Текст книги "Месть ведьмы (СИ)"

Автор книги: Александр Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

   Занятая борьбой с одним из ловцов, девица пропустила удар с другой стороны, да такой крепкий, что охнув, пала на одно колено. Заступник ее, не коснувшись плечом ее плеча, обернулся и, увидев свою подругу на неструганных досках, взъярился пуще василиска. Ногой пихнув наседавшего на него самого ловца, он облапил нависшего над девушкой обидчика, да с такой силой отшвырнул его в сторону, что несчастный, отлетев на несколько шагов, врезался спиной в клетку с чудовищем, от удара отъехавшую к самому краю помоста. Почуяв, что его снова беспокоят, чуд с новой яростью бросился на прутья решетки, весом своего тела довершив начатое драчунами. От броска его клетка накренилась, а затем и вовсе рухнула с помоста.

   Вопящий от ужаса народ шарахнулся от клетки, которая выдержала падение. Однако, железная щеколда, закрывающая дверцу, соскочила от удара, и василиск, слепо тыкавшийся мордой в решетку, в несколько тычков отыскал незапертую дверь.

   – Шляхтич! – Не своим голосом завопила Сколопендра, вторя отчаянному воплю Ерника. – У него шкура ядовитая! Спасай народ!

   Казимир рванул из чехла нож, но рука замерла на середине – даже к слепому чуду с таким оружием было не подступиться, а меч он оставил на постоялом дворе. Чуя, как глухо бухает собственное сердце, он подцепил валявшийся под ногами трезубец и, примерившись, метнул его.

   Всю силу свою и всю душу вложил комес в этот бросок. Рванувшийся к толпе чуд страшно дернулся, взбрыкнув хвостом, на полшага не достав до первой своей жертвы. Должно быть, слепой василиск и вправду был детенышем, иначе такое оружие никогда не пробило б его шкуру.

   К помосту наконец-то протолкались стражники. Еще не разобравшись, но узревши пришпиленную к земле опасную гадину, довершили дело копьями. На Ерника было жалко смотреть. Каля бросала гневные взгляды то на него, то на бледного до синевы рыжего зазывалу, переждавшего драку на краю помоста. Комес, не спеша, разглаживал потянутое страшным броском плечо.

   Старший над стражниками, невысокий, сивый воин с длинными усами и чубом, выбивавшимся из-под шлема, осторожно приблизился к дохлой гадине и, присев рядом, потыкал в бок древком копья. Убедившись, что василиск и в самом деле мертв, перевел взгляд блеклых глаз на остальных виновников переполоха. Желтые табачные зубы ощерились в неприятном оскале.

   – Всех – в холодную, – коротко решил он, оценивающе задержав глаза на фигуре Казимира. – Опосля ярмарки наместник разберется, какая на ком вина.

  ***

   Камера, в которую втиснули Калю с Казимиром, была набита почище бочки с рыбным соленьем. Оно оказалось к лучшему, поскольку для ловцов в ней места не хватило, и их увели в соседнюю. Иначе не избежать бы было новой драки. С самого мига, когда усталый писец затвердил их провину в засаленной книге караульной, и до самой камеры, куда отвела их стража, Казимир не произнес ни слова, даже не глядя в сторону Кали. Уже за решеткой, одним только взглядом отвоевав место у стены у двух занимавших его тощих карманников, рыцарь без особой брезгливости улегся на загаженное сено, явив разбойнице обтянутую кольчугой спину. Куртка его была разодрана в клочья. И без слов было понятно, что настроение светлейшего комеса было преотвратным. И кто в этом виноват, понятно было тоже.

   Сколопендра, прислушавшись к женскому чутью, до сих пор не имевшего влияния на вспыльчивый, несдержанный характер разбойницы, сделала единственно верную вещь. Смерив спину шляхтича долгим взглядом, она молча развернулась, отходя в угол камеры.

   Длинный коридор разделял заполненные камерами блоки. По левую сторону, как заметила Каля, в основном шли камеры-одиночки, забранные толстыми решетками. Почти в каждой имелось вверченное в стену кольцо с цепью и ошейником, способным укротить буйного постояльца.

   – Эй, ты! Рыжая!

