Текст книги "Заколдованный круг"

Автор книги: Александр Кулешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Дон спустился по лестнице, понурив голову вышел из здания, прошел через газоны, прямо по сырой траве, минуя аллейки, пересек улицу и зашел в лавчонку, о которой ему рассказывал Рив. Небольшая лавчонка, где продавались всякие необходимые студентам вещи – чернила, тетради, ручки, бумага, жевательная резинка, вымпелы и значки с изображением «Рысей», каскетки, кое-какой спортивный инвентарь, а заодно и кастеты, наручники, газовые пистолеты, старые неприличные журналы, учебные магнитофонные пленки. Такие лавчонки десятками лепились ко всем университетам и колледжам, ютясь на близлежащих улицах. Студенты охотно заходили сюда.

Кроме учебных пленок и чернил, посвященные могли приобрести здесь и кое-что, не выставленное ни на витринах, ни на прилавках. Ответы на экзаменационные вопросы (до экзаменов, разумеется), микрошпаргалки, всякие шуточки (вроде, например, металлической имитации чернильного пятна или резинового паука), чтоб пугать и разыгрывать преподавателей, бутылочки виски, выполненные в виде бутылок с молоком или чайных термосов, и особые, но в обычной упаковке сигареты.

Все это было так же доступно, так же легко купить, как и пачку тетрадей. Просто надо было знать заветное слово (которое, знал каждый второй студент). У лавчонок по вечерам прогуливались «пушеры»-толкачи. Под разными предлогами и детям они давали закурить. Спрашивали:

«Ну как?» Денег не брали. Если их прогоняли – не обижались.

Многие ребята бросали сигареты на землю. Но другие докуривали до конца и опыта не возобновляли. А иные возобновляли, приходили снова и уже сами тянулись за необычным куревом. «Пушеры» (отличные, добрые ребята) никому не отказывали. Лишь на третий, четвертый раз начинали требовать деньги.

И все больше школьников, студентов, все больше и больше юношей и девушек, любопытных, но безвольных, становились постоянными клиентами 'удаленьких лавчонок.

Дон зашел в одну, повертел головой – он был один. В столь ранний час сюда обычно никто не заглядывал. Дон приблизился к вопросительно уставившемуся на него продавцу и тихо сказал:

– Мне пачку конфет – полярных.

(Полярных, то есть белых, означало ЛСД – не совсем наркотик, конечно, но тоже сойдет.)

Продавец даже не вышел из комнаты. Он просто наклонился, достал пакет жевательной резинки и высыпал из него маленькие, похожие на жвачку таблетки. Дон расплатился и ушел.

Он засунул одну таблетку в рот и медленно направился по улице куда глаза глядят.

Свое действие «полярные конфеты» оказали очень скоро. Дон вдруг остановился, минуту постоял, а потом торопливо зашагал обратно к университету.

Весело напевая, Дон шел к новому зданию, где занималась Тер. Он даже преодолел некоторое расстояние вприпрыжку, имитируя дриблинг.

Однако, когда он добрался до места, а потом еще час прождал окончания уже новой лекции, на которой сидела Тер, действие «конфет» ослабело. Дон снова чувствовал неуверенность.

Опять ходил взад-вперед, не зная, куда деть руки, покусывая губы, уставившись в одну точку. Кончилось тем, что он проморгал Тер.

Она вышла в толпе студентов и направилась к стоянке машин. А Дон все ходил и ходил, он сейчас замедленно реагировал на все. Услышал звонок и не сразу понял какой, увидел выходящих ребят и девушек и не сообразил, что кончилась лекция и все идут домой. И Тер тоже. А когда сообразил, бросился за ней.

Он догнал Тер у самой машины, когда она уже открыла дверцу.

– Погоди, Тер, погоди… – Он тяжело дышал, незастегнутый плащ распахнулся и, поддуваемый ветром, вился за ним подобно огромному нелепому горбу. Несмотря на холод, на лбу Дона выступили крупные пятна пота.

Услышав неожиданно близко незнакомый хриплый голос, Тер испуганно обернулась. И вдруг лицо ее мгновенно преобразилось. Глаза залучились радостью, губы раскрылись в ослепительной улыбке.

– Дон, господи, наконец-то! Если бы ты знал, как я волновалась! – Она порывисто обняла его и поцеловала.

