Текст книги "Андрей Тимофеевич Болотов – выдающийся деятель науки и культуры 1738—1833"

Автор книги: Александр Бердышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Александр Петрович Бердышев
Андрей Тимофеевич Болотов – выдающийся деятель науки и культуры 1738—1833

М.: Наука, 1988.– 320 с., ил.– (Серия «Научно-биографическая литература»).

ISBN 5-02-003960-8.

Научное издание

Ответственный редактор академик АН СССР Е. Н. Мишустин

Москва «Наука» 1988

Серия «Научно-биографическая литература» основана в 1959 г.

Предисловие

В 1988 г. исполняется 250 лет со дня рождения выдающегося деятеля науки и культуры XVIII в.—Андрея Тимофеевича Болотова.

Почти 70 лет своей жизни отдал он служению биологической и сельскохозяйственной наукам. Трудно найти раздел сельскохозяйственной науки, в который бы А. Т. Болотов не внес свой вклад первооткрывателя. Одним из первых он выступил с критикой «водной» теории питания растений, утверждая, что для построения своего тела растительные организмы берут из почвы не только воду, но и зольные элементы.

Болотов первый обнаружил явление дихогамии у яблони, на этой основе установил роль перекрестного опыления у растений, объяснил природу разнообразия семенного потомства и, используя открытые закономерности, вывел несколько новых сортов яблони. Ему принадлежит первое на русском языке печатное руководство по морфологии и линпеевской систематике растений.

Болотов теоретически обосновал выгонную систему земледелия и тем самым заложил основы учения о системах земледелия. Ему принадлежит разработка основных приемов удобрения полей, борьбы с сорной растительностью и ряда других важных элементов агротехники для Центральной Нечерноземной зоны России. Болотов является основателем научной помологии.

Как и многие другие деятели XVIII в., А. Т. Болотов обладал энциклопедическими знаниями. Кроме сочинений на естественно-исторические и сельскохозяйственные темы его перу принадлежат несколько художественных произведений[¹ В том числе: Болотов А. Т. Нещастные сироты: Драма в 3 действиях. М., 1781.], трехтомный морально-этический трактат[² Болотов А. Т. Путеводитель к истинному человеческому счастью, или Опыт нравоучительных и отчасти философических рассуждений о благополучии человеческой жизни и о средствах к приобретению оного. М., 1784. Ч. 1—3.], ряд сочинений философского характера, а также переводов с иностранных языков.

Историкам А. Т. Болотов известен как автор многочисленных неизданных исторических сочинений и особенно как автор знаменитых автобиографических записок[³ Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. СПб., 1871—1873. Т. 1—4 (часто употребляется другое название – «Записки А. Т. Болотова», так книга именовалась при переиздании).], содержащих огромный фактический материал по культуре и быту России XVIII в.

Ученому не чужды были и интересы изобразительного искусства и зодчества. Еще с юношеских лет он увлекся рисованием, сохранив это увлечение на всю жизнь. Многие свои рукописи Андрей Тимофеевич сопровождал собственными рисунками. В период пребывания русских войск в Пруссии во время семилетней войны (1757—1763) по эскизам А. Т. Болотова изготовлялись монеты и медали. Имеются его автопортреты.

В период жизни в Богородицке Болотов много внимания уделял строительству этого города. Когда было принято решение об отделении его от слободы и перенесении застройки на правую сторону пруда по реке Уперт, Болотов спланировал пятилучевую схему города со схождением лучей в зале дворца Екатерины II на высоком левом берегу. Эта планировка сохранилась и в настоящее время. Много таланта и труда вложил Болотов в свое замечательное детище – парк при дворце. Это был первый пейзажный парк в России, созданный русским человеком по собственному плану. В свое время его называли чудом садово-паркового искусства.