   Сколопендра обернулась. В соседней камере, через проход, обхватив руками покрытую толстым слоем грязи и копоти решетку, стоял оборванный парнишка, на вид не старше самой Кали. Длинная ржавая цепь тянулась от железного пояса, обхватившего стан паренька, до самой стены, позволяя ходить лишь вдоль торца камеры.

   – Отвали, – неприветливо буркнула разбойница. Камни стен были гладкими и скользкими, словно не одно поколение горемык обтирало их в этом углу плечами. Поерзав спиной по холодной кладке, Каля скрестила руки на груди. – Че надо-та?

   Парнишка ухмыльнулся, обнажая на удивление целые зубы. Наглый взгляд и хитрая мордочка на воле вызывали бы у Сколопендры невольное желание зажать покрепче кошель в руке, и не спускать с паренька глаз.

   – Поболтать, – ничуть не смутившись грубым отказом, хмыкнул сокамерник, подмигивая Кале. Разбойница невольно улыбнулась. Подобный пройдоха горячо – а главное, не небезуспешно – убеждал вас в вечной привязанности, и брал за горло, обчищая карманы.

   – Болтай, – отозвалась Сколопендра, прикрывая глаза. У наемников Ерника были пудовые кулаки. Ушибленный в драке бок саднило, так что Каля старалась дышать неглубоко, чтобы не вздрагивать от боли.

   – Меня Жданеком звать, Рыжая, – не обращая на угрюмость собеседницы, продолжил парнишка.

   – Я не рыжая, – поглаживая обтянутые рубашкой ребра, откликнулась Сколопендра.

   – Ну, так назовись, – подмигнул Жданек. – Кажися, мы тут надолго застряли, грех не поболтать по душам.

   Темные глазки-пуговки так и сверкали, словно ни темница, ни лязгающие оружием у двери стражи на часах не сломили дух непоседливости, заключенный в тщедушное тельце. Стоптанные башмаки выбивали нехитрый мотивчик на грязном полу, бледные губы кривились в улыбке, словно не отделяло Жданека от воли ни камни толстые, ни замки, ни цепи.

   – Прыткий до дрожи, – открыв глаза, заговорила Каля. – За что сидишь, егоза?

   Жданек расплылся в счастливой усмешке.

   – Не сошлись во мнениях о перераспределении богатства с итильским купцом, – звякнув цепью, сообщил парнишка.

   – Щипач?

   – Оружие в руках держать умеет, да еще и умна! – Шутливо прослезился Жданек, мазнув пальцем по покрытой разводами щеке. – А то! Ярмарка же, красотишша! Чего только не увидишь и не услышишь! А этот, – кивнув на лежащего Казимира, скривил рожицу парнишка, – спит! Вставай, дурья башка! Девку проспишь!

   – Ну, помело, – подгибая колени, произнесла Сколопендра. – Мели дурья башка, да не зарывайся.

   – А што так? – Искренне удивился Жданек. – Меж нами решетки крепкие. Или боишься? Не дрефь, хмерска вольница без вины не обидит! Ярмарка, рыжик, она для всех. Как одна огромная, ласковая буренка – знай дои.

   – А ну, заткнитесь оба! – Не поворачивая головы, рявкнул пресветлый комес, безуспешно пытаясь удобно умостить голову на локте. Сидящие поодаль уже заметно протрезвевшие ярмарочные буяны, по виду – доравшиеся до веселья крестьяне из далеких сел, испуганно дрогнули, давно еще без труда угадав в сокамернике рыцаря. – Умна она, как же! Только ума и хватает, чтобы языком вихлять! Поспать дай хоть тут, раз постоялый двор тебя не устраивал!

   Жданек округлил глаза, выразительно вытягивая губы трубочкой.

   – И что ж ты мне сделаешь? – Издевательски поинтересовался он. – Ты в одной камере, я в другой. Вряд ли встретимся. Ко мне, отчего-то, гостев не водят. Бояться чегой-та.

   – Истинно так, – подтвердил из другого угла мужичонка, сосредоточенно ковырявший между пальцев на ноге. – Сопрет все, что плохо лежит. И ключ к замку, и сам замок.

   Казимир скрипнул зубами, наливаясь краснотой до самой шеи.

   – Ну, так чиво, благородный? – Подзуживал Жданек. Цепь на поясе погромыхивала в такт каждому движению паренька, переминавшегося с ноги на ногу так, словно по горячим углям босыми ногами отплясывал. – Меня не достать, это мы выяснили. Так что делать будешь? Мож девицу свою поколотишь, ась?

