Текст книги "Андрей Тимофеевич Болотов – выдающийся деятель науки и культуры 1738—1833"

Автор книги: Александр Бердышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Далее по своему обыкновению Болотов классифицирует объект рассуждения. Болезни он делит следующим образом: а) наружные и внутренние; б) наследственные и приобретенные; в) заразные и незаразные; г) излечимые и неизлечимые; д) телесные и душевные; е) возрастные. Как видите, очень толковая классификация.

После этого Андрей Тимофеевич рассматривает приемы лечения. Главным условием благоприятного исхода он считал своевременное обнаружение болезни и немедленное принятие мер. А для этого он рекомендовал обращаться к хорошим врачам и не жалеть, как он писал, ни времени, ни средств (эта рекомендация имела в виду, конечно, только помещиков). Но, поскольку врачей в те времена было мало, Болотов существенное значение придавал самолечению с помощью лекарственных растений (об этом будет рассказапо несколько далее).

Отдавая должное лечению болезней, Болотов все же считал его лишь крайней необходимостью в жизни человека. Нормальным же его состоянием должно быть здоровье. И здесь Болотов выдвигал постулат, который в современной медицине звучит так: «Всякую болезнь легче предупредить, чем лечить». По его мнению, существует семь источников, которые рано или поздно приводят человека к заболеванию. К числу главных из них он относит:

1. Неумеренность в пище и напитках. Андрей Тимофеевич резко критиковал помещиков, которые, ведя праздный образ жизни, злоупотребляют едой, отращивают себе животы, что, по его мнению, приводит к преждевременному разрушению органов и тканей. Особенно вредным Болотов считал пьянство. Сам он в этом отношении соблюдал жесткий режим. Вспоминая прожитые годы, он указывал, что лишь дважды компаньонам удалось довести его до состояния опьянения.

2. Неумеренность и беспорядки в телодвижении. Многие помещики, и главным образом служилый народ, канцеляристы, ведут сидячий образ жизни, мало двигаются (особенно Болотов упрекал любителей карточной игры, которые целые ночи напролет проводили за зеленым столом). Без движения организм слабеет и плохо сопротивляется болезням. Главным средством преодоления неблагоприятных последствий малоподвижного образа жизни Болотов считал прогулки пешком, бег.

3. Неумеренность во сне и бодрствовании. Болотов указывал, что вред здоровью приносят как недостаточный сон, так и излишества в нем. Его рекомендации: 40 часов сна в неделю.

О роли воздуха в жизни человека Андрей Тимофеевич выразился так: «Что касается до воздуха, сего, так сказать, бальзама нашей жизни», то он советовал чаще бывать на открытом воздухе, открывать окна, проветривать жилье.

Все разумно, не правда ли?

Довольно своеобразными были представления Андрея Тимофеевича о сущности человеческого счастья. Это своеобразие заключается в том, что они, значительно отличаясь от свойственных дворянству того времени, весьма близки к тем принципам, которые мы стремимся сейчас положить в основу воспитания членов нашего общества.

А вот как относился к условиям жизни А. Т. Болотов: «Я жил, не завидуя никому и ни в чем не домогался ничего надмеру, а того паче с неправдою... И как я старался всегда и всем быть довольным, то и не терпел я ни в чем дальнейшего недостатка, и тем был с сей стороны уже счастлив» [¹³ Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 2. Стб. 647—651.].

Важным условием человеческого счастья Андрей Тимофеевич считал положение личности в обществе. При этом он придерживался такой позиции: отношение к тебе людей в первую очередь зависит от того, как ты сам к ним относишься. Вот его собственные слова: «...я обходился со всеми дружелюбно, просто, бесхитростно, чистосердечно, откровенно, ласково и снисходительно и за то был всеми любим и почитаем добрым человеком, а сие для меня было всего дороже» [¹⁷ Там же.]. Здесь следует сделать оговорку. Болотов принадлежал к дворянству, и его духовное общение ограничивалось в основном представителями этого класса. Тем не менее Андрей Тимофеевич был прав: не может быть человек подлинно счастливым, если его не любят и не уважают другие люди.

