Текст книги "Месть ведьмы (СИ)"

Автор книги: Александр Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

   – И теперь хочешь уехать? – Едва слышно спросил он. Девушка мотнула головой, сильнее прижимаясь к нему.

   – А ведь сразу я уразумел все, едва только глаза пьяные продрал, – продолжал бормотать куда-то в ее волосы всевластный комес. – Ровно как осветился весь дом-то мой. Да и самому как облегченье наступило. Рано я знамена свернул, ох, рано. Не таков мой род, чтоб одна только подлая баба под корень его извела!

   Каля подняла голову, усмехаясь. Казимир встретился с ней глазами.

   – Долго я думал, полночи, да весь день. Все пути как есть пересмотрел, да только не придумывалось мне ничего, – держа ее взгляд, говорил комес. – От нечего делать взялся амулеты да обереги, мракоборцами да магами нанесенные, перебирать. Пока на глаза мне вещица не попалась. Давно я не видал ее, почитай, с того дня, как с болот в комнату эту заскочил, в доспехи родовые переодеться, да волосы прибрать, чтоб не мешались. Ну, когда мы войско Сигирдово в трясине потопили, припоминаешь? Почти три года назад то было. Я ж тогда, почитай, первый раз за четыре-то месяца гребень в руки взял. Ну и... наткнулся. Вон она, – он кивнул на мутную бусину, лежавшую на блюде у самой кровати комеса. – Торопился очень, сама разумеешь – война. Да и тебя надо было перед походом проведать. Бросил ее здесь, видать позже уж Маришка нашла, да на стол положила. Ну а я кинул к оберегам своим, да и запамятовал, что у меня это есть.

   – Что это? – Соскользнув с колен Казимира, Каля взяла бусину в руки. Ничего в ней не было особого, такими украшали волосы как женщины, так и мужчины, коие волосы в косы плели.

   Казимир осторожно снял бусину с ее ладони.

   – Оберег, – коротко ответил он. – Лучший из тех, что у меня был.

  ***

   Отряд выезжал на рассвете. Недовольные так быстро кончившейся вчерашней пирушкой наемники обменивались угрюмыми взглядами, но помалкивали, глядя в спину еще более угрюмого мракоборца. Кони сонно цокали копытами по мощеным улицам, и сами выглядели, ровно похмельные. Время от времени мимо проходили ранние прохожие, такие же невыспавшиеся, как и все в отряде. Поэтому, когда из утреннего тумана вынырнула еще одна фигура, внимание на нее обратили не сразу. Только когда коротенький тощий человечишко в звериных шкурах да весь увешанный амулетами, ровно чучело весеннего божка, вдруг бросился под копыта коня Колоброда, атаман резко осадил своего жеребца, крепко выругавшись в сердцах.

   – Чтоб тебя демоны унесли, Шелкопер! Какого рожна тебе нужно?

   Остальные невольно приостановили своих коней, хмурясь сильнее обычного. Человечешко был знаком каждому в городе – полусумасшедший колдунок, неизвестно с чего живший, да и для чего, временами являлся на базарной площади, пугая кметов сбывавшимися мрачными предсказаниями одно страшнее другого. Встретить его перед походом было не к добру, про то знали все.

   – Не ходи ты сегодня за город, добрый атаман, – запричитал тем временем колдун своим обыкновенным тонким и противным голосом. Ехавший впереди мракоборец поморщился. – Ой, не ходи! Людей положишь, проклятье навлечешь! Мученьем лютым наградишь да смертью страшною, премерзкою! Житья не будет тем, кто обернется! Страшнее смерти жизнь покажется! Не ходи, атаман, страшно, смерть я вижу да муки поганее загробных! Останься, не ходи, пожалей людей!

   Колоброд заколебался. Мракоборец морщился сильнее, остальные переглядывались, не зная, как поступить. Большинство взоров обратилось к атаману. Все, кроме Янека Чистого, более всех рвавшегося в сегодняшний отряд. Насмешливо обведя глазами товарищей, он решительно направил коня к продолжавшему бормотать колдуну и резко огрел того плетью.

   – Замолкни ты, песья душа! Карканья твоего не хватало!

   Шелкопер взвыл, попятившись. В этот миг Колоброд принял решение. По взмаху его руки воины двинулись дальше, объезжая не прекращавшего скулить колдунка с двух сторон, пряча глаза друг от друга.

