Текст книги "Русско-японская война, 1904-1905"

Автор книги: Александр Куропаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Таким образом, если удержание за нами имеющей наступательный характер позиции на Квантуне не требуется по военно-политическим соображениям, то таковая позиция не нужна нам ныне и по экономическим соображениям.

Из-за каких же целей тогда может возникнуть у нас с Японией и Китаем война? И будут ли эти цели соответствовать обширности потребных для войны жертв?

В истории России начала трех столетий – XVII, XVIII и XIX – знаменовались тяжелыми испытаниями. В начале XVII столетия мы переживали Смутное время и после тяжелой борьбы счастливо вышли из испытания выбором на царство Михаила Федоровича. XVIII столетие началось борьбой со Швецией. Победа под Полтавой в 1709 г. выручила Великого Петра и Россию. Начало XIX столетия ознаменовалось кровавой борьбой с Наполеоном, закончившейся полным поражением великого полководца и уничтожением в пределах России его полчищ.

Силы русского народа велики, вера в промысел Божий и самоотверженная преданность царю и родине еще не поколеблены. Можно вполне надеяться, что если России суждено выдержать новое боевое испытание и в начале XX столетия, то она снова выйдет из него с успехом и славой, но жертвы будут тяжки и могут надолго задержать естественный рост государства. [169]

В предшествовавших войнах начала XVII, XVIII и XIX столетий враг вторгался в наши пределы, мы боролись за существование России, боролись, отстаивая родную землю, шли и умирали за веру, царя и отечество.

Если в начале наступающего столетия и вспыхнет война из-за вопросов Дальнего Востока, то необходимо принять в расчет, что хотя русский народ и русское войско с прежним самоотвержением выполнит волю царя, отдавая свою жизнь и добро для достижения полной победы, но сознания важности целей, для которых война ведется, не будет. Не будет поэтому и того подъема духа, того взрыва патриотизма, которым сопровождались войны с целями самообороны или с целями, близкими русскому народу.

Увы, мы переживаем тяжелое время: враг внутренний, стремясь разрушить самые священные, самые дорогие устои нашего бытия, пытается внести отраву даже в ряды русской армии. Недовольство и брожение охватывает значительные группы населения. Беспорядки разного вида, но в большинстве вызываемые революционной пропагандой, учащаются. Случаи вызова войск для прекращения этих беспорядков, сравнительно с недавним прошлым, очень часты. Противоправительственные, подпольные издания все чаще и чаще находятся даже в казармах...

Надо надеяться, что зло еще не пустило глубокие корни в русскую почву, и строгими, но в то же время и мудрыми мерами будет уничтожено. Несомненно, что если бы на Россию было сделано нападение извне, то русский народ в порыве высокого патриотизма сам стряхнул бы с себя наносную ложь революционной пропаганды и явился бы тем же высокопреданным, готовым по зову своего обожаемого монарха положить живот свой на защиту царя и родины, каким являлся в начале XVIII и особенно XIX столетий.

Но если война начнется из-за неясных населению целей и потребуются тяжкие жертвы, но нельзя скрывать, что вожаки противоправительственной партии воспользуются [170] этим, дабы еще более усилить смуту. Явится, таким образом, новый фактор, с которым, решаясь на войну на Дальнем Востоке, надо до известной степени считаться.

Приносимые нами и еще ожидаемые жертвы и опасности из-за занятого нами на Дальнем Востоке положения должны послужить уроком и для наших мечтаний о выходе к незамерзающему морю в Индийском океане (Чахбар). Уже и теперь видно, что англичане готовятся нас там встретить. Проведение дороги через всю Персию, устройство порта в Чахбаре, укрепление, флот – все это будет повторением истории южной ветви Восточно-Китайской железной дороги и Порт-Артура. Вместо Порт-Артура будет Чахбар, там война с Японией, здесь (в Индийском океане) – с Англией, и притом война еще более страшная и еще более ненужная для России, чем война с Японией.

Ввиду всех приведенных причин и возникают вопросы: не следует ли устранить не только будущую опасность в Персии, но и существующую в Порт-Артуре? Не следует ли отдать обратно Китаю Квантун с Порт-Артуром и Дальним, отдать южную ветвь Восточно-Китайской железной дороги, но взамен получить от Китая права на Северную Маньчжурию и, кроме того, до 250 миллионов рублей в возврат произведенных нами расходов на железную дорогу и на Порт-Артур».