И тогда произошло неожиданное. Дон, высокий и красивый, атлет и чемпион, сильный и мужественный, вдруг сел возле машины, прямо на асфальт, и разревелся, как маленький ребенок.

Он всхлипывал, рыдания сотрясали его, он неловко размазывал по лицу слезы, пытаясь утереть их, длинные ноги нелепо скребли асфальт…

Тер, пораженная, смотрела на него. Потом бросилась к нему, обняла, горячо зашептала:

– Дон, Дон, что с тобой? Встань! Да что с тобой? Встань же! Как тебе не стыдно! Тут же люди. Ну, пожалуйста, встань. Садись в машину! Сейчас ты мне все расскажешь! Ну, пожалуйста, дорогой… Прошу тебя!

Дон тяжело поднялся и забрался в машину. Тер рванула с места, и кремовый «бьюик» с поднятым верхом на бешеной скорости вырвался со стоянки, и помчался по дороге.

Ехали молча и остановились, лишь добравшись до любимой каштановой аллеи. Тогда Тер затормозила и, выключив зажигание, повернулась к Дону:

– Объясни, что случилось. Почему ты такой? О господи, как ты выглядишь!

Тер вынула платок, отерла Дону залитое слезами и потом лицо, поправила волосы, галстук, застегнула пуговицы плаща.

– Объясняй, я слушаю! – В тоне ее звучал приказ.

– Не могу я без тебя, – тихо сказал Дон.

– Так вот же я! – воскликнула Тер. – Это ты пропал, а не я. Почему ты не позвонил в пятницу? Мы же договорились.

– Я спасал Рива…

– Перестань, Дон. Ты последнее время только и делаешь, что его спасаешь. Может быть, опять ходил в какую-нибудь курильню? А? Говори!

– Что ты, Тер, – испуганно запротестовал Дон, – никуда я не ходил, он ночевал у меня, его избили за то, что он привел меня туда. Пожалел…

– Избили? – Тер разволновалась. – А тебя они нетронут? Тебе это ничем не угрожает? Дон, скажи, тебе…

– Мне – нет. При чем тут я? А вот ему досталось. Видела бы ты его – ни одного живого места! Не мог же я его бросить. Провозился с ним и не успел позвонить. Но…

– «Не успел»! Странно. – Тер недоверчиво усмехнулась. – Для этого требуется всего одна минута, между прочим.

– Перестань, Тер!.. – В голосе Дона была печаль. – Я не позвонил, верно. Зато приходил. Без звонка…

– Когда?

– Когда ты выезжала с ним из ворот, – еле слышно прошептал Дон, опустив голову.

И вдруг он услышал тихий смех. Тер смеялась все громче и громче. Неожиданно смех оборвался. Зажав щеки Дона ладонями, она подняла его лицо, заглянула в глаза.

– Дон, ты что, приревновал меня? Серьезно? Ты что ж, решил, что я тайно и коварно изменяю тебе? Так? Скажи, тебе не стыдно? Почему ты так плохо обо мне думаешь? Ты пойми: если ты мне станешь безразличен или, наоборот, я полюблю другого человека, ты первый об этом узнаешь. Я сразу тебе скажу, немедленно! Ни секунды не будешь в ложном положении. И я.

Губы ее превратились в ниточку, глаза полузакрылись, квадратный подбородок выдвинулся вперед, она не была сейчас красивой.

– Уж не думаешь ли, что я из жалости или еще почему-либо буду скрывать от тебя? Разве я обязана? Нет, Дон, я никому ничем не обязана. И лгать бы тебе не стала. Разлюблю – сразу скажу, не беспокойся. А ездили мы к его сестре, моей подруге, кстати, ты видел ее у нас. У нее трагедия: заболела ее знаменитая собака, было о чем поговорить. С ней я провела уик-энд. Робен, если хочешь знать, и не был. Он уехал в тот же вечер. Мы с ней вдвоем там оставались…

– Ты могла…

– Позвонить? Нет, уж будь любезен, сам звони, как договорились. Если б ты во время своей спасательной миссии нашел для этого время, я б тебе сама сказала… Наконец, ты мог позвонить в субботу.

– Я звонил.

– Так горничная дала тебе номер телефона? Я ей оставила.