   Комес смолчал и тут, рывком садясь, и после поднимаясь на ноги. Крестьяне как один шарахнулись к стенам подальше от опасного соседа. Подойдя к решетке и зачем-то попробовав ее прутья на крепость, Казимир вперил хмурый взгляд в лучащуюся наглостью мордочку щипача.

   – Ее мне еще успеется, крысья харя, – раздельно и негромко проговорил он, прищурившись в нахальные глаза. – А только странно думать, да еще тебе, что тебя так уж и достать нельзя. Заткнись сам, добром прошу покудова, да в лицо мне хорошенько глянь. Как думаешь, ежели прямо теперь тебя порешить, наместник хоть виру возьмет с благородного за убивство такой швали, как ты?

   Жданек послушно и даже чрезмерно усердно вытаращился на Казимира, стискивая прутья решетки так, что тощие пальцы побледнели.

   – Доберись сперва, – хихикнул воришка, – а то на словах все грозные. Хо, – вдруг просиял паренек, – а ты, рыжая, знала, что тебя поколачивать будут? Или ты ему должна чего? Странственно, – вздохнул Жданек, – вроде вы как заодно под замок загремели, ан сидите порознь, да волком друг на дружку зыркаете.

   Сколопендра бросила на шляхтича быстрый взгляд, и что совсем уж неожиданно, вдруг покраснела.

   – Уймись, – прошипела она.

   Жданек беззвучно распахнул род, прикрывая его узкой ладонью.

   – И ты, рыжая? – Потрясенно вздохнул он, что при улыбающихся глазах выглядело совсем уж никудышной игрой. – Ииииэххх... Житья моя непутевая! Слышь, благородный, ты все-таки подумай, как мне шею будешь мылить, а уж веревочку и без тебя подберут.

   – Тьфу, – в сердцах сплюнула Каля, по прежнему не глядя на Казимира, – дурья башка.

   – Зато глаза вострые, – полмигнул Казимиру Жданек. – Ты не против, любезный, мы тут еще немножечко поболтаем о своем, вольном?

   Каля развернулась к шляхтичу.

   – На месте василиска могла бы и я быть! – Спокойно произнесла она. – Или любая из чуд. Все еще думаешь, не следовало мне энтих наемничков окорачивать? Что нелюдей не любишь, то знаю, ну а как не убивать, а мучить на потеху, это, по-твоему, добро будет? Кто, кроме человека, убивает не заради еды, а заради забавы?

   Не удостаивая вниманием последние слова Сколопендры, рыцарь лишь тяжело вздохнул, прислоняясь лбом к холодным прутьям. Отняв голову, он зачем-то поставил стопу одной ноги на колено другой и взялся за шнуровку на внутренней стороне бедра. Несколькими мгновениями позже на ладони шляхтича лежал узкий гнутый нож.

   – С пяти лет метать обучен, – устало пояснил комес щупачу. – С завязанными глазами по движущимся мишеням.

   Глаза у воришки загорелись, чуткие, подвижные пальцы дрогнули, словно уже у себя в руках держал он комесов нож.

   – Метни! – Закивал он. – Мне как раз нужного инструменту не хватает, чтоб скрасить пребывание в сей мрачной келье.

   – Метну, – внезапно оживился Казимир, прищурившись на Жданека с иным, нежели ранее, выражением. – А ты мне что взамен?

   – А што хошь, – осклабился парнишка, – историю, добрый совет, колкую шутку. Иль, – прижавшись лицом к прутьям, торопливо зашептал он, – как с женщинами обращаться.

   Шляхтич дрогнул от неожиданости.

   – А как? – С неожиданным интересом вопросил он, подбрасывая нож на ладони.

   Жданек выразительно шевельнул бровями, указывая комесу за спину. Сколопендра явно заинтересовалась. Уж больно вид у неё стал скучный и невыразительный.

   – При ей говорить? Портить сурприз?

   – Ничего не надо портить, – уверенно решил комес, присаживаясь около решетки. – Хочешь нож? Ну, так извертись так, чтобы и я понял, и она не обиделась. А то – сиди там, палача дожидаючись. Чай, не первый раз тебя уж ловят, раз такое украшение надели?