А. Т. Болотов был основателем одних из первых русских сельскохозяйственных журналов «Сельский житель» (1778—1779) и «Экономический магазин» (1780—1789). Сорок томов второго журнала содержат богатейший материал по сельскохозяйственной биологии, по научному обоснованию сельскохозяйственного производства. Журнал представляет интерес не только для историков сельскохозяйственной науки, но и для современных специалистов сельского хозяйства, поскольку многие из работ А. Т. Болотова не потеряли значения и в наши дни.

В отличие от предшествующей книги автора об А. Т. Болотове[4 Бердышев А. П. Андрей Тимофеевич Болотов – первый русский ученый агроном. М.: Сельхозгиз, 1949. 184 с.], в этом издании значительно расширен биографический материал, творческая деятельность рассмотрена более разносторонне, в книгу включены результаты новых исследований автора по опубликованным и архивным материалам. Вместе с тем в Агропромиздате автором опубликована книга, освещающая вклад Болотова в решение различных проблем сельского хозяйства. Поэтому читателей, которые захотят более подробно ознакомиться с этой стороной деятельности ученого, он отсылает к ней.

Хотя стиль изложения XVIII в. для нас несколько труден, однако он дает более яркое представление о своеобразной личности А. Т. Болотова. Поэтому во всех цитатах из его работ текст сохранен в основном без изменения. В тех же случаях, когда он употреблял слова, непонятные современному человеку, в квадратных скобках дано их пояснение. Так же обозначены и другие замечания автора к тексту Болотова. Все даты указаны по старому стилю, кроме событий, имевших место после 1918 г.

В списке литературы приводятся работы, которые не вошли в библиографический указатель «А. Т. Болотов», изданный Центральной научной сельскохозяйственной библиотекой ВАСХНИЛ в 1984 г.

В работе над рукописью автору помогли сообщением интересных сведений об А. Т. Болотове, ценными советами по оформлению будущей книги И. Д. Балахонцев, Е. А. Болотова, А. П. Георгиева, Г. В. Глаголева, Е. М. Давыдов, П. А. Кобяков, В. Я. Лазарев, Н. А. Малеванов, С. А. Полищук, 3. С. Потапова, Ф. С. Сласный, А. Л. Толмачев, Т. А. Твердунова, А. И. Трошин.

Всем им автор выражает свою самую искреннюю и сердечную признательность.

Введение

Забытое имя

Талант и работоспособность А. Т. Болотова были огромны, заслуги перед обществом несомненны, тем не менее его деятельность не получила надлежащей оценки ни при жизни, ни у последующих поколений.

Правящие круги царской России, пресмыкаясь перед иностранными дворами, из поколения в поколение воспитывали русскую интеллигенцию в духе преклонения перед всем иностранным, в частности перед иностранной наукой, в духе неверия в русский народ и презрительного отношения к его способностям.

Вот почему проявления русского таланта, открытия и изобретения, даже такие, которые составляли эпоху в истории человечества, не замечались правящей кликой, приоритет русской науки и практики не отстаивался. Ведь не случаен же тот факт, что Екатерина II приглашала в Россию за огромную плату англичанина Уатта, в то время как русский гениальный самоучка И. И. Ползунов, уже давно сконструировавший паровую машину, умер в нищете и неизвестности.

Открытие и экспериментальное доказательство величайшим русским ученым М. В. Ломоносовым закона сохранения материи и энергии своевременно не было оценено в России. Оно было несправедливо приписано французскому ученому А. Лавуазье, хотя тот пришел к своим выводам па 20 лет позднее Ломоносова.

С тех же позиций освещалась и история агрономической мысли в России. Введение новых приемов земледелия, новых сортов сельскохозяйственных растений, новых машин и орудий некоторые авторы связывали только с развитием иностранной науки и техники.

Примерно такое положение было и с работами А. Т. Болотова. На его опытах, исследованиях, печатных трудах воспитывались сельские хозяева целого столетия (с 70-х годов XVIII в). Авторы же всевозможного рода учебных пособий по агрономии обычно ссылались па Тэера, Либиха, Юнга, Феленберга и других ученых, но редко упоминали Болотова. А между тем, например, Тэер начал свою деятельность только в начале XIX в. Болотов же во второй половине XVIII в. уже изложил основные принципы рационального сельского хозяйства.