Далее в записке мною подробно разбираются все выгоды и невыгоды такого решения и главными выгодами признаются следующие:

«Мы избавимся от необходимости воевать с Японией из-за Кореи и с Китаем из-за Мукдена.

Мы получим возможность восстановить дружеские отношения как с Китаем, так и с Японией.

Мы внесем спокойствие в дела не только России, но и всего света».

Копии с этой записки были отправлены мною министрам иностранных дел, финансов и адмиралу Алексееву. [171]

К сожалению, мнение это не было принято, а между тем переговоры с Японией все затягивались, все осложнялись.

Будущему историку будут открыты все документы, дабы из них он мог составить заключение о том, почему воля русского монарха избежать войны с Японией не была приведена в исполнение его главными сотрудниками. Ныне, безусловно, можно утверждать лишь одно: государь и Россия не хотели войны, и тем не менее нам не удалось ее избежать.

Причина неудачи переговоров кроется, по-видимому, в нашем неведении о готовности Японии к войне и решимости поддержать свои требования вооруженной силой. Мы не были готовы к войне, но решили, что войны не должны допустить, и хотя ставили требования, но вовсе не были намерены защищать их силой оружия. Прибавим, что эти требования были слишком малозначащи для России, чтобы из-за них воевать.

Мы все думали, что вопрос о войне и мире зависит от нас, и проглядели упорную решимость Японии силой защищать свои требования, имевшие жизненное значение для этой страны, надеясь при этом на нашу военную неготовность.

Таким образом, переговоры велись, по существу, не в равных условиях. Но и по форме ведение переговоров, отданных в руки Алексеева, во многом ухудшало наше положение. Явилась обидная для самолюбия Японии инстанция, и при неопытности Алексеева в ведении дипломатических переговоров и отсутствии соответственного личного при нем персонала это затрудняло и обостряло дело ведения переговоров.

В то же время генерал-адъютант Алексеев ошибочно полагал, что при ведении переговоров надо проявлять твердость, неуступчивость, что уступка ведет за собой новые уступки, и в результате политика уступок скорее нас приведет к разрыву с Японией, нежели твердая политика.

В газете «Наша жизнь» (№158, 21 июня) напечатана статья, получившая широкое распространение в русских [172] и иностранных газетах, под заглавием «Твердая политика наместника Алексеева» следующего содержания:

«В настоящее время, когда неудачи наших сухопутных и морских военных действий со всеми испытанными нашими армией и флотом ужасами, неслыханными поражениями направляют мысли всех к разрешению вопроса об истинных виновниках и попустителях этой злополучной войны, казалось бы, следовало бы иметь в виду, при суждениях о степени участия различных учреждений и лиц предшествовавшей разрыву дипломатических сношений между Россией и Японией политике нашей на Дальнем Востоке, что представителем интересов России был наместник, близко знакомый со всеми политическими обстоятельствами, мнение которого относительно положения дел на Дальнем Востоке должно было считать авторитетным.

Политика генерал-адъютанта Алексеева была «твердая», и все его старания были направлены, главным образом, и исключительно, к ограждению от умаления политического положения России на Дальнем Востоке; по этой именно причине он находил невозможным оставить Маньчжурию после трехлетней ее оккупации.

В сентябре 1903 года, невзирая на необходимость уступок Японии, Алексеев находил по поводу проекта ответных предложений японскому правительству, что, по его мнению, японский проект обнаруживает «совершенно недоступную притязательность», а потому вести переговоры с Японией возможно «только в том случае, если предварительно будет решено продолжать оккупацию Маньчжурии», и это решение только и могло, «по глубокому убеждению» Алексеева, соответствовать положению нашему на Дальнем Востоке.

Взгляд бывшего наместника, основанный «на совокупности наблюдаемых политических обстоятельств, был таков: что «ожидать» успеха переговоров возможно лишь при условии, если с полной ясностью дать понять японскому правительству, что права и интересы свои в Маньчжурии Россия намерена отстаивать вооруженной рукой». [173]

С этой целью, ввиду «вызывающего образа действий» Японии, Алексеев предлагал целый ряд мер, в числе коих находилось, «в случае высадки в Чемульпо, Цинампо или в устье р. Ялу, оказание противодействия открытой силой в море».