   Парнишка в деланном испуге замотал головой.

   – Э, нет, могучий рыцарь, – улыбнулся он во все свои целые зубы. – Мне такого не надоть. Вдруг я расскажу, и она все ж таки возьми да обидься? И тебе – сплошное разочарование, и девица второй Вышцкой ведьмой обернется, секреты наши мущинские вызнав. С чегой-то девки от них как одна лютеют, ежели где подслушать придется.

   Комес опустил голову, прокручивая нож меж пальцев.

   – Какая-такая Вышцкая ведьма? – Спросил он с видимым интересом.

   – Ну, знаешь ли, – щипач, казалось, был в восторге. – Ты, видать, вовсе нездешний, да темный, как пень, хоть и благородная морда. В здешних-то краях все про нее, паскуду, наслышаны. Жила два года назад в вышцких лесах ведьма, да такая лютая – не подойдешь! Трех мракоборов со свету сжила, что с нею совладать пытались. Да не в их, нелюдях суть, а в том, что шибко ведьма та была на род мущинский обижена, а пуще того – на благородных господ. Ну, вроде тебя.

   Казимир играл с ножом, не поднимая головы.

   – Ну и что с того-то? – Подогнал он, не отрываясь от своего занятия.

   – А то. Обидел ее какой голубокровный неуч, да и сотворил из женчины фурию, – хмыкнул Жданек, сам не отрывая жадных глаз от взблескивающего ножа. – Вот что оно, невежество, творит-то! А сколько мужиков из-за того пострадало – не счесть. Особливо тех, кто сам по дури лез на рожон – от нечисти лес освобождать. Много рыцарей, мракоборцев, да простых наемников к ней ушло-то, да немного назад возвращалось. На моей памяти только один и возвернулся, и тот – человечий облик потерял. Тожить, кстати, благородный. Как ты, слышь-ка, рыцарь?

   – Слышу, – глухо отозвался Казимир. Каля приблизилась, усаживаясь рядом.

   – Что ж на такую мерзость и управы все не найдут, – вздохнула она, кладя локти на колени.

   – Как не найдут? – удивился воришка, уже начиная приплясывать от нетерпения. – Давненько уж нашли! Почитай, еще той зимой явился к ней мракоборец из неизвестных. И ужо не знаю, как исхитрился, а выманил паскуду из логова ее колдовского. Бают, собой был оченно хорош, ну да я сам его не видал. Заманил в ловушку, да там же и порешил. Ох и долго ж пепел черный от туши ее поганой над лесом-то летал!

   Рука Казимира, крутящая нож, дрогнула. На широкой ладони раскрылась длинная кровавая полоска.

   – Так все ж таки порешили ведьму? – Переспросила Каля, поглядывая на Казимира, по-прежнему державшего голову низко опущенной. – Не путаешь ниче? И тело пожгли?

   – Да уж больше года прошло, – подтвердил Жданек, все еще не терявший надежду получить заветный нож. – А как по мне, давно пора было. Той-то единый наемник, что чудом от нее сбежать сумел, да еле до людей добрел, рекут, смотрелся так, будто не одна баба, а стадо жеребцов за сколько-то месяцев его изъездили. Живого места не было, как из пыточной выбрался. Ниче сказать не мог, ржал только неумно, да и так все было видно тем, у кого глаза-то были, что с ним там сталося. А скольких до него, да после замучила зловредная баба? Колдовством своим притянула да до смерти довела? То-то и оно, благородная морда, что женчина – творение бесовское, и к ней особый подход нужон. Чуть что не так – и на, получи тебе ведьму! Уразумел ужо, наконец?

   – Уразумел, – едва слышно прошелестел Казимир, дергая рукой. – Только ножа я тебе не дам. Добро бы так сбежал, а порешишь кого из стражи, кровь будет на мне. Сиди уж.

   Жданек в запальчивости даже подпрыгнул, послав в адрес обманщика изощренное ругательство. Рыцарь не ответил. Тяжело поднявшись и, ни на кого не глядя, он вернулся на облюбованное место, и снова улегся ко всем спиной.

  ***

   – Надеюсь, вы не держите зла, благородный комес, – голос наместника звучал почтительно, не без особого дружелюбия. – Не всем из стражи известны гербы вашей светлости.