Он считал, что прошла пора, когда Европа могла смотреть на нас сверху вниз, что у русского народа ей многому можно и нужно поучиться. «Мы находимся ныне в таком состоянии, что во многих вещах не только не уступаем нимало народам иностранным, но с некоторыми в иных вещах можем и спорить о преимуществах»[¹ Экон. магазин. 1786. Ч. 26. С. 64.].

Болотов не был сторонником пренебрежительного отношения к иностранному опыту. Но он был против некритического, механического перенесения в Россию всего иноземного. Так, говоря об устройстве садов, Болотов следующим образом излагал свои мысли об использовании иностранного опыта. «Мы, имея известия о садах разных государств, можем ими при сем случае пользоваться и извлекая из всех их лучшие и более с обстоятельствами нашими сообразные вещи, присоединять к ним нечто и от себя, и через самое то составим нечто особое»[² Там же. С. 62.]. Русская агрономическая наука развивалась своими путями, на основе своей теории и практики. Деятельность Болотова является прекрасным подтверждением этому. Однако при изучении истории нашей Родины некоторые авторы допускают грубые ошибки в оценке прогрессивных деятелей прошлого.

Необоснованная критика

Подобный, сугубо формалистский подход к оценке деятельности Болотова мы имеем в работе В. Б. Шкловского [³ Красная новь. 1928. № 12. С. 179.]. Не поняв роли Болотова в развитии русской науки, грубо исказив действительность, Шкловский дал в своей повести карикатурный образ ученого и резко отрицательную оценку его творчества.

Сильная тяга к знаниям, наблюдению, к экспериментам представляется Шкловскому как желание скучающего в деревне помещика разогнать тоску «фокусами и развлечениями». В систематической записи Болотовым своих наблюдений (из них метеорологические наблюдения велись свыше 50 лет) Шкловский видит только «затеи барина».

Не прошел Шкловский и мимо работ Болотова по ботанике. Только в гербарии, который послужил основой первого русского руководства по морфологии и систематике растений, он видит всего лишь «картузы с травами», которые Болотов не бросил при переезде из Киясовки в Богородицк, а бережно упаковал и перевез на новое место жительства.

Даже издание Болотовым замечательного земледельческого журнала не показалось Шкловскому заслуживающим положительной оценки. В результате и вся жизнь Болотова, долгая и плодотворная, сводится Шкловским только к забавам в садах.

Болотов, как представитель дворянства, конечно, во многих случаях жизни руководствовался нравами и обычаями помещиков того времени. Но это не должно заслонять от нас его заслуг ученого, его плодотворной научно-практической и пропагандистской сельскохозяйственной деятельности, его роли в развитии отечественной науки и культуры.

Уже в наши дни В. И. Недосекин без достаточных оснований причислил А. Т. Болотова к разряду помещиков-изуверов типа Салтычихи, которые всячески тиранили крестьян[⁴ Очерки истории Воронежского края. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1961. Т. 1. С. 139.].

Утверждение В. И. Недосекина о том, что Болотов «усердно полосовал батогами спины строптивых или чем-либо неугодивших крестьян», ничем не обосновано. Андрей Тимофеевич, как показывают его дневниковые записи, бывал в своей тамбовской деревне крайне редко, главным образом в связи с распрями с помещиками– соседями по поводу принадлежности тех или иных земельных угодий, а также для проведения межевания. Во время этих приездов он не только не наказывал крестьян, а, наоборот, защищал их от притеснений других помещиков (соседей).

Описывая одну из суровых мер наказания крестьян, В. И. Недосекин почему-то не счел нужным упомянуть, что Болотов применил ее лишь в единичном случае по отношению к вору, укравшему с мельницы муку и оболгавшему пятерых невиновных крестьян с целью сокрытия своего сообщника. Что касается употребления розог (кстати, и эта мера употреблялась Болотовым крайне редко и только в отношении пьяниц и воров), то следует иметь в виду, что это наказание в те времена было узаконенным и применялось не только к «низшим» слоям общества, но и к господам.