– Я не назвал себя…

– Ну, знаешь! Не понимаю, чего ты хочешь! Она не могла любому незнакомому номер давать. Ведешь себя как ребенок, и мне же еще предъявляешь претензии…

Дон молчал. Он был настолько счастлив, что ему не требовалось слов.

Как все, оказывается, просто. А он-то вообразил! Свинья он все же, заподозрил свою Тер невесть в чем! Действительно, нафантазировал целую трагедию. Зачем ей это? Тер права. Уж она-то не постесняется прогнать его, если захочет. Не опустится до лжи. Прямо скажет. Но зачем думать об этом? Все хорошо, все прекрасно, она любит его. Он дурак – она права!

– Ты что молчишь? – Тер трясла его за плечо. – Глубоко переживаешь свою безмерную вину передо мной? Да? Переживай, переживай.

– Прости, Тер, – тихо сказал Дон, – я больше не буду.

– О боже, ты совсем как маленький – «больше не буду»! Ну смотри, а то поставлю тебя в угол и оставлю без десерта. – Она погрозила пальцем и рассмеялась.

Кремовый «бьюик» еще долго дремал в уединенной каштановой аллее…

Тер подвезла Дона домой. Как всегда, поцеловала в щеку, как всегда, он махал ей рукой с крыльца. Веселый, счастливый, вошел он в дом. При виде напряженных, полных тревоги взглядов родителей у него чуть слезы не навернулись на глаза. Сколько он принес им волнений! Здесь он тоже вел себя по-свински. А из-за чего? Из-за самим же им выдуманной драмы. О боже, какой дурак!

Он весело вбежал в комнату, поцеловал мать, обнял отца, закричал: «Есть хочу!», помчался в душ.

Стоя под обжигающими струями, он словно смывал с себя все, что было в эти два дня, всю грязь, тоску, горести, переживания, всю мерзость, все неприятные воспоминания.

Впереди счастливые дни с Тер, тренировки в олимпийской команде, слава, успех, веселые вечеринки и радостные дни!

Дон вылез из-под душа обновленный. Он чувствовал огромную нежность к родителям, увидев их оттаявшие лица, потеплевшие глаза; бесконечную любовь к Тер – чистой, верной, влюбленной. И испытывал зверский голод…

Он уселся за стол и под умиленными взглядами матери принялся уплетать все, что стояло перед ним.

Они ни о чем не расспрашивали. Он сам все рассказывал. Без подробностей. В общих чертах. Перескакивая с одного на другое. О том, как засомневался в Тер, как ревновал, следил, убедился, что зря. Как она подтвердила это. В его рассказе все выглядело весело и забавно. Он подсмеивался над собой, подшучивал над Тер. Так, смешная история.

Ни разу он не повторил своих выдумок о поездке в олимпийский лагерь, не вспомнил о Риве, ни словом но обмолвился о сигаретах с марихуаной. Родители чувствовали, что сын что-то недосказывает. Ну что ж, бог с ним (у кого из молодых не бывает своих маленьких тайн?). Главное, он здесь, с ними, смеется, увлеченно рассказывает о своих забавных похождениях, уплетает за обе щеки. Значит, все хорошо, все прекрасно, и нет причин для волнений.

Потом Дон ушел в свою комнату, слушал пластинки, болтал по телефону, читал, занимался. Потом ужинали, смотрели по телевизору спортивную передачу.

Это был кэтч. Звероподобные жирные мужчины метались с воплями по рингу, били друг друга ногами и кулаками, таскали за волосы. Они выли от боли, закатывали глаза, корчились в ужасных страданиях, но через минуту спокойно продолжали свою драку как ни в чем не бывало. Мать ужасалась, отец неодобрительно покачивал головой, а Дон посмеивался. Это все липа. Изображают жуткие схватки, а сами валяют дурака. Но жить-то всем надо, а за кэтч хорошо платят.

Когда разошлись спать, Дон с удовольствием погрузился в прохладные простыни, почитал немного и, потушив лампу, закрыл глаза. Но сон не шел.

Перед ним вновь мелькали картины прошедших дней, радостные п печальные, приятные и тягостные. Он повернулся на другой бок, но сон не приходил.

В голове все усиливался странный глухой звон, что-то давило грудь, он вспотел…

Дон зажег свет (ну и ну, два часа ночи!). Распахнул окно в холодную ночь. Вернулся в постель. И опять не мог уснуть.