   – Я сам виноват, – Казимир вяло отпил из предложенного кубка. – В вашем городе набуянил, искренне прошу простить меня. Если как-то могу загладить...

   – О, не извольте беспокоиться..!

   Стоя в стороне, Каля почти не вслушивалась в вежливую беседу двух вельможных господ. Сразу после ярмарки всех преступников представили суду наместника. Комесу пришлось назвать себя, в результате чего они вместе с Калей были препровождены в личный кабинет хозяина города, где тот уже битый час рассыпался в самых изысканных извинениях и настойчиво предлагал погостить в его доме. Впрочем, особого энтузиазма в его голосе не слышалось. Ни Казимир, ни Каля тоже оставаться в городе не хотели.

   Через несколько часов пустопорожней болтовни рыцарь и разбойница покинули, наконец, гостеприимные стены караульного помещения. Угрюмый стражник, чадя ненужным факелом, повел их назад во двор мимо насиженных и порядком уже осточертевших тюремных камер.

   Обратно их повели тем же путем. Наместник любил быть в гуще событий и прикипел к темнице всей душой, уж от рвения ли, или по какой другой причине, спутники не стали выведывать. Одно было ясно – наместник, пожилой, преждевременно обрюзгший мужчина, обожал проходить к рабочему месту через длинный коридор, пронизывающий тюрьму прихотливее, чем червячные ходы спелое яблоко.

   В крыле, за последние несколько дней ставшим знакомым по звуку шагов стражников и хриплому эху, гулявшему под крышей, Сколопендра замедлила ход, а затем и вовсе остановилась.

   – Рыжая!

   Погромыхивая цепью, Жданек бросился к прутьям, высовывая в коридор покрытую цыпками ладонь. Сколопендра улыбнулась, глядя в блестящие, веселые глазенки воришки.

   – Уже уходите? – Деловито осведомился он. – Жаль. Мне было с вами не скучно.

   Казимир не удержался от кривой усмешки. Острый на язык воришка каждый день доводил шляхтича до безумия неумолчной болтовней, не успокаиваясь даже вечером. Нож, впрочем, комес держал при себе, памятуя о нелестной характеристике, данной обитателю соседней камеры каждым из заключенных – не одного Казимира раздражал неистребимый оптимизм маленького вора.

   – Сам когда? – Спросила в свою очередь Каля, отталкивая грязную ладонь, норовившую ущипнуть её за руку.

   – А как палач придет, – хихикнул Жданек. – Этим только скажи, что можно будет у доброго человека что отрезать – всю ночь будут топор точить!

   Сколопендра нахмурилась, бросая в сторону стражей быстрый взгляд.

   – Казнят?

   – Что ты! – Замахал на неё паренек. – Энто у меня впервые близкое знакомство с наместничьей служебкой. На первый раз отрубят руку. Одну, – уточнил Жданек, глядя в побледневшее лицо Сколопендры. – Эй, вельмжный, держи девку, не ровен час, в обморок хлопнется. Ты не подумай, рыжая, – прибавил воришка, – я не боюсь, вот хоть зуб дам!

   – Одна рука!

   – Ну и што? – Подмигнул Жданек. – У меня останется еще одна!

   Крепко подхватив разбойницу под руку, Казимир прошагал с две дюжины шагов, прежде чем Каля заупиралась.

   – Выкупи, – заступив Казимиру путь, торопливо зашептала она, одними глазами указывая на клетку. – Сделай милость. Чего хошь пообещаю!

   Казимир страдальчески поморщился – как всегда, перед очередной выходкой разбойницы, сулившей неприятности.

   – Пообещать я тебе тоже что хочешь могу, – пытаясь обойти девушку сбоку и увлекая ее за собой, проговорил он. – А вора этого... ну вот спер бы он кошель у нас в толкотне до того, как мы поесть купили – не запела б ты иначе, всеспасительница?

   Каля уже знала – когда комес брался пользовать это слово, обычно за этим следовала буря.

   Упрямо дернувшись всем телом, Сколопендра остановилась, глядя на шляхтича снизу вверх.

   – Я бы его не знала.

   Вздохнув, Каля отвела взгляд, и вдруг шагнув совсем близко, взяла Казимира за локоть.