Принадлежность Болотова к дворянству определяла многие черты морали, неприемлемые с позиций нашего общества, но у нас нет оснований считать Болотова крепостником, жестоко расправлявшимся с крестьянами.

Во-первых, он был мелкопоместным дворянином, который почти всю жизнь провел в деревне среди крестьян и хорошо знал условия их жизни. Сам трудолюбивый, он ценил людей труда. Мог ли, например, жестокий крепостник написать такие слова о своем крепостном: «Сему-то доброму старичку решился я препоручить все сады мои в смотрение. И сей-то прежний служитель отца моего, которого на старости мы женили и выпустили было в крестьяне, но взяли опять во двор, был и садовником моим, и помощником, и советником, и всем, всем. И хотя сначала и оба мы из относящегося до садов не знали, но иностранные книги обоих нас в короткое время так всему научили, что он вскоре сделался таким садовником, какого я не желал лучше. И он пришелся прямо ко мне и по моим мыслям; ибо не только охотно исполнял все мною затеваемое и ему повелеваемое, но и по замысловатости своей старался еще предузнавать мои мысли и предупреждать самые хотения мои, чем наиболее и сделался мне приятным. И я могу сказать, что все прежние мои сады разными насаждениями своими и всем образованием [созданием] своим обязаны сему человеку. Его рука садила все старинные деревья, и воспитывала, и обрезывала их; и его ум обработал многие в них места, видимые еще и поныне и служащие мне памятником его прилежности и трудолюбия.

Словом, я был сим служителем своим, дожившим до глубокой старости и трудившимся в садах моих до последнего остатка сил своих, так много доволен, что и поныне, при воспоминании его и того, как мы с ним тогда живали, как все выдумывали и затеи свои приводили в действо, слеза навертывается на глазах моих, и я, благословляя прах его, желаю ему вечного покоя» [⁵ Болотов А. Т. Жизнь и приключения... 1872. Т. 2. Стб. 408– 409.].

Разве стал бы крепостник, каким представил Болотова В. И. Недосекин, лечить крестьян от различного рода болезней, как это делал Андрей Тимофеевич, принимая их без деления на своих и чужих, иногда свыше ста человек в месяц, без всякого вознаграждения?

И разве счел бы нужным человек, жестокосердый по натуре, защищать интересы крестьян, когда их обманывали и притесняли другие помещики, разного рода чиновники и владельцы кабаков?

Андрей Тимофеевич, видевший, какое огромное зло для крестьян представляют кабаки; неоднократно пытался если не совсем ликвидировать, то, по крайней мере, значительно сократить их число. И только упорное сопротивление откупщиков, извлекавших благодаря питейным заведениям огромные барыши, не позволяло ему добиться упразднения этих злачных мест.

Во-вторых, более близкие по времени потомки Болотова, лучше знавшие его, не только не делали ему упрека в крепостнических замашках, но, наоборот, противопоставляли его крепостникам. Так, в послесловии по случаю окончания издания записок в журнале «Русская старина» сообщалось: «Если при Екатерине II между помещиками и помещицами являлись чудовища и людоеды вроде Салтычихи, зато были и Болотовы. Подобные светлые личности хотя сколько-нибудь примиряли со злом крепостничества, тяготевшим над Россией в течение трех с половиной веков и вызвавшим наконец кровавое возмездие в пугачевщине» [⁶ Рус. старина. 1873. Т. 8, кн. 12. С. 1016.].

Наш видный писатель и публицист В. Г. Короленко, страстно бичевавший режим дореволюционной России за бесправие и нищету простого народа, тем не менее нашел возможным высказать теплые слова в адрес А. Т. Болотова. «Быть может, ярче всех этих рассказов небольшой эпизод чисто бытового характера, который рисует в своих замечательных мемуарах Андрей Тимофеевич Болотов. В доме одного из его соседей долгое время и заведомо всем истязали молодую девушку-кружевницу... так и умерла от этих истязаний, без всяких последствий для мучителей. И только сам Андрей Тимофеевич, человек по тому времени исключительно гуманный, выразил свой протест тем, что перестал ездить в гости в семью сих варваров» [⁷ Короленко В. Г. Поли. собр. соч. СПб., 1914. Т. 9. С. 211—212,].