Алексеев был «глубоко убежден», что «важнейшим способом» для достижения соглашения с Японией «может быть только непоколебимая решимость в своевременном принятии мер, которые одни в состоянии удержать Японию от осуществления ее чрезмерно честолюбивых намерений».

Когда же в декабре 1903 г. японским правительством были переданы ответные предложения на выработанный Алексеевым проект соглашения, каковой представлялся Алексееву «почетным для Японии выходом из положения, которое она сама создала заносчивым образом действий», то эти предложения Алексеев признал «равносильными требованию от русского правительства форменного признания протектората Японии над Кореей», а изложенные в ответ Японии требования нашел «настолько притязательными», что, «по глубокому убеждению», не могло быть «ни малейших колебаний в решении считать их неприемлемыми». Предъявляя таковые требования, «Япония выступает с домогательствами, превосходящими всякий благоразумный предел», а потому Алексеев находил невозможной какую-либо дальнейшую уступку и считал более правильным прекратить переговоры, объяснив Японии, что в предложениях своих Россия «дошла до крайних пределов миролюбивой сговорчивости и дальше идти не может».

Вслед за сим, ввиду начавшейся в конце декабря 1903 г. оккупации Кореи японцами, Алексеев настоятельно рекомендовал «в видах необходимой самообороны» принять соответствующие меры «для поддержания нарушаемого оккупацией Кореи равновесия», т. е. занять нижнее течение р. Ялу и мобилизировать области Дальнего Востока и сибирских губерний. [174]

По получении же последних японских предложений Алексеев уже в начале января 1904г., находя, что эти предложения Японии «по существу и по тону японского сообщения еще более притязательны и самоуверенны, чем прежде», настаивал на прекращении переговоров, утверждая, что продолжение их «не может привести к примирению обоюдных интересов», а что «проявление уступчивости повлечет к значительной потере нашего престижа и к чрезмерному возвеличению Японии в глазах всего Востока».

Не пострадало ли ныне достоинство России еще в большей мере?

Это было за три недели до разрыва дипломатических сношений.

Наконец, и последний ответ наш Японии, посланный за несколько дней до объявления войны, заключающий отказ России от нейтральной зоны и допускающий японское преобладание в Корее, признавался «проявлением величайшего великодушия, далее которого Россия едва ли может идти», а через 3—4 дня, т. е. 25 января, последовало прекращение японцами дипломатических сношений и началась эта ужасная война, предупредить которую, «дабы не пострадало достоинство России», мог бы наш наместник на Дальнем Востоке, если бы политика его не была столь «твердая» и, надо признаться, своеобразная».

Изложенные мои мнения в предыдущих главах относительно важности задач, выпадающих на русскую вооруженную силу, делали меня убежденным противником активной деятельности в Азии.

1. Сознавая всю нашу неготовность на западной границе и принимая в расчет неотложную необходимость расходования наших средств на внутреннее устроение России, я считал разрыв с Японией бедствием для России и работал в мере сил своих, чтобы предотвратить этот разрыв. Став за долгую службы в Азии сторонником соглашения в Азии с Англией, я был уверен в полной возможности вполне мирного разграничения [175] сфер влияния на Дальнем Востоке между Россией и Японией.

2. Я считаю ошибочным для России шагом проведение Сибирской магистрали через Маньчжурию. Решение это было принято без моего участия (я был во время этого решения начальником Закаспийской области) и противно мнению представителя Военного ведомства на Дальнем Востоке – генерала Духовского.

3. Занятие Порт-Артура произошло до вступления моего в управление министерством и без моего участия. Этот шаг России я считаю не только ошибочным, но и роковым. Приобретя преждевременно крайне неудобный выход к Великому океану, мы нарушили этим шагом доб-росогласие с Китаем и, главное, поставили Японию в число своих врагов.

4. Я все время был противником лесного предприятия на Ялу, предвидя, что эта авантюра угрожает нам разрывам с Японией, и принимал все меры, дабы этому предприятию было придано только исключительно коммерческое значение или таковое вовсе прекращено.

5. По отношению к маньчжурскому вопросу я резко разграничивал значение для нас Северной Маньчжурии и Южной Маньчжурии. Я считал необходимым возможно быстрее очистить от наших войск Южную Маньчжурию и Северную Маньчжурию (в том числе города Гирин и Цицикар). Но после восстания 1900 г. я признавал необходимым удержать на самой железной дороге в Харбине как резерв войскам пограничной стражи лишь небольшой отряд в 2—4 батальона, 1 батарею и 1 сотню казаков.