   – Не сердись, – тихо попросила она, поглаживая пальцами напряженную руку комеса. – Будь по твоему, коли не хочешь. Дай только шепнуть ему кой-чего на прощанье.

   Взгляд рыцаря, доселе угрюмо-тоскливый, чуть смягчился.

   – Да пес с ним, – доставая кошель, только что полученный от наместника взамен того, что отобрали стражники, он вложил его в руки Сколопендры. – Давай обратно к наместнику, пока он опять не взялся суд чинить. Я тебя во дворе подожду.

  ***

   Во двор Сколопендра явилась уже со Жданеком. Воришка вышагивал с комичной важностью, отвешивая поклон каждому из встречных стражников. И если поклон мог сам по себе быть непочтительным, поклоны щипача были именно такими.

   Подойдя к сидевшему на опрокинутой порожней бочке Казимиру, Жданек отвесил поклон и ему. Комес угрюмо взглянул на него снизу вверх и отвел глаза. Заговаривать с воришкой он явно не собирался.

   – Вот, спасибо пришел сказать вашей вельможности, – Жданек говорил в обычной своей манере, не чинясь. – Уж не думал, что в одной холодной с самим пресветлым комесом буду сидеть. Рассказать кому – ить не поверят!

   Казимир молчал, прокручивая перстень.

   – Не взял с меня виры наместник, – вступила в разговор Сколопендра, протягивая кошель. – Сказал, подарок твоей светлости компенсахции ради.

   – Компенсации, – оправил комес, поднимаясь, и не глядя никому в глаза. – Оставь у себя. Пойдем коней наших разыщем, ежели хозяин постоялого двора их никому еще за сожранный овес не запродал.

   – Ой, и суров ты, комес, – проорал им вслед щипач, несмотря на все усилия, разочарованный отсутствием вельможного внимания к своей персоне. – Гляди попроще на жизню-то! А хоть теперь завали девку свою в сено, да покатай ее хорошенько, авось, повеселеешь! Энто тебе последний совет мой будет. Девка – загляденье! Мне б такую, рази б я дулся как индюк, на людей не глядючи? Вельможный ты дурак!

   Казимир стиснул зубы, ускорив шаги. Каля едва поспевала за ним. В полчаса прошли они ярмарочную площадь, с которой по сию пору не убрали сор, множество кривых улочек, примыкавших к ней, глядевшихся непривычно пустыми, и разыскали свой постоялый двор. На диво, лошади оказались там, и за хорошую плату хозяин не стал даже скандалить из-за трехдневного исчезновения постояльцев, оставивших у него своим пожитки.

   – Куда теперь поедешь? – проверяя сумки на боку коня, нежданно спросил комес Сколопендру, седлавшую ее кобылку.

   Та непонимающе обернулась.

   – Я еду домой, – жестко проговорил Казимир, оставив в покое упряжь, и повернувшись к замершей Кале. – Если желаешь, поезжай со мной. Но сама понимаешь – нечего тебе делать в моем замке. Ведьма мертва, и заклятие уже не снять. Никому и никогда. Последняя надежда ушла для меня, а держаться в разуме, когда ты будешь рядом, во много крат тяжелее. Хоть и не пылаю я страстью жгучей, как тогда к Беате, а все ж люба ты мне, девка, а с чего – кто теперь скажет? Ну, и... не хочу, чтобы ты видала меня таким, как тогда, в купальне. Скажи, куда проводить тебя, где там эльф твой обретается? И расстанемся уже, Калина. Видать, не обмануть судьбу нам... пусть бы ее демоны унесли!

   – Да уж, – Сколопендра неторопливо подтянула подпругу, погладила рукой лошадиную шею, – такой судьбы никому не пожелаешь.

   Развернувшись к комесу, разбойница с печальной улыбкой коснулась его плеча.

   – Знать бы раньше, чем дело обернется, – проговорила она, перебирая пальцами по коже доспеха, – ну да что уж теперь. Значит, в замок вернешься? Хорошо, – отнимая ладонь, согласилась Каля, – вельможный комес, – она отвесила Казимиру поклон, – может поступать как знает, ум его не чета нам, глупым лесным проходимицам. Токмо удачи могу пожелать владыке выжскому.

   Подхватив поводья, Сколопендра накинула их лошади на шею, подергала стремя, проверяя, надежно ли застегнут ремешок.