Все ли дозволено автору

В связи с памятными датами А. Т. Болотова (150– летием со дня смерти – 1983 г.– и приближающимся 250-летием со дня рождения – 1988 г.) внимание к ученому значительно возросло. Достаточно сказать, что за 20 последних лет ему было посвящено 16 публикаций, в том числе книга С. Новикова «Болотов» [8 Новиков С. Болотов. М.: Сов. Россия, 1983. 335 с.]. Издательство, выпуская ее, очевидно, ставило перед собою благородную задачу ознакомить советских читателей с жизнью и творчеством замечательного ученого. К сожалению, решить эту задачу в должной мере ему не удалось.

Конечно, нельзя не отдать должного автору. Книга написана эмоционально, живым увлекательным языком, с привлечением обширного исторического материн ала. Поэтому читается легко и с интересом. И, будь она историческим романом, может быть, и не потребовалась бы суровая критика ряда ее положений. Однако в подзаголовке книги значится: «Документальная историчеческая повесть». Следовательно, читатель должен воспринимать сообщаемое в повести как действительно происходившее. Нарушение принципа документализма составляет существенный недостаток книги. Автор настолько вольно обращается с историческими фактами, что события меняются во времени местами, исторические личности становятся тем, кем они никогда не были, им приписываются поступки, которые совершали другие лица.

И все-таки главный недостаток книги мы видим в том, что С. М. Новиков взял на себя смелость трактовать научную деятельность А. Т. Болотова, не будучи специалистом в этой весьма сложной сфере жизни.

Слабо ориентируясь в сельскохозяйственном производстве и его научных основах, Новиков порой так искажает эксперименты А. Т. Болотова и его теоретические рассуждения, что вместо талантливого исследователя перед читателем предстает образ невежды, допускающего элементарные методические ошибки и даже явные нелепости.

Работа над хроникой жизни ученого облегчалась тем, что большую часть ее Андрей Тимофеевич изложил в своих уже упоминавшихся «Записках». С. М. Новиков хорошо их использовал, и чисто бытовая сторона жизни Болотова освещена им достаточно живо. Однако не обошлось и без существенных погрешностей. Так, на с. 136 Новиков пишет: «Племянница просила помочь оформить следуемую часть наследства умершего отца (Марфа скончалась раньше, вслед за старшей сестрой)». Однако известно, что Марфа (сестра Болотова) умерла в 1764 г., а Прасковья (старшая сестра)—в 1766 г. Еще более разительный пример неряшливости показывает С. М. Новиков па с. 128. «Беда не ходит в одиночку: на Псковщине безвременно скончалась любимая сестра Прасковья. И в немногие после того дни умер у него на руках второй сын, Степан, в котором души не чаял». Когда умерла Прасковья, уже говорилось, а Степан родился лишь в 1768 г. Как он мог умереть, еще не родившись, ведомо, вероятно, лишь одному С. М. Новикову.