Одним из главных врагов человеческого счастья, по мнению Болотова, являются безделье и порождаемая им скука. И наоборот, труд, особенно творческий, любимый, способен доставить человеку истинное наслаждение жизнью, подлинное счастье. «Но сие счастие от хороших взаимоотношений с людьми увеличивала еще несказанно привычка не сидеть никогда без дела и без всякого упражнения, ибо беспрерывное занятие себя чем-нибудь любопытным и веселым, как, например, летом садами и увеселениями красотами и прелестями натуры и предприниманием тысячи разных любопытных дел и упражнений, а осенью и зимой чтением книг, рисованием, писанием или деланием и мастерением чего-нибудь, доставляло мне несметное множество минут приятных и прямо счастливых, и я, не зная никогда скуки, вел самую счастливую и столь веселую деревенскую жизнь, что и не желал никакой лучше» [¹⁸ Там же.].

Болотов не понимал помещиков, которые могли целые ночи напролет просиживать за карточным столом, спуская иногда все свое состояние и обрекая семьи на разорение, или многие недели подряд предаваться пьяным кутежам.

Неиссякаемым источником человеческого счастья он считал общение с природой. По его мнению, нужно с раннего детства раскрывать перед детьми красоту окружающего мира, прививать умение понимать ее и наслаждаться ею, тем более что это так доступно.

Болотов-критик

Внимательно следивший за всем, что издавалось в России того времени, Болотов ₍не мог не обратить внимания на довольно быстрый рост выпускаемой литературы, как художественной, так и научной. Он понимал, что при обилии книг человек уже не в состоянии прочесть их все и, следовательно, должен иметь руководство, позволяющее ему выбрать самое нужное. Так он пришел к заключению о необходимости организации в стране критических разборов выпускаемой литературы. Он справедливо указывает, что одних извещений в газетах о выходящих книгах с упоминанием только их названий и цены явно недостаточно.

«Объявления о вновь выходящих книгах продолжаемы были и в сей год припечатываться при Московских ведомостях; но ценения оных со стороны критики не было у нас еще и поныне, хотя бы уже и давно время было ученым нашим о том подумать и для пользы отечества постараться. В прежние времена и лет даже за 15 до сего не было еще в том дальней нужды; книг у нас было еще не много, а сверх того выдаваемы они были с хорошим рассмотрением, так что не было нужды делать между ними дальнего выбора, но можно было смело почти каждую выбирать» [¹⁹ Библиограф. 1886. № 1. С. 2.].

Автор публикации статьи Болотова Н. В. Губерти снабдил эти слова следующим примечанием: «Автор „Записок" упустил из виду, что за 18 лет назад до его замечаний Новиковым была сделана попытка критического обозрения вновь выходивших в России книг, в весьма замечательном и в настоящее время весьма редком его журнале под названием „Санктпетербургские ученые ведомости на 1777 г.“. К сожалению, это [²⁰ Там же.] издание не долго продолжалось» .

Вместе с тем Андрей Тимофеевич предупреждал о том, что, наряду с весьма важным и необходимым объективным анализом книг, возможно опубликование в рекламных целях и необоснованных, лживых рецензий, которые, кроме вреда, для читателей ничего принести не могут. В качестве примера подобных случаев он привел издание переводной книги. «Обнаружено было, что вышла из печати одна новая и с французского языка переведенная книга под названием „Физика истории^", Москва, 1794 г. К сему объявлению присовокуплена была наинепомернейшая похвала сей книге... Словом, я сколько книг ни читывал в жизнь свою, но такой нигде еще мне читать не случилось; и если б я знал наперед, какова она, то не только полтора рубля, но и гривны б за нее не дал и для того не дал, чтоб не терять на чтение оной времени.

