Текст книги "Полынов уходит из прошлого"

Автор книги: Александр Шейнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

ЛАБОРАТОРИЯ ЖИЗНИ

Начался уже апрель, но погода в Москве стояла отнюдь не весенняя. Серые, как солдатское одеяло, тучи повисли над столицей, то и дело накрапывал мелкий, косой дождь, которому, казалось, не будет конца. Темные громады зданий тускло поблескивали стеклами окон, с умытых крыш стекали серебристые струйки.

Вот в такой непогожий день Александр Иванович решил побывать у Петра Николаевича Крюкова, выполнить обещание, данное ему еще на свадьбе у Щербакова.

Научная исследовательская лаборатория, которой заведовал Крюков, находилась в новом районе Москвы. Полынов добрался туда на такси.

В вестибюле большого здания его любезно попросили обождать и куда-то позвонили. Вскоре Полынов увидел высокую, громоздкую фигуру Крюкова.

Пожимая своими огромными ручищами ладонь Александра Ивановича, Петр Николаевич сердечно пробасил:

– Наконец-то... Зашли... Это хорошо... Ну, пойдемте в мою берлогу...

«Берлогой» оказался просторный кабинет с шестью окнами, заставленный многочисленными металлическими приборами, среди которых затерялся небольшой письменный стол с резными ножками. Два массивных кожаных кресла стояли один против другого.

Усадив в одно из них гостя, Крюков тяжело опустился в другое.

– Ну, земляк... Рад видеть в полном здравии... Как, съездили на родину?

– Представьте себе, еще нет, – ответил Александр Иванович. – Неожиданно накопилось много дел, никак не соберусь.

– Ну, тогда я вас в отпуск с собой заберу... Курортов не признаю... Волга... Больше ничего мне не надо... Посидишь с удочкой на берегу, надышишься всласть воздухом – сил наберешься на целый год... А город какой стал...

– Да, я читал...

– Вы когда там были в последний раз?

– В 1915 году...

– Ого! – воскликнул Крюков... – Давненько... Не узнаете... Ничего не узнаете... А я навещаю каждый год... Люблю город и места знаю, где сазаны водятся... Впрочем, об этом потом... Сейчас, если не устали, поглядим, что у нас есть...

Петр Николаевич достал из шкафа белоснежный халат, помог Полынову одеть его.

– Наша лаборатория молода, уже после войны создана, но кое-чего мы успели добиться, – проговорил он. – Вы вот думаете о человеческом долголетии... Это правильно... Ну и мы боремся со смертью, особенно преждевременной...

Беседуя, они прошли по длинному коридору. Петр Николаевич открыл одну из дверей, пропустил вперед Полынова.

В комнате, похожей на больничную палату, на специальных подставках находились прозрачные колбы и стеклянные сосуды разной формы. Здесь Александра Ивановича радостно встретила мать Лены.

– Ну-ка, Татьяна Александровна, покажите-ка нам свое хозяйство.

Татьяна Александровна улыбнулась:

– Вы это сделаете лучше меня, Петр Николаевич!

– Не скромничайте, – ответил тот, подводя гостя к одной из колб, из которой выглядывал человеческий палец.

– Палец, – ничего не понимая, проговорил старый врач.

– Татьяна Ивановна, голубушка, дайте-ка родословную, – попросил Петр Николаевич.

Женщина подошла к столу, где стоял длинный ящик, вынула карточку.

– Вот, пожалуйста, – заглядывая в нее, проговорил Крюков. – Указательный палец правой руки. Взят у человека, умершего после продолжительной болезни восемь месяцев назад. Обратите внимание, взят у трупа и живет...

– Не может быть! – воскликнул Полынов.

– Татьяна Александровна, продемонстрируйте...

Женщина зажгла спиртовку, близко поднесла к пальцу, и вскоре на его коже показались крошечные капельки пота.

Александр Иванович смотрел, как зачарованный.

– А ноготь, – опросил Крюков Татьяну Александровну, – когда вы его подрезали последний раз?

– Три дня назад.

– Живет палец – это уж поверьте, – резюмировал директор лаборатории. Впрочем, в этом заслуга не наша.. Мы просто повторяем опыт, впервые проделанный одним советским ученым еще в 1920 году. Лет-то прошло сколько, нам было бы грешно не пойти дальше... Обратите внимание на почку собаки... Сколько она у нас уже живет после смерти животного?