   – А тому Казимиру, что глянулся мне в прошлом, – вдруг заговорила разбойница, – ничего желать не стану!

   Стремительно шагнув вперед, Каля вскинула руку. От крепкой затрещины голова Казимира дернулась в сторону. Медные пряди мазнули по плечам, глаза потемнели. На скуле, стремительно наливаясь краснотой, алел четырехпалый отпечаток.

   Кинувшись навстречу комесу, Каля вцепилась руками в его предплечья, глядя в побелевшее от гнева лицо.

   – Сдаться решил? Вернуться и ждать смерти собрался? Болван ты, комес. Дурак упертый, как на тебя не гляди! Слушай меня... Да послушай же ты! Ведьма померла, ну и леший с ней, лихоимкой! Стало сил нам сюда добраться, значь и дале можем пойти. Помирать всегда успеется! А коли так тебе невтерпеж преставиться, меня попроси – уж с каким удовольствием порешу тебя, недотепу вельможного! Поедем помощи искать в другом месте! Ведьма, она ить нечисть, смекаешь? Слыхала я, Горный Король над всеми нечистями навроде судьи был. Думай, пустая башка... Коли просить кого об помощи, то токмо его!

   Комес резко дернулся было вырваться из Калиных рук, но сдержался, остывая. Лишь лицо потрогал в том месте, где оно пострадало от тяжести легкой девичьей ладошки.

   – Какой-такой Горный Король? – Только и спросил он, разглаживая красноту на щеке.

   Каля прищурилась, разглядывая комеса так, словно бы тот мог в любой миг сорваться и бежать.

   – Горный, – повторила Сколопендра. – Давно жил. Ещё до Сечи. Сказывают, на самой заре сотворения попал в наш мир, или пришел, леший его знает. Ну так вот, слыл старшИм над чудами. Людей не жаловал, да почитай, все нелюди человеков не любят. Уж есть за что! – Чуть повысила голос Сколопендра. – Слушай дальше. Потом, как водится, люди расползлись по всем землям, расселились. Расплодились, так что уж теперь чудам не стало житья. Про Короля с тех пор мало что дошло. Знаю только, что с годами он все меньше покидал меловые чертоги, полные хрустальных сталактитов. А там и вовсе пропал. Сказывают, спит Король под горой, окруженный верной свитой, оберегающей покой древнего исполина.

   – Исполина? – Уточнил Казимир. Воображение нарисовало ему закованного в золотые доспехи мужчину гигантского роста, опирающегося на золотой же меч.

   – Так бают, – пожала плечами Каля. – Почитай, еще три сотни лет назад все герои шастали, искали, как бы учудить чего выдающегося. Со всех сторон света перли пешие, конные, при оруженосцах и без. Словно им тут патокой мазнули, ну чисто мухи на сладкое налетали. Да только вот что интерественно, шляхти. Все, кто ни лез в горы, да и тех, что сыскивали вход в горное королевство, так и не вернулись. Можа пара всего, да и те умом малясь тронутые. Все о чудах лопотали, да руками махали, словно чего страшное углядели. Не знаю, Казимир, нам все одно не к кому больш на поклон идти. Или к Королю, или вертаться и ждать, пока умом окончательно стронешься.

   Сдвинув брови, комес присел на чурбачок рядом с яслями. Байка о Горном короле не казалась ему надеждой на спасение, скорее – нитью, протянувшейся через всю безнадегу дальнейшего бытия. Представив свое будущее, висевшим на этой нити, он с мычанием мотнул головой.

   – П-послушай, Каля, – с некотором усилием выдавил Казимир, почти умоляюще глядя снизу вверх на разбойницу. Ухмыльнувшись, Сколопендра поздравила себя с первой победой – в лице комеса не было более тоски, а лишь опасливое сомнение. – Так ведь... а кто сказал, что Король этот – будет меня слушать? Даже ежели доберемся мы к нему? Да и сама говоришь – спит сей исполин. Как думаешь будить его? Мимо верной свиты, покой его охраняющей?

   Разбойница пожала плечами. Не в натуре Сколопендры было долго думать, а потом решать. Загоревшись идеей отправиться на поиски древней легенды, от которой может и осталось только что пересуды да былины, Каля поглядывала на Казимира словно кот на мышь.