Со всем тем нашелся человек, который ее не без труда переводил... а что удивительнее, что нашлись люди, которые отважились жертвовать и капиталом на напечатание оной, и отважившиеся, для удобнейшего сбытия ее с рук, столь грубо и бессовестно обмануть публику и во зло употребить ее доверие, а чрез все то произвести то досадное и вредное действие, что все обманувшиеся сею не отважатся впредь верить и справедливым рекомендациям» [²¹ Там же. С. 3.].

Андрей Тимофеевич не был человеком, который способен только высказывать замечания по какому-либо вопросу, а претворение их в жизнь предоставлять другим. У него обычно мысли быстро переходили в дела. Так и в данном случае. Не желая быть равнодушным читателем, Болотов считал необходимым объективно оценивать прочитанное, с тем чтобы помочь другим читателям в правильном выборе книг для чтения. В 1791 г. в «манускрипте» (так он называл свои рукописные и, как правило, переплетенные сочинения) «Мысли и беспристрастные суждения о романах как оригинальных российских, так и переведенных с иностранных языков» Болотов следующим образом определил свою задачу литературного критика: «Романов, изданных в сии последние времена на нашем российском языке, уже так много, и разность в рассуждении качества и доброты их так велика, что почти необходимая уже надобность есть при покупке и читании оных делать благоразумный выбор, а не все покупать и читать, что в руки попадется. А как к тому весьма много поспешествовать могут беспристрастнейшие об них суждения и замечания о том. что в котором из них хорошего и что худого есть, то и вздумалось мне, всякий раз когда ни случится читать такой роман, делать об них помянутые замечания, все нужное о каждом из них записывать» [²² Лит. наследство. 1933. № 9/10. С. 194.].

Читатели, которых интересуют высказывания Болотова в качестве литературного критика, могут ознакомиться с ними в указанном «манускрипте». Мы ограничимся лишь его критическим разбором книги М. М. Хераскова «Полидор, сын Кадмов». Сравнивая ее с предыдущими произведениями этого автора: «Россияда», «Перерожденный Владимир», «Кадм и Гармония», Болотов весьма резко критиковал Хераскова за «Полидора». «...Все историческое и все то в нем, чем бы наиболее надлежало занимать читателя, приводить душу его в разные движения и напоять сердце его сладкими и приятными чувствами, было так скудно, так неудачно и с таким несовершенством соединено, что для всякого знающего сочинителя сего лично или полюбившего его по сочинениям и почитающего его достоинства... жаль было, что на свет сия книга вышла, и что сему в силах своих уже оскудевающему писателю никто из друзей его не отсоветовал выпустить ее на театр ученого совета и с толикой неосторожностью предать ее на произвол нынешней, толико строгой критики; а себя почти очевидно подвергнуть опасности, хуле, опорочиванию, и чрез то помрачению всей прежней своей славы» [²³ Библиограф. 1885. № 9. С. 35.]. Особенно упрекал Болотов Хераскова за грубые географические погрешности.

Вышедшие примерно тогда же две книги Н. М. Карамзина «Аглая» Болотов оценил положительно.

Болотов-поэт

Посещала временами Болотова и муза—властительница души поэтов. Но то ли муза являлась в плохом настроении, то ли Болотов встречал ее неприветливо, только такого контакта, который приводит к созданию поэтических шедевров, у Андрея Тимофеевича с поэтической музой не получилось. Правда, принимался он за сложение стихотворных виршей не одип раз в жизни, но каждый раз дальше худосочных опусов дело не доходило. Человек объективный, Болотов и сам понимал это и не раз упоминал в своих «Записках» о том, что поэтического таланта бог ему не дал.