Так же вольно обращается Новиков с историческими событиями и деятельностью связанных с ними людей. Приведем один пример. На с. 72 Новиков, излагая историю организации Вольного экономического общества (ВЭО, 1765 г.), утверждает, что главным действующим лицом в его создании был новгородский губернатор Я. Е. Сивере. На самом же деле Сивере только в 1767 г. был принят в члены Общества. По Новикову получается, что Екатерина II узнала о создании Общества лишь осенью 1765 г. и «не была в восторге от этой идеи. Но запрета не наложила – слыла в Европе просвещенной монархиней! Да и не верила в успех замышляемого дела» (с. 72). Между тем идейной вдохновительницей Общества была именно Екатерина. Уже вскоре после прихода к власти она решила провести ряд мероприятий для улучшения положения в сельском. хозяйстве. В их числе намечалось создание при Академии наук отделения «агрокультуры». Но, по-видимому, под влиянием идей М. В. Ломоносова об учреждении «коллегии сельского домостройства», независимой от Академии, Екатерина отказалась от своего замысла и решила последовать примеру западноевропейских государств, где в это время активно создавались общества сельского хозяйства (Парижское – 1761 г., Тюрингенское – 1762 г., Лейпцигское – 1762 г. т др.)* Важную роль в создании общества сыграл А. А. Нартов. Новикову, взявшемуся писать об А. Т. Болотове, следовало бы знать об его следующем высказывании по этому поводу: «Как самое основание оного, так и управление им и поддерживание оного можно наиглавнейше приписать господину Нартову Андрею Андреевичу – бессменному секретарю сего общества» [⁹ Болотов А. Т. Современник, или Заппски для потомства, 1795. Ч. 1. С. 286. Рукопись.].

Наиболее грубые ошибки допускает Новиков в трактовке научных исследований Болотова и их результатов. Одно из лучших, в теоретическом плане произведений Андрея Тимофеевича «О разделении полей» С. М. Новиков умудрился подать так, что вместо труда, заложившего основы учения о системах земледелия, предстает какое-то кабаллистическое творение, где все зиждется на магическом числе семь. «На чистом листе бумаги появляется заглавие „О разделении полей.И тут же листок прячется. Слишком уж отважное и прямо страшное дело – так круто повернуть все земледелие! А семерка не выходит из головы. Андрей Тимофеевич выводит ее на чем попало. Пером. Углем. Красками. Чертит на земле палкой. Но она просится опять на бумагу» (с. 137).

Не могло такого быть с Болотовым. Ведь перелогами занимать поля не обязательно три года. Поэтому в выгонной системе земледелия были наряду с семипольными севооборотами (число семь!) и 6– и 8-польные.

А вот какой агрономический казус получился у Новикова при описании истории метода совместного посева озимых и яровых хлебов. Положив в основу действительный факт – письмо одного из корреспондентов Андрея Тимофеевича о весеннем посеве озимой ржи – и соединив его с попытками совместного посева озимых и яровых зерновых культур уже в наше время, Новиков безответственно возвел этот прием в ранг новейшего и величайшего научного достижения. Об этом он повествует следующим образом: «И наступил день, когда новый метод перешагнул делянки. Колхоз им. Чкалова, первым поверивший в научную идею своего агронома, отвел под совместные посевы большой участок. И не прогадал. Небывалый способ принес небывало высокий урожай» (с. 235).

Тут все поставлено с ног на голову. Во-первых, Новиков неверно трактует методические указания Андрея Тимофеевича к проведению проверочных опытов с весенним посевом озимой ржи как его рекомендации к практическому использованию этого приема. Во-вторых, «небывалый способ» под названием двуххлебного посева применялся в некоторых районах России еще в XVIII в. В-третьих, в 50-х годах нашего века он широко исследовался в Институте сельского хозяйства центральных районов Нечерноземной зоны (Немчиновка) и в конечном счете был признан бесперспективным. Зачем же делать Болотова родоначальником идеи, которую он не поддерживал, и вводить в заблуждение читателей и агрономическую общественность относительно ее значения?

Или, например, такое утверждение: «Мог ли автор [А. Т. Болотов] предполагать, что явится основоположником лесоводческой науки» (с. 79). Петр I еще в начале XVIII в. поручил Адмиралтейской коллегии назначить особых людей «как к сбережению готовых, так и к разведению новых лесов, знающих и искусных». Назначенный форстмейстером (лесничим) Фокель по заданию коллегии объехал многие районы России с целью изучения лесных богатств и на основе полученных данных написал руководство, в котором были изложены основные принципы использования лесов и их возобновления. Рукопись Фокеля в 1752 г. рассматривалась на заседании Академии наук при активном участии М. В. Ломоносова и С. П. Крашенинникова. В «Трудах» ВЭО были опубликованы статья А. А. Нартова «О посеве лесов» (1765) и статья Лемана «Мнение о лесах» (1766). Андрей Тимофеевич, посылая свой трактат, хорошо знал об этом и отнюдь не претендовал на лавры «основоположника лесоводческой науки», хотя заслуги его в развитии лесоводства несомненно велики.