– Третий месяц...

– А вот здесь, – подвел Петр Николаевич к одной из колб, – находятся клетки головного мозга, которые были предварительно высушены... А мы их оживили...

Трудно передать, что испытывал Полынов, знакомясь с экспонатами этой чудесной лаборатории жизни. Если бы он не видел все своими глазами, просто не поверил бы в это.

– Глядите-ка сюда, – подвел его Петр Николаевич к стеклянному сосуду, в котором помещался темноватый комочек, – вот сердце белого кролика – мертвое. Мы его еще высушили... Может оно работать после этого?

– Не может, – уверенно ответил Александр Иванович.

– Сейчас поглядим...

Татьяна Александровна смочила комочек светлым раствором, и случилось невероятное: сердце начало сокращаться.

Потрясенный увиденным, Полынов не знал, что сказать. Петр Николаевич был чрезвычайно доволен произведенным впечатлением. Глаза его лукаво сузились:

– Как видите, отдельным органам и тканям мы способны возвратить жизнь. Ну, а можно ли оживить целый организм после его смерти?..

Он не успел закончить. Дверь отворилась, и на пороге появился мужчина в белом халате.

– Петр Николаевич, прошу извинить, – взволнованно проговорил он. – Доставлен больной с острой почечной недостаточностью... В клинике считают положение безнадежным... Нарастают явления общего отравления организма... Больной без сознания...

– Где он?

– В операционной...

– Иду...

Петр Николаевич торопливо направился к двери, приглашая Полынова следовать за ним. Почти бегом они спустились вниз. Там их уже ожидали ассистенты, которые подали Крюкову другой халат и маску.

– Халат, марлевую повязку Александру Ивановичу...

– А я не помешаю? – спросил Полынов.

– Вы врач и имеете право присутствовать.

В операционной среди многочисленных приборов на белоснежном столе лежал мужчина лет сорока, а может быть и старше, густые волосы его отливали проседью. Глаза были закрыты, дыхание не чувствовалось. Возле больного безмолвно застыли ассистенты. Петр Николаевич жестом приказал включить рефлектор. Крюков словно преобразился. Движения его были четки, от добродушия не осталось и следа, глаза стали строгими, сосредоточенными, даже немного злыми.

Сколько времени продолжалась операция, Полынов не мог бы сказать. Видимо, долго. В комнате зажгли дополнительный свет.

Честно говоря, Александр Иванович не понимал, что около него делалось.

К крупным кровеносным сосудам больного Петр Николаевич присоединил две длинные трубки от небольшого блестящего аппарата, находившегося рядом.

Полынов, однако, понимал и видел, что состояние больного становится лучше. К нему вернулось дыхание.

Видно, непосредственная опасность смерти миновала. Усталые до изнеможения, они возвратились в кабинет Петра Николаевича.

– Чаю... и покрепче, – приказал он секретарше.

Молча выпил два стакана. В глазах опять появился озорной огонек.

– Я понимаю, вы ждете от меня объяснений, – весело проговорил Крюков. – Пожалуйста, я готов... Состояние доставленного из клиники было очень тяжелым, пришлось применить искусственную почку.

– Искусственную почку! – воскликнул Полынов. – Неужели это возможно?

– Да, представьте себе... Вы видели аппарат, к которому присоединены две полиэтиленовые трубки... Его создала группа советских ученых в научно-исследовательском институте экспериментальной хирургической аппаратуры и инструментов.

– Вы рассказываете чудеса.

– Нет. Вы ведь сами все видели. Почки оперируемого были уже неспособны очищать кровь от отработанных продуктов и ядовитых веществ. Это сделала искусственная почка. Каждую минуту от больного в аппарат поступало около четырехсот кубических сантиметров крови, которые возвращались обратно, очищенные от ядовитых веществ. Не хвастаясь, могу сказать, что мы возвратили человеку жизнь... Но, Александр Иванович, я вас не измучил?

– Что вы, я вам очень благодарен... Вы мне открываете новый мир...