А. И. Лященко в статье о Болотове-поэте так охарактеризовал его творчество: «Произведения Болотова писаны большей частью белыми стихами. Поэтических достоинство в них мало. Болотов был любителем и хорошим наблюдателем природы, большую часть своей жизни провел он в деревне, занимаясь сельским хозяйством, но не обладал поэтическим талантом. Стихотворения его, иногда поражающие меткостью наблюдения и глубиною мысли, растянуты, написаны часто неправильным языком, с неверными ударениями в угоду стиху» [²⁴ Рус. поэзия. 1897. Т. 1, вып. 6. С. 59.].

Лященко правильно подметил главный литературный недостаток Болотова – многословие. Сопроводительные обращения к читателю, не всегда нужные подробности, пояснения, уводящие в сторону от основной мысли, характерны и для ряда научных трактатов Болотова.

В качестве примера его поэтических произведений приводим отрывок из «Оды натурологии» (Русская поэзия. 1897. Т. 1, вып. 6).

Тебя, изящное искусство,

Наука, сшедшая с небес,

Для блага смертных человеков,

Для щастия, блаженства их,

Тебя я петь предпринимаю,

Тебя хвалой превозносить,

Тебе достойну честь и славу

Воздать и петь теперь хочу.

Пускай, кто хочет, воспевает

Иные вещи в мире сем,

Пускай предметы избирает,

По вкусу, лучшие себе!

На протяжении двухсот двадцати четырехстрочных строф убеждает Андрей Тимофеевич читателя в том, что природа – главный источник человеческого счастья, причем самый доступный. Нужно лишь уметь развить в себе способность к общению с природой, к познанию ее красот, к умению открывать ее тайны.

Болотов-художник

Талант Андрея Тимофеевича был многогранен. По– видимому, недалек от истины был Николай Феопемтович Соловьев, укрывшийся под псевдонимом Н. С., когда в статье «А. Т. Болотов», описывая его жизнь и творчество, указывал на социальную обстановку России XVIII в. как на один из факторов появления большой плеяды выдающихся людей. «Едва ли было какое столетие так богато выдвигавшимися из ряда замечательными личностями в нашей истории, как прошедшее. Особенность тогдашнего положения России, петровскими преобразованиями принужденной заводить новые порядки, начинать нового рода, до того неведомую жизнь, естественно должна была вызвать новые силы и выдвинуть новые личности на сцену, благодаря же открывшемуся широкому простору для самой разнообразной деятельности этим лицам было где показать себя и к чему применить свои дарования» [²⁵ Всемирная иллюстрация. 1870. № 104, С, 882,].

Тяга к изобразительному искусству обнаружилась у Андрея Тимофеевича еще в детстве. Первую искру увлечения заронил своими рисунками полковой писарь Красиков. Будучи родом из Кронштадта, он насмотрелся на своем веку кораблей и умел неплохо изображать их на фоне морских волн и портовых причалов. Тогда-то и взялся юный Андрей впервые за кисти и краски.

Довелось ему пройти и более серьезную школу. В бытность свою в Петербурге, когда учился он в частном пансионе Ферре, познакомился он с его коллегами по кадетскому корпусу – преподавателями рисования и черчения. Наблюдая за тем, как они рисуют, готовят краски, загорелся мальчик желанием научиться интересному занятию. В очередном письме отцу он попросил его нанять учителя рисования. Отец поддержал желание сына, и Ферре пригласил для занятий с Андреем художника Дангауера. Хотя мальчику и не очень по душе было то, что Дангауер учил рисовать не красками, как ему хотелось, а карандашом, но уроки эти сыграли большую роль: Болотов получил некоторое знакомство с теорией живописи, приобрел технические навыки.

В дальнейшем Андрей Тимофеевич много рисовал, находясь на службе в канцелярии генерал-губернатора в Кенигсберге. А когда, получив отставку, поселился в деревне, рисование стало одним из любимых занятий, которыми он заполнял свой досуг или использовал в качестве отдыха.