   Один только задержался рядом с обиженным предсказателем. Мирка Шляхтич перегнулся из седла, и в пыль перед Шелкопером шлепнулась тяжелая монета.

   – Поколдуй нам на удачу, – негромко попросил наемник, кивая колдуну. И – отшатнулся, когда тот с внезапной резвостью вскочил на ноги, кидаясь к боку коня.

   – Возьми, добрый рыцарь, – от неожиданности Шляхтич вздрогнул. Товарищи считали его бастардом, и рыцарем его не звал никто. – Возьми, от смерти тебя охоронит! Возьми, не пожалеешь!

   На грязной ладони лежала мутная бусина. Обычная бусина, какими украшали волосы веселые кметы.

   – Жизнь он мне спас, – задумчиво продолжил Казимир. – Из всего отряда только я живым остался, остальные все там полегли. Вот и подумалось мне – прежде, чем к ведьме-то ехать, а ну как навестить того Шелкопера? Не поговорили мы с ним, а зря. Может, знает он, как силе ее поганой противостоять? Из каждой ловушки, почитай, я чудом живой выходил, не может быть такого везенья одному, остальные гинули с первого раза! Пусть оберег сильнее даст, а там уж... поговорю с ней, как есть! Чего терять-то мне?

   Каля усмехнулась, поглаживая жесткие медные волосы рыцаря.

   – Когда едем-то мы? – только и спросила она.

  ***

   ... Вереница обоза петляла между холмов, повторяя изгиб торгового тракта. Тяжелые фуры, громыхая и раскачивая цветистыми тентами, тащились в самом хвосте процессии. Середину занимали разукрашенные цветами и лентами повозки. Вокруг, держась за борта расписанных зеленью и золотом телег, мешаясь между конных, шли веселящиеся кметы. Женщины и дети набивались в каждую телегу так плотно, что порой и вздохнуть было тяжело. Почти на всех телегах плотные холщовые тенты подвернули к каркасам, чтобы ничто не мешало общению.

   Впрочем, неудобства вызывали лишь шутки и взрывы смеха. Иногда, углядев просвет впереди себя, возница подстегивал лошаденку, пуская телегу неуклюжим галопом. Вся конструкция, треща и раскачиваясь, металась над разномастными головами, в воздухе мельтешили руки, босые и обутые ноги колотили по бортам, пока телега не вклинивалась между другими такими же, вновь ползя точно улитка по капустному листу.

   Отовсюду, насколько хватало взгляда, к городу, окруженному высокими крепостными стенами, стекались тонкие ручейки разнаряженных кметов.

   Попадались и жители окрестных городков, усеявших Ложечную долину по свободному от лесов краю. Таких видно было издалека. Каждый второй ехал на коне, да и наряжен был по-другому, перепоясан широким кушаком, и у пояса имел на худой конец кинжал в добротных ножнах.

   Сами кранковичане, люди по нраву общительные, растекались по городу гудящими толпами. Над стенами реяли цветные флаги, алыми точками на самых верхах дозорных башен выделялись стражники, зорко оглядывавшие толпу. Здесь же, поверху, устроив руки на вороненых ложах арбалетов, прохаживались воины градоправителя, мужчины незлобивого, но не выносящего беспорядка. Часть стражей растворилась среди гуляния, присматривая за собравшимися на ярмарку.

   Отовсюду неслись приветствия, слышались восторженные возгласы, по большей части от кружков прихорошившихся женщин. Мужчины сдержанно обменивались рукопожатиями, степенно рассуждали о ценах на пшеницу, моровых жучках, налетевших неделю назад, передавали новости, собранные изо всех окрестных деревень и поселений. В толпе, не жалея ног, сновали лоточники. Детишки, получив леденцовых петушков и лошадок, таращились на все вокруг, или оглушительно дудели в свистелки, дергая матерей за руки в сторону приглянувшихся разноцветных палаток, расставленных по всему городу.

   Ярмарка собрала многих. Обнаженные по пояс, лоснящиеся от масла заклинатели огня показывали свое мастерство, выдувая огненные столбы, предусмотрительно направив те в сторону белых стен. Шпагоглотатели заставляли впечатлительных кметок взвизгивать и прятать лицо на плече мужей и любимых, заправляя в глотку очередной клинок.