Такую же неправомерную восторженность проявил С. М. Новиков, написав в своей книге следующее: «Номер „Трудов Вольного экономического общества за 1770 год" по справедливости должен быть выставлен во всех музеях страны. В нем – первая в России научная статья „Примечания о картофеле", принадлежащая Болотову» (с. 93). Однако известно, что Санкт– Петербургская Академия наук еще в 1758 г. в статье «О разведении земляных яблок» [¹⁰ Сочинения и переводы к увеселению и пользе служащие. СПб., 1758.]знакомила сельских хозяев с основными правилами возделывания картофеля, а также со способами использования клубней. Я. Е. Сивере в 1767 г. опубликовал статью, в которой среди приемов посадки картофеля описывал посадку под соху.[11 Сиверc Я. Е. Известие о расплоде земляных яблок в Новгородской губернии//Тр. ВЭО. 1767. С. 197—200.]

В ряде случаев С. М. Новиков научное наследие А. Т. Болотова напрямую связывает с сельскохозяйственной практикой наших дней, игнорируя принцип исторической преемственности. При этом он не гнушается искажать высказывания Болотова. Текст из статьи А. Т. Болотова «Об улучшении лугов» Новиков изложил так: «Наилучшим и надежнейшим средством почитаю я распахивание лугов и превращение их в пашню с посевом на них луговых лучших сортов трав. Опыт, который мне предпринять случилось, подает мне великую надежду. Посев клевера доказал мне, что одна десятина дает более полутора тысяч пудов наилучшего сена...» (с. 172).

А вот слова самого Болотова: «...наилучшим и надежнейшим средством почитаю я распахивание лугов и превращение их на несколько лет в пашню... с посевом на них семян луговых и лучших родов трав... Посев малого количества одной иностранной травы доказал мне, что и в нашем климате можно б было с одной десятины более полуторы тысяч пудов наилучшего и такого сена получить, которое без всякой нужды пополам с соломой смешиваемо быть может» [12 Сел. житель. 1778. Ч. 1, л. 4. С. 13.]. Из слов Андрея Тимофеевича совершенно четко видно, что сеял он траву вовсе не на десятине, а на небольшом участке, и был это не клевер, а люцерна, что видно из другой статьи в этом же журнале.

Уж если Новикову важно было показать истоки отечественного травосеяния, то лучше бы это сделать на более ярких примерах. Так, в конце XVIII в. Д. М. Полторацкий в своем имении Авчурино Калужской губернии создал образцовое хозяйство с широким применением посевов клевера. Выдающийся русский ученый-агроном А. В. Советов так охарактеризовал деятельность Д. М. Полторацкого: «Чтобы оценить достойно такой решительный шаг Полторацкого, надобно знать время, когда он принимался за новое земледелие и прежнее положение его имения Авчурино. На такой подвиг Полторацкий решился, когда не только в России, но и на Западе еще очень шаткие имели понятия о травосеянии и плодосменности...» [¹³ Советов А. В. Избр. соч. М.: Сельхозгиз, 1950. С. 29. ]

Не имея возможности рассмотреть все научные ляпсусы, которыми пестрит книга С. Новикова, ограничимся лишь несколькими примерами того, как по незнанию он приписал А. Т. Болотову чужие открытия, например явление дихогамии (с. 265), в то время как его в семействе мальвовых открыл Понтедера еще в 1720 г.; окулировку (с. 179), которая известна садоводам испокон веков, а Болотов лишь внес в нее ряд усовершенствований; получение гибридов (с. 266), хотя первые искусственные гибриды у растений были получены еще в 70-х годах XVII в. смотрителем Оксфордского ботанического сада Д. Бобартом.