   – Главное найти! – Сказала она, присаживаясь перед комесом на колени. – Как-нить справимся.

   – А зачем? – Вдруг спросил Казимир, прищурившись, и в упор глядя на Сколопендру. – Тебе-то это зачем, Калина? Скажи по справедливости. Теперь скажи. Зачем ты – мне – помогаешь?

   Сколопендра покраснела, затем, без перехода, вдруг побледнела, так что и губы, и нос и мочки ушей, выглядывающие из под тяжелой копны каштановых волос стали восково-белыми.

   – Ты...

   Каля подалась вперед, с почти беззвучным стоном ткнувшись лбом в грудь Казимиру, пряча лицо.

   – Да ведь люблю я тебя, глупый, – шепнула она. – Что ж теперь прикажешь, отпустить и ждать, пока довершится ведьмино проклятье?

   Казимир прикрыл глаза, прижимая ее к себе, гладя по волосам. Как ножом по сердцу резануло его признание Кали. Ибо самому ему давно приглянулась эта разбойная дева из леса, да так, что будь его воля – другой ему бы уже и не нужно. Ради него она пустилась в полную опасностей дорогу, ради него бросила болящего Фэнна, столько лет бывшего ей сердечным другом, ради него собиралась идти на верную гибель почти без надежды на то, что жертва ее когда-нибудь окупится. Комес горько покачал головой, но тут же сам одернулся. То, что собиралась сделать Каля, придавало сил и ему самому. Не можно было обмануть ожиданий такой женщины. И он сделает все, чтобы их не обмануть.

   – Княгиней станешь, – прошептал он в склоненные к его лицу каштановые волосы. – Ежели только... выйдет у нас... Ни к какой нечисти боле не отпущу... Так и знай.

  ***

   Пробиравшаяся в межтравье рыжая лиса испуганно припала к земле, прижав темные уши. Ветер донес до нее редкостный и очень опасный запах: резкого конского пота и кислый дух железа. В Сечи, где люди были редкостью, таких запахов почти не летало. А значит...

   Дрогнув, хищница сорвалась с места, пригибаясь к земле, стараясь как можно скорее уйти от недоброго соседства.

   Двое – мужчина и женщина в дорожных одежах поверх доспехов, склонившись над куском выделанной кожи, то и дело тыкали в нее пальцами, горячо что-то объясняя друг другу. Вокруг пышными нетронутыми травами цвела зеленая долина, и легкий ветерок изредка приносил сладкие запахи цветущих далеких деревьев. Однако, занятые перебранкой, путники не замечали всей этой красы. Попеременно они вставали на носки, тоскливо оглядывая долину, точно высматривая нечто, чего в ней не было, но непременно должно было быть.

   – Скажи уж сразу – заблудился ты, комес, – горячилась Сколопендра, в который раз встряхивая карту, точно желая вытрясти из нее правильную дорогу. – Ить тут черным по желтому нарисовано – вот она, речка! А где она здесь? Нету! Сам, своей рукой-то карту рисовал?

   – Должна она тут быть, – непреклонно бормотал Казимир, тоже пристально вглядываясь в предательскую кожу, будто желая проглядеть ее насквозь. – Отсюда до дороги во владенья Стреховы – всего-то с десяток мер дорожных! Не раз мы тут чудин гоняли, навроде шариков мохнатых, у которых зубы из боков. Была тут речка, хоть чем клянусь! Всегда была! И вот она, отметил я ее! Проедем помаленьку, может, усохла, а через траву не видно? Лето-то жарким было.

   – В башке у тебя усохло, шляхтич, – сердито буркнула Каля, отмахиваясь от слепней. – Не чую я прохлады, а от воды в такой-то день всегда прохладой тянет. Нету тут речки, ошибся ты. Вертай назад, могет быть, Стрех нам правильну дорогу-то укажет?

   В последних Калиных словах слышались вовсе уж ядовитые нотки. Когда-то рыцарь Казимир отказался от чести быть женатым на дочери древнего вельможи, и с тех пор меж Выжигским комесом и его вассалом не было теплых отношений.

   Смерив спутницу взглядом и не слушая более возражений, Казимир вяло забрался в седло и тронул коня в направлении предполагаемого русла. Ругаясь, Сколопендра последовала за ним. Своего коня она вела на поводу.