   Гибкие, задорные танцовщицы кружились в плясках, выхватывая из толпы то мужчину, то женщину, на потехе публике со смехом вытаскивая отбивающуюся жертву на помост.

   Перекрикивая друг друга, орали залихватские песни бродячие певцы, бренчали на лютнях заезжие музыканты. Всюду стоял шум, пахло пирогами, пивом, человеческим потом и жженым сахаром.

   Ярмарка гуляла, ревела песни, била глиняные кружки и кувшины, качалась, опьяняя праздником и весельем.

   Удерживая покусывающего удила коня, Сколопендра разглядывала колышащуюся, пеструю ленту, проползавшую мимо пригорка. От Выжиги до Кранковича разбойница и шляхтич пробирались когда лесами, когда чистыми полями. В подвластных Казимиру землях путников угощали живущие в деревнях кметы, зачастую не принимая платы от комеса. Каля то и дело прятала улыбку, глядя на Казимира. Шляхтич собрался в дорогу, одевшись и снарядившись как простой странник. Добротное походное платье, дорожный плащ да оружие придавали комесу сходство с зажиточным горожанином.

   Охрану с собой Казимир не взял.

   В день отъезда, замок наполнился гомоном и топотом ног. Слуги сновали взад и вперед, кухарка, наготовив в дорогу всякой снеди, со слезами умоляла непреклонного хозяина взять хотя бы мешок с провизией. При взгляде на большую плетенную корзину, доверху наполненную мясом, зеленью и хлебом, Казимир сурово сдвинул брови, наотрез отказавшись приторачивать её ни к своему, ни к Калиному седлу.

   Сколопендра в свою очередь не отказалась от небольшого мешка, сунутого ей Маришкой почти на выезде из замка. Припасы пригодились. Почти три дня спутники питались жареными перепелами, пирогами с капустой и мясом, да запивали все глотком терпкого красного вина, пузатую бутыль с которым предусмотрительная кухарка втихую увязала в Калин дорожный мешок.

   Казимир, вдоволь наглядевшись на Кранкович с холма, тронул коня каблуками, съезжая на дорогу.

   – Куда прешь? – Рявкнул прохожий, шарахаясь из-под колес телеги с разрисованными бортами. На картинках, украшавших доски, крошечная козявка в блестящих доспехах пронзала длинным копьем здоровенного дракона, судя по виду, и так готового издохнуть от старости. Каля улыбнулась, подогнала лошадку, держась рядом с комесом.

   С Фэнном Сколопендра виделась недолго. Вернувшись в отведенные эльфу гостевые покои, она застала его очнувшимся, злым, и изощренно призывающим на голову Выжигского комеса всевозможные проклятия.

   До самого утра разговаривала Каля с давним другом-товарищем. Вспоминали прошлое, не трогали настоящего. Сколопендра не открыла тайну недуга шляхтича, Фэнн не стал настаивать. Лишь попросил поберечься, да не лезть в неприятности. «Хотя, люба моя ласочка, – беря Калю за руку, и глядя ей в глаза, проговорил Фэнн, – коли ты неприятностей избежишь, они сами тебя найдут».

   Утром, заглянув в комнату Фэнна, Сколопендра нашла заправленную постель и пустую кружку с нетронутым отваром. Стражники не знали, когда гость ушел: эльфа и след простыл, да так ловко и тихо, что никто ничего не услышал.

   Щелкнув кнутом, возница придержал фургон, пропуская их вперед. Обоз приблизился почти к самым стенам: задрав голову, разбойница пригляделась к широким воротам, поднятым над входом в город. Кованая решетка с острыми зубцами в случае опасности обрушивалась вниз, перекрывала доступ к главным воротам. Сейчас она была поднята, удерживаемая двумя толстыми железными цепями, рядом с которыми стояли невозмутимые стражники с пиками.

   Пристроившись в хвост изящной повозке с разодетой в шелк матроной и прячущимися за расписными бумажными веерами дочерьми, Казимир и Каля вступили в город.

   – Ну, куда взапреждь всего? – Сверкая глазами, спросила Сколопендра, оглядываясь вокруг точно ребенок, попавший в лавку чудес. – Определим коняшков на постоялый двор, и глянем, что тут да как?