Свою увлеченность изобразительным искусством Андрей Тимофеевич передал сыну Павлу, и впоследствии они рисовали вдвоем. Рисунков с каждым годом становилось все больше. Ими украшались комнаты, их дарили родным и знакомым, из небольших рисунков составлялись альбомы. А однажды Павел предложил сделать «картинную книгу», тоже своего рода альбом, но из картин большого формата. Идея понравилась Андрею Тимофеевичу, книга была сделана, ею часто развлекали гостей, особенно тех, кто появлялся в доме Болотовых первый раз.

Были случаи, когда свое художественное дарование он использовал и для развлечений (Болотов любил добродушные шутки). Однажды вместе со столяром изготовили они из доски макет человека в полный рост, и Андрей Тимофеевич нарисовал на нем масляными красками мужскую фигуру. Макет и изображение были выполнены так искусно, что на расстоянии создавали полную иллюзию живого человека. Шутка исполнялась так: в ожидании гостя макет ставили в дальнем углу комнаты, лицом ко входу, а хозяева занимали место в соседнем помещении, откуда можно было наблюдать происходящее. Гость, входя в комнату, раскланивался, здороваясь с макетом, и очень смущался тем, что «хозяин» не реагировал. Когда обман обнаруживался, дружно смеялись и гость, и хозяева. Особенно доволен был Андрей Тимофеевич, когда на эту шутку попался даже богородицкий архитектор Я. А. Ананьин.

Любовь Андрея Тимофеевича к изобразительному искусству и занятия рисованием послужили в дальнейшем поводом к курьезным событиям. Дело в том, что, будучи художниками-любителями, ни сам Андрей Тимофеевич, ни сын Павел не считали нужным подписывать свои рисунки (следует заметить, что в те времена многие и профессиональные художники оставляли свои работы анонимными). Поэтому возможность появления автопортретов Андрея Тимофеевича, а также его портретов, выполненных сыном Павлом, вполне реальна.

Журнал «Русская старина», опубликовавший автобиографические записки А. Т. Болотова «Жизнь и приключения...», сопроводил их двумя портретами ученого: на одном он изображен за письменным столом в своем рабочем кабинете в Богородицке, другой представляет обычный поясной портрет в овале.

Рис. 14. Портрет А. Т. Болотова, изображающий его в рабочем кабинете. Рисунок сына Павла

В примечании к первому тому редакция сообщала: «К первому тому „Записок Болотова^" приложен портрет автора, им самим нарисованный; гравировал академик Л. А. Серяков» (речь идет о портрете в рабочем кабинете). В приложении же к четвертому тому про этот же портрет говорится, что он рисован сыном Павлом.

Это расхождение можно, по-видимому, объяснить следующим образом. Опубликовав в первом томе первые семь частей «Записок» и снабдив их приложенным к рукописи рисунком, М. И. Семевский, знавший о том, что Андрей Тимофеевич занимался рисованием, вполне резонно посчитал его автопортретом. Когда же дело дошло до публикации четвертого тома, Семевский обнаружил в рукописи следующий текст: «И как описание жизни моей ему [сыну Павлу] полюбилось, то восхотел он укрепить ее [рукопись] несколькими картинками и при начале первой части срисовал самого меня, точно в таком платье и положении, в каком я спдючи за столом в своем кабинете над сочинением и писанием сей книги трудился, дабы и сему остался памятник» [²⁶ Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 4. Стб. 729.]. Вполне естественно, что Семевский сделал сноску после приведенных слов Болотова, а также примечание к четвертому тому об авторстве портрета.

А вот почему в «Записках», опубликованных издательством «Академия» (1931), рисунок, изображающий Болотова в рабочем кабинете, снова назван автопортретом – непонятно. Несмотря на значительное сокращение объема книги, текст об авторстве Павла в ней сохранен (т. 3, с. 481). Однако то, что заметил Семевский, пропустил редактор из «Академии».

Главным критерием в решении вопроса о принадлежности того или иного портрета Болотова кисти его самого (а также сына Павла) или профессионального художника, должны быть манера живописи, ее уровень.