Снова и снова вспоминались эпизоды этих дней. Но теперь веселых становилось меньше, а тягостных больше. Мысли распирали гудящую голову.

Почему он так уверен в Тер? Потому, что она сказала ему. А если она лжет? Это она говорит, что Робен уехал в тот же вечер. Но ведь нет других тому доказательств. И эта сестра его… хоть Тер и говорит, но что-то он ее не помнит…

Дон снова зажег свет и сел на кровати. Господи! Когда это кончится? Уже все было ясно, все хорошо. Так нет, опять… Он посмотрел на будильник – три часа утра! А он все никак не уснет.

И тогда автоматическим жестом он залез в карман висевшего на спинке стула пиджака, достал коробочку «полярных конфет» (которую вечером, несмотря на твердое решение, так и не удосужился выбросить) и положил маленькую белую пилюлю в рот.

Вновь погасил свет и откинулся на подушку.

Постепенно все наладилось. Все пошло хорошо.

Так он и заснул, с легкой улыбкой на губах, с покойными, светлыми мыслями.

Глава XII
ЧЕРНАЯ ВОДА

Пока Дон начинал тот тяжелый, тот страшный путь, Рив заканчивал его. Ведь этот путь недолгий, и никому еще не удалось состариться, совершая его. Это не марафон, это спринт. Его начинают стремительно, полные энергии, а заканчивают, исчерпав все силы, падая от усталости. Только там, на стадионе, силы возвращаются, и победитель всходит на пьедестал почета. Здесь же победителей не бывает, здесь только побежденные.

И упавшие уже не поднимаются…

Дела Рива шли не плохо. Он сумел привлечь Дона.

Теперь надо только привести его к тому толстяку в каскетке, и дело сделано: он сможет получать свою ежедневную порцию со скидкой.

Однако с толстяком он встретился гораздо раньше, чём предполагал.

Зайдя в знакомый захудалый бар с целью «заправиться», он увидел его за одним из столиков.

Лысый бармен с обнаженными волосатыми руками только что расставил па столике пенящийся бокал пива, несложные закуски.

Минуту Рив стоял в растерянности: подойти, не подойти?

Решил подойти.

Приблизившись, он заискивающе улыбнулся и поздоровался.

– А, паренечек! – приветливо улыбнулся толстяк. – Присаживайся, угощайся, как раз есть разговор.

– Благодарю. – Рив присел на краешек стула, но не притронулся к еде.

– Как дела? – поинтересовался толстяк; он наклонился к бокалу с пивом и, не отрывая его от стола, начал пить долгими, жадными глотками. При этом козырек его прорабовской каскетки почти упирался в стол.

– Ничего, – осторожно ответил Рив. Некоторое время человек в каскетке молча ел. Потом заговорил:

– Слушай, паренечек, ты, оказывается, злостный неплательщик. – Он весело рассмеялся (Рив счел нужным подсмеяться). – Должник…

– Как так?

– Так. Ты уже месяц платишь со скидкой. Это составляет… – Толстяк достал ручку, начал писать на салфетке. – Не так уж мало. – Он закончил подсчет и поднял глаза на Рива.

– Но ведь это аванс, – начал оправдываться Рив, – я все отдам. Завтра нового приведу. Хотите, сейчас позвоню. Это верное дело. Клянусь вам. Могу сейчас…

– Не суетись, паренечек, время позднее, твой новый спит небось. Нечего его будить. Завтра у меня другие дела есть. Так что давай на послезавтра назначим. Как обычно, здесь же, часиков в десять вечера. Устраивает? – вежливо осведомился он, будто Рив мог ответить: «Нет, не устраивает, давайте в десять утра!»

– Конечно, я буду, приведу. Вы можете не сомневаться. Буду точно.

– Советую. – Лицо толстяка неожиданно приобрело холодное выражение. – У нас сейчас кампания проводится по укреплению дисциплины. Показательное мероприятие. Сам знаешь, как в таких случаях бывает. Не придешь, станешь примером для других. Понял?

– Понял, – чуть не заикаясь, пробормотал Рив. Его начало трясти. Он хорошо знал, что значило служить «примером».