– О, это еще далеко не все... Вы узнаете много такого, что врачу до революции показалось бы просто фантастикой... Медицина в нашей стране идет рука об руку с промышленностью и химией. Электронные микроскопы и наркозные аппараты, ультрацентрифуги и электроножи, созданные отечественной промышленностью, сейчас на вооружении врачей... Созданы механические приспособления, которые позволяют пока, правда, временно заменять больные и поврежденные органы... Искусственные почки вы видели... Создано и искусственное сердце. Это позволяет совершать операции и лечить врожденные и приобретенные пороки сердца. Мы будем воскрешать людей, умерших от внезапной остановки сердца.

Петр Николаевич вызвал секретаршу...

– Клавдия Алексеевна, приведите, пожалуйста, сюда Пушка.

Через несколько минут в комнату ворвался белоснежный пес с умной мордочкой и со всех ног бросился к Крюкову.

– Ах ты, разбойник, – подняв его к себе на колени, проговорил Петр Николаевич, ласково проводя рукой по гладкой шерсти... – Соскучился... Ну, ну, только без поцелуев, – увертываясь от пытавшейся лизнуть его в лицо собаки, добродушно добавил он... – Ты ведь, брат, знаешь, что я этого не люблю... Лучше познакомься... Дай-ка лапу...

Пушок послушно исполнил приказание. Темные блестящие глазенки его смотрели удивительно умно.

– Молодец, – похвалил его Петр Николаевич и дал кусочек сахару. – Ассистенты его всяким фокусам научили, хоть в цирке выступай... Вот ведь собачина, сколько операций перенес, ненавидеть меня должен, а он ластится...

– Собачье сердце отзывчиво, – с улыбкой проговорил Александр Иванович.

– В том-то и штука, что не собачье... Уж я над ним помудровал... Стенки у сердечка искусственные, из капрона. Электростимулятор – это прибор, который заставляет биться остановившееся сердце...

Только теперь Полынов заметил светлый широкий пояс из прозрачного материала, плотно облегавший собаку, поддерживающий под грудкой небольшую прямоугольную коробочку.

Александр Иванович уже перестал чему-либо удивляться и ожидал дальнейших пояснений ученого.

– Долго мы бились над этим прибором... Сначала аппарат был громоздкий, хоть вози его с собой на тележке, а теперь не больше карманных часов, видите в какой небольшой коробке помещается... Сейчас Пушку не грозит смерть, если перестанет биться сердце... Остановится – электрические импульсы аппарата воздействуют на сердце и заставят его вновь сокращаться... Я Пушка в Париж возил, демонстрировал на конгрессе физиологов... Представляете, какие огромные возможности открываются, перед медициной... Уже десятки людей были вновь оживлены после наступившей так называемой клинической смерти... Вот ради чего, друг мой сердечный, – обратившись к собаке и погладив ее, закончил Петр Николаевич, – перенес ты столько страданий...

В благодарность за ласку Пушок лизнул Крюкова в щеку.

– Опять целоваться? Ну, ступай, побегай, хватит на коленях сидеть.

Он опустил Пушка.

– Беда только в том, – продолжал Петр Николаевич, – что не всегда можно вовремя прийти на помощь. Природа тут пока неумолима. Всего несколько минут не бьется сердце, погибают клетки головного мозга, и конец. Такого уже не воскресишь. Поэтому выход один: надо лечить сердце, освобождая от различных пороков, заменять износившиеся мышцы. И уже кое-где это успешно делают... Не за горами время, дорогой мой борец за долголетие, когда у нас будут специальные клиники по ремонту и замене сердца, почек, легких... Долголетие так долголетие... Даже, когда захочешь умереть, машины «не дадут».

Петр Николаевич первый громко и весело засмеялся своей шутке...

Но Александр Иванович остался серьезным.

– Вы правы, Петр Николаевич, я просматривал статистику и убедился, что много смертей происходит из-за болезней сердца. А ведь сердце считается самым совершенным органом... Почему же так рано оно выходит из строя?..

– Ну, причин много...

– Верно. Но если знать их, – возможно удастся найти меры к преждевременному изнашиванию сердечной мышцы... Раньше мы понятия не имели о инфаркте миокарда, а теперь это, насколько стало мне известно, самая модная болезнь.

– Э, раньше врачи не знали, что это такое, а в простонародье говорили: «хватила человека кондрашка».

