Когда трубка нагрелась так, что стала жечь ухо, Дон тихо повесил ее на рычаг автомата. Нет, не то, не то…

Попытки как-то исправить положение, вырваться из дурманного омута становились все реже, все безнадежней. Потом прекратились совсем. Будь что будет…

Так легко и удобно катиться под гору.

Глава XVI
ГДЕ ЖЕ ВЫХОД?

Тер лежала на постели и рыдала. Она искусала тонкий платок, вымочила подушку. В комнате было темно. Она не зажигала огня. Отец уехал в клуб, мать… Впрочем, что дома мать, что нет – все одно, ее никто не видит. Слуги… Кто их замечает?

Так что Тер одна в доме. И может рыдать во весь голос. Но она плачет беззвучно. Только трясутся плечи, только искусана подушка.

Она не в силах кричать, – лишь вот так беззвучно рыдать.

В руках Тер зажат, скомкан клочок бумаги, порванный конверт валяется на полу. Что ж, не все ей писать анонимные письма. Пришел черед и получать…

Этот маленький конверт лежал в почтовом ящике среди десятков других. Горничная привычно разобрала корреспонденцию. Рекламные проспекты, объявления – в корзину, толстые пакеты, счета, письма на имя господина Лонга – его секретарю, а редкие конвертики для Тер – на поднос и ей в комнату.

Лениво и равнодушно Тер рвет конверты, пробегает глазами приглашения, сообщение о перенесенном экзамене, о ждущих ее в библиотеке книгах, анкету очередного опроса Института общественного мнения… А это что? Маленький листок, несколько строк на машинке.

Тер начинает читать. Она вскакивает. Приложив ладонь ко лбу, перечитывает еще раз и еще. Неизвестный доброжелатель раскрывает ей глаза на «этого подонка» Дона…

Лучше пусть она узнает сейчас, чем когда об этом заговорит весь университет. Неужели она слепа? Ничего не видит, не понимает? Если не верит, пусть засучит ему рукав, увидит следы уколов. И «растяжение» у него липовое. Вообще…

Ей трудно унять дрожь в руках. Она ложится на кровать. Главное, не поддаваться панике, не верить. Не верить клевете! Но зачем, кому понадобилось писать? Отвергнутому поклоннику, врагу Дона (разве у него есть враги?), ее, Тер, недоброжелательнице (при ее характере у нее таких немало), может, болельщикам «Бобров»?

Тер понимает, что не это главное, главное – правда ли то, что написано в письме.

Она начинает припоминать все их разговоры с Доном, его отлучки из дома, перемены настроений, перемены в лице, перемены в отношении с родителями, с товарищами, с ней. Вспоминает мельчайшие детали. Дрожанье рук, тени под глазами. Вспоминает историю с Ривом, историю с полицией.

Отдельные воспоминания складываются в общую картину. И тогда сомнений не остается.

Уткнувшись лицом в подушку, Тер рыдает.

Она лежит до сумерек, не выходя из комнаты, не отвечая на стук горничной.

Мелькают несвязные мысли. Если так, если Дон потерян, зачем он ей? Он недостоин ее да вообще недостоин жить. От таких надо отворачиваться, их надо гнать. Как все просто: порвать, уехать – новые люди, страны, впечатления. Все забудется, забудется Дон с его подлостью, предательством (разве то, что он делает, не предательство по отношению к Тер?), с его несчастьем, с его горем… Ну нет, так просто она его не отдаст. Она берет себя в руки. Идет в ванную, принимает душ. Приводит себя в порядок, переодевается.

Сжигает на огоньке зажигалки письмо, выбрасывает мокрый от слез, искусанный платок.

Спускается вниз. Предупреждает горничную?

– Я буду очень поздно. Пусть папа не беспокоится. Садится в машину и выезжает за ворота. Теперь Тер спокойна. От отца она унаследовала энергию и самообладание, они пригодятся ей сейчас. План ясен. Прежде всего разыскать Дона. Убедиться, что письмо не лжет. Поговорить с ним. Немедленно принять меры. Врачи, психиатры, лучшие специалисты, она всех поднимет на ноги. Деньги есть. Продаст драгоценности, подарки отца, займет, найдет. Если нельзя иначе, посвятит в тайну отца. Скажет, что иначе… Потом увезет Дона куда-нибудь. Лучше всего на яхте отца в море, подальше от всех, от соблазнов, от забот. Далее пусть Дон перейдет в другой университет, она тоже, в крайнем случае. Главное – действовать, действовать, не теряя ни минуты! Так просто она его не отдаст! Она еще поборется, увидим, кто окажется сильней – эти проклятые порошки, эти спекулянты-убийцы (о господи, как Тер их ненавидит!) или она, готовая отдать все ради его спасения! Увидим!