– Вот и отлично, паренечек! – Толстяк опять улыбался своей широкой улыбкой. – Тогда нечего беспокоиться. Значит, жду в десять.

Рив встал и, чуть не пятясь, удалился. Он спустился вниз, взял у сидевшей на ящике старухи очередную пачку и торопливо вышел на улицу.

Влажный воздух освежил его, немного успокоил. Да и что, собственно, волноваться? Приведет послезавтра Дона, сведет их, и пусть они сами занимаются своими делами. Он своё сделал, – будьте любезны законную скидку!

Рив шел и размышлял. Интересно все-таки, откуда берутся такие вот, как этот толстяк? Кто он, где живет, что делает в дневное время? (Рив ничего не знал о нем, даже его имени.) Какую он имеет от всего этого выгоду? «Толкачи», понятно, берут где-то «зелье», накидывают пару монет, продают, вот их барыш. А этот? Он наверняка работает на «синдикат». И по-крупному. Таких баров, с барменом, со старухой внизу; с целой армией вербовщиков (вроде его, Рива), у него, верно, десятки. Но ведь над ним стоят хозяева синдиката, у которых десятки (может, и сотни) таких толстяков. А еще выше? Еще выше стоит «главный синдикат», которым заправляют уже самые могущественные. Их знают, называют, о них пишут газеты, их даже иногда арестовывают. Но никогда не наказывают. Самые знаменитые адвокаты защищают их везде, самые известные сенаторы, миллионеры, полицейские начальники, армейские генералы, звезды кино и красавицы – их друзья. Кто ж таких осудит?

И Рив представил себе Верховного Владыку и его бесконечные щупальца, как у осьминога, протянувшиеся по всей стране, а на них присоски – такие, как Рив. Они впиваются в людей (как он в Дона), тянут из них все: сначала волю, потом здоровье.

И все это оборачивается для Верховного Владыки золотом. Бесконечными золотыми реками…

Рив не был дураком когда-то, до… Он подавал немалые надежды, он умел образно мыслить, сопоставлять, набрасывать общую картину.

Его размышления отнюдь не были фантазией. Он основывался на хорошо известных ему фактах: (хотя знал он их совсем немного).

Да, вот так, наверное, все это выглядит. И ничего нельзя сделать. Ни с «ними», ни с собой. Ведь даже если он уедет, убежит на край света, скроется от «них», от себя-то он никуда не уйдет. От своего постоянного, неутихающего, жгущего изнутри желания, от ежедневной, все растущей потребности в «зелье». Нет, никуда не скроешься, никуда. Так шел он по не просыхающим от дождя улицам мимо вечерних фонарей, в вечерней толпе. Окруженный людьми. Одинокий…

Он позвонил Дону. Дон был весел, бодро отвечал на вопросы, давал советы – не унывать, не отчаиваться, сообщил, что помирился с Тер. И под конец сказал, что завтра у нее вечеринка. Будут Луиджи, Рог, наверняка Лилиан. Если же придет Рив, все будут только рады. Надо поговорить. О чем говорить? Пусть приходит к Тер, там и поговорят.

Предчувствие беды охватило Рива. Уж больно весел был Дон. Да и это примирение с Тер совсем некстати.

Идти на вечеринку ему не хотелось, но придется. Надо выяснить, что там с Доном. Послезавтра он должен привести его к толстяку. И он приведет его, черт побери, приведет во что бы то ни стало!

Наутро он позвонил Тер. Робко сказал, что вот, мол, Дон говорил о вечеринке, можно ли прийти?

Конечно, он будет желанным гостем, ребята и так удивляются, куда он пропал! Тер была ласкова, ни о чем не спрашивала, ни на что не намекала. Рив уже начал приободряться, когда в конце разговора она нанесла ему неожиданный удар.

– Только учти, Рив, я перенесла наш вечер на завтра. Сегодня не могу. Папа просил меня принять каких-то важных шишек. Ты же знаешь, я изображаю «маленькую хозяйку большого дома». Маме трудно. Но это ничего не меняет. Завтра жду тебя к семи. Обязательно. Приходи!

Рив долго стоял у телефона с трубкой в руке.

Ведь прошел день. Завтра к десяти он должен привести Дона к толстяку. Иначе… Он даже не хотел думать о том, что произойдет с ним, если он не доставит Дона.