6. Когда наше положение на Дальнем Востоке усложнилось и явилась опасность разрыва с Японией, я предложил, чтобы устранить войну с Японией, решительную меру – признать несвоевременным наш выход к Тихому океану, возвратить Китаю Квантун с Порт-Артуром и продать им южную ветвь Восточно-Китайской железной дороги. [176]

Возвратившийся из Японии генерал-адъютант Данилов передал мне, что на прощальном обеде японский военный министр генерал Тераучи завил, что он и генерал Куропаткин сделали все, что только было в их силах, чтобы избежать войны.

И тем не менее я сомневаюсь еще и теперь: все ли было сделано мною в пределах для меня возможного, чтобы избежать войны с Японией. Мне, как и другим сотрудникам государя императора, было вполне известно твердое желание Его Величества избежать войны с Японией, но мы, его ближайшие сотрудники, не сумели выполнить волю государя. [177]

Глава седьмая.

Причины успехов японцев в войне с нами

Сухопутная армия, выставленная Россией на Дальнем Востоке в 1904—1905 гг. в срок, который был ей предоставлен для борьбы с Японией, не могла победить японцев.

Каким же образом считавшаяся нами второстепенным государством Япония, еще незадолго до войны не имевшая регулярной армии, оказалась полной победительницей России на море и победительницей сильной армии на суше?

Исследование этого вопроса, конечно, составит цель многих историков, и мы получим всесторонний ответ на поставленный вопрос. В настоящем же труде мы ограничимся лишь перечислением самых общих причин, послуживших к победе на Дальнем Востоке России Японией.

Наиболее важной из этих причин можно признать следующую: мы не оценили материальные и особенно духовные силы Японии и отнеслись к борьбе с нею недостаточно серьезно.

Остановимся более подробно на исследовании этой причины.

Еще при Петре Великом мы заняли Камчатку и вошли в соседство с Японией. В 1860 г., заняв без пролития крови по Пекинскому договору обширный Уссурийский край, мы дошли до границы Кореи и вышли к Японскому морю. Острова Японии и восточный берег Кореи образуют это внутреннее море, имеющее для прилегающих к нему побережий огромное значение. Выходы из этого моря в океан находились в руках Японии и легко могли сделаться [178] доступными для нас. Только северный выход через замерзающий на продолжительное время Татарский пролив с приобретением Сахалина был у нас в руках. Наше побережье за 40 лет владения нами Уссурийским краем осталось пустынным, только Владивосток получил довольно быстрое развитие. Долгое время наша соседка Япония не привлекала нашего внимания, настолько Япония жила отдельной от нас жизнью, и мы были уверены в ее слабости. Мы знали японцев за весьма искусных и терпеливых рабочих, любили японские вещи, восхищались тонкой работой, яркими цветами, но в военном отношении не интересовались Японией. Наши моряки с особою симпатией отзывались об этой стране и об ее обитателях; стоянки в Японии, особенно в Нагасаки, были особенно любимы. Взаимно и к нашим морякам в населении Нагасаки сохранились отличные воспоминания. Но наши путешественники, дипломаты и моряки проглядели пробуждение энергичного, самобытного народа.

Еще в 1867 г. вооруженные силы Японии составляли всего 10 000 человек, сведенные в 9 батальонов, 2 эскадрона и 8 батарей, которые и составляли кадр настоящей армии. Для обучения этих войск были приглашены французские инструкторы. От них японцы заимствовали и форму обмундирования.

В 1872 г. в Японии введена была общая воинская повинность, и после войны 1870—1871 гг. французских инструкторов заменили немецкие, которые и организовали японскую армию по германскому образцу. Каждый год японцы стали командировать в Европу офицеров.

Во время Японо-китайской войны японская армия состояла из 7 пехотных дивизий. Не воспользовавшись плодами своих побед вследствие своей слабости на суше и на море, Япония напрягала все силы, чтобы иметь возможность выставлять для защиты своих интересов сильные армию и флот. Повелением Микадо о реорганизации, армии, последовавшим 19 марта 1896г., армия в 7 лет должна была удвоиться. В 1903 г. реорганизация уже была закончена. [179]

В цифровых отношениях сухопутное и морское ведомства не проглядели создание и рост большой сухопутной и морской силы в Японии, ибо в наших отчетах отмечались постройка каждого военного судна, сформирование каждой новой дивизии пехоты, но мы давали слишком малую оценку этим начинаниям Японии и не признавали возможным измерять боевую стоимость этих сил на европейский образец.