Рассмотрим с этих позиций известные в настоящее время портреты Болотова. Об одном из них (в рабочем кабинете) уже сказано. О втором, приводимом в «Записках», изданных Семевским (на обложке настоящей книги), сообщается, что это работа неизвестного художника. Совсем недавно А. Л. Толмачеву удалось в дневниках А. Т. Болотова обнаружить запись об авторе этого портрета. Им был Василий Семенович Попов. Кто он такой – пока остается неизвестным.

Портрет, хранящийся ныне в Эрмитаже, считается автопортретом. У Андрея Тимофеевича есть запись о том, что в 1763 г. он в течение нескольких дней занимался рисованием самого себя масляными красками. Но вряд ли эту запись можно отнести к данному портрету.

Во-первых, в работе над портретом чувствуется профессионализм, которым Болотов не обладал. Во– вторых, в 1763 г. ему было 25 лет, тогда как человек на портрете выглядит значительно старше. В то же время маловероятно, чтобы Болотова рисовал художник.

Рис. 15. Портрет А. Т. Болотова, хранящийся в Эрмитаже

События того времени, к которому относится появление портрета, подробно отражены в «Записках». Трудно представить, чтобы такое из них, как написание его портрета художником, исчезло из памяти Андрея Тимофеевича. А. Л. Толмачев высказал предположение, что на портрете изображен не Болотов.

Имеется фотография с миниатюры А. Т. Болотова из коллекции портретов русских деятелей, собранной в свое время великим князем Николаем Михайловичем (оригинал не сохранился). В биографической справке, сопровождающей портрет, сообщается: «Болотов умел рисовать и, кроме иллюстрирования своей рукописи, приложил свой портрет [имеется в виду рисунок в рабочем кабинете], который, как изображением лица и обстановки, так и манерой рисунка очень напоминает прилагаемую миниатюру, которая дожет быть также его собственной работы» [²⁷ Русские портреты XVIII и XIX в. СПб., 1908. Т. 4, вып. 2, № 64.].

Это заключение, хотя и повторяет ошибку по поводу рисунка в кабинете, по-видимому, правильное: портрет из коллекции князя исполнен или самим Андреем Тимофеевичем, или Павлом. Как известно, оба они увлекались миниатюрами.

Об авторе другой миниатюры (на слоновой кости), хранящейся в Государственном Историческом музее, сказать что-либо определенное трудно. Манера исполнения дает право приписывать работу самому Болотову. Хотя он и тяготел к рисованию с натуры, ему были известны различные приемы изобразительного искусства, в том числе рисование отраженных (водой, зеркалами) объектов. Еще большая вероятность того, что портрет выполнен Павлом. Однако смущает достаточно высокая степень мастерства исполнения.

Акварельный портрет Болотова, находящийся в Русском музее, правильно числится работой самого Андрея Тимофеевича. Достоверность авторства и время написания подтверждаются надписью сына Павла на обратной стороне портрета.

Стиль работы

Всяким делом Болотов занимался не только с увлечением, но и с особым подходом, с желанием вникнуть в него так, чтобы внести что-то новое, усовершенствовать. «А как по любопытству своему редко остаюсь я при том, что мне до того было известно, а, принявшись за дело, обыкновенно зачинаю тотчас помышлять, не можно ли чем-нибудь привесть то в лучшее совершенство, или по крайней мере что-нибудь такое придумать, что могло б служить либо к удобнейшему производству той работы в действо, либо к приданию опой более твердости и прочности и так далее» [²⁸ Экон. магазин. 1782. Ч. 22. № 40. С. 210.].

Мало того. Даже уже внеся что-то новое в то, чем он занимался, Болотов не успокаивался. Мысль его продолжала работать, отыскивая дальнейшие возможности совершенствования. «Как со мною не однажды уже случалось то, что нужно мне выдумать сначала что-нибудь хотя маленькое и иногда совсем неважное, как потом, простирая мысли свои о том предмете далее, мало-помалу добирался я и до множайшего и лучшего» [²⁹ Там же. № 51. С. 387.].