Но времени оставалось все меньше и меньше. Если бы он увидел Дона на вечеринке сегодня, он бы знал, на что рассчитывать. Как можно что-либо предполагать, если они встретятся завтра в семь, а в десять…

И потом, удастся ли вытащить Дона с этой вечеринки? Они никогда раньше десяти – двенадцати не расходились. Надо что-то срочно предпринять. Сейчас же. Сию минуту. Завтра может быть поздно. Мозг Рива работал с лихорадочной быстротой.

Постепенно начал вырисовываться план.

Рив помчался на поиски Эруэль. Он разыскал ее в крысиной норе спящей. Долго тряс, бил по щекам, брызгал в лицо водой, пока не привел в чувство.

Затем подробно объяснил, что и когда ей надлежит делать, тыкал в бумажку с записанным там крупными цифрами номером телефона. Клялся, что, если она сделает, как велел, он принесет ей полдюжины – нет, дюжину порций. Пусть только сделает как надо.

Наконец ушел.

На следующий день зашел снова.

Он просидел у нее почти до шести вечера, изредка давая ей выкурить сигарету. Но тщательно следил, чтобы она ничего больше не принимала.

Когда она вышла на минутку, он быстро обшарил убогую комнату, чтобы убедиться, нет ли где-нибудь скрытых запасов.

В половине седьмого, крепко взяв Эруэль за руку, привел ее в находившийся неподалеку ресторанчик, посадил за стол, заказал ужин (к которому она не притронулась) и три бутылки пива (за которые она сразу же принялась).

– Так запомни, слышишь, Эруэль, ровно в восемь часов позвонишь по этому телефону, – он еще раз ткнул ее носом в бумажку, – и скажешь то, что здесь написано. Ясно? Ничего не перепутай! Просто прочти по бумажке. С выражением, конечно, а не как попугай…

– Ладно.

– Да не ладно, а слушай внимательно. Значит, позвонишь, скажешь то, что на бумажке, и повесишь трубку. Все. Иди и жди меня. Ясно? Я приеду к десяти, самое позднее к одиннадцати и принесу дюжину порций. А сделаешь все хорошо – полторы дюжины. Ясно? Если подведешь, ничего не получишь. А голову я тебе оторву. Будь покойна. И еще, – сказал он, уже вставая, – как поговоришь по телефону, бумажку эту разорви и выброси. За ужин заплачено.

Он снова сел. В десятый раз повторил ей свои указания и, наконец, торопливо вышел из ресторанчика.

Когда Рив вошел в гостиную, где все собрались, веселье уже началось.

Зена и Луиджи самозабвенно исполняли шейк. 'Рог что-то увлекательное (по его мнению) рассказывал Лилиан (от чего ей было нестерпимо скучно).

Чин, как всегда, молча сидел в углу. На непроницаемом лице медного бога нельзя было прочесть его мыслей и чувств. А они были скорбны. Накануне Чин получил от сородичей письмо: дела плохи, энергичные джентльмены захватывают все новые участки. Скоро негде будет не то что нефть самим добывать, а просто жить. Суды тянут, плетут бесконечную паутину крючкотворства. Не может ли он, Чин, скорей учиться, – он нужен здесь. Пусть поторапливается. Да и с деньгами туго. А Чин и так спит по три часа в ночь. Он ведь и сюда-то ходит, чтоб присмотреться, может, чему-нибудь научится у этих, поймет какие-нибудь их тайны…

Дон и Тер, лежа на животе возле проигрывателя, углубились в беседу. Когда Рив вошел, Лилиан бросилась к нему. (Рог так и застыл на полуслове.)

Лилиан не стала задавать вопросов, а сразу потащила Рива танцевать.

Минут пятнадцать все отдавались танцам. Потом заглянул господин Лонг, и наступил перерыв. Он, как всегда, улыбался, целовал подруг дочери в щеки, похлопывал ребят по плечу, жал руки. Его энергичное, гладкое лицо выражало приветливость и радость.

– А, Рив! Я тебя сто лет не видел! Где ты был, уж не на Луне ли?

Рив смущенно отшучивался, с тревогой поглядывая на часы. Господин Лонг поболтал с молодежью минут пять, пожелал счастливого вечера и ушел переодеваться – сегодня он ужинал в клубе.

Господин Лонг любил иной вечер посидеть в клубе, поужинать, поболтать с деловыми друзьями.