В Главном штабе ежегодно исправлялись и печатались подробные сведения об организации и численности японской армии, а также делалась оценка тактической подготовки и мобилизационной готовности этой армии.

В означенном труде помещены были следующие данные о численности японских войск, принимавших участие в войне с Китаем в 1894—1895 гг. и экспедиции в Печилийскую провинцию в 1900 г.

1. Война с Китаем в 1894—1895 гг.

Военные действия против Китая в 1894 г. потребовали напряжения всех сил государства. Все имевшиеся тогда 7 дивизий японской армии были мобилизованы и по мере развития военных операций были отправлены из Хиросимы на театр военных действий.

Еще до объявления войны, в начале июня, в Корею была отправлена половина 5-й дивизии. Объявление войны последовало 4 августа (н. с.), после чего из Хиросимы в Корею были отправлены другая половина 5-й и вся 3-я дивизия. Обе дивизии составили 1-ю армию, которая 15 сентября разбила китайский отряд под Пхеньяном, 25 октября переправилась с боем через р. Ялу и двинулась на Мукден через юго-восточную Маньчжурию. После морского сражения в устье р. Ялу, 17 сентября, в Хиросиме была собрана 2-я армия в составе 1-й половины 6-й дивизии. Эта армия высадилась к северу от Би-цзы-во и 21 ноября взяла с боя Порт-Артур. К концу 1894 г. на южно-маньчжурском театре военных действий находились всего 3½ дивизии общей численностью около 52 000 человек. В начале 1895 г. 2-я и другая половина 6-й дивизий были высажены на Шандунский полуостров. Эти войска [180] составили 3-ю армию численностью около 24 000 человек. Таким образом, к началу 1895 г. в Китай было отправлено более 75 000 человек японских войск.

Для перевозки войск морем было зафрахтовано 30 паровых транспортов субсидируемой правительством японской пароходной компании. Сухопутная доставка всех видов довольствия, по условиям пересеченной местности театра военных действий, производилась по преимуществу отрядами носильщиков (нинбу). Главная масса их была навербована в Японии, остальную часть составляли кули, набранные в Корее и Маньчжурии.

Для первоначальных расходов по ведению войны из государственного казначейства было отпущено 45 млн иен. Кроме того, правительство выпустило внутренний заем в 150 млн иен. В настоящее время подведен окончательный итог всех чрезвычайных расходов, из коего оказывается, что война с Китаем обошлась Японии около 200 млн иен, из коих на издержки военного ведомства приходятся 164 200 000 иен, а остальные 35 800 000 иен – на издержки морского ведомства.

2 . Экспедиция в Китай в 1900 г.

Сначала, в июле, мобилизован был отряд из 3 батальонов, 1 эскадрона и 1 роты саперов, всего 3000 человек из состава 5-й и 11-й дивизий. Затем последовала мобилизация всей 5-й дивизии (приказ дан 13/26 июля), которая выступила из Удзина спустя почти месяц. Перевозка войск в Таку была совершена на 21 зафрахтованном у общества Ниппон-Юзен-Кайша пароходе; перевезено было, не считая первоначального отряда, 19 000 человек (вся 5-я дивизия, 30 полевых батарей, часть железнодорожного батальона из Токийского гарнизона и от 6000 до 7000 кули, т. е. вольнонаемных носильщиков, одетых в военные мундиры и заменивших часть положенных для обоза лошадей). Всего перевезено было 22 000 человек 5-й дивизии с приданными ей частями кули. Все продовольствие подвозилось из Японии. Эвакуировано было за все время (т. е. по октябрь 1900 г.) около 6000 раненых и больных. За время экспедиции погибла половина [181] кавалерийских и артиллерийских и 3/4 обозных лошадей. Стоимость экспедиции определяется в 38—40 млн иен, взятых из запасного фонда (предназначавшегося для постройки военных судов, а также на случай народных бедствий и достигавшего всего 50 млн иен.

После войны с Китаем в 1894—1895 гг. Япония, главным образом за счет контрибуции с Китая, в течение семи лет почти удвоила свои вооруженные силы. Кажется, уплата Китаем Японии денег произведена при нашем посредстве.