– Возможно, – сказал Полынов. – Вот недавно мне кто-то прислал книгу про Африку. Автор ее, Кмаве Лумбонго, благороднейший человек. Когда я вышел из ущелья и увидел вокруг себя новую, прекрасную жизнь, мне уже стало казаться, что везде люди перестали нищенствовать, голодать, мучиться.

– Ну, что вы... Социализм победил еще далеко не во всех странах.

– Да, да... Автор описывает страшные лишения. Но, странное дело, там заболеваемость атеросклерозом значительно меньше, чем во многих европейских государствах, в том числе и в нашей стране... В чем дело? Не скрою, меня это крайне заинтересовало. Но для того чтобы утвердиться в своих теоретических выводах, хотелось бы проверить кое-что на практике. И у меня к вам огромная просьба: нельзя ли в лаборатории поставить небольшой опыт. Он не сложный и не потребует больших затрат... Кстати, на меня негаданно свалилось наследство, и даже есть покупатель на него, так что, если я продам доставшиеся мне какие-то копи, то получу 15 тысяч долларов... Финансовые издержки я готов взять на себя.

Петр Николаевич замахал руками.

– С наследством поздравляю, но деньги оставьте себе... Лучше расскажите, что за опыт? Все, что мы в силах – сделаем.

ДРУГ ИЛИ ВРАГ?

Как ни капризничала погода, весна с каждым днем все больше давала о себе знать. Сквозь грозовые облака чаще проглядывало солнце, посинели и округлились на деревьях почки, и воздух – густой, прозрачный, напоенный ароматом хвои, и умытая, влажная земля с барашковыми шапками туманов по утрам – все напоминало о ее приходе.

Но у этой весны были и свои особые приметы. Проснулся и бурлил африканский континент, позже, чем другие, потянувшийся к свету и солнцу. Яростная борьба с колонизаторами развернулась во многих его уголках, и газетные столбцы были заполнены описанием развернувшихся драматических событий, за которыми неослабным вниманием следил весь мир.

Полынова и его друзей особенно волновала судьба пламенного борца за освобождение африканских народов Кмаве Лумбонго. Несколько месяцев назад ему удалось скрыться от преследовавших его полицейских ищеек. Жизнь его висела на волоске, каждую минуту над ним могли учинить расправу, заочно, колонизаторским судом он был приговорен к смертной казни. Многие опасались, что Лумбонго уже нет в живых. Но нет, время от времени его страстный голос набатом звучал на черном континенте, подпольная радиостанция «Свободная Африка» по всему миру разносила его пламенные слова, звавшие на борьбу за свободу и независимость.

Александр Иванович, несмотря на увлеченность работой, которая успешно продвигалась вперед, остро переживал, казалось бы, далекие от него события. Возможно, в этом сыграла большую роль книга, не известно кем подаренная ему и оставившая неизгладимое впечатление.

И его по-настоящему обрадовала весть, которую привезли Щербаковы.

– Слышали, – сказал Михаил, – только что по радио передали, мы на вокзале слышали: жив Лумбонго... Он обратился к своему народу с воззванием подниматься на борьбу с колонизаторами.

Из комнаты Павла вышли Дубко и молодой Полынов.

– Мы вас оторвали от учебы? – опросила Лена.

– А мы как раз закончили, – ответил учитель. – Сегодня можно и раньше... Субботний вечер, отдыхать полагается.

Помолчал и добавил:

– Значит, Лумбонго жив... Это хорошо... Он им еще покажет...

Все отлично поняли, кому это «им».

– А почему мы в комнате? На воздух, друзья, теплынь такая...

– Правда, – подхватила Лена. – Кажется, в самом деле пришла весна...

Все охотно перешли в беседку, где стоял простенький столик и плетеные стулья. За оградой то и дело бесшумно проносились автомашины... Из соседних домов доносились голоса, где-то играла радиола.

Долго еще говорили о событиях в далекой Африке.

Видимо, это послужило поводом к вопросу, который неожиданно задал Михаил.

– Александр Иванович, а как ваши алмазные копи?

– Пока никак, – улыбнулся Полынов. – Я еще не вступил в права наследства...

– А что? – улыбнулся Щербаков, – 15 тысяч долларов – это сумма. Купите машину и перестанете ездить на электричке...