Рис. 16. Портрет А. Т. Болотова с миниатюры из коллекции великого князя Николая Михаиловича

Рис. 17. Портрет А. Т. Болотова с миниатюры на слоновой кости

Это стремление внести в каждое дело что-то свое, более совершенное можно обнаружить у Болотова и в занятиях рисованием. Однажды захотелось ему получше украсить различные поделки из дерева (шкатулки, футляры и т. п.). И сделать это не обычными красками, а простым и червонным золотом и серебром. В те времена продавалась особая бумага, на которую был нанесен тонкий слой этих металлов. И вот после длительных исследований Болотов разработал следующую технологию изготовления «золотых» рисунков на дереве. Шкатулка покрывалась особым лаком. На бумаге, специально для этого подобранной, Болотов изготавливал необходимый рисунок с помощью «сахарной воды». Андрею Тимофеевичу пришлось основательно потрудиться, пока рисунки на деревянных изделиях золотом или серебром получились действительно прекрасными (как это любил делать Болотов). Давайте проследим, как он шел к конечному результату. О подборе бумаги и лака уже говорилось. Нужно было найти вещество, которое бы, с одной стороны, легко плавилось, с другой – хорошо растворялось в воде. После недолгих поисков вещество было найдено – сахар. Но оказалось, что как жидкий, так и густой его растворы не годятся. Нужно было искать . оптимальную концентрацию. Такой она оказалась при весовом соотношении сахара и воды 1:2.

Чем рисовать? Начал, как обычно, гусиным пером. Но «сахарная вода» не чернила, не ложилась на бумагу как нужно. Снова поиски. Гусиное перо заменяется вороньим (вороново не годится). «Сахарная вода» бесцветна, рисовать неудобно: следа не остается. Андрей Тимофеевич пробует добавлять различные красители, лучшим оказывается кубовая синяя краска. И в каждой операции большое значение имеет время экспозиции.

Рис. 18. Автопортрет А. Т. Болотова, хранящийся в Русском музее

Эксперименты следуют один за другим. Недаром русская пословица говорит: «Терпенье и труд все перетрут». В результате упорных поисков одолел-таки Андрей Тимофеевич трудную задачу – переводные рисунки на шкатулках стали получаться хорошо. Как это делалось?

На изготовленный с помощью «сахарной воды» рисунок (слегка подсушенный) накладывался «золотой» или «серебряный» лист и накрывался чем-нибудь теплым, чтобы сахар расплавился и впитал в себя «золото» или «серебро». Через определенное время лист Болотов убирал, рисунок прикладывал к шкатулке, предварительно покрытой особым лаком, и металл переходил на нее. Затем для закрепления рисунка шкатулка еще раз покрывалась лаком.

Не менее любопытное усовершенствование было внесено Болотовым в технику копирования. В те времена живописцы пользовались нанесением па оригинал сетки из квадратов. Однако в ряде случаев этого делать было нельзя из-за опасности порчи оригинала. Андрей Тимофеевич стал применять рамку с сеткой, сделанной из тонких нитей. Рамка накладывалась на картину, которую нужно было скопировать, и разделяла ее на квадраты без повреждения.

Болотов-архитектор

Архитектурные способности А. Т. Болотова наиболее ярко проявились при разработке плана застройки г. Богородицка, когда было принято решение об отделении его от царских волостей. В 1778 г. тульский губернатор М. В. Муромцев приехал в Богородицк со специальной целью уточнить все обстоятельства, связанные со строительством будущего города. Андрей Тимофеевич о событиях того времени записал так: «В сей раз приезжал он [Муромцев] наиболее для прожектирования плана будущему и настоящему уже городу Богородицку, который предпринимали они... расположить уже весь оный за прудом против самого дворца... с тем, чтобы все прежнее селение опросталось уже для волости и составляло бы впредь уже волостное село, против города лежащее» [³⁰ Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 3. Стб. 777.][.