Тер не успевает опомниться, как оказывается у дома Дона. Не выключив мотора, взбегает по ступеням, забыв о звонке, стучит кулаком в дверь.

Открывает отец Дона, в глазах его страх. Но, увидев Тер, н успокаивается.

– Где Дон? – опрашивает она, не здороваясь.

– Его нет…

– Где он?

– Не знаю. – Старик опускает глаза.

Минуту Тер внимательно смотрит на него, затем хватает за отвороты поношенной куртки. Приближает лицо, шепчет:

– Почему вы мне не сказали? Почему? Ведь это ваш сын!

В глазах старика она читает внезапно такую боль, такую безысходную тоску, что ей становится стыдно.

– Тише, – губы его еле шевелятся, – мать…

– Давно? Вы давно знаете?

Старик только безнадежно машет рукой. Он и сам не ответил бы на этот вопрос. Знает? Он ничего не знает. Он чувствует. Но когда отец чувствует, это больше, чем знать…

– Где он сейчас может быть?

– Не знаю…

– Когда он вернется? Когда он возвращается в… эти дни?

– В двенадцать, может быть, в час… Он не любит теперь, чтобы мы дожидались его. В доме должно быть темно. Мы должны спать. Как будто мы можем уснуть…

Тер минуту о чем-то раздумывает, потом поворачивается.

– Погоди, Тер!.. – Отец хватает ее за рукав, – Как ты думаешь… Удастся… спасти… Как?

– Да! – твердо бросает Тер.

Она быстро сбегает по ступенькам, вскакивает в машину и на полной скорости исчезает за углом.

Отец Дона, сгорбившись, долго смотрит вслед машине.

Тер возвращается домой, не обращая внимания на краевые огни светофоров. Она влетает в гараж. Машины отца нет. Значит, он еще не приезжал. Она быстро пересаживается в свою «зимнюю» машину – тоже «бьюик», только синий, закрытый.

Через минуту опять несется по улицам вечернего города и, подъехав к дому Дона, останавливается на противоположной стороне. Выключает мотор.

Ей холодно, она плотнее закутывается в пальто. Потом не выдерживает и включает отопление. Нажимает рычажок приемника. Передают музыку, затем последние известия, снова музыку.

Она ждет час, два, три…

Дон появляется в половине первого.

Он идет медленно, слегка размахивая руками. На губах блуждает улыбка, неподвижный взгляд устремлен в пустоту. Плащ распахнут, голова не покрыта. Тер выходит из машины и быстро направляется ему навстречу.

Дон останавливается. На мгновение лицо выражает растерянность, удивление, страх. И вдруг он начинает радостно улыбаться.

– Тер, – говорит он, медленно произнося слова, – это ты. Тер? Я рад. Мне хорошо.

На глазах Тер выступают слезы. Но усилием воли она подавляет в себе жалость, волнение.

Молча берет Дона за руку и, как ребенка, подводит к машине, сажает рядом с собой. Включает скорость.

Они едут молча.

Дон, блаженно улыбаясь, полузакрыв глаза, откинулся на сиденье. Тер, сжав губы, нахмурив лоб, напряженно вглядывается в темноту.

Наконец машина останавливается в каштановой аллее. В «их» аллее. В машине тихо звучит музыка, лица освещает зеленоватый свет от щитка. Тер поворачивается к Дону и говорит:

– Я все знаю!

Он ласково улыбается, не открывая глаз. Кивает головой.

– Ты слышишь, Дон, я все знаю!

Неожиданно она включает плафон, решительным движением задирает ему рукав плаща, свитера, обнажает предплечье. На нем маленькие голубые точки – следы шприца.

Усталым движением Тер опускает рукав, выключает плафон. Сидит неподвижно. Преодолев минутную слабость, снова поворачивается к Дону.

– Дон, – говорит она спокойно, – надо что-то предпринять. Ты слышишь?

Он снова кивает головой, с трудом открывает глаза, смотрит на Тер. Взгляд его начинает приобретать осмысленное выражение.

– Я слышу, Тер, – бормочет он, – я все слышу. Мне хорошо. Это ты, Тер. И мне хорошо. Она трясет его за плечо.