Вот и сейчас он сидел в мягком кресле в компании макаронного короля Рога, баскетбольно-бейсбольного короля Доначио и пистолетного короля Стена. Решался серьезный вопрос: кого сделать президентом университета. Прежним президентом все были довольны, и его выдвинули в мэры города. Он прошел, хотя на его избирательную кампанию пришлось изрядно потратиться. Теперь пост главы университета оказался вакантным.

– По-моему, Пит годится, он малый ничего, соображает, – заметил Доначио (Питер Ренсом был доктором наук, членом дюжины иностранных академий, лауреатом Нобелевской премии, но не очень богатым, по их понятиям, человеком).

– Для представительства Ренсом хорош, – заметил Рог, – титулы разные, и потом, говорят, он ученый с мировым именем.

– Пит не годится, – категорически отрубил господин Лонг.

– Почему? – удивился Доначио.

– Неуправляемый, – пояснил господин Лонг. – Можешь ты вот, например, позвонить ему и сказать: этот парень – лучший баскетболист страны, его нужно зачислить профессором латинского языка, хотя он не умеет подписать своего имени? А? Он же пошлет тебя подальше.

– Да, это правда, – согласился Доначио. – Может быть, О'Кин из полиции? Твердый и… управляемый, лучше ие надо.

– Ну уж нет, – опять запротестовал господин Лонг,– это уж нет!

– А он чем тебя не устраивает? – усмехнулся Рог.

– Как раз тем, что устраивает… – Господин Лонг сделал паузу. – Только на своем месте.

– Это правильно, – поддержал отец Стена, торговец оружием.

Спорили долго и в конце концов сошлись на кандидатуре отставного генерала, достаточно твердого, чтобы ни в чем не уступать студентам, но во всем уступать попечительскому совету, достаточно умного, чтобы руководить университетом, и достаточно… умного, чтобы им руководили сидящие за этим столом.

Не откладывая в долгий ящик, генерала вызвали в клуб, поговорили с ним и отправили домой, счастливого и гордого.

А тем временем вечеринка в доме господина Лонга продолжалась. Танцевали, немного пили, болтали.

Лилиан и Рив уселись в уголке (ну чего она привязалась?).

– Ты плохо выглядишь, Рив, – озабоченно заметила она.

– Устал. Много занимаюсь (они учились на разных курсах разных факультетов, и Лилиан не могла проверить).

– Мы тут хотим совершить прыжок на побережье. У отца Тер там имение, он дает нам свой самолет. По-моему, у него на Дона стали прорезаться виды. Присматривается к нему. Надеется, что сможет его в своем предприятии использовать. Только зря…

– Почему зря? – вяло поинтересовался Рив.

– Будто сам не знаешь! – фыркнула Лилиан. – Дон же дурачок, – как думает, так и говорит, как говорит, так и делает. Разве такой может у Лонга, да вообще в бизнесе работать? Так поедем, покупаемся, покатаемся на его яхте. А?

– Меня никто не приглашал.

– Никого не приглашали специально. Это само собой разумеется. Если хочешь, я могу сказать Тер, чтобы она…

– Не надо, Лилиан, не трудись. – Ему стало неловко, его слова звучали грубо. – Спасибо тебе, но вряд ли я смогу. Отец нездоров, дела…

– Жаль, – вздохнула Лилиан. Она была явно разочарована. – У папы тоже неприятности… Рив насторожился.

– А что такое?

– У них там всегда какие-то происшествия, но сегодня прямо страшное. В газетах еще не было, папа рассказал. – И она поведала Риву следующую историю.

На одной из окраинных улиц полицейский автопатруль заметил юношу и девушку, которые, спотыкаясь, натыкаясь на стены и столбы, брели, держась за руки. Лица их были окровавлены и покрыты синяками от падений, руки изодраны.

Они шли шатаясь, ничего не видя и не слыша, потому что почти ослепли от нестерпимого света, которого никто не видел, кроме них, почти оглохли от чудовищного гула, которого, кроме них, никто не слышал…

Патруль задержал их и повез в участок.

Парень – ему было шестнадцать лет – скончался раньше, чем мчавшаяся под вой сирены машина добралась до цели. Девушку спасли, но она осталась слепой и почти глухой.