Численность японской армии по штатам военного времени перед войной с нами определялась по сведениям Главного штаба.

Численность постоянной армии (не считая войск острова Формозы) по штатам мирного времени определена в 8116 офицеров и 13 3 457 нижних чинов. В действительности же, по экономическим соображениям, в мирное время в рядах армии числилось всего 6822 офицера и около 110 000 нижних чинов, причем из этого числа около 13 500 человек находятся в постоянном отпуску.

Численность японской армии по штатам военного времени определяется в 10 735 офицеров (без запасных войск{24}) и 348 074 нижних чинов. Таким образом, для пополнения армии до штатов военного времени требуется добавить около 3900 офицеров{25} и около 240 000 нижних чинов.

К 1 января 1901 г. в японской постоянной армии, в ее запасе и в территориальной армии числилось всего 2098 генералов и штаб-офицеров, 8775 обер-офицеров и старших фельдфебелей, 35 248 унтер-офицеров, 6964 подпрапорщика и юнкера и 273 476 рядовых, а всего 10 873 офицера и 315 688 нижних чинов{26}. [182]

Принимая мирную численность постоянной армии в 8116 офицеров и около 110 000 нижних чинов, следует признать, что к 1 января 1901 г. в запасе и в территориальной армии находилось офицеров 2757 и нижних чинов около 205 000 человек.

Сравнивая это число офицеров и нижних чинов с таковым же, потребным для пополнения мирного состава армии до штатов военного времени, получим, что потребность эта к 1 января 1901 г. не могла быть вполне удовлетворена: офицеров не хватало почти в том же количестве, которое необходимо для запасных войск{27}, нижних чинов не хватало около 35 000 человек.

Приняв во внимание вероятный ежегодный контингент новобранцев в 45 000 человек, а также сроки службы в различных категориях войск, можно считать, что к 1 января 1903 г. число людей в запасе и в территориальной армии достигло приблизительно 265 000 человек{28}.

Наконец, для пополнения армий, в крайнем случае, могут служить еще 50 000 человек рекрутского резерва, большей частью совершенно не обученных.

В означенных сведениях вовсе не упоминалось о резервных войсках. Между тем сформирование их в случае войны было подготовлено, и резервные войска по числу выставленных батальонов увеличили постоянную армию почти на две трети ее состава.

Новейшие сведения, которые мы имели о японской армии, ее численности, организации и обучении, были основаны на донесениях военного агента в Японии полковника Генерального штаба Ванновского. Посетивший [183] в 1903 г. Японию полковник Генерального штаба Адабаш доставил в Главный штаб генералу Жилинскому весьма важные сведения о резервных войсках, кои подготовлены к формированию Японией, но так как эти сведения совершенно расходились с доставленными полковником Ванновским, то генерал Жилинский не поверил этим сведениям. Через несколько месяцев наш морской агент в Японии, весьма талантливый офицер, капитан 2 ранга Русин доставил в Главный морской штаб такие же сведения о готовящихся в Японии формированиях резервных войск. Выписку об этих формированиях Главный морской штаб препроводил начальнику Главного штаба генералу Сахарову. Впоследствии оказалось, что доставленные сведения были вполне верны, но и на этот раз генералы Жилинский и Сахаров им не поверили, «положили под сукно», и в печатный сборник сведений о японских вооруженных силах в 1903 и 1904 гг. не включили ни одного слова о резервных войсках.

Не было нами оценено также огромное значение многочисленных запасных войск в японской армии.

Таким образом, по расчетам нашего Главного штаба, основанным на работах наших военных агентов в Японии, общий запас людей в постоянной и территориальной армиях и для запасных войск, которым могла располагать Япония, составлял лишь четыреста с небольшим тысяч человек.

Ныне опубликованы главным медицинским инспектором японской армии генерал-доктором Кипке официальные данные о потерях японцев во время войны. Из этих данных видно, что в течение войны японцы потеряли: убитыми 47 387 человек, ранеными 172 425 человек; итого – 219 812 человек.