– Очнись, Дон. Я все знаю, я возьмусь за тебя. Вызволю, вылечу. Не беспокойся, я все сделаю. Но ты должен мне помочь. Без твоей помощи я не справлюсь. Понял? Дон!..

Она еще долго уговаривает его, трясет, снова уговаривает, целует, втолковывает.

Постепенно Дон приходит в себя. Обычно в это время он в своей комнате, выкуривает еще одну-две сигареты. Их не хватает ему. Он испытывает беспокойство, досаду.

Наконец осознает, что это Тер, что они в ее машине, что ей все известно, что она намерена спасти его. Он усмехается про себя: спасти? Кто ее просит? Зачем? Что ж, она воображает, что он пойдет к врачам, ляжет в больницу? Черта с два, там же не дают марихуаны. Где его сигареты? Ему необходимо выкурить хоть одну – немедленно, сейчас же.

Он приподнимается на сиденье и открывает дверцу.

– Куда ты, Дон? Я не отпущу тебя. Я буду теперь все время с тобой! Тебя нельзя оставлять одного!

– Отпусти меня! – Он отталкивает ее, но Тер крепко держит его за рукав. – Отпусти, тебе говорят! Мне душно здесь, слышишь, душно! – Он вырывается и, чуть не упав, вываливается из машины. Тер, уцепившись за него, стоит рядом.

– Я не оставлю тебя! – кричит она.

– Не приставай, мне нужно закурить. Могу я закурить? Да не мешай же!

Он кричит. Так он с ней никогда еще не разговаривал.

– Дон, – Тер говорит с трудом, ее душат слезы, – Дон, опомнись, разве ты не любишь меня? Это же я, твоя Тер.

Дон отталкивает ее, вынимает сигарету, закуривает. Минуту он стоит молча, с наслаждением затягиваясь. Потом подходит к ней.

– Прости меня, Тер, – он обнимает ее за вздрагивающие плечи, – прости, но я сейчас плохо соображаю. Отвези меня домой, пожалуйста, отвези. Я высплюсь, и завтра утром мы обо всем поговорим. Ладно? Ведь все равно сейчас это бесполезно. Давай завтра утром…

Тер понимает, что он прав. Разговаривать с ним сейчас бесполезно. Ее охватывает бесконечная усталость, чувство безнадежности. К чему все это? Зачем? Все равно ничего не получится, у нее не хватит сил, да и поздно… Поздно. Надо все бросить, махнуть рукой.

Но усилием воли она снова берет себя в руки. Хорошо, сейчас бесполезно, он в дурмане, но завтра, с утра, когда все улетучится, они поговорят. Спокойно, трезво. Все решат. Составят план. Надо только дождаться утра (ох как это тру дно!).

– Садись, – говорит она.

Дон недоверчиво смотрит на нее.

– Садись же, я отвезу тебя домой.

Продолжая подозрительно коситься, Дон залезает в машину. Его настороженный взгляд следит за дорогой: туда ли везет, не обманывает ли.

Они подъезжают к его дому. Не помахав рукой, Дон скрывается в дверях.

Тер медленно едет домой. К счастью, господин Лонг возвращается еще позже.

Наутро, часов в девять, машина Тер вновь на своем посту. Она не заходит к Дону, сидит в машине и ждет. Лицо ее потемнело, глаза обведены синими кругами, она не спала ночь.

В десять утра Дон выходит из дому.

Он сутулится, идет неуверенной походкой, волосы спутаны, плащ не застегнут. Но он «в порядке», действие «зелья» улетучилось вместе с обычной тягостной ночью.

Тер опускает стекло и негромко зовет:

– Дон!

Он испуганно оборачивается, видит ее, нерешительно приближается к машине.

– Ты в университет? – спрашивает она как ни в чем не бывало. – Садись, подвезу.

Машина трогается. Первым молчание нарушает Дон:

– Прости, Тер, за вчерашнее. Но я плохо себя чувствовал. Я обидел тебя. Прости.

– Ты что-нибудь помнишь из нашего вчерашнего разговора? – спрашивает Тер.

Он смущенно смотрит на нее.

– Тогда повторяю, – говорит она спокойно, – я все знаю, Дон! Ты стал наркоманом. Но это не безнадежно. Люди вылечиваются. Я хочу, чтоб ты выздоровел. Понял? Я сделаю для этого все. Но ничего не получится, если ты сам не захочешь, не будешь мне помогать.