В осуществление этого проекта Болотов, по поручению Муромцева, «начертил самый тот план, по которому сей город впоследствии времени построен, ибо прожект мой не только полюбился тогда губернатору, но расхвален и самим наместником, а потом был так счастлив, что удостоился апробовап и утвержден был и самою императрицей без малейшей перемены, и она так им была довольна, что сравнивала его с сущим цветником и повелела точно таким образом город расположить...» [³¹ Там же. Стб. 778.].

Своим проектом Андрей Тимофеевич связал в единое целое будущий город, дворец, а в последующем и парк при дворце. Из точки в зале дворца через пять его окон на другую сторону большого пруда протянул он на проекте веером линии, продолжением которых стали пять главных улиц города (с центральной, носящей ныне имя В. И. Ленина). В противоположном направлении центральная линия прошла через въездную башню-колокольню и далее в виде березовой аллеи рассекла парк на две части. Это замечательное творение Болотова может каждый увидеть и сейчас, побывав в Богородицке.

Незаурядные способности проявил Болотов и при внутренней отделке богородицкого дворца. Недаром присланный для этих работ мастер после знакомства с ним и разговора о характере будущих работ стал прислушиваться к мнению Болотова и советоваться с ним по многим деталям художественного оформления комнат.

Сколько вкуса и практической сметки проявил Андрей Тимофеевич при строительстве своих домов. Без украшательства, но красиво. И главное – удобно для жизни.

Таким он был всегда: талантливый исследователь, всю жизнь стремившийся к открытию нового, к улучшению жизни.

Однако не следует преувеличивать роль А. Т. Болотова в развитии русского зодчества, как это делают некоторые авторы. Особенно грешат этим современные историки архитектуры. Так, Н. А. Евсина утверждает, что Андрей Тимофеевич работал с И. Е. Старовым и переписывался с Н. А. Львовым [³² Евсина Н. А. Архитектурная теория в России XVIII в. М.: Наука, 1975. С. 117.], а Е. Н. Щукина – что «Львов и Болотов были связаны совместной деятельностью в Вольном экономическом обществе» [³³ Русское искусство XVIII века. М.: Изобраз. искусство, 1973. С. 111.]. Все эти утверждения не соответствуют действительности.

Детский театр

Андрей Тимофеевич живо интересовался многими видами искусства. Был период в его жизни, когда он наряду с рисованием п литературой занимался театром.

В начале 80-х годов XVIII в. у него возникла идея создать в Богородицке свой театр, причем использовать в качестве артистов не профессионалов и даже вообще не взрослых людей, а детей. Как правило, для Болотова был характерен быстрый переход от возникновения идеи к ее реализаций. Так и в случае с театром. Не успели домашние разобраться, что к чему, как в одном из дворцовых флигелей подобрали просторное помещение и оборудовали в нем зрительный зал со сценой. На первый случай были изготовлены два варианта кулис. В одном сцена представляла «порядочно убранную комнату», во втором – лес с каменной скалой сбоку, в перспективе море. В те времена пьес для театра было сравнительно немного, в том числе «Таинственный остров». Вот для этого спектакля (предполагалось, что он будет основным в организованном театре) и предназначались декорации с берегом моря.

В качестве артистов выступали главным образом дети Андрея Тимофеевича, а также юные родственники, всегда проживавшие в семье Болотовых. В частности, несомненный артистический талант обнаружился у мальчика Сезенева, родственника жены Андрея Тимофеевича. Первый спектакль («Таинственный остров») приурочили к Казанской ярмарке, весьма важному событию в Богородицке, на которую съезжались многочисленные гости. На спектакле присутствовало более 200 человек, он имел несомненный успех. Особенно понравилась зрителям сцена, когда к берегу моря подплыл корабль и из него высадились матросы. Макет корабля был сделан искусно, и сцена его подхода к берегу была весьма эффектной.