   – Да куда угодно, – не прекращая вертеть головой, отозвался шляхтич, сам явно наслаждавшийся разномастной толкучкой, и множеством всего увиденного. – Раз уж завернули сюда. До Вышцы, где я в последний раз с колдуном расстался, пару дней пути. Вроде не шибко торопимся. Можем и тут осмотреться, что да как.

   Однако, постоялый двор, где они могли бы оставить лошадей, нашелся далеко не сразу. Нового народу в городе было столько, что все окрестные харчевни были напрочь забиты на сколько-то дворов вокруг. Уже порядком подустав, путники едва нашли себе два места за тройную плату. Находившийся в толпе с конем на поводу шляхтич присел рядом с утомленной разбойницей, потрошившей съестной мешок с задумчивым выражением лица.

   – Кажется мне, иль впрямь вчера тут был еще приличный кусень мяса? – Не глядя в сторону комеса, сама у себя спросила она. Казимир возмущенно гмыкнул, отбирая мешок.

   – Вот он, твой кусень, – с досадой бросил он, среди всего прочего изловив искомое. – В последнее время только и слышу о еде. Пошли прикупимся, раз это так тебя волнует.

   – Да о тебе ж пекусь, пресветлый комес! Ить ровно зверь становишься, как не поешь чуток. Оно мне надо, штоб всякие вельможные дворяне глазьями на меня презлобно зыркали да животами благородными бурчали?

   Казимир принял из ее рук кусок мяса с хлебом и облокотился на тюки с сеном, которые хозяин постоялого двора вытащил для тех, кому не досталось места под крышей. За редкой оградой наблюдалось целое столпотворение – люд валом валил на ярмарку. Жуя, комес поймал себя на мысли, что ему до смерти охота сей же час нырнуть в толпу, да исподволь обойти все или хотя бы часть балаганов. Улыбнувшись этому не обычному для дворянина желанию, Казимир весело взглянул на Калю. Судя по лицу, она полностью разделяла его стремления.

   – Пошли, штоль, пройдемся, вельможный господин, – проговорила она, расправившись уже со своей долей, и вставая. – Не терпится мне полюбоваться на ярмарку энту. Ить как повезло, што она на пути нашем лежала, а, комес?

   – Ты можешь звать меня просто Казимиром? – Проворчал тот уже в спину разбойнице, поднимаясь и проверяя, на месте ли сунутый за пазуху кошель. Вопрос был давним, каждый раз Каля клялась и божилась уважить желание «твоей светлости вельможного шляхтича», но всякий раз забывала о своем обещании.

  ***

   Ярмарка встретила их пышными и пестрыми шатрами, ломящимися прилавками и навесами, да такой толкучкой, что Казимиру и Кале подчастую приходилось крепко сцепляться руками, иначе их в мгновение ока растащило бы в стороны. То и дело приходилось уворачиваться от прущих на лошадях всадников и носильщиков с коробами и тюками на плечах. Очумевшие, они прошли одежный ряд, нисколько не заинтересовавший комеса, зато живо увлекший Сколопендру. От прилавков шляхтичу пришлось оттаскивать Калю едва не волоком, и когда, наконец, они выбрались на более или менее чистый от торговцев пятачок земли, на плечах разбойницы красовался золотистый воздушный платок. Гордая своей победой, и огорченная тем, что не удалось к нему прикупить еще и охотничью женскую шляпку с пером, так ей понравившуюся, Каля с ходу бросилась в ювелирный, а затем и оружейный ряды, где уже полуослепшему и оглушенному Казимиру едва не всучили кинжал из сиреневой стали, по словам торговца, испепеляющей вампиров, а на деле – грубую подделку, крашенную синим перламутром. Попутно два раза их пытались обворовать, и не преуспели только потому, что комес в суматохе так глубоко засунул кошель, что тот сбился под кольчугу к самому животу, и когда Каля присмотрела-таки себе украшение на кисть в виде какой-то серебристой гадины, отдаленно напоминавшей сколопендру, деньги пришлось доставать не из-за пазухи, а снизу. К тому моменту, когда они выбрались из торговых рядов, и увидали шатры фокусников да звериные загоны, день собрался к вечеру. Комесу до боли оттоптали ноги, да и сами ноги гудели, ровно потревоженная струна. Казимир мог пройти десяток раз то же расстояние и не вспотеть – но не в толпе и не останавливаясь у каждого первого прилавка. Даже битвы не выматывали его так сильно, как обход торговцев вместе с Калей. Сама разбойница, однако, выглядела лишь чуть утомленной. Глаза ее горели в поисках новых развлечений.