– А, может быть, лучше моторную лодку «Щ-1»? – съязвил Дубко.

– Это что за лодка? – заинтересовался Павел.

– «Щербаков-1»... Надо же поддержать изобретателя.

– Смейтесь, смейтесь, – весело воскликнул Михаил. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним... Увидите, каким спросом будет пользоваться мой мотор.

– Ну, это не скромно, Михаил, – заметила Лена.

– Виктору Осиповичу можно на меня нападать, а я не имею права защищаться?

Разговор внезапно оборвался... Все отчетливо услышали, как скрипнула калитка. Узкая тень проскользнула во двор и, крадучись, стала приближаться к дому.

Лена чуть не вскрикнула, но Михаил крепко сжал ее руку.

– Тише, – прошептал он.

Беседка находилась в глубине двора, и неизвестный, видимо, их не видел... Впрочем, в сгустившейся темноте они его тоже различали с трудом.

Между тем странная, загадочная фигура незнакомца проскользнула к крыльцу, на мгновение замерла, а потом, обойдя веранду, скрылась за домом с той стороны, где находились окна кабинета Полынова.

– А ну, за мной, – чуть слышно проговорил Щербаков, – поглядим, что за непрошеный гость сюда пожаловал. Александр Иванович и Лена, останьтесь здесь...

Дубко, Павел и Михаил тихонько подошли к дому как раз в тот момент, когда неизвестный заглядывал в окно.

Михаил крепко схватил его за руку. Тот вздрогнул, попытался вырваться. Но его сзади обнял Дубко.

– Погоди, голубчик... Сначала растолкуй, что тебе тут нужно?

– Просю... прощений... – ответил тот. – Я ничего. Могу ль я видеть товарищ Полынов...

– Я Полынов, – выступил вперед Александр Иванович.

– Прошу прощений за непрошеный гость... Мне очень надо поговорить до вас...

Его гортанный, голос звучал молодо. Да и сам незнакомец походил на подростка, худенького и стройного. В темноте нельзя было различить его лицо.

– Пойдемте, – пригласил его за собой в дом Александр Иванович.

Щербаков, не отпуская руки неизвестного, сказал:

– Мы пойдем вместе с вами...

– Нет... Если можно – один товарищ Полынов.

– Оставьте его, Михаил Георгиевич... Пройдемте в дом, – позвал незнакомца старый врач.

Они скрылись в комнатах, где тут же вспыхнул электрический свет...

Лена невольно взглянула в осветившееся окно и вскрикнула. Щербаков подбежал к ней:

– Что случилось?..

– Это он.

– Кто?

– Тот... человек за оградой... Помнишь, которого я тогда увидела...

ЗАГОВОР

Таупман с нетерпением ожидал возвращения Гарри... По расчетам, тот должен был появиться еще час назад... Нетерпеливо расхаживая по комнате, Таупман то и дело поглядывал в окно.

Наконец, во двор посольства въехала машина, и вскоре на лестнице послышались тяжелые шаги. Таупман молча подождал, пока корреспондент вошел в комнату, затем плотно прикрыл дверь.

– Отказался, – выпалил Гарри, с вожделением поглядывая на бутылку виски, что стояла на столе.

– Что отказался? – сурово переспросил Таупман.

– Продать копи...

Гарри подвинулся к столу, взялся за стакан. Таупман брезгливо наблюдал за ним.

– Почему?

– Сначала заявил, что он не может продавать то, чем еще не владеет... Я сказал, что это простая формальность и что я согласен пойти на риск – внести аванс до оформления наследства... Тогда он сказал, что хочет еще подождать, выяснить настоящую цену, самому съездить – посмотреть, что это за копи, возможно, в них можно будет возобновить разработку алмазов.

– Ты предложил ему большую цену?

– Митчелл, я кое-что смыслю в людях... Он бы не продал, если бы я ему даже предложил миллион за эту паршивую шахту.

Он снова налил себе виски.

Таупман не выдержал:

– Не смей!.. Ты еще успеешь напиться.

– Не кричи на меня, – спокойно ответил журналист, хладнокровно поднося стакан ко рту. – Я не виноват, что этот Полынов оказался не таким простым орешком.