Общая же потеря японцев убитыми, ранеными и больными составила 554 885 человек, т. е. значительно больше, чем по расчетам Главного штаба японцы могли всего выставить против нас войск. Эвакуировано в Японию раненых и больных было 320 000 человек. [184]

По другим сведениям, японцы похоронили только в Токио на почетном кладбище 60 624 убитых и, кроме того, 74 545 умерли от ран и болезней. Из этих цифр видно, что японцы признали свои потери убитыми и умершими в прошлую войну в 135 000 человек{29}.

По заявлению японского медицинского инспектора, японская армия потеряла убитыми и ранеными 14,58 % всего состава армии, что дает общую численность войск разных категорий, выставленных японцами против нас, свыше одного миллиона пятисот тысяч человек{30}.

Такое число бойцов выше чем в три раза превосходило предположение Главного штаба.

Таким образом, наши сведения о силах, которые может выставить против нас Япония, были недостаточны.

Формирование резервных войск нами в расчет не принималось. В плане стратегического развертывания войск Дальнего Востока в случае столкновения с Японией, составленном в Порт-Артуре в ноябре 1903 г., силы, которые могут выставить против нас японцы, определены так: до окончательного устройства своей территориальной армии японцы могут назначить для полевых действий в начале кампании из имеющихся 13 полевых дивизий лишь 10, в составе 120 батальонов пехоты, 46 эскадронов конницы, 10 инженерных батальонов и одного осадного батальона, всего до 125 000 человек боевой силы.

Этот расчет был согласован с донесениями нашего военного агента в Японии подполковника Генерального штаба Самойлова, присланными им в 1903 г. В бытность мою в Японии подполковник Самойлов тоже докладывал мне свое мнение, что из 13 дивизий японцы могут выставить против нас только 10, и о резервных войсках не знал. [185]

В записке по оперативной части Главного штаба, представленной мне начальником Главного штаба 30 января 1904 г., значилось, что, «по имеющимся сведениям, японцы назначают для борьбы из 13 своих полевых дивизий 11, оставляя две в Японии». В этой записке о резервных войсках тоже не упоминалось.

Вследствие принятия территориальной системы и незначительности расстояний, на которые приходилось передвигать запасных, мобилизационная готовность армии признавалась нами весьма высокой. Мы принимали, что срок окончания мобилизации для войск – 3—4 дня, а для продовольственных и эвакуационных колонн – 7—10 дней.

Расчет сделанных нами транспортных средств указывал, что эти средства настолько были обширны, что в 1902 г. в 7-дневный срок могло быть собрано 86 судов водоизмещением в 224 000 тонн и в 14 дней 97 судов водоизмещением в 268 000 тонн.

На мобилизационную дивизию требуется судов: при переходе более 48 часов около 40 000 тонн, при переходе менее 48 часов около 20 000 тонн.

Таким образом, транспортные средства Японии позволяли по окончании мобилизации начать немедленно перевозку 6 мобилизованных дивизий при переходе более 48 часов, а при меньшем расстоянии начать перевозку почти всей постоянной армии.

Относительно тактической подготовки японской армии перед войной наши войска в Маньчжурии получили сведения из Главного штаба. Относительно действий крупными отрядами из всех родов оружия сведения Главного штаба дают следующие данные:

«Отличительными свойствами действий отрядов из всех родов оружия, выказавшимися на маневрах, являются: 1) Стремление занимать растянутые позиции при обороне. 2) Равномерное, независимо от обстановки, распределение войск при атаке. 3) Отсутствие наблюдения за флангами, как при походных движениях, так и в бою. 4) При движении главные силы значительно отстают от [186] авангарда. Вследствие этого последнему приходится долго вести дело одному. 5) Отсутствие указания пункта атаки в наступательном бою. 6) Чрезмерно быстрое расходование резервов, следствием чего является отсутствие средств противодействовать обходам и охватам. 7) Отсутствие сознания необходимости довести бой до штыкового удара. 8) Стремление избегать закрытой и особенно горной местности. 9) Стремление атаковать в лоб, не прибегая к обходам. 10) Пренебрежение при обороне пассивным укреплением позиции; возводятся одни только стрелковые и орудийные окопы. 11) Полное отсутствие преследования. 12) В случае необходимости отступления оно производится очень спешно. При этом с позиции уходят прежде всего пехота главных сил, потом артиллерия, а затем уже остальная пехота. 13) Нерасположение к ночным действиям. 14) В отрядах из двух и более дивизий каждая дивизия действует отдельно без всякой связи с другими вследствие отсутствия общего руководства со стороны командующего отрядом.