   – Стой! – Рыцарь едва успел поймать за локоть наново рванувшуюся было к шатрам Сколопендру. – Отдышаться дай, сил больше нет.

   – Экий ты, комес, – насмешливо глядя на усевшегося прямо на вытоптанную траву Казимира, вымолвила Каля. – Мы, почитай, еще десятой доли всего не обошли!

   – Так завтрашний день еще будет, – перед глазами несчастного маячило колкое сено, подле которого были привязаны их кони с мягкими одеялами в дорожных сумах. – И поесть бы...

   – Пошли-пошли, – оживилась еще более Сколопендра, потянув носом воздух. – Поесть, говоришь? Так ить мы к тому и идем. Али не видишь палаток съедобных? Щас заодно и подкрепимся!

   Издав внутренний стон, комес поднялся на ноги, точно на эшафот. Сжав его руку в своей – видать, чтобы не убег – Каля заторопилась дальше, туда, где раздавались зазывные вопли хозяев всевозможных диковинок, да играли музыку, то и дело сбивая друг друга, разношерстые музыканты.

   Нацелившись на круглую платку торговца съестным, Каля ринулась в толпу. Огрызаясь и работая локтями, она пробралась к самому столу, оттерев полную молодую горожанку в цветной шали.

   – Это что? – Поинтересовалась Каля, указывая на огромный котел за спиной торговца. Разведенный под котлом огонь живо напоминал о полных демонов преисподнях; впрочем торговец ничем не походил на одного из обитателей того мира. Скорее, он выглядел как добродушный дядюшка, предложивший вам выпить за его здоровье, и спрятавший злорадный взгляд за краем кубка.

   – Айнтопф, мясной питательный суп, – гордо возвестил торговец, зачерпывая половником густое, горчичного цвета варево. Плеснув суп в глубокую глиняную плошку, изготовитель айнтопфа прикрыл глаза, всем видом показывая, что от одного только запаха питательного супа у него вот-вот случатся острые колики наслаждения.

   Склонившись над плошкой, Сколопендра недоверчиво потянула носом воздух. На поверхности, немедленно надулся большой, маслянистый пузырь. Разбойница отшатнулась прежде, чем пузырь лопнул с влажным хлюпаньем.

   – А это, это что такое? – Взвизгнула Сколопендра, тыча пальцем.

   Со дна миски, величественно и беззвучно вынырнул кусок чего-то темного, перевитого тонкими желтоватыми ниточками жира.

   – Настоящая баранина! – Уверил торговец, протягивая миску разбойнице.

   Сколопендра попятилась.

   – Выглядит не слишком... по-мясному, – пробормотала она, пиная Казимира в лодыжку. Шляхтич, с едва удерживаемой улыбкой на губах отступил, давая разбойнице место для отхода.

   – Филе, печенка и сердце, – с убедительностью, присущей отравителю, продолжил торговец. – Молодой барашек. Самый молоденький на всем пастбище.

   Каля ринулась прочь от прилавка, волоча за собой Казимира.

   – Как по мне, – на ходу отвешивая тычки и наступая на ноги, проворчала она, – у этого барашка совсем недавно был лохматый хвост, и он запросто мог перегрызть волчище горлянку. Поедим в другом месте, – обернувшись к Казимиру, решила разбойница. – Чем-то, что при жизни не бегало и не приносило деревянный шарик.

  ***

   Безопасную пищу путешественники раздобыли спустя три десятка палаток, сотню горланящих, веселящихся людей и несчетное количество торговцев, кишащих среди прогуливающихся горожан гуще, чем блохи на старой шубе.

   Привередливая Сколопендра долго рассматривала лоточников, шныряющих в толпе с коробами, полными съестного, пока не остановилась на румяной, моложавой торговке с резным подносом. По крайней мере у этой были чистые руки и одежда, и приветливый взгляд, а еда, с пристрастием осмотренная полудриадой, не вызвала подозрений даже у предубежденного Казимира.

   Бросив в чашку для мелочи серебряную полукрону, спутники получили по свернутой кульком большой лепешке, доверху наполненной вареными яйцами, рисом и зеленью. В придачу торговка дала Кале два красных сладких яблока.

   Устроившись на крошечном свободном пятачке за палаткой продавца сладостей, Каля глазела на толпу, слушая многоголосный шум, не стихавший в Кранковиче с самого приезда.

   – Хочу зверушек посмотреть, хочу зверушек!

   Сколопендра повернула голову вслед кметке с ребенком. Держа в перепачканной подтаявшей глазурью руке леденцового петушка, мальчишка дергал мать за подол, изо всех силенок порываясь довести родительницу до огороженного цепочками куска под стеной. Наморщив нос, Сколопендра принюхалась. Пахло шкурами, навозом и острым, неистребимым духом хищного зверя, какой не перебить ни цветочной эссенцией, ни стойким запахом тушеной капусты.

   – Пойдем-ка и мы глянем, – обтирая пальцы о штаны, предложила Каля. – Вон как зазывала глотку дерет. Народ так и валит!

   Мимо текли целые людские потоки, собираясь все в одной точке. Привстав на носки, Казимир, которому рост позволял видеть поверх голов, различил небольшую огороженную площадку, примыкавшую вплотную к крепостной стене.

   Сколопендра, поправив волосы и полюбовавшись на браслет, обвивший кисть, нетерпеливо сверкнула глазами, заставляя Казимира со вздохом взять её за руку.

   Пробираясь через толпу, комес все гадал, когда у дриады, наконец, кончится запал. Каля носилась по городу, словно избалованный ребенок, желающий разом ухватить побольше чудес здесь и сейчас. Наползавший вечер нисколько не тревожил разбойницу: судя по не стихающему веселью, ярмарка в Кранковиче гуляла и ночью тоже.

   Мысленно понадеявшись на благоразумие Сколопендры, и твердо решив ночь провести во сне, как и полагается всякому человеку, комес придержал разбойницу за плечо, медленно пробираясь через толпу зевак.

   У края грубо сколоченного помоста стоял высокий, затянутый в кожаные одежды мужчина, осанкой и ухватками напоминавший ловца диких зверей. Ввалившиеся щеки покрывала давняя щетина, на худой шее прыгал кадык. Перед ним, сыпя шуточками и ужимками, мельтешил подвижный, рыжий мужичонка, одетый как и ловец в кожаные, усеянные множеством медных бляшек, одежды.

   Вокруг помоста, оттеснив любопытных горожан, стояли семеро вооруженных, хмурых мужчин в темных кожаных кирасах. Спокойные, даже ленивые взгляды, которые они бросали на толпу, лучше слов показывали, что у этих людей слова редко опережают дело, а мечи говорят чаще, чем их владельцы.

   Прищурившись, Казимир шагнул вслед за Калей, увлеченно проталкивающейся ближе к помосту. Большой, накрытый темной плотной тканью квадрат на помосте, должно быть, стоил всех семерых нанятых охранников.

   – Подходи, не стыдись честной народ! – Выкликал рыжий, подмигивая молоденьким девушкам в толпе. – Погляди на диковинку! Чудо жуткое, да нам не опасное!

   Толпа гудела. Пока пробирались к помосту, Казимир успел разглядеть и клетки с медведями, волками и лисами, и диковинных гадов за железными прутьями, и разноцветных птиц, говорящих человеческими голосами да так складно и ловко, что у кранковчан глаза делались круглыми, словно блюдца.

   Но больше всего люду собралось именно здесь, привлеченных выкриками зазывалы. Положив руку на плечо Сколопендре, шляхтич продвинулся еще немного вперед.

   – Да открывай ужо, не томи, – пробасил из толпы мужской голос. – Какого такого гада приберег напоследок? Виверн третьего года привозили, можешь не надрываться. Ящерицами-переростками нас не удивить.

   Рыжеволосый замахал руками, словно мух отгонял.

   – Самый что ни на есть жуткий, диковинный зверь! – Заверещал он. – Не виверн, не ехидна, ни оборотник ингельмский! Далече пришлось забраться славному Ернику-зверолову, дабы удивить почтенную публику редкостью великой.

   Переглянувшись с ловцом, зазывала перескочил на центр перед помостом, и вздернул руку, указывая на клетку.

   – Зверь же этот, по-иноземному басилиском, по-романи регулюсом зовется, то есть королем малым, поелику василиск есть всякого гада ползучего царь и монарх, властелин драконов и змей. Иначе, нежели чем иные гады, во прахе на брюхе ползающие, василиск поднявшись идет, а на голове носит корону златую. Все живое разбегается пред ним в страхе великом. Как никакое иное ядовитое чудище, василиск одним взглядом своих страшных глаз убить может. Даже птица быстролетящая замертво падает, ежели на нее василиск взор свой оборотит.

   Толпа загудела, словно разом в воздух поднялась тьма тьмущая шершней. Казимир опустил взгляд на замершую Сколопендру. Вздернув голову, девушка всматривалась в ловца перед помостом. Казимир легонько пожал её плечо, удерживая рядом. Зная характер Кали, можно было ожидать чего угодно. Впрочем, комес не из уст ярмарочных дрессировщиков слыхал о подобных чудовищах.

   Василиска боялись как никакого другого зверя. Не всякий мракоборец брался извести зловредного гада, одним своими именем нагонявшего страху на земли, где гадине удумывалось поселиться. Мракоборцы и чародеи, нанятые Казимиром для очищения земель, идуших под шлях, неохотно обмолвились, мол в Выжьей Сечи василиски все еще встречаются, благо, любят теплые места, и сухие, просторные пещеры, в которые якобы уволакивают окаменевшую от их взгляда добычу.

   Среди горожан, похоже, тоже нашлись знатоки бестиария.

   – Брешешь, зараза! – Донеслось из толпы.

   Зазывала сверкнул глазенками.

   – То матка твоя брешет, яко псина шелудивая, а я правду баю! – Заорал он в ответ. – А чтоб не было промеж нами лишнего разговору, – мужичонка вскочил на помост и, подбежав к клетке, ухватился за край покрывала, – глядите!

   Одним могучим рывком зазывала сдернул ткань, открывая клетку.

   Многие закрыли глаза. Истошно завопила женщина.

   Толпа ахнула.

   Затем неуверенно, по одному, самые смелые приоткрыли глаза.

   В клетке, шипя и бросаясь на толстые кованые прутья, билась чешуйчатая гадина. Широкую плоскую голову венчала пара ярко-красных, похожих на рожки, выростов. Вдоль всего тела, по спине рос острый черный гребень. Плотная серая шкура влажно блестела. Длинный змеиный хвост хлестал, обвивался по прутьям. Из распахнутой пасти капала желтая пена, когда чудовище в бессильной ярости принималось грызть прутья темницы.

   Казимир глянул на Сколопендру, так и впившуюся взглядом в клетку с чудом.

   – Так он жеж слепой! – Выдохнули в рядах.

   На месте ужасных, обращающих все живое в камень, глаз василиска, зияли выжженные, уродливые провалы.

   – Гляди, честной народ! Никакого обману, – заулыбался рыжий. Подцепив с земли длинный шест, с трезубцем на конце, зазывала ловко сунул его в клетку, сильным ударом сбрасывая василиска на изгаженную, слипшуюся солому. Чудовище зашипело; изломанные куцые крылья, как у нетопыря, жалко хлопнули, когти на двух единственных передних лапах рубанули воздух. В толпе засмеялись.

   – Пырни его еще раз, – подначил развеселый голос. Повернув голову, Казимир разглядел в паре шагов от себя тощего, богато одетого парня, скалящегося щербатым ртом. – Пусть попляшет!

   Пальцы Казимира не удержались на плече отпрянувшей Кали. Вывернувшись из-под руки комеса, Сколопендра ужом ввинтилась между зеваками, нещадно молотя кулаками направо и налево.

   Щербатый захлебнулся очередной шуточкой: выпучив глаза, согнувшись в поясе, парнишка харкнул кровью, непонимающе уставясь на измаранную руку. Отпихнув с пути взвизгнувшего ремесленника, Каля обернулась на посерьезневшего зазывалу. Толпа раздалась в стороны, освобождая свободное место, словно вокруг чумной.

   – Брось палку, песья твоя душа! – Выпрямившись, рявкнула Сколопендра.