Таупман медленно прошелся по комнате:

– Советская разведка?.. Нет, не может быть... Изыскания проводились в полной тайне, и о их результатах известно очень узкому кругу лиц.

– Вот чего не знаю, того не знаю...

И добавил:

– Ты знаешь, у меня сложилось впечатление, что этот выходец с того света уже заражен коммунистическими идеями... Во всяком случае, он не проявил восторга, когда я ему намекнул, что он может переехать в нашу страну, где его ждет слава, деньги и все прочие радости мира.

Таупман не ответил. Он закурил сигару, долго стоял у окна, за которым начал накрапывать мелкий дождик.

– Хорошо, – неожиданно проговорил он, обернувшись. – Завтра ты улетаешь домой.

– Допустим, – невозмутимо ответил тот, – хотя, честно говоря, это может решить только мой редактор.

– Не беспокойся, согласие на выезд будет.

– Я не беспокоюсь, а только констатирую факт... А дальше?

– Через три, максимум – через четыре дня в газете должна появиться твоя статья, расписывающая Полынова как крупного ученого, сказавшего новое слова в вопросе о человеческом долголетии.

– Ты знаешь какое?

– Нет.

– Я тоже понятия не имею.

– Пиши, что хочешь, ты же с ним беседовал... Сообщи, что он знает секрет вечной молодости... Ценные выводы мистера Полынова: курение и алкоголь сокращают жизнь наполовину...

– Ну, на это редакция не пойдет... Владельцы фирм сбесятся и откажут газете в рекламе...

– Слушай, Гарри, не мне тебя учить, что нужно писать... Но чтобы статья была.

– Допустим... Дальше...

– Ты выедешь куда-нибудь на юг, куда именно – решишь сам, но чтобы там имелось солидное медицинское заведение.

– Зачем?

Таупман сердито посмотрел на своего собеседника.

– Не задавай нелепых вопросов. Лучше слушай внимательно. Ты интересуешься проблемами долголетия. Местные медицинские светила, бесплатно или за соответствующее вознаграждение, это не столь важно, познакомившись с твоей статьей, должны послать официальное приглашение Полынову прочесть цикл лекций о долголетии. В газетах пусть по этому поводу шумят, сколько угодно. Это хорошо. Коммунистическая пропаганда обвиняет нас в развязывании новой войны, а мы, оказывается, напротив, хотим удлинить срок человеческой жизни.

– Митчелл, что ты задумал?

Но тот, не обратив никакого внимания на вопрос, продолжал:

– Для проформы пригласи трех-четырех ученых из других стран. Полынову же нужно сообщить, что для оформления права на наследство ему необходимо явиться в нотариальную контору братьев Уатсон...

– Но его наше правительство может не пустить.

– Визу на проезд я обеспечу. Вот и все... Ну, за успех, – он налил себе и Смиту виски. – Выпьем... И иди собираться... Я сейчас попрошу, чтобы тебе заказали билет на самолет.

– Митчелл, а для чего все это, ты можешь объяснить?

Тот критически посмотрел на журналиста.

– Ты знаешь уже слишком много. В общем Полынов должен исчезнуть. Его нужно спрятать в укромном местечке.

– Но ведь это может вызвать огромный скандал?

– Это я беру на себя. В газетах напишут, что русский ученый не вытерпел коммунистической тирании и бежал. Боясь мести большевиков, он временно скрыл свое местонахождение. Думаю, что после соответствующей психологической подготовки, он подпишет письмо, которое охотно опубликуют наши газеты.

Гарри мрачно сказал:

– Митчелл, я не люблю этих вещей.

– Вот как?.. А деньги, которые ты получаешь, любишь? Идет борьба, ты это отлично понимаешь, кажется, кто-то из русских хорошо сказал: «Если противник не сдается, его принуждают...» За свой патриотизм ты получаешь чистоганом. Извини, что я тебе напомнил, но ты вынудил меня к этому.

Лицо Таупмана было злым.

– Да, – задумчиво протянул журналист, – но как же сын? Ведь после смерти Полынова он станет наследником.

– Полынов вправе написать завещание, какое ему заблагорассудится. Он один распоряжается своим имуществом. Он может оставить его тебе, или, например, мне. Я не желаю его смерти, все зависит от него самого... Не теряй времени, иди собирайся...

Гарри молча вышел из комнаты...