Эти критические замечания написаны с единственной целью: помочь тем, кто прочел книгу С. Новикова «Болотов» или прочтет ее в будущем, составить более правильное представление о нашем земляке, талантливом ученом – Андрее Тимофеевиче Болотове.

Желая возвеличить научный подвиг А. Т. Болотова, показать его в качестве первооткрывателя многих великих истин, не один С. Новиков допускает грубейшие ошибки, а порою и совершенно недопустимые ляпсусы. Так, Л. Ревякина в статье «Судьба назначила меня» сообщает читателю следующие сведения о деятельности Андрея Тимофеевича: «В середине XVIII века во Франции во дворе короля в Версале аббат Нолле, изучавший благотворное действие электричества на растения и животных... [Далее описываются развлекающие публику опыты с легким ударом электрического тока, который получает цепочка людей после прикосновения крайненего из этой цепочки к полюсу лейденской банки.]

Болотов же задолго до этого уже лечил знакомых и соседей, используя лейденскую банку...»[¹⁴ Неделя. 1985. 2—8 сент. № 37. С. 23.]

Произведем самые простейшие расчеты. Опыты аббата относятся к середине XVIII в., будем считать к 1745—1755 гг. Болотов, сказано, лечил людей задолго до этого – примем для понятия «задолго» срок 10 лет. Следовательно, электролечение применялось им уже в 1735—1745 гг. А он, как известно, родился в 1738 г. Вот таким гениальным малюткой (а по первому сроку даже еще до зачатия) был Андрей Тимофеевич по описанию Л. Ревякиной.

Болбтов, а не Болотов

Вероятно, каждому, кто публикует статьи или книги об А. Т. Болотове, следует сообщать что-то новое о жизни и деятельности ученого. Ведь на этом обширном поле еще столько «белых пятен». Одним из них, в частности, является произношение фамилии ученого. По– видимому, так, как мы это делаем сейчас, с ударением на первом слоге (так узаконила Большая Советская Энциклопедия), неправильно. Автор до последнего времени тоже придерживался общепринятой точки зрения, поскольку в повседневной жизни приходилось сталкиваться именно с таким произношением этой фамилии, а в печатных изданиях и рукописных материалах старого времени фамилия Болотовых с обозначенным ударением ни разу не встречалась.

Однако сомнения в правильности ударения были. Во-первых, непонятно, как могла произойти такая фамилия. Обычно русские фамилии являются производными от какого-то уже употребляющегося слова. Ни в одном из толковых словарей русского языка не имелось слова, которое могло бы послужить основой для происхождения фамилии Болотов. В то же время фамилия легко производится от слова «болото», и появление ее вполне логично объяснить, зная происхождение предков Андрея Тимофеевича. В XVI в. татаро-монгольские племена еще продолжали свои набеги на русскую землю. Какая-то часть их небольших отрядов переходила на службу к русским князьям, впоследствии за успехи в ратных делах военачальников жаловали вотчинами. При этом они часто приобретали русские имена и фамилии. Вот таким выходцем из татар и был далекий предок Андрея Тимофеевича. Поскольку жалованную землю он получил в средней России, где в те времена было много болот, то немудрено, что и называть владельца нового имения стали по этому признаку. Во всяком случае, первоначально фамилия произносилась с ударением на втором слоге. Доказательства этому видны в следующем. В составе деревень имения Болотовых (в Алексинском уезде Тульской губернии) была деревня Болотово. Она и сейчас существует на территории колхоза «Путь к коммунизму» Заокского района Тульской области. Ее название произносится с ударением на втором слоге. Так вот, о происхождении названия этой деревни Андрей Тимофеевич в своих автобиографических записках сообщал: «...предок сей [прапрапрадед Еремей]... жил в помянутой... деревне, которая по нем стала называться Болотове». Трудно представить, что когда-то деревня называлась Бблотово, а потом ее переименовали в Болотово.