   Рыжий попятился, но палку так и не выпустил. Слепой василиск, получив передышку, впился зубами в древко, с хрустом размалывая дерево в щепу. Зверолов-Ерник не изменившись в лице, спокойно глядел на разбойницу.

   – Что же это ты, паскуда этакая, – четко и раздельно, так что в наступившей тишине было слышно каждое слово, процедила Каля, – вытворяешь? Не много чести мучать животину, пусть и такую зловредную. Али духу не хватило умертвить? Решил, пусть чернь позабавится? Лишил гада зрения, да никак не успокоишься? Да чем ты, мерзостник, лучше регулюса? Тот хоть из звериного инстинкту умертвляет, гнездо аль владения и жизнь свои защищаючи!

   Положив ладони на рукояти мечей, наемники Ерника двинулись к разбойнице, забирая её в полукруг. Каля словно не замечала. Стиснув оголовок своего меча, стояла, прямая и гневная, не сводя взгляда с клетки с василиском. Раздувая ноздри, тот повис на прутьях, тыкаясь слепой мордой в ненавистное железо, и хлеща хвостом по полу.

   – Ты, – вперив в ловца немигающий взгляд, продолжила Сколопендра, – видать только о выручке и думал, когда приволок василиска в город. Чай ведаешь, што его шкура яд выделяет смертельный, да хлопот не оберешься, коли чудина из клетчонки твоей выскочит!?

   Убедившись, что девка окружена его кметами, Ерник усмехнулся, уверенно и покойно.

   – Ты откель такая умная взялася? – Переспросил он, кладя руку на пояс. – Не гляди, коли не любо. Силком не тяну никого смотреть. Шла б ты домой до горшков и тряпок, девка. Ишь, железку нацепила, та думаешь теперь, што мужикам указ?

   Справившись с лицом, которое кривилось в страдальческой гримасе с тех пор еще, как Калю вынесло на помост, комес решительно двинулся на выручку, которая вот-вот должна была по всем признакам потребоваться подруге.

   Поспел он вовремя. Взъярившаяся разбойница даже не стала вытаскивать оружия, рванувшись к главному ловцу. Попытавшегося заступить ей дорогу кмета едва не снесло с помоста вниз, в толпу, но двое его товарищей вцепились в девушку с обеих сторон. Пылая лицом, и видя перед собой только заросшую харю Ерника, Каля пнула в пах одного из удерживающих ее ловцов, но тут поспели остальные. Вшестером они едва справлялись с вертевшейся, будто уж, разбойницей, умудрявшейся пинаться, и даже раздавать тычки. Замерший было народ теперь сыпал шутками да задорно покрикивал, подзуживая дерущихся. Василиск в клетке бесновался с утроенной силой.

   Ударенный Сколопендрой кмет, тем временем, нашел в себе силы разогнуться. Его налитые болью глаза с ненавистью остановились на девичьей фигурке, по-прежнему рвущейся из рук его сотоварищей, все никак не могущих с ней совладать. Ловец шагнул к буче, занося кулак, целя девушке в открытое лицо. В запале он не услышал общего народного вздоха и предостерегающего крика главаря, когда на помост, наконец, тяжело вспрыгнула новая фигура.

   Казимир перехватил занесенную руку и заломил ее с такой силой, что ловец не удержался на ногах. С маху грохнув его харей о свое колено, рыцарь отшвырнул уже негодного к бою противника, и двинулся на остальных.

   Заметившая его Каля, почти уж обездвиженная, с обновленной яростью рванулась из удерживающих ее рук. Столпившиеся вокруг помоста зеваки неистовствовали от занимательного и бесплатного зрелища. Невесть откуда взявшийся заступник, воспользовавшись неожиданностью своего появления, в три удара сердца расшвырял ловцов вокруг взбесившейся девицы, и теперь они стояли спина к спине, отбиваясь от наскакивающих кметов Ерника, тоже воинов не из последних. У каждого из драчунов было оружие, но ни девица, ни ее товарищ, ни обиженные ловцы не торопились его доставать – видать, побоялись нарушать закон. Сам главный ловец предусмотрительно не лез в драку, и только орал издали на своих людей. С другого конца улицы, уже кем-то предупрежденная, торопилась сквозь уплотнявшуюся толпу стража, но до нее еще было довольно далеко, когда произошло страшное.