Она рассказала, что они впятером проводили обычный вечер: потанцевали в соседнем дансинге, потом отправились к одному из ребят и там, вколов себе в вены героин, стали слушать пластинки. Далее ее дружок захотел погулять, и они отправились на улицу…

С трудом выяснив у девушки, где искать остальных троих, полицейские поспешили туда.

Они опоздали. Двоих нашли на крыше. Они были мертвы. Выражение лиц, скрюченные пальцы выдавали невыносимые муки, испытанные ими перед смертью. Третьего обнаружили на соседней улице в чужой машине со шприцем в руке. Он уже не дышал. Четверо умерших сразу я одна навсегда ослепшая даже в этом, ко всему привыкшем, городе могли вызвать скандал. Не то чтоб это очень волновало отца Лилиан, нет, но происшествием могли воспользоваться враги, чтобы выжить его с выгодного служебного поста. Поэтому он очень расстроен. Она, естественно, тоже.

Но если история, рассказанная Лилиан, хоть немного взволновала ее (по причинам, правда, весьма эгоистическим), то Рива она не заинтересовала вообще, – уж он-то знал немало подобных историй. Его волновало другое: часы показывали пять минут девятого и… ничего.

Лилиан продолжала что-то говорить. Он не слушал.

Ага! Кажется, наконец…

В комнату вбежала горничная и, подойдя к Тер, что-то взволнованно зашептала ей на ухо. Лицо Тер выразило беспокойство. Она встала, минуту постояла, закусив губу. Потом громко сказала:

– Ребята, извините, папа срочно просил меня приехать к нему в клуб. Вы оставайтесь сколько хотите, но я должна ехать.

Она бросила на Дона виноватый взгляд, быстро поцеловала его в щеку и выбежала из комнаты. Остальные растерянно смотрели ей вслед.

Немного погодя начали расходиться.

Рив с облегчением вздохнул и вдруг засуетился. Он подскочил к Дону, с которым за все время не смог обменяться ни словом, и потащил его за собой.

– Идем, Дон, идем, я тебе говорю!

– Да куда ты меня тащишь? – упирался Дон.

– Иди же, не пожалеешь! – Голос Рива звучал настолько убедительно, вид был настолько озабоченным, что Дон последовал за ним.

Они кубарем скатились с лестницы.

– Да куда?.. – пытался спросить Дон.

Но Рив не отвечал. Заразившись его лихорадочным волнением, Дон теперь молча следовал за ним.

Через минуту они уже сидели в двухместном гоночном «феррари» Луиджи (ключ от машины Рив предусмотрительно вытащил из пиджака хозяина, пока тот танцевал). Раньше чем Луиджи и другие гости вышли из дома, могучая машина уже исчезла в ночи.

Наконец Дон обрел дар речи.

– Ты что, ошалел? Это же воровство! Сейчас: же поворачивай обратно, слышишь?

– Ничего с ним не случится, – небрежно процедил Рив. – Захочет, вызовет такси, у него деньги есть. Нам же такая машина необходима. Иначе мы ее не догоним.

– Кого? – не понял Дон.

– Тер, – коротко бросил Рив и замолчал. Некоторое время Дон пытался сообразить, что происходит. При чем тут Тер? Зачем им ее догонять? И куда они мчатся в этой украденной машине? Взяв себя в руки, он угрожающим тоном заявил:

– Или ты мне скажешь, в чем дело, или я остановлю машину и выкину тебя в кювет.

– Я был ближе всех к Тер, когда к ней подошла горничная, – ответил Рив (он был дальше всех, но Дон наверняка сейчас ничего не помнит), – и все слышал. Ей звонил Робен, он ждет ее у себя. Ты видел, как она помчалась? Как собачонка по знаку хозяина. Все бросила. Еще бы…

Дон заскрипел зубами. Голову словно сковал раскаленный обруч, ему казалось, что сердце выпрыгнет из груди… Рив продолжал говорить:

– Я хочу, чтоб ты наконец понял, она обманывает тебя, они просто смеются над тобой. Я тебе друг и не потерплю, чтоб это продолжалось. Но ты упрям как осел. Как все влюбленные. Если тебя не ткнуть носом, ты же все равно не поверишь. Так вот сейчас убедишься: уж глазам-то своим, я надеюсь, ты не